Глава 5
МАЛХ

Малх позавтракал и вышел из дома. Это стало его ежедневной программой. Хотя Бостар уже отплыл в Иберию, Сафон еще был здесь, хотя и чаще всего ночевал в своей комнате в городском гарнизоне. Когда он заходил домой, то старался не упоминать о Ганноне, что казалось Малху несколько странным. Наверное, так старший сын пытается преодолеть горечь утраты, решил Малх. Сам же он перестал общаться с кем-либо. Кроме тех редких случаев, когда кто-то сам приходил к нему, Малх находился в обществе слуг-рабов. Так продолжалось с того самого дня, как исчез Ганнон, а случилось это пару недель назад. Перепуганные яростным нравом Малха, который только ужесточился от горя, рабы ходили вокруг него на цыпочках, стараясь без нужды не привлекать его внимания. В результате Малх ощущал их присутствие еще острее и еще больше раздражался. Ему хотелось на ком-нибудь сорваться, но рабов было не в чем упрекнуть, и он сдерживал гнев, который все копился и копился. Да и все время находиться в четырех стенах он тоже не мог, снедаемый мыслями о Ганноне. Младшем сыне, самом любимом, которого он никогда больше не сможет увидеть.

Малх пошел к двум городским бухтам. Один. Житейская мудрость о том, что время лечит горе, оказалась полнейшей чушью, подумал он. День ото дня горе лишь возрастало. Иногда Малх думал, не победит ли оно его. Доведет до состояния, когда он уже не сможет терпеть. И тут, мгновение спустя, он увидел Бодешмуна. Тихо выругался. Видеть сейчас отца Суниатона ему было особенно тяжело. Но жрец, похоже, считал иначе и пытался встретиться с ним при любой возможности.

Бодешмун сдержанно поднял руку в жесте приветствия.

— Малх. Как ты сегодня себя чувствуешь?

— Все так же, — мрачно ответил тот. — А ты?

— Тоже плохо, — ответил Бодешмун, и его лицо исказила мука.

Малх вздохнул. И так каждый раз, когда они встречались. Жрецы должны быть примером выдержки, не должны ломаться под ударами судьбы. У него других проблем хватает, чтобы еще и Бодешмуна утешать. Разве он должен нести на плечах двойную ношу? Рассудок говорил Малху, что он не виновен ни в смерти Аришат, его жены, ни в смерти Ганнона, но чувства отказывались признать это. Бессонными ночами Малх часто думал, что именно его излишняя правильность отчасти стала причиной того, что произошло с Ганноном. После смерти Аришат он превратился в фанатика, которого ничего не интересовало, кроме планов Ганнибала Барки. В доме не стало радости, веселья и смеха. Сафон и Бостар, взрослые мужчины, не страдали от его меланхолии, а вот Ганнон, наверное, сильно мучился. Понимание этого изматывало Малха все сильнее. Надо было побольше проводить с ним времени, думал он. Может, даже отправиться порыбачить, вместо того чтобы нудно рассказывать о сражениях прошлого.

— Да, тяжело, — ответил Малх Бодешмуну, стараясь выразить сочувствие, и спешно потянул жреца за руку, прочь с пути едущей повозки. — Очень тяжело.

— Больно, — жалобно прошептал Бодешмун. — С каждым днем все сильнее.

— Знаю, — вздохнул Малх. — Есть только две вещи, которые помогают мне хоть как-то справляться.

В печальных карих глазах Бодешмуна мелькнул проблеск надежды.

— Какие же, скажи?

— Первая — моя ненависть к Риму и всему, с ним связанному, — резко бросил Малх. — Годами мне казалось, что возможность отомстить не придет никогда. Ганнибал изменил все. Наконец-то у Карфагена есть шанс свести с ними счеты!

— С окончания войны на Сицилии прошло больше двух десятков лет, — возразил Бодешмун. — Больше поколения.

— Верно, — согласился Малх.

Он помнил, как ослаб огонь ненависти, пылавший в нем, до появления на сцене истории Ганнибала. Теперь же он разгорелся ярче солнца, подпитываемый еще и горем утраты.

