Напомню определения, приведенные во 2-м томе «Военного энциклопедического словаря», подготовленного в Институте военной истории Минобороны Российской федерации (издание 2001 года):

«Партизан (франц. partisan) — лицо, добровольно сражающееся в составе организованных вооруженных формирований на территории, занятой противником.

Партизанское движение — вооруженная борьба народных масс за свободу и независимость своей страны, ведущаяся на территории, оккупированной или контролируемой противником (…). Основной силой в этой борьбе выступают партизаны, действующие в составе организованных вооруженных формирований и опирающиеся на поддержку местного населения» (с. 274).

Ученые не отождествляют собственно партизан (т. е. добровольцев из числа гражданских лиц) с военнослужащими регулярных войск, действующими в тылу противника. Поэтому неправильно называть партизанами воинские подразделения Красной Армии и специальные группы органов НКВД — НКГБ, действовавшие на территории, оккупированной противником.

Между тем, боевые действия партизанского типа на территории Калининской, Смоленской, Брянской и Орловской областей вели, в основном, части РККА, оказавшиеся в окружении или специально туда отправленные. К ним надо добавить местное население, мобилизованное на военную службу, а также спецгруппы чекистов. Поэтому наш анализ действий этих псевдо-партизан будет предельно кратким.

Еще 6 июля 1941 года, на 15-й день войны, бюро Смоленского обкома партии приняло решение о создании в области партизанских отрядов. Секретарей обкома назначили кураторами: Ф.И. Крылова — по Глинковскому, Красненскому, Монастырщенскому, Починковскому и Стодолищенскому районам; З.Ф. Слайковского — по двум Демидовским районам; В.И. Иванова — по Смоленскому, Духовщинскому, Кардымовскому, Руднянскому и Ярцевскому районам; C.Л. Деньгина — по группе Северных районов; Г.И. Пайтерова — по Ершическому, Рославльскому, Хиславическому и Шумячскому районам.

А в конце июля — начале августа советское военное командование вывело пешим порядком через линию фронта в тыл к немцам несколько подразделений 214-й воздушно-десантной бригады — в Починковский район, где бывшим парашютистам надлежало вести партизанскую войну.

Таким образом, ядро будущих партизанских отрядов создавалось еще летом и осенью 1941 года, однако после оккупации Смоленщины массовые партизанские действия в указанном районе развернулись далеко не сразу. Вот о чем свидетельствуют немецкие источники того периода:

«Действия партизан состоят исключительно из набегов на деревни для обеспечения себя продовольствием, зимней одеждой и строительством жилья на зиму. Нападений на транспортные средства вооруженных сил и часовых не отмечается. Отмечено несколько случаев диверсий, выразившихся в нарушении линий телефонной связи. Вместе с тем было установлено, что партизаны стремятся терроризировать русских, сотрудничающих с /немецкими/ войсками, то есть членов местной вспомогательной полиции, старост и председателей колхозов. Партизаны принимают бой лишь тогда, когда подвергаются атакам или не имеют возможности избежать столкновения» (Армстронг, с. 34–35).

Вывод однозначен:

«…партизанское движение в районе Ельни и Дорогобужа в последние месяцы 1941 года можно назвать лишь зарождающимся. Здесь (…) имели место мелкие стычки, но партизанских действий, которые наносили бы крупный урон оккупантам, отмечено не было. Действия партизан не препятствовали и практически не влияли на продолжавшееся немецкое наступление» (Армстронг, с. 35).

Почему так? Да потому, что руководство партизан на местах явно выжидало, чем закончится наступление Вермахта на Москву. Если бы немцы заняли в октябре или ноябре столицу СССР (как они планировали), то никакого партизанского движения в регионе не было бы и в помине.

