Глава 10
ПРЕДАТЕЛЬСТВО
На следующее утро у Квинта снова случилось похмелье, и он очень смутно помнил, какое выражение заметил давеча на лице у Флакка. Но это все равно не давало ему покоя, и он принялся разыскивать отца. Выяснилось, что Фабриций закрылся с Флакком в своем кабинете. Мужчины поспешно составляли документы, касающиеся замужества Аврелии, и раздраженно поглядели на юношу, отвлекшего их от дела. Квинт еле слышно попросил отца на пару слов. Поначалу Фабриций отмахнулся, но увидев, что сын чем-то обеспокоен, решил сменить гнев на милость.
— Потом скажешь, — сказал он.
Квинт с мрачным видом закрыл дверь. Ему есть о чем подумать. Он жестоко оскорбил Ганнона, и теперь ему было стыдно. Положение карфагенянина означало, что Квинт может обращаться с ним как ему заблагорассудится, но тут ситуация была иной. «Он спас мне жизнь. Мы друзья, — подумал Квинт. — Я должен перед ним извиниться». Но в реальности это было задачей не менее сложной, чем попытаться поговорить с отцом. Квинт без труда нашел Ганнона, но карфагенянин сделал вид, что не слышит, когда молодой хозяин его окликнул, и всячески избегал смотреть ему в глаза. Квинт не хотел устраивать представления, не говоря уже о том, что вокруг царила такая суета, что было невозможно даже найти укромный уголок, чтобы поговорить. Решение Фабриция отправиться вместе с Флакком в Рим, а следовательно, на войну означало спешные приготовления. Всем домовым рабам нашлось дело. Собирали одежду, вещи, одеяла, полировали доспехи и точили оружие.
В отчаянии Квинт принялся разыскивать Аврелию. Он не знал, следует ли упоминать при ней Флакка. Все, что у него было, — два мимолетных взгляда, которые он, вроде бы, заметил, уже выпив изрядное количество вина. Он решил поглядеть сначала, в каком настроении Аврелия, прежде чем что-то ей сообщать. Последнее, чего желал Квинт, так это вывести сестру из себя, когда она хоть как-то смирилась со своей судьбой.
Но, к его удивлению, сестра была в превосходном настроении.
— Он такой симпатичный, — созналась она. — И совсем не старый. Думаю, мы будем очень счастливы.
Отбросив сомнения, Квинт кивнул и улыбнулся.
— Он показался мне немного самодовольным, но что можно ожидать от человека его положения? Его преданность Риму вне всяких сомнений, а это главное.
Аврелия вдруг погрустнела.
— Мне вчера вечером было так жалко Ганнона. Ужасные слова, которыми они называли его народ безо всякой необходимости… Ты с ним не разговаривал?
— Нет, — быстро ответил Квинт, отворачиваясь.
Аврелия сразу же что-то уловила женским чутьем.
— Что случилось? — требовательно спросила она.
— Ничего, — буркнул Квинт. — Похмелье, вот и все.
— Ты поругался с Ганноном? — спросила она, глядя ему в глаза.
— Нет. Да. Не знаю.
Аврелия приподняла брови, и Квинт понял, что она не отстанет, пока он все не расскажет.
— Когда я ушел вместе с Гаем, Ганнон, похоже, стоял за дверью и подслушивал.
— Что ж удивительного? Мы же говорили о войне между нашим народом и его, — едко подметила Аврелия. — Вообще, какая разница? Он же там был, когда Флакк рассказывал самое главное.
— Знаю, — пробормотал Квинт. — Но все равно это выглядело подозрительно. Гай хотел привязаться к нему, но я сказал ему, чтобы он не беспокоился. И сказал, что Ганнон всего лишь гугга.
Аврелия прикрыла рот рукой.
— Квинт! Как ты мог?
Юноша опустил голову.
— Я хотел извиниться, сразу же… но Гаю хотелось поболтать, — начал он жалобно оправдываться. — Я не мог просто так уйти.
— Надеюсь, хоть утром ты извинился, — жестко спросила Аврелия.
Квинт с трудом мог терпеть самоуверенность сестры. Будто ее предстоящее замужество сразу прибавило ей лет пять возраста.
— Я устал, — сказал он. — Кроме того, вокруг такая суета, что негде найти укромное место, чтобы с ним поговорить.
Аврелия поджала губы.
— Отец через несколько часов уедет. Тогда времени будет предостаточно.
— Не беспокойся, я сделаю это, — уверил ее наконец Квинт и посмотрел ей прямо в глаза.
А еще у него появился повод по-новому оценить Флакка. Брачное соглашение было подписано, и черноволосый политик внезапно оказался в роли его будущего зятя.