— Тем более нельзя забывать этого.

— Мне это не поможет. Порождать насилие — не дело эшмуна, — тихо сказал Бодешмун. — А какой другой способ?

— Я хожу по улицам у торгового порта, слушаю разговоры и приглядываюсь, — ответил Малх и, увидев недоумение на лице собеседника, пояснил: — Ищу хоть какие-то приметы, малейшие крохи информации, все, что может помочь точнее узнать, что произошло с Ганноном и Суни.

Бодешмун разочарованно посмотрел на него:

— Но ведь мы и так знаем. Тот старик сказал.

— Знаю, — ответил Малх, смутившись оттого, что его вынуждают открыть главную тайну. Он потратил огромные средства на жертвоприношения Мелькарту, «владыке города», моля лишь о том, чтобы мальчики не утонули в том страшном шторме. Конечно, бог не дал ему никакого ответа, но и сдаваться Малх не собирался. — Просто до сих пор существует возможность того, что они все еще живы. Их мог кто-нибудь подобрать.

Глаза Бодешмуна расширились.

— Опасно верить в такое, — сказал он. — Будь осторожен.

Малх кивнул, но не стал скрывать раздражения.

— А ты как справляешься? — спросил он.

Бодешмун возвел глаза к небу.

— Молюсь моему богу. Прошу, чтобы он позаботился о них в царстве мертвых.

Для Малха это было уже слишком. Более чем достаточно.

— Мне надо идти, — пробормотал он.

И решительно зашагал, оставляя позади отчаявшегося Бодешмуна.

Вскоре Малх дошел до Агоры. Увидев множество сенаторов и других политиков, выругался. Он и забыл, что этим утром должно состояться важное обсуждение. Уже подумывал сменить планы и прийти, но потом передумал. Сейчас большинство в Собрании поддерживало Ганнибала, и вряд ли это изменится в ближайшем будущем. Помимо восстановления авторитета Карфагена через подчинение иберийских племен и угрозу Сагунту, союзнику Рима, Ганнибал способствовал обогащению города. Хотя более отдаленные его планы еще и не были всем известны, мало кто из старейшин о них не догадывался.

Увидев Госта, Малх скривил губы. Тот всегда думал о предстоящей войне с Римом и всегда выступал против нее. Дурак, подумал Малх. С возвратом авторитета и богатства Карфагена война с Римом становилась неизбежной. Главной причиной была аннексия Сардинии, всего один из примеров несправедливого обращения Республики с его народом. За последние годы Рим продолжал угрожать Карфагену, делая это безо всякого уважения, посылая в Иберию своих соглядатаев, туда, где они не имели власти, заключив союз с Сагунтом, основанным греками городом, который находился в сотнях миль от Италии. Они даже имели наглость наложить на Карфаген одностороннее обязательство не расширять свои владения на север, в сторону Галлии.

Погруженный в мысли, Малх не увидел, что Гост его заметил. Когда толстяк с самодовольным видом подошел к нему, было поздно поворачиваться к нему спиной. Выругав себя за намерение дойти до бухты короткой дорогой, Малх вежливо кивнул Госту.

Тот противно улыбнулся.

— Не идешь на обсуждение этим утром? — спросил он.

— Нет, — ответил Малх, пытаясь побыстрее пройти мимо.

Неуклюже двигаясь из-за полноты, Гост перегородил ему дорогу.

— Мы уже заметили, что тебя не было на последнем заседании. Твоих ценных замечаний нам не хватало.

Малх резко остановился. Госту было плевать, даже если бы он узнал о его смерти, не говоря уже о присутствии на собрании. С каменным лицом поглядел на собеседника:

— Что тебе нужно?

— Знаю, что в последнее время у тебя на уме более важные вещи, чем Карфаген, — с улыбкой произнес Гост. — Семейные дела.

Малху хотелось сдавить Госту горло, так, чтобы у него из орбит выскочили глаза, но он понимал, что это лишь наживка.

— Уж ты-то точно всегда о благе Карфагена печешься, — язвительно ответил он. — И уж совсем не о серебре из иберийских рудников.