В лесных районах вокруг Ельни и Дорогобужа, после разгрома советских войск под Вязьмой в ходе оборонительной операции Западного и Резервного фронтов (с 2 по 13 октября 1941 года), оказалось в окружении много бойцов и командиров РККА. Достаточно сказать, что на фронте протяженностью 340 км — от Осташкова до Ельни — потерпели поражение и попали в окружении войска шести советских армий (!) — 16-й, 19-й, 20-й, 22-й, 29-й и 30-й. В тех же районах скрывались работники местной администрации и органов НКВД. Постепенно они пришли в себя после шока поражения и начали формировать партизанские отряды — сначала небольшие, а затем крупные.

«С середины января до конца марта 1942 года происходил бурный рост партизанского движения, в котором на смену небольшим группам, численностью от пяти до тридцати человек, пришли крупные и хорошо организованные формирования, чья общая численность достигла 10.000 человек.

Как этого удалось добиться? Рост партизанского движения происходил в основном за счет большого количества оказавшихся в окружении после боев 1941 года красноармейцев. Большинство их пряталось в деревнях, некоторые, сбиваясь в мелкие группы, занимались мародерством. Эти люди быстро оказались мобилизованы находившимися на месте или доставленными сюда организаторами партизанского движения» (Армстронг, с. 11).

Первоначально упор делался на повторный призыв красноармейцев-окруженцев (по факту — дезертиров), поэтому в начале 1942 года 75 % численности партизанских отрядов составили именно бывшие красноармейцы. Не удивительно, что партизанские соединения приобрели структуру воинских частей, основной единицей которых являлся полк.

Затем взялись за местное население, которое до Зимнего наступления Красной армии под Москвой (с 5 декабря 1941 по 7 января 1942 года) приходилось гнать под ружье палкой, но после советского контрнаступления дело пошло веселей ввиду ожидавшегося вскоре возвращения советской власти.

На всех уровнях управления партизанами, начиная с самых низовых, находились кадровые офицеры и комиссары РККА, либо сотрудники НКВД.

Однако централизованное управление отрядами было налажено только в январе 1942 года, когда в район Вязьмы вышел 1-й гвардейский кавалерийский корпус П.А. Белова (1897–1962) /до ноября 1941 года корпус назывался просто 1-м кавалерийским, без титула «гвардейский» — М.П./ и быстро прибрал к рукам власть в регионе.

Белов приказал в феврале 1942 года осуществить массовый призыв местных «мобилизационных ресурсов» младших возрастов (1923-24 годов рождения). Иными словами, численность «людей с оружием» в немецком тылу возросла благодаря обычной советской «обязаловке», никакого «всенародного подъема» в помине не было.

Современные российские авторы заслугу в деле сковывания немецких войск в районе Вязьма — Дорогобуж связывают именно с Беловым, а всю совокупность вооруженной массы в тылу немцев туманно называют «группой Белова» (без разбора — где партизаны как таковые, где бывшие парашютисты, а где— кавалерийский корпус):

«Признавая значительные недостатки в применении группы Белова, Оперативный отдел штаба фронта (Западного — Авт.) в то же время констатировал:

„Несмотря на неоднократные попытки немецкого командования ликвидировать эту группу войск, нарушивших нормальную работу их тылов в продолжение длительного времени, корпус сумел прочно приковать к себе немецкие войска, находившиеся в районе Вязьма, Дорогобуж, Спас-Демянск. Противник вынужден был февраль и март затратить на то, чтобы не допустить расширения территории, занятой войсками группы Белова. По этой же причине немецкое командование ряд соединений, предназначенных для усиления передовых позиций фронта, вынуждено было держать в своем глубоком тылу исключительно для борьбы с группой Белова и разраставшимся партизанским движением. В этом смысле оперативное значение действий группы Белова в феврале-марте — велико“» (Абатуров В.В. 1941. На Западном направлении, с. 341–342).

Но в действительности действия именно партизан (в отличие от гвардейцев-кавалеристов) отличались пассивностью:

«Военные действия партизан в первую очередь сводились к обороне контролируемого ими района. С этой целью прилагались огромные усилия к строительству полевых фортификационных сооружений» (Армстронг, с. 15–16).