— Несомненно, эта война с Карфагеном быстро окончится — может, даже быстрее, чем ты успеешь закончить обучение на военной службе, — заявил Флакк, обнимая Квинта за плечи. — Не бойся. Будут и другие войны, где ты сможешь покрыть себя славой. Неприятности с галлами на северной границе были и будут всегда. Как и с иллирийцами. Да и Филиппу Македонскому особой веры нет. Отважный молодой командир, такой как ты, сможет продвинуться очень далеко. Может даже стать трибуном.
Квинт улыбнулся до самых ушей. Фабриции принадлежали к сословию всадников, и их статус был не столь высок, чтобы он мог претендовать на должность трибуна. Но при покровительстве влиятельных людей это могло оказаться куда проще. Слова его будущего зятя немало смягчили разочарование Квинта оттого, что он не отправляется вместе с отцом.
— Я жду возможности послужить Риму, — с гордостью отрапортовал Квинт. — Куда бы меня ни послали.
Флакк похлопал его по спине:
— Вот это правильно.
Но увидев Аврелию, подвинул Квинта в сторону.
— Позволь мне поговорить с невестой, прежде чем я отправлюсь. До июня еще очень далеко.
Обрадованный перспективой блестящей военной карьеры, Квинт списал поспешность Флакка на желание пообщаться с будущей женой. Аврелия превращалась в прекрасную молодую женщину, кто же откажется на ней жениться? Оставив Флакка, Квинт принялся разыскивать отца.
— Аврелия! — крикнул Флакк, входя на внутренний дворик.
Девушка, которая как раз погрузилась в мысли насчет того, какой будет семейная жизнь, едва не подпрыгнула, затем неловко поклонилась.
— Флакк.
— Прогуляемся? — предложил тот, делая жест рукой.
На щеках Аврелии появились крохотные красные пятнышки.
— Я не уверена, что мать разрешит…
— За кого ты меня принимаешь? — с легким удивлением спросил Флакк. — Я даже не подразумевал, что ты выйдешь из дома без сопровождающего. Имел в виду пройтись по внутреннему двору, у всех на виду.
— Конечно же, — смущенно согласилась Аврелия. — Прости.
— Это я виноват, что не объяснил, — произнес Флакк, ободряюще улыбаясь. — Просто подумал, что, если нам суждено пожениться, было бы хорошо хоть немного времени провести вместе. Близится война, и скоро таких возможностей уже не будет.
— Да, конечно, — ответила Аврелия, спешно подходя ближе.
Флакк буквально ел ее глазами.
— Бахус сделает привлекательным самого некрасивого, и одни боги знают, сколько я вчера выпил его напитка. Но при свете солнца твоя красота еще блистательнее, — сказал он. — А это действительно редкость.
Не привычная к таким комплиментам, Аврелия покраснела до корней волос.
— Благодарю тебя, — прошептала она.
Они принялись прохаживаться по периметру внутреннего двора. Чувствуя неловкость за свое молчание, девушка начала показывать на различные деревья и растения, посаженные здесь. Лимоны, миндаль, инжир, лозы винограда, которые оплели деревянные подпорки, образовав естественную тень.
— Сейчас не то время года, чтобы глядеть на них, — сказала она. — Летом здесь очень красиво. К празднику Виналия Рустика уже можно все собирать не сходя с места.
— Уверен, это красиво, но я собирался говорить не о винограде. — Заметив ее смущение, Флакк взял инициативу в свои руки. — Расскажи мне о себе. Что тебе нравится?
Аврелия задумалась в нерешительности, не зная, что может заинтересовать Флакка.
— Люблю говорить на греческом. В математике и геометрии я лучше Квинта.
Уголки губ Флакка дернулись.
— В самом деле? Чудесно. Значит, ты девушка образованная.
— Наверное, — покраснев, ответила Аврелия.
— Значит, сможешь правильно считать деньги. Математика никогда не была моим любимым предметом.
Аврелия почувствовала себя немного увереннее.
— А как насчет философии?
Флакк глянул на нее поверх длинного носа.
— Концепции пиетета и официума мне привили с младенчества. Мой отец постарался, чтобы идея служения Риму была главным для меня и моего брата. Конечно, мы учились и другому. Прежде чем проходить военное обучение, отправились в школу стоиков в Афинах. Хотя там мне и не очень понравилось. Они там только сидят в переполненных залах и разговаривают. Мне это несколько напомнило Сенат. — Лицо Флакка просветлело. — Однако думаю, скоро я получу высокий пост в одном из легионов. Уверен, мне это подойдет намного больше.
Аврелия заразилась его энтузиазмом. Это напомнило ей Квинта, и она сразу же подумала о том, чего сможет достичь брат, если она выйдет замуж за представителя такого уважаемого семейства.
— Ведь твой брат уже служил консулом, так? — спросила она.