Округлые щеки Госта слегка зарделись.

— Нет у города более преданного слуги, чем я! — выпалил он.

С Малха этого было достаточно. Он оттолкнул Госта локтем, больше не сказав ни слова.

Но тот не унимался.

— Если устал ходить в храм Мелькарта, остался еще Тофет Баал Хаммона.

— Что ты сказал? — резко развернувшись, спросил Малх.

— Ты слышал, — ответил Гост с улыбкой, больше похожей на гримасу. — Может, у тебя самого для жертвы лишь скот найдется, но в трущобах достаточно тех, кто продаст младенца за горсть монет.

Видя, что Малх начинает злиться, Гост укоризненно поглядел на него.

— Такие жертвоприношения спасали Карфаген в прошлом. Кто скажет, что подобающее приношение не умилостивит Баал Хаммона и не вернет твоего сына?

Удар Госта ранил Малха в самое сердце, но он знал, что лучшая защита — нападение. Нельзя давать этому псу поблажек.

— Ганнон мертв, — прошипел он. — Любой дурак это знает.

Гост вздрогнул.

Малх ткнул ему в грудь пальцем.

— В отличие от тебя я не стану убивать чужого ребенка, чтобы просить что-то у бога. И своего никогда не предложу, в отличие от некоторых, здесь стоящих. Это дикарство. Так не поступают те, кто действительно любит Карфаген и готов отдать за него собственную жизнь.

Оставив Госта стоять с открытым ртом, Малх спешно покинул Агору.

Этим утром обход порта снова не дал никаких результатов. Малх и не ожидал чего-то иного. Он послушал разговоры о погоде на море между Карфагеном и Сицилией, о священном месте, где совершали жертвоприношения Сцилле, споры о том, какой в городе самый лучший бордель. Поглядел на капитанов купеческих судов, осторожно переговаривающихся в надежде побольше выведать у собеседника и поменьше рассказать самому. На пьяных моряков, которые, покачиваясь, возвращались на свои суда. Домохозяйки сидели у порогов домов, работая за прялками, шлюхи еще спали после ночи. Из гончарных печей неподалеку поднимался дым. В тавернах, где сейчас было еще мало народу, двери были открыты нараспашку, а вот у лотков со свежим хлебом царило оживление. Остановившись, чтобы купить лепешку, Малх наткнулся на знакомого, искалеченного ветерана войны в Сицилии, которому регулярно платил за информацию. Пока что он ничего ценного от него не слышал. Тем не менее Малх снова купил ему хлеба. Немного надо, чтобы завоевать хорошее отношение бедняка, Гост этого никогда не поймет. Они пошли по улице вместе, не обращая внимания на сорванцов, выпрашивавших хоть корочку хлеба. Малх глядел, как увечный ветеран с наслаждением ест, а потом молча отдал ему свой хлеб. Эта еда тоже долго не задержалась. Поглядев на морщинистое худое лицо воина, Малх задумался, были ли у него когда-нибудь жена и дети. Не доводилось ли ему сталкиваться с такими тварями, как Гост, предлагающими деньги за ребенка. Думать о таком было нестерпимо, и Малх был рад, что темные ритуалы в Тофете более не прельщали большинство людей.

— Благодарю, господин, — пробормотал ветеран, вытирая с губ крошки.

Малх наклонился к нему и стал ждать — скорее, по привычке — какой-нибудь информации.

Ветеран неуверенно кашлянул и почесал блестящую красную культю — все, что осталось от его правой ноги.

— Кое-что видел вчера вечером, — сообщил он. — Может, и ничего особенного.

— Рассказывай, — окаменев, приказал Малх.

— В порту заметил бирему, раньше я такую еще здесь не видел… — Ветеран сделал паузу. — Сама по себе — ничего необычного, но я подумал, что моряки выглядят слишком жесткими парнями для обычного купеческого судна. И, похоже, немного перестарались, пытаясь показать, кто они такие, понимаете меня, господин? Громко болтали о своем товаре, о деньгах, которые хотят за него получить.

Малх почувствовал, как его сердце забилось сильнее.