Поясню: они «героически обороняли» те районы, которые еще никто не атаковал. И только тогда, когда Красная Армия перешла под Москвой в контрнаступление, а фронт оказался в считанных километрах от Ржева и Вязьмы, партизаны Дорогобужа и Ельни резко активизировали свои усилия.

Большая часть территории Смоленщины (и ряд районов Московской области) были оккупированы только на карте — у немцев не хватало войск для фактического контроля всех населенных пунктов на занятой территории. Линия фронта существовала, однако в своем тылу Вермахт и охранные службы контролировали лишь города, крупные села и важнейшие магистрали, на остальной территории царило безвластие. Именно там создавались все партизанские зоны (ибо противник изначально их не контролировал) и там же происходило постепенное накопление партизанской массы.

Зимой 1941–1942 гг. в полосе группы армий «Центр» в целом, 4-й полевой и 4-й танковой армий в частности, сложилась критическая ситуация для германского командования. По линии фронта ему приходилось отражать удары превосходящих сил Западного и Калининского фронтов, а сил для укрепления гарнизонов в тылу просто не было. Район же Дорогобужа и Ельни в феврале — марте 1942 года прямо-таки наводнили партизаны — свыше 10 тысяч человек по современным оценкам. А немцы в 1942-м думали, что их там 30 тысяч, то есть столько же, сколько насчитывала в период зимнего наступления вся 33-я армия М.Г. Ефремова (1897–1942). В то же время немецкие гарнизоны в городах и крупных селах состояли из охранных рот, от силы — батальонов.

Однако ни партизанское руководство (то есть комкор Павел Белов и штаб его корпуса), ни советское фронтовое командование не сумели толком использовать благоприятную для себя ситуацию.

Отряды партизан насчитывали людей больше, чем советские стрелковые полки той поры, не уступая им в вооружении. Партизаны, помимо собранного по лесам стрелкового оружия, имели артиллерию, минометы и даже легкие танки (запчасти к ним перебрасывали по воздуху). Командный состав этих отрядов полностью состоял из офицеров РККА. Половина рядового состава тоже прошла службу в армии — это вчерашние окруженцы и дезертиры. Другая половина была призвана по мобилизации — как в Красную Армию. Так что местные партизанские соединения мало отличались от регулярных частей. Тем не менее, сделать что-либо с крупными подразделениями немцев они не могли.

Московские «спецы» настойчиво советовали Белову активизировать действия в направлении Вязьмы. Они не понимали, что после провала зимнего наступления советских войск на данном направлении, стабилизации и укрепления немецкого фронта к весне 1942 года, положение советских партизан, располагавшихся в его оперативном тылу, с каждым днем становилось все более опасным. Несмотря на это, содержание «ценных указаний» не менялось: отвлекайте на себя фронтовые части противника, парализуйте движение на транспортных магистралях!

Как отмечено выше, действия партизан в районе Ельни и Дорогобужа осенью 1941 года командование тыловых частей немцев характеризовало следующим образом:

«Действия партизан состоят исключительно из набегов на деревни для обеспечения себя продовольствием»…

В начале 1942 года ситуация несколько изменилась. Вот что сказано в верноподданническом письме «дорогому товарищу Сталину от партизан и жителей» одного из оккупированных районов Смоленской области:

«…Теперь на земле нашего района и части соседних районов больше не осталось фашистских оккупантов. Тысячи их были уничтожены. В одном только марте мы убили 1300 и ранили более 1000 фашистских варваров. Одновременно с уничтожением гитлеровских оккупантов мы безжалостно мстим их холуям и предателям нашей Родины» (Армстронг, с. 56).

Но соответствовала ли реальная эффективность партизанской деятельности заявленной?

Поданным штабов партизанских движений Московской, Смоленской и Тульской областей (где партизаны Дорогобужа и Ельни составляли основную часть) «народные мстители» убили или ранили 121.439 фашистов и «их пособников», совершили 1363 крушения поездов (это больше чем в Ленинградской или Орловской областях, где организованное партизанское движение имело гораздо более длительный характер), уничтожили или повредили 616 танков и бронемашин, 4388 автомобилей, 228 километров линий связи, 618 мостов, а кроме того вывели из строя или захватили 920 паровозов и 13.778 вагонов (Большая Советская Энциклопедия, том 19, М., 1975, с. 234).