— Да, — с гордостью ответил Флакк. — Разгромил бойев, четыре года назад.
Аврелия никогда не слышала о бойях, но не собиралась в этом признаваться.
— Слышала, как отец рассказывал об этой войне, — с умным видом сообщила она. — Отличная победа.
— Если боги будут благосклонны, когда-нибудь я достигну не меньшего, — с пылом уверил ее Флакк, поглядел вдаль, а затем снова воззрился на Аврелию. — Не скажу, что я чураюсь обычных радостей — таких, как поглядеть на гонки колесниц, поездить верхом, поохотиться…
— И я тоже, — не раздумывая, выпалила Аврелия.
Флакк снисходительно улыбнулся.
— В Риме самые красивые гонки колесниц. Буду брать тебя с собой туда так часто, как пожелаешь.
Аврелия поглядела на него слегка разочарованно:
— Я не это имела в виду.
— Не понимаю, — слегка нахмурившись, сказал Флакк.
На мгновение она оробела. Но потом собралась с силами. Если он станет моим мужем, наивно решила она, то нам следует обо всем говорить откровенно.
— Я тоже люблю езду верхом.
Флакк нахмурился сильнее:
— В смысле, глядеть, как ездят верхом Квинт и твой отец?
— Нет, я сама умею, — сообщила Аврелия и с удовольствием увидела на его лице изумление.
Флакк поглядел на нее несколько раздраженно.
— Как? Кто тебя научил? — требовательно спросил он.
— Квинт. Он говорит, что я прирожденная наездница.
— Твой брат научил тебя ездить верхом?
Придавленная его пристальным взглядом, Аврелия начала терять уверенность.
— Да, — еще тише прошептала она. — Я его уговорила.
Флакк грубо усмехнулся:
— Ты его уговорила? Фабриций ничего такого не сказал, когда пел тебе дифирамбы.
Аврелия опустила взгляд. Нельзя было этого говорить, подумала она. Но подняв голову, увидела, что Флакк внимательно смотрит на нее. Слегка поежилась.
— Может, ты и воевать умеешь?
Аврелия только рот открыла от того, куда зашла их беседа.
Флакк сделал выпад правой рукой, будто держа в ней меч.
— Сможешь управиться с гладием?
Встревоженная тем, что она и так уже много наговорила, Аврелия сжала губы.
— Я задал вопрос, — прошептал Флакк, но его глаза были жесткими, как гранит.
«В конце концов, я же не преступление совершила», — гневно подумала Аврелия.
— Да, смогу, — резко бросила она. — Но, как мне кажется, с пращой у меня выходит намного лучше.
Флакк вскинул руки.
— Я женюсь на амазонке! — воскликнул он. — Родители об этом знают?
— Конечно же нет.
— Да, не думаю, что Фабриция бы это обрадовало. А реакцию Атии могу себе только представить.
— Пожалуйста, не говори им, — взмолилась Аврелия. — А то у Квинта будет много неприятностей.
Мгновение он глядел на нее, а затем на его губах появилась хищная улыбка:
— И зачем бы мне говорить?
Аврелия ушам своим не поверила:
— Тебя это не беспокоит?
— Нет. Это показывает, что в тебе живет дух истинной римлянки и что наши сыновья вырастут воинами. — Флакк предостерегающе поднял палец. — Только не думай, что сможешь продолжать тренироваться с оружием, когда мы поженимся. В Риме такое поведение недопустимо.
— А ездить верхом? — прошептала Аврелия.
— Посмотрим, — ответил Флакк. Увидев на ее лице уныние, он странно посмотрел на нее. — У меня большое поместье за пределами столицы. Если я не стану ничего рассказывать, никто не узнает, что там происходит.
Ошеломленная реакцией Флакка, Аврелия не уловила слабого акцента на шести последних словах. Может, замужество не так плохо, как она думала. Взяла его под руку.
— Теперь твоя очередь рассказывать мне о себе, — проворковала она.
Бросив на нее довольный взгляд, Флакк начал рассказ.
Квинт нашел отца во дворе, следящим за тем, как груз вьючили на мулов. Увидев его, Фабриций улыбнулся.
— Что ты хотел мне сегодня сообщить? — спросил он.
— Ничего важного, — отмахнулся Квинт.
Он решил, что не станет раскрывать свои сомнения насчет Флакка. Вопросительно поглядел на мулов, навьюченных военным снаряжением отца.
— Как думаешь, сколько продлится эта война? Флакк, похоже, уверен, что она кончится через несколько месяцев.
Фабриций огляделся, проверяя, нет ли кого поблизости.
— Думаю, его уверенность несколько излишняя. Сам знаешь, политикам это свойственно.
— Но Флакк говорил о свадьбе в июне.
Фабриций подмигнул ему.