— Сможешь показать судно? — спросил он.

— Еще лучше, господин. Я видел, куда пошли этим утром капитан и несколько его моряков. Они были в таверне, в четырех улицах отсюда. Совершенно никудышной. — Ветеран смущенно поглядел на него.

Даже у самых бедных есть своя гордость, подумал Малх.

— Я хорошо награжу тебя.

Сжимая в руке самодельный костыль, тот улыбнулся и поковылял вперед. Малх двинулся следом, в шаге за ним.

Вскоре они дошли до постоялого двора, захудалого сооружения из глинобитного кирпича с низкой крышей, в его дворе стояли грубо отесанные скамьи и столы. Хотя было еще рано, в этой таверне народу хватало. Моряки, купцы и прочий сброд из всех народов мира сидели вплотную друг к другу, хлебая из глиняных чашек и нестройно распевая песни. Проститутки с накрашенными лицами сидели у мужчин на коленях, шепча им что-то на ухо в надежде заработать. Среди осколков битой посуды, лежащих на покрытой пылью земле, тощие дворняжки дрались за обглоданные кости. У Малха прихватило живот от вони дешевого вина и мочи, но он пошел к свободному столу следом за ветераном. Они уселись, не глядя на остальных. Вместо этого попытались привлечь внимание хозяина таверны или его помощницы, неряшливой женщины в платье из дешевой ткани.

Наконец им это удалось. Вскоре на столе появились красный глазурованный кувшин и два стакана, принесенные самим владельцем. Украдкой глянув на новых посетителей, столь не похожих друг на друга, он сразу же ушел, поскольку кто-то начал кричать за другим столом, и тут же выкинул из головы замеченное противоречие. Ветеран налил вина и дал кружку Малху.

Слегка отхлебнув, тот скривился и прокомментировал:

— Хуже лошадиной мочи.

Ветеран сделал хороший глоток и виновато пожал плечами:

— Для меня вполне сгодится, господин.

Они замолчали, погружаясь в шум разговоров других посетителей.

— Они прямо позади меня, — прошептал ветеран через некоторое время. — Четверо. Один, похоже, египтянин. Другой — уродливее некуда, вся морда в шрамах. Еще двое — похоже, греки. Видите их?

Малх небрежно поглядел за спину собеседнику. За следующим столом он увидел худощавого светлокожего мужчину с черными волосами, сидящего рядом со здоровяком, чье покрытое шрамами лицо было будто высечено из гранита. Двое других сидели спиной к Малху, но по смуглой коже и черным, как вороново крыло, волосам он понял, что ветеран правильно угадал, откуда они родом. Одетые в серые шерстяные туники, местами крашенные охрой, с кинжалами за поясами, они вполне походили на остальных клиентов. И в то же время — нет. Малх краешком глаза внимательно оглядел их. Лица жесткие. Эти люди больше смахивали на головорезов, а не на моряков с купеческого судна.

Постепенно Малх смог расслышать их голоса среди шума. Они говорили по-гречески — в этом не было ничего необычного, когда в команде собрались люди из разных народов. В конце концов, греческий все еще был главным языком на море.

— Хорошо наконец очутиться в большом городе, — сказал один из тех, кто сидел спиной к Малху. — Не то что наши обычные гавани. По крайней мере, больше одной таверны.

— И предостаточно борделей с приятного вида женщинами, — рыкнул другой.

— И мальчиками, — злобно ухмыльнувшись, добавил третий, с покрытым шрамами лицом.

Египтянин резко засмеялся:

— Ты все о своем, да, Варсакон?

Тот ухмыльнулся.

— Просто хочется карфагенской задницы, — ответил он чуть тише.

Египтянин предостерегающе погрозил ему пальцем.

Один из компании хихикнул, и Варсакон бросил на него злобный взгляд.

— Злопамятный ты, — прошипел четвертый. — Хочешь отомстить за того, который тебе не достался?

— Не болтай, — резко сказал египтянин, подтверждая догадку Малха о том, что он среди них главный. Воцарилось молчание, а затем Варсакон и египтянин принялись о чем-то шептаться, поглядывая на посетителей таверны.