Дневник боевых действий Отдельного партизанского полка под командованием майора В.В. Жабо от 28 мая 1942 года содержит сведения о том, что помимо, ведения полком «тяжелых боев с крупными силами противника при содействии авиации и 40 танков, брошенными германскими командирами на ликвидацию партизанского края», в боях за деревни «Лепехи, Петрищево, Шумилово, Бельдюгено, Синютно, Свинцово, Преображенское, Полуовчинки, Луги, Субботники, Каменка, село Желание и станцию Угра партизаны подбили и уничтожили 15 танков противника». К слову, тот же полк В.В. Жабо 1 апреля 1942 года в боях за деревни Денисково и Вознесение якобы истребил 137 «фашистов».

Необходимо учесть, что дорогобужские партизаны до своего разгрома в июне 1942 года активно действовали всего лишь 5 месяцев (с января по май). Поверить в то, что за столь краткий период партизаны, избегавшие серьезных столкновений с сильным противником, смогли «намолотить» такую груду вражеских трупов и разбитой техники, может только идиот.

Действительность была куда прозаичнее. В ходе операции «Ганновер», положившей конец организованному сопротивлению партизан Дорогобужа и Ельни, немцы потеряли с конца мая до середины июня 1942 года убитыми 468 человек (в том числе около 200 бывших советских военнопленных, входивших в состав спецгруппы Абвера «Граукопф»), более 1300 ранеными и до 200 пропавшими без вести. Всего до 670 погибших и 1300 раненых, никаких танков и бронемашин.

Несложно прикинуть, что если в ходе интенсивных «боевых контактов» партизан с немцами потери последних убитыми за три недели составили менее 700 человек, то в предыдущий «вялотекущий» период эти потери были намного меньше. Вот и выходит, что вся героическая деятельность «дорогобужцев» (с учетом карательной операции «Мюнхен», проведенной 221-й пехотной дивизией Вермахта в районе Ельни) обошлась противнику максимум в тысячу человек убитыми и две — две с половиной тысячи раненых. Эта цифра (3,5 тыс. чел.) в 35 раз меньше официально заявленной (121,5 тыс.)!

Неутешительные итоги партизанской борьбы на данном географическом направлении косвенно признало и советское командование:

«Советское Верховное командование понимало, что партизанское движение в этом районе практически перестало существовать» (Армстронг, с. 81–82).

Партизаны Смоленщины не сидели в землянках, потому что к зиме 1941–1942 гг. никто лесных баз не подготовил, а сделать это зимой проблематично. Никто не готовил укрытий и весной. Вместо этого партизаны засели в деревнях и селах, окружили их траншеями и огневыми точками, и ждали прихода частей Красной Армии. Но дождались… немцев.

Начальник тыла 4-й полевой армии генерал фон Унрух докладывал о том, что «район к востоку от Смоленска и вокруг Дорогобужа наводнен крупными силами партизан». Поэтому в марте 1942 года германское командование решило привлечь для очистки района Ельни и Дорогобужа более крупные силы.

Первые попытки немцев очистить тыл силами небольших соединений («…усиленная рота жандармерии; четыре роты по 80 человек каждая от 27-го танкового полка; одна рота строительных частей совместно с одним зенитным орудием выделенные авиабазой…») ни к чему не привели — партизан в районе насчитывалось раз в 10–12 больше.

Первую масштабную операцию («Мюнхен») командование Вермахта провело в марте 1942 года — с целью очищения района Ельни и разблокирования дорог. Особый корпус начальника тыла группы армий «Центр» (221-я пехотная, 10-я и 11-я танковые дивизии) первоначально должен был нанести удар от станции Починок в направлении Ельни — для очистки от партизан прилегающих районов. Затем, соединившись с войсками, наступавшими на Дорогобуж от железной дороги Смоленск — Вязьма, двусторонним охватом планировалось уничтожить партизан в треугольнике между Смоленском, Ельней и Дорогобужем. Однако ввиду тяжелого положения на центральном участке фронта и невозможности выделения дополнительных сил вторую часть операции отменили, ограничившись ударом по Ельне 221-й пехотной дивизии.