— Он хотел назначить дату. Я согласился. Что может быть лучше, чем самый популярный месяц свадеб? А если сыграть свадьбу будет невозможно из-за того, что мы останемся на войне, брачное соглашение все равно означает, что она состоится, просто позже.
Квинт ухмыльнулся лукавству Фабриция. Мгновение подумав, решил, что отец скорее может правильно оценить продолжительность войны, чем Флакк.
— Я уже достиг нужного возраста, чтобы пойти служить.
— Знаю, — внезапно посерьезнев, ответил Фабриций. — Помимо того, что я поручил Марциалу приглядывать за тобой, я попросил его включить тебя в состав местного отряда кавалерии, вместе с Гаем. В мое отсутствие мать позаботится об Аврелии и будет управлять хозяйством, а ты будешь помогать ей всем, чем сможешь. И тем не менее я не вижу причин к тому, чтобы тебе не начать свое обучение.
Глаза Квинта засветились от восторга.
— Только никаких безумных идей, — предупредил отец. — Не может быть и речи о том, чтобы ты пошел служить в ближайшем будущем. Всадников, набранных в Риме и окрестных областях, пока что более чем достаточно.
Квинт изо всех сил постарался скрыть разочарование. Фабриций обнял сына за плечи.
— Послушай меня. Война — не только лишь слава и доблесть. Совсем наоборот. Это кровь, грязь и необходимость драться, когда уже меч падает из руки. Ты увидишь там страшные вещи. Людей, истекших кровью до смерти только потому, что их вовремя не перевязали. Товарищей и друзей, умирающих у тебя на глазах и кричащих: «Мама!»
Квинту все труднее становилось выдерживать твердый взгляд отца.
— Ты хороший молодой парень, — с гордостью сказал Фабриций. — Твое время биться в первых рядах еще придет. А до того учись всему, чему только можно. Если это будет означать, что ты не попадешь на войну с Карфагеном, да будет так. Первые недели учебы жизненно важны, если хочешь остаться в живых в первые мгновения боя.
— Да, отец.
— Хорошо, — сказал Фабриций, по-видимому удовлетворившись ответом. — Да хранят тебя боги, чтобы ты был жив и здоров.
— И тебя тоже, — дрожащим, несмотря на все усилия, голосом ответил Квинт.
Атия дождалась, когда уйдет Квинт, а затем вышла к мужу.
— Уже почти мужчина, — задумчиво проговорила она. — А кажется, еще вчера играл в деревянные игрушки.
— Знаю, — с улыбкой ответил Фабриций. — Годы пролетели, правда? Я словно сейчас помню, как прощался с тобой, отправляясь на Сицилию. И вот все снова, точно так же.
Атия протянула руку и коснулась его лица.
— Ты должен вернуться ко мне, слышишь?
— Сделаю все, что смогу. А ты следи, чтобы на алтаре всегда были подношения, — ответил Фабриций. — Пусть лары будут довольны.
— Сам знаешь, я каждый день это делаю, — с деланым возмущением ответила Атия.
Фабриций кашлянул.
— Знаю. Как и ты знаешь, что я ежедневно молюсь Марсу и Юпитеру, прося о покровительстве.
Лицо Атии стало строгим.
— Ты все так же уверен, что Флакк — хорошая пара для Аврелии?
— А? — опустив брови, переспросил Фабриций.
— Он тот человек, что надо?
— Думаю, вчера он себя хорошо показал, — удивленно ответил Фабриций. — Немного самодовольный, безусловно, но что еще ждать от человека его происхождения и статуса? Он явно очарован Аврелией, и это хорошо. Амбициозен, представителен и богат. — Фабриций оглядел жену. — Этого мало?
Та сжала губы.
— Атия?
— Не могу сказать с уверенностью, — произнесла она после паузы. — Я ему не доверяю.
— Надо иметь что-то помимо пустых домыслов — по крайней мере, для меня, — чтобы разорвать брачное соглашение с таким человеком, — раздраженно бросил Фабриций. — Помнишь, сколько денег мы должны?
— Я не говорю, что тебе надо разорвать соглашение, — примирительно сказала Атия.
— А что же?
— Просто приглядись к Флакку, пока будешь в Риме. Ты проведешь с ним много времени. Это позволит тебе оценить его куда лучше, чем за один вчерашний вечер. — Атия погладила мужа по руке. — Я же не так много прошу, правда?
— Нет, — тихо произнес Фабриций, улыбнулся жене и наклонился, чтобы ее поцеловать. — У тебя талант в том, чтобы найти единственное гнилое яблоко в бочке. Поверю тебе еще раз.
— Не шути надо мной! — вскричала Атия. — Я говорю серьезно.