Малх тут же опустил взгляд, тщательно обдумывая все увиденное и услышанное. Эти люди нечасто бывают в больших городах. Выглядят намного жестче, чем следовало бы морякам с торгового судна. Про их товарищей ветеран сказал то же самое. Судя по всему, недавно у них в экипаже был карфагенянин. Или он был пленником? Малх встревожился. Со времени исчезновения Ганнона он еще ни разу с таким не сталкивался. Не слишком много информации, но Малху было плевать. Он пальцем подвинул ветерану монету, которую положил на стол. Глаза у воина расширились.

— Оставайся здесь, — прошептал Малх. — Если они решат уйти до того, как я вернусь, проследи за ними. Найми какого-нибудь уличного сорванца, чтобы передать мне, куда они отправились.

— Куда идешь, господин?

— За подмогой, — ответил Малх, безжалостно улыбнувшись.

Он пришел прямиком к командиру отряда, в котором служил Сафон. Его положение в обществе было таково, что командир едва не сбился с ног, желая ему помочь. Тут же собрали отряд из дюжины копейщиков-ливийцев. Хотя они и не знали о цели их задания, солдаты с удовольствием прервали тренировки с оружием.

Когда Малх пришел, Сафон спал, но одно упоминание о возможных сведениях о том, куда пропал Ганнон, заставило его выпрыгнуть из постели. Бостара мучило чувство вины за то, что он позволил Ганнону и Суниатону покинуть город, а вот Сафон все не мог себе простить, что не настоял на своем. Мрачной тайной, хранимой им в глубине души, было то, что отчасти он был рад исчезновению младшего брата. Ганнон никогда не поступал так, как хотел Малх, а он, Сафон, делал все как велел отец. И тем не менее, глядя именно на Ганнона, отец светлел взором. Конечно, Бостар ничего об этом не знал. Неудивительно, что братья разругались из-за этого случая и вскоре почти перестали разговаривать друг с другом. Это напряжение спало лишь немного, когда Бостар отбыл в Иберию.

Услышав новости от Малха, Сафон с новой силой почувствовал горечь. Мгновенно натянув длинную тунику и надев бронзовый анатомический нагрудник, он натянул на голову фракийский шлем и вставил ноги в поножи. Одеваясь, Сафон не переставал сыпать вопросами, но Малху было практически нечего ответить.

— Чем быстрее мы там окажемся, тем быстрее что-нибудь узнаем, — рыкнул он в ответ.

Через полчаса после того, как Малх покинул таверну, он уже был на месте, в сопровождении Сафона и копейщиков. На ливийцах были простые конические шлемы и длинные, по колено, красные туники, не подвязанные поясами. Вооружены они были короткими строевыми копьями.

Малх с огромным облегчением увидел, что четверо моряков и его информатор все так же сидят за столами. Греки уже дремали, а Варсакон разговаривал с египтянином. Когда Малх и его сопровождающие остановились у таверны, моряки резко обернулись. Их лица едва дрогнули, выразив беспокойство, но они не двинулись с места.

— Где они? — требовательно спросил Сафон.

В скрытности уже не было нужды. Малх показал, с удовольствием наблюдая, как египтянин и Варсакон вскочили, пытаясь сбежать.

— Взять их! — крикнул он.

Воины ринулись вперед, и неудавшиеся беглецы оказались в кольце из наконечников копий. Двух спящих растолкали и втолкнули туда же. Всех четверых заставили бросить кинжалы. Не обращая внимания на затуманенные вином взгляды посетителей, Малх решительно двинулся вперед.

— В чем дело? — спросил египтянин на карфагенском языке, почти без акцента. — Мы ничего плохого не делали.

— Я с этим разберусь, — ответил Малх и дернул головой.

— В казармы их, — приказал Сафон. — Быстро!

Старый вояка с восхищением глядел, как уводят иноземных моряков. И тут его внимание привлек металлический звон. Повернув голову, он увидел на столе четыре золотые монеты с профилем Ганнибала Барки.

— По одной за каждого сына шлюхи, — произнес Малх. — Если они окажутся теми, кого я ищу, дам еще столько же.