К 28 марта (операция началась 19-го) была взята под контроль дорога Починок — Балтунино — Ельня. В апреле были очищены подступы к Ельне. Вот тогда и нужно было спохватиться руководству партизанскими силами, начать отход на юг — в Брянские леса. Но эта операция не встревожила не только комкора Белова, но и руководство Западного фронта в лице Г.К. Жукова, которому подчинялся после окружения 1-й гвардейский кавкорпус Белова.

Для полной ликвидации партизанской зоны требовалась более масштабная операция. Она последовала в конце мая 1942 года.

С учетом близости фронта и его стабилизации германское командование решило задействовать два армейских корпуса 4-й полевой армии Вермахта, а также содействующие части (общая численность от 30 до 45 тысяч человек, численность же партизан определялась около 20 тысяч человек).

План операции предусматривал нанесение с севера, востока и юга концентрических ударов по восточной части партизанской зоны, а после этого сплошное прочесывание территории в сторону Дорогобужа, и далее на запад.

За сутки до начала операции в глубь партизанского сектора в районе Ельня — Дорогобуж, с задачей захвата или уничтожения штаба генерала Белова, была выведена пешим порядком спецгруппа Абвера, состоявшая из русских националистов (до 300 человек под командованием полковника Сахарова), переодетых в советскую военную форму. Группа получила наименование «Graukopf» («Старик»). Несмотря на то, что основную задачу (захват штаба Белова) выполнить не удалось из-за дезертирства двух бывших советских офицеров, выдавших план партизанам, действия группы «Граукопф», а также роты фон Рентелена (тоже состоявшей из бывших красноармейцев), осуществлявшей сходную задачу в полосе немецкой 5-й танковой армии, были признаны успешными:

«Командующий генерал на совещании 26 мая 1942 года заявил, что соединение „Граукопф“, несмотря на то, что ему не удалось достичь главной цели, то есть уничтожить штаб Белова, добилось успехов, имеющих большое значение для всей операции „Ганновер“.

Он отметил, что само появление белогвардейского отряда в советском тылу внесло неразбериху, поскольку (…) красные не знали, откуда появилось это подразделение и как ему удалось пересечь линию фронта. В дальнейшем, поскольку телефонная связь была нарушена, комиссары и политруки убиты, несколько сот солдат противника были взяты в плен, а захваченное у противника оружие уничтожено. Подразделение внесло вклад своим участием в нескольких сражениях с вызванными по рации или телефону отрядами противника, понесшими крупные потери, в результате чего возникла настоящая паника (…) красные в неразберихе стреляли друг в друга (по утверждениям пленных)» (Армстронг, с. 67).

Собственно наступление немцев началось на следующий день, 24 марта, и к концу июня завершилось полным разгромом партизан.

«Характеризуя боевые действия, все немецкие донесения подчеркивают одно и то же: советские силы сначала оказывали упорное сопротивление, но после того как первоначальное сопротивление было сломлено, советские подразделения ожидал быстрый крах. Так, например, немецкая дивизия, атаковавшая на участке фронта, занятого партизанским полком под командованием Шабо (правильно — Жабо — М.П.), докладывала, что полк упорно оборонялся на созданных им укрепленных позициях, но не смог перенести оборону вглубь. То же самое произошло, когда генерал Белов выдвинул другие части, как партизанские, так и регулярные, навстречу наступающим немецким войскам. Аналогичным образом был разгромлен 1-й партизанский полк.

В донесении 4-й армии о первом этапе операции „Ганновер“ отмечается, что если советские силы и оказывали в ряде пунктов упорное сопротивление, то, как правило, партизанские и регулярные части удавалось разгромить за несколько дней» (Армстронг, с. 70).