— Я знаю, любовь моя. И сделаю так, как ты сказала. — Фабриций постучал по краю носа. — Пока Флакк не давал поводов для беспокойства, но я буду внимательно за ним следить.
— Благодарю тебя, — не скрывая облегчения, проговорила Атия.
Фабриций страстно ухватил ее пониже спины.
— А теперь почему бы нам не попрощаться как полагается?
Женщина игриво поглядела на него.
— Отличная мысль, — согласилась она, взяв мужа за руку, и повела его в дом.
Спустя час в доме повисла мертвая тишина. С обещанием быстрой победы над карфагенянами Фабриций и Флакк отбыли в Рим. В полнейшей тоске Квинт принялся искать Ганнона. Работы по дому уже особо не было, и карфагенянин не имел возможности отказаться, когда Квинт попросил его выйти во внутренний двор.
Как только они остались одни, повисло неловкое молчание.
«Я не стану говорить первым», — с яростью подумал Ганнон. Он все еще не остыл.
Квинт поковырял носком сандалии мозаичный пол.
— По поводу вчерашнего вечера… — начал он.
— Да? — резко ответил Ганнон.
Его голос и манера держаться совершенно не подобали рабу. Но сейчас ему было на это наплевать.
Квинт подавил рефлекторное желание ответить резко и зло.
— Мне жаль, — резко сказал он. — Я был пьян и сказал не подумав.
Ганнон поглядел в глаза Квинту и понял, что, несмотря на тон, сожаление римлянина совершенно искренне. И тут же ощетинился. Он не ожидал такого поворота событий, но и не был еще готов сам пойти на мировую.
— Я раб, — буркнул он. — Ты можешь обращаться со мной как только пожелаешь.
На лице Квинта появилась боль.
— В первую очередь, и превыше всего, ты мой друг! — выпалил юноша. — И я не должен был разговаривать с тобой так, как сделал это вчера.
Ганнон молча осознавал слова Квинта. До того, как он попал в рабство, любой чужак, посмевший назвать его гуггой, остался бы как минимум с битой мордой. Но здесь и сейчас он должен был улыбнуться и принять извинения. «Ничего, это не надолго, — с яростью подумал Ганнон. — Пока что сделаю вид». И согласно кивнул.
— Очень хорошо. Я принимаю твои извинения.
— Благодарю тебя, — улыбнувшись, сказал Квинт.
Они не знали, что сказать еще. Несмотря на попытку Квинта извиниться, между ними будто разверзлась пропасть. Как патриот и гражданин Рима, Квинт всей душой поддерживал решение Сената непременно вступить в войну с Карфагеном. Ганнон, пусть и не имевший возможности присоединиться к войску Ганнибала, желал сделать то же самое, но на стороне своего народа. Это раскололо их дружбу, и ни один их них не знал, как преодолеть этот раскол.
Тянулись бесконечные мгновения, и они оба молчали. Квинту не хотелось говорить о надвигающейся войне, поскольку он понимал, что они оба испытывают сильнейшие чувства по этому поводу. Он бы с удовольствием предложил Ганнону потренироваться с оружием, но это выглядело бы скверной идеей. Как бы он ни доверял Ганнону теперь, все равно это был бы поединок карфагенянина с римлянином. Он раздраженно ждал, когда Ганнон заговорит первым. Злясь и пытаясь не выказать того, что он уже принял решение бежать, Ганнон тоже не открывал рта.
Обоим очень хотелось, чтобы здесь оказалась Аврелия. Она бы просто рассмеялась и в мгновение ока разрядила бы обстановку. Но ее нигде не было.
«Это бессмысленно», — подумал Ганнон и сделал шаг в сторону кухни.
— Лучше мне вернуться к работе, — сказал он.
Квинт раздраженно шагнул в сторону и буркнул:
— Да.
Уходя, Ганнон удивился сам себе, почувствовав печаль. Несмотря на всю их нынешнюю неприязнь, его и Квинта связывало очень многое. Та странная ситуация, когда его купили. Бой у хижины пастуха. Ганнону пришла в голову другая мысль. Ведь, наверное, Квинту очень многого стоило прийти и извиниться, учитывая разницу в их положении. А теперь он, Ганнон, надменно уходит, будто это он хозяин, а не раб. Карфагенянин обернулся, готовый уже извиниться, но было поздно.
Квинт ушел.
Прошло несколько недель, и погода стала гораздо теплее и солнечнее. При попустительстве командиров слух о намерениях Ганнибала распространился по всему огромному палаточному лагерю у стен Нового Карфагена. И это было частью плана военачальника. В силу огромного размера войска невозможно было непосредственно рассказать всем воинам о том, что им предстоит. А через слухи информация распространилась быстро и эффективно. К тому времени, когда Ганнибал собрал командиров, каждый воин уже знал, что они отправятся в Италию.