Оставив ветерана сбивчиво бормотать благодарности, он двинулся следом за Сафоном и воинами. Теперь у него появилось срочное дело, не требующее промедления.

Идти до казарм ливийцев было недолго — они находились на востоке от Агоры, внутри стены, обращенной к морю. Ряд из комнат, расположившихся в два яруса, тянулся на сотни шагов в обе стороны. Дальше располагались купальни и места приема пищи. Комнаты командиров располагались рядом с оружейными, комнатами чиновников и хозяйственников. Как и в любой воинской части, здесь были и камеры для арестованных. Именно туда и отправился Сафон, конвоируя пленников вместе с копейщиками. Дружески кивнув тюремщикам, он направил всех в большую комнату с гладким каменным полом. Внутри ничего не было, кроме висящих на стене кандалов, прицепленных к впаянным в стену кольцам, горящей жаровни и стола, усыпанного зловещего вида инструментами.

Когда все вошли внутрь, Сафон захлопнул дверь и повернул ключ в тяжелом замке.

— Приковать их, — приказал Малх.

Воины дружно положили копья и повернулись к пленникам. Те пытались сопротивляться, но тщетно, и их заковали в кандалы, рядом друг с другом. Глаза двоих греков наполнились ужасом, и они начали подвывать. Варсакон и египтянин пытались сохранить самообладание, продолжали задавать вопросы и молить о пощаде. Не обращая внимания, Малх разглядывал инструменты на столе, пока не воцарилась гнетущая тишина.

— Что вы делаете в Карфагене?

— Мы торговцы, — тихо сказал египтянин. — Честные люди.

— Правда? — спокойно и доброжелательно переспросил Малх.

— Да, — смущенно ответил египтянин.

Малх поглядел на лица товарищей египтянина. Повернулся к Сафону.

— Ну?

— Я думаю, он лжет.

— Я тоже, — согласился Малх. Предчувствие раздирало его. Эти четверо точно не торговцы. Мысль о том, что они могут что-то знать о Ганноне, поглотила его. Малху была нужна информация, причем быстро. И несущественно, каким образом они ее получат. Он показал на одного из греков. — Сломайте ему руки и ноги.

Стиснув зубы, Сафон взял киянку и подошел к человеку, на которого указал Малх. Тот застонал от страха. Сафон молча принялся наносить удары, сломав греку сначала предплечья, а потом и голени. Вопли жертвы эхом отразились от стен.

Пришлось долго ждать, пока крики не сменятся тихими стонами. Малх снова заговорил.

— Теперь спрошу по-другому, — холодно сказал он. — Кто был тот карфагенянин, о котором вы говорили?

Египтянин злобно глянул на Варсакона.

Малха захлестнул гнев. Он ждал, но ответа не последовало.

— Ну?

— Никто, просто один из моряков, — опасливо пробормотал Варсакон. — Ему не понравилось мое внимание, и он сбежал, когда мы причалили в какой-то вонючей дыре на нумидийском побережье.

Малх снова поглядел на сына.

— Снова лжет, — рыкнул Сафон.

— Это правда, — возразил Варсакон и поглядел на египтянина. — Скажи им.

— Все так, как он сказал, — согласился египтянин и издал нервный смешок. — Парень сбежал.

— Вы меня совсем за идиота держите? Тут совсем другая история, — резко оборвал Малх. Показал на Варсакона. — Отрежь ему яйца.

Сафон положил киянку и взял длинный кривой кинжал.

— Нет! — взмолился Варсакон. — Прошу!

С каменным лицом Сафон расстегнул пояс пленника и бросил на пол. Затем разрезал низ его туники, под которым была льняная набедренная повязка. Проведя лезвием по обе стороны от паха Варсакона, Сафон разрезал ее, и она упала на пол. Обнаженный ниже пояса, пленник заговорил, заикаясь от страха:

— Их было двое, — пролепетал он, извиваясь в кандалах. — Они дрейфовали у берега Сицилии.

Лицо египтянина перекосилось от ярости.

— Заткнись, идиот! Ты делаешь только хуже!