Немцы насчитали 5093 трупа «красных», еще 5630 они взяли в плен. Таким образом, общие потери красноармейцев-партизан составили 10.723 человека. Еще 2000–3000 человек скрылись в лесах в районе Дорогобужа. Потери Вермахта и содействующих частей составили, как уже отмечено выше, 468 человек убитыми (включая 200 человек из группы «Граукопф»), 1524 ранеными или пропавшими без вести. Общие потери — 1992 человека (см. Армстронг, с. 71–72).

Избежавшие окружения партизаны утратили боеспособность и были озабочены лишь проблемой выживания (примечательно, что местные жители помогали немцам в «наведении порядка» и ликвидации остатков партизанского движения в области). Комкору Белову с остатками соединений удалось вырваться из кольца, после чего его и ряд других командиров вывезли через линию фронта самолетом. Оставшиеся партизанские группы ушли в район Брянска. Последующие попытки советского командования возродить партизанское движение в крае провалились, так как население оккупированной зоны их не поддержало.

«В результате одна из находившихся в этом районе немецких армий смогла доложить, что в период с 1 октября 1942 года по 18 января 1943 года в тылу армии практически не было партизан» (Армстронг, с. 74).

Создание партизанской зоны в оперативном тылу вражеских войск имело смысл при проведении зимнего наступления, однако тактические выгоды из сложившейся ситуации командование Красной Армии в должной мере не использовало — в первую очередь потому, что не позволил противник.

По мере свертывания наступления советских войск (к весне 1942 года) нахождение партизан в деревнях в тылу крупных формирований Вермахта стало опасным, следовало начать отвод партизанских отрядов в район брянских лесов. Почему этого не было сделано? Белов не мог издать соответствующий приказ без распоряжения Жукова. А Жуков не распорядился по двум причинам:

1) Партизанская зона в тылу противника радовала глаз накануне сражений за Ржев и Сычевку. Командующий Западным фронтом рассчитывал на помощь партизан, однако не учел возможности немцев нанести удар по дорогобужской зоне в оперативный промежуток времени.

2) Командующий Западным фронтом все равно не мог, даже если бы захотел, осуществить отвод партизан — подобное решение принимал Госкомитет обороны.

Стратегические «ляпы» дополнили «ляпы» тактические:

1) Партизанские отряды не создали в весенний период лесных баз, а по-прежнему оставались в наскоро укрепленных деревнях.

2) Ни разведка партизан, ни разведорганы Западного фронта не сумели вскрыть факт концентрации дивизий 4-й полевой армии Вермахта против партизанской зоны.

3) Несмотря на присутствие среди партизан большого количества сотрудников НКВД, при появлении группы «Граукопф», состоявшей из реальных, а не мнимых диверсантов, среди них началась паника (успехи церберов в фуражках с синими околышами в борьбе против реальных врагов всегда выглядели очень скромно по сравнению с «прессованием» собственных граждан).

4) В самом начале немецкого наступления, вместо того, чтобы приказать отрядам рассыпаться на мелкие группы и спешно выходить из зоны, Белов распорядился выдвигать их навстречу частям противника. На что он рассчитывал? Неужели на то, что партизаны разобьют регулярные войска? Вероятно, командующий кавкорпусом опасался, что при делении на мелкие группы основная масса принудительно мобилизованных людей разбежится по домам. Но это все равно произошло.

Вместо создания небольших отрядов (численностью до роты), рассредоточенных на большой территории, в укрепленных лагерях в лесных массивах, советское командование формировало партизанские батальоны и полки, которые размещало в деревнях, на территории, которую противник фактически не контролировал. Однако с главной задачей — блокированием транспортных коммуникаций в тылу группы армий «Центр» — партизаны не справились. Немцы как возили технику, боеприпасы, продовольствие и резервы по местным дорогам, так и продолжали возить вплоть до середины 1943 года.

Вывод из всего этого только один — полный провал.