Все войско построилось бесконечными рядами перед деревянной платформой неподалеку от ворот. Воины заполнили огромную площадь. Тысячи ливийцев и нумидийцев и еще больше иберийцев, из дюжин племен. Пращники с Балеарских островов в простой одежде стояли бок о бок с рядами гордых и величественных кельтиберов. Сотни лигурийцев и галлов, людей, оставивших дом не одну неделю назад, чтобы присоединиться к военачальнику, способному начать войну с Римом. Лишь немногие из воинов, стоящие в первых рядах, имели возможность видеть и слышать тех, кто перед ними выступит, но через равные промежутки среди них стояли переводчики, которые должны были передать все остальным. С небольшой задержкой слова Ганнибала услышат все присутствующие.
Малх, Сафон и Бостар горделиво стояли впереди рядов ливийских копейщиков, бывших у них в подчинении. Бронзовые шлемы и умбоны щитов сверкали в лучах утреннего солнца. Все трое в точности знали, что должно произойти, но нервное возбуждение остальных передалось и им. Вернувшись с заданий несколько недель назад, Бостар и Сафон решили оставить свои разногласия в преддверии великого момента. Сейчас творилась история, точно так же как больше сотни лет назад, когда Александр Македонский начинал свой несравненный поход. Величайшее приключение их жизни лишь начиналось. А вместе с ним, как сказал отец, и шанс отомстить за Ганнона. Он не говорил этого вслух, но в глубине его души теплилась крохотная надежда на то, что сын еще может быть жив. Такую же надежду хранил в себе и Бостар, а вот Сафон сдался и не тешил себя надеждами. Втайне он все еще был рад, что Ганнона нет с ними. Теперь Малх уделял ему внимание чаще, чем когда-либо, хвалил… И сам Ганнибал знал его имя!
Войску не пришлось ждать долго. Следом за своими братьями Гасдрубалом и Магоном, командиром кавалерии Магарбалом и главнокомандующим пехотой Ганноном Ганнибал подошел к платформе и легко взошел на нее. За ним на помост поднялась группа трубачей, которые выстроились в ряд перед военачальником в ожидании команды. Вид полководца воодушевил воинов, они принялись радостно кричать, и даже командиры присоединились к ним. Все орали, свистели, топотали ногами и бряцали оружием. Когда к приветствию присоединились те, кто не видел платформы, шум стал просто оглушительным. Он волнами прокатывался над войском, громче и громче, на дюжине языков. Как обычно в таких случаях, Ганнибал не стал прерывать приветственных криков воинов — просто поднял обе руки, словно купаясь в радости, которую выражали его воины. Пришел его час, к этому дню он готовился годы, и нынешний момент был способен поднять боевой дух войска сильнее, чем множество мелких побед.
Наконец Ганнибал дал команду музыкантам. Те поднесли трубы к губам и несколько раз коротко протрубили. Это был сигнал «к оружию», такой же, какой подавали воинам, если поблизости обнаруживали неприятеля. Шум мгновенно стих, сменившись лишь восхищенным шепотом. Бостар радостно толкнул Сафона локтем в ребра, и брат ответил ему тем же. Заметив предостерегающий взгляд Малха, оба брата стали по стойке «смирно», как на параде. Сейчас не время для ребячеств.
— Воины Карфагена! — начал свою речь Ганнибал. — Мы стоим на пороге величайшего события. Но в Риме есть те, кто пытался помешать нам с самого начала.
Он поднял руку, давая воинам знак не распаляться и не выражать своего гнева.
— Слышали ли вы, что сказали послы Рима, недавно посетившие Карфаген?
Прошло несколько мгновений, пока переводчики делали свое дело, и разнесся оглушительный утвердительный крик.
— «Отвратительное, ничем не оправданное нападение на Сагунт не может оставаться безнаказанным. Выдайте нам закованных в цепи человека по имени Ганнибал Барка и главных командиров его войска, и тогда Рим сочтет, что вопрос закрыт. Если Карфаген не подчинится этому требованию, то пусть знает, что отныне он в состоянии войны с Республикой».
Ганнибал сделал паузу, давая время переводчикам передать его слова, а воинам — преисполниться гнева. Сделал эффектный жест, обводя стоящих позади него на платформе.
— Следует ли этим людям и мне сдаться ближайшему к нам союзнику Рима, чтобы они вершили суд над нами?
Он снова многозначительно замолчал, но громовое «НЕТ!» уже покатилось над войском.
Ганнибал слегка улыбнулся.
— Благодарю вас за преданность! — крикнул он, поднимая правую руку и обводя жестом всех собравшихся воинов.
Воздух взорвался радостными криками.