Варсакон его не слушал. Слезы катились по его покрытому шрамами лицу.

— Я вам все расскажу, — прошептал он.

Сафон всерьез почувствовал себя виноватым и, судорожно вздохнув, оглянулся на отца.

Малх дал ему знак отойти. Чувства бурлили в нем, как вулкан. Стены будто навалились на него, и он слышал стук пульса в ушах.

— Говори! — приказал он.

Варсакон с готовностью кивнул.

— Пару недель назад был сильный шторм. Мы в него попали, бирема едва не утонула. Но этого не случилось, хвала богам. На следующий день мы наткнулись на лодку, в ней были двое юношей.

Бросившись вперед, Сафон приставил кинжал к горлу Варсакона.

— Откуда они были родом?! — вскричал он. — Как их звали?

— Они были из Карфагена, — моргая, как загнанная в угол крыса, ответил Варсакон. — Не помню, как их звали.

Малх внезапно стал очень спокоен.

— Как они выглядели? — тихо спросил он.

— Один рослый, поджарый. Другой пониже и покрепче. Оба черноволосые, — ответил Варсакон, и задумался. — И оба зеленоглазые.

— Ганнон и Суниатон! — вскричал Сафон, и его лицо перекосилось от отчаяния. Несмотря на тайную радость от исчезновения младшего брата, он не смог сдержаться, узнав ужасную правду.

Малха начало подташнивать.

— Что вы с ними сделали?

Лицо Варсакона стало пепельно-бледным.

— Естественно, мы хотели вернуть их в Карфаген, — выпалил он. — Но у корабля открылась течь после шторма, и нам пришлось идти к берегу, в Сицилию. Там они сошли на берег, в Гераклее, вроде бы.

Он поглядел на египтянина, и тот согласно кивнул.

— Да, в Гераклее.

— Понимаю, — сказал Малх. Его охватило ледяное спокойствие. — Если так, почему же они не вернулись? Не найти корабль, идущий в Карфаген с южного берега Сицилии, было бы странно.

— Откуда мне знать? Молодые парни, только что вырвались из дома, все они одинаковы. Им бы только вино и женщин, — ответил Варсакон, пожав плечами и изо всех сил пытаясь изобразить небрежность.

— Только что из дома вырвались?! — вскричал Малх. — По твоим словам, можно подумать, что они сами хотели, чтобы их унесло в море? Просто так… Если вы пустили их на берег в Гераклее, то я — Александр Македонский. — Он поглядел на Сафона. — Кастрируй его.

Сын опустил кинжал.

— Нет, прошу, только не это! — взвизгнул Варсакон. — Я скажу всю правду!

Малх поднял руку, и Сафон остановился.

— Видимо, ты уже догадался, что тебе и остальным этим помойным крысам уже не жить. Ты сам себе приговор подписал, своими словами, — проговорил Малх и сделал паузу, чтобы смысл слов дошел до пленников. — Рассказывай честно, что вы сделали с моим сыном и его другом — и останешься при своем мужском достоинстве. И умрешь легкой смертью.

Варсакон тупо кивнул, осознавая свою судьбу.

— Мы продали их в рабство, — прошептал он. — В Неаполе. Если верить капитану, получили за них отличную цену. Поэтому и пришли в Карфаген. Чтобы заманить к себе еще пару юношей.

Малх глубоко вздохнул. Все случилось именно так, как он и подозревал.

— Кому вы их продали?

— Я не знаю, — выпалил Варсакон. — Это дело капитана. — Он повернулся к египтянину, который злобно сплюнул на пол.

— Значит, ты виновен в этом бесчинстве? — с холодной яростью спросил Малх. — Тогда ему яйца отрежь, — рявкнул он.

Сафон мгновенно сдернул одежду с египтянина. Схватив стонущего капитана за мошонку, он потянул на себя, чтобы легче было резать. Глянул на Малха. Тот коротко кивнул.

— Это тебе за моего брата, — пробормотал Сафон, приставляя лезвие и надеясь, что такое наказание избавит его самого от чувства вины.