— Поэтому, вместо того чтобы принять требование Рима, я поведу вас в Италию, большую часть вас. Чтобы война сама пришла в дом наших врагов, — объявил Ганнибал, и его слова вызвали еще более громкий крик одобрения. — Некоторым придется остаться здесь, под началом моего брата Гасдрубала, чтобы защищать наши земли в Иберии. Остальные пойдут со мной. Поскольку римляне правят на море, мы пойдем по суше и застанем их врасплох. Вы можете подумать, что мы окажемся в Италии одни, окруженные врагами. Не бойтесь же! Это плодородные земли, ждущие лишь плуга, который их вспашет. И у нас будет много союзников. Римляне правят меньшей частью полуострова, гораздо меньшей, чем вы могли бы подумать. Племена Цизальпийской Галлии обещают присоединиться к нам, и я не сомневаюсь, что в центральной и южной Италии все случится точно так же. Война не будет легкой, и я призываю идти со мной лишь тех, кто сделает это по доброй воле.
Ганнибал обвел войско внимательным взглядом, словно пытаясь заглянуть в душу каждому воину, находившемуся на площадке.
— Вместе со всеми вами я разорву Республику на клочки. Поражу ее так, что она никогда более не сможет угрожать Карфагену!
И он принялся спокойно ждать, когда его слова передадут всем воинам.
Это не заняло много времени.
Шум, поднятый более чем сотней тысяч воинов, выразивших свое согласие, напоминал угрожающий рокот грома. Малх, Бостар и Сафон с трепетом ощущали мощь армии, солдат, на миг превратившихся в единую непобедимую силу.
Ганнибал сжал кулак и вскинул его вверх.
— Пойдете ли вы со мной в Италию?
Ответ мог быть только один. Услышав, как каждый из воинов издал одобрительный крик, самый громкий, на какой был способен, Ганнибал Барка запрокинул голову и улыбнулся.
Шли недели с того момента, как Квинт и Ганнон поссорились. Они пытались помириться, но без особого рвения. И не преуспели в этом. Каждый был глубоко уязвлен поведением бывшего друга и преисполнен юношеской гордости. И не хотел сдаваться. Вскоре они практически перестали разговаривать. Это был порочный круг, из которого не было выхода. Аврелия старалась, чтобы примирить их, но все ее усилия тоже оказались тщетны. Однако, несмотря на всю свою неприязнь, Ганнон понял, что он не может сбежать прямо сейчас. Несмотря на ссору с Квинтом, юноша слишком многим был обязан ему и Аврелии. Поэтому, день ото дня мрачнея, Ганнон оставался на вилле, не забывая об опасном присутствии Агесандра поблизости. Квинт же с головой ушел в кавалерийские тренировки с социями. Часто его не было дома по нескольку дней, что означало, что у него не было возможности даже увидеть Ганнона, не то что поговорить с ним.
Началась весна, когда пришло послание от Фабриция. Преследуемая нетерпеливой Аврелией, Атия принесла его во внутренний двор, уже залитый пока еще нежаркими лучами весеннего солнца. Квинт, который был вне дома с Агесандром, услышит новости позже.
Аврелия возбужденно глядела, как мать разворачивает свиток и начинает читать.
— Что он пишет? — нетерпеливо спросила она.
Атия подняла взгляд. На ее лице читалось разочарование.
— Типичное письмо мужчины. Куча всего о политике, войне и событиях в Риме. Даже немного о гонках колесниц, на которые он ходил позавчера. И почти ничего о том, как он себя чувствует… — Она провела пальцем по свитку. — Конечно, спрашивает обо мне, о тебе, о Квинте. Выражает надежду, что у нас нет никаких проблем. — Наконец, Атия улыбнулась. — Флакк попросил его передать свои самые сердечные пожелания; говорит, несмотря на то, что женитьбу придется отложить из-за войны, он ждет не дождется этого дня. Твой отец разрешил ему писать тебе напрямую, так что, возможно, скоро ты сама получишь от него послание.
Аврелию обрадовала новость о задержке, но сама мысль о дне свадьбы — и последующей ночи — все еще заставляла ее краснеть до ушей. А увидев в дверях кухни Ганнона, она стала едва ли не пунцовой. То, что он раб, не могло заставить ее перестать думать о нем снова и снова. О том, что, несмотря на кривой после удара нос, он непередаваемо красив. На мгновение она мысленно сравнила Флакка и Ганнона, едва не ахнула и усилием воли выбросила из головы эти мысли.
— Чудесно. А что еще пишет отец?
Ганнон так ничего и не знал о чувствах Аврелии. Он был вполне рад тому, что Юлий поручил ему подмести внутренний двор, что, в свою очередь, давало ему возможность послушать, о чем говорят. Навострив уши, юноша тыкал метлой в щели между кубиками мозаики, старательно выковыривая из них грязь.