— Варсакон хотел их изнасиловать! — заорал египтянин. — А я не дал ему этого сделать!

— Какая любезность, — рявкнул Малх. — Но без проблем продал их в рабство, так? Кто их купил?

— Римлянин. Не помню его имени. Он собирался вести обоих в Капую. Продать в гладиаторы. Больше ничего не знаю.

Египтянин посмотрел на Сафона, а потом на Малха. В их глазах он увидел лишь ничем не прикрытую ненависть.

— Позвольте мне умереть быстро, как Варсакону, — взмолился он.

— Хочешь, чтобы я сдержал слово, после того, что вы сделали с невиновными мальчишками? Пиратов всегда ждет самая ужасная участь, — ответил Малх. Его голос дрогнул от презрения. Он обернулся к воинам. — Слышали, что эти мерзавцы сделали с моим сыном и его другом?

Ливийцы яростно зарычали, и один сделал шаг вперед.

— Что с ними сделать, господин?

Малх медленно оглядел всех четверых пиратов.

— Кастрировать всех, но обработать раны так, чтобы они не истекли кровью до смерти. Сломать руки и ноги, а потом распять. Когда закончите, найдете остальных и сделаете с ними то же самое.

Под аккомпанемент страшных воплей копейщик отдал честь.

— Слушаюсь, господин.

Малх и Сафон бесстрастно глядели на то, как воины принялись за дело. Разделившись по трое, они с мрачной решимостью раздели пленников. Блеснул и угас свет на лезвиях ножей. Поднялся такой крик, что было невозможно говорить, но воины не задержались ни на мгновение. Кровь ручьями текла по ногам пиратов, собираясь на полу в липкие лужи. Затем воздух наполнился вонью горелой плоти, когда воины прижгли зияющие раны докрасна раскаленными кочергами. Боль от кастрации и прижигания была такой, что все пираты потеряли сознание. Но отдых оказался недолгим. Спустя мгновение они очнулись от мучительной боли, когда воины принялись ломать им руки и ноги киянками. Глухой стук вперемежку с криками внес мрачное разнообразие в какофонию звуков.

— С меня достаточно, — сказал Малх, прижав губы к уху сына. — Пойдем.

Даже в коридоре, через закрытую дверь, были слышны жуткие вопли. Разговаривать уже было можно, но отец и сын долго смотрели друг на друга, храня молчание.

Первым заговорил Малх.

— Возможно, он еще жив. Может, оба живы, — сказал он, и в его глазах заблестели слезы.

Сафон не мог поверить в то, что услышал. Ему было страшно жалко Ганнона. Одно дело — утонуть, но умереть на играх, гладиатором?.. Он собрался с духом.

— Недолго им осталось. И, в своем роде, это милость богов.

Не зная об истинных мыслях Сафона, Малх стиснул зубы.

— Ты прав, — сказал он. — Мы можем лишь надеяться, что они умрут достойно. А мы присоединимся к армии Ганнибала Барки в Иберии и начнем войну с Римом. Когда-нибудь мы принесем смерть и разрушение и в Капую. Отомстим за них.

— Ганнибал собирается вторгнуться в Италию? — ошеломленно спросил Сафон.

— Да, — ответил Малх. — Это далеко идущий план. Разгромить врага на его земле. Я один из немногих, кто знает об этом. Теперь и ты знаешь.

— Я сохраню тайну, — прошептал Сафон. Совершенно очевидно, что Малх не рассказал им всего, что узнал от посланца Ганнибала. И понял, что отец не впустую обещает разрушить Капую.

— Однажды мы отомстим, — тихо сказал он, задумавшись о том, какие отличные возможности для его военной карьеры сулит будущее развитие событий.

— Повторяй за мной, — приказал Малх. — Пред лицами Мелькарта, Баал Сафона и Баал Хаммона клянусь. Клянусь всеми силами поддерживать Ганнибала Барку в его деле. Я найду Ганнона или погибну, мстя за него.

Сафон медленно повторил слова клятвы.

Удовлетворившись, Малх первым пошел к выходу.

А за спиной у них продолжали звучать крики боли и отчаяния.