Атия продолжила с интересом читать.
— Большая часть того, о чем он пишет, касается действий Республики в ответ на движения Ганнибала. Минуции и их союзники трудятся без устали, помогая готовиться к войне. Флакк надеется, что его назначат трибуном в один из новых легионов. Что самое главное, Тиберий Семпроний Лонг и Публий Корнелий Сципион, два новых консула, получили в ведение Сицилию с Африкой и Иберию соответственно. Первый должен атаковать сам Карфаген, а второй — выйти навстречу Ганнибалу и разгромить его. Отец рад, что он и Флакк будут служить у Публия.
— Потому что вся слава достанется той армии, которая разгромит Ганнибала, — тихо сказала Аврелия. Иногда она хотела сама быть мужчиной, чтобы тоже иметь возможность отправиться на войну.
— Все мужчины одинаковы. А нам, женщинам, приходится лишь ждать их дома и беспокоиться, — со вздохом проговорила ее мать. — Будем же просить богов, чтобы оба они вернулись в целости.
Ганнону не понравилось то, что он услышал. Это буквально вывело его из себя. Вонючие римляне, с горечью подумал он. В Карфагене сейчас ни одного стоящего военачальника, а это значит, что Совету старейшин придется отозвать Ганнибала, чтобы оборонять город, и это разрушит его планы нападения на Италию. А его уход оставит Иберию, богатейшую колонию Карфагена, беззащитной перед лицом вторгшейся римской армии. Ганнон в ярости сжал черенок метлы. Похоже, война окончилась, даже еще не начавшись.
Аврелия нахмурилась.
— Разве нападение на Карфаген не было близко к успеху в последнюю войну?
— Было. И отец говорит, что, какими бы ни оказались полководческие таланты Ганнибала, Рим победит. Нам нет причин думать, что решимость карфагенян будет больше, чем двадцать лет назад.
Ганнон злился все больше. Фабриций прав. История того, как его родной город подвергался прямому нападению, была не слишком-то славной. Безусловно, возвращение Ганнибала окажет серьезное влияние на ситуацию, но достанет ли этого? С ним не будет его войска. Даже если бы римляне и не контролировали все моря, у военачальника попросту нет достаточного количества кораблей, чтобы переправить десятки тысяч воинов обратно в Африку.
В этот момент пришел Квинт. Он тут же увидел Аврелию и мать, держащую в руках послание.
— Это от отца?
— Да, — ответила Атия.
— Какие там новости? — с нетерпением спросил юноша. — Сенат выработал стратегию действий?
— Одновременно напасть на Карфаген и Иберию, — ответила Аврелия.
— Какая блестящая идея! Они и опомниться не успеют! — вскричал Квинт. — А куда посылают отца?
— В Иберию, как и Флакка, — ответила Атия.
— Что еще?
Атия отдала пергаментный свиток Квинту.
— Сам прочти. Жизнь продолжается, и мне надо поговорить с Юлием насчет провизии, которую надо купить в Капуе.
Она прошла мимо Ганнона, задев его, но даже не взглянув на раба.
Гнев карфагенянина достиг своего апогея. Каков бы ни был его долг, пора бежать. Карфагену понадобится каждый меч. Остальное не имеет значения. «А как же Суни?» — подала голос его совесть. «Понятия не имею, где он, — в отчаянии подумал Ганнон. — Есть ли хоть какой-то шанс найти его?»
Квинт с ошеломляющей скоростью прочел послание.
— Отец и Флакк отправляются в Иберию, — восхищенно прошептал он. — А я почти закончил обучение.
— О чем это ты? — спросила Аврелия.
— Ничего, ничего… — пробормотал Квинт, испуганно глянув на нее.
Но Аврелия хорошо знала своего брата.
— Только не надо безумных планов, — предостерегла она. — Отец сказал, чтобы ты оставался здесь, пока он сам не вызовет тебя.
— Знаю, — мрачно ответил Квинт. — Судя по всему, война действительно закончится за несколько месяцев. Я не хочу упустить шанс.
Он обвел взглядом внутренний двор и случайно встретил взгляд Ганнона. Тут же отвернулся, но было поздно.
Ганнон уже не мог сдержать ярость.
— Теперь ты рад? — прошипел он.
— О чем ты? — непонимающе спросил Квинт.
— Крысенышей снова разгромят. Поставят на место. Думаю, ты счастлив.
Лицо Квинта густо покраснело.
— Нет, это совсем не так.
— Разве? — парировал Ганнон и, откашлявшись, смачно плюнул на мозаичный пол.
— Как ты смеешь?! — заревел Квинт, делая шаг к Ганнону. — Ты же просто…
— Квинт! — вскричала Аврелия.
С большим усилием брат остановился и не сказал большего.
Лицо юного карфагенянина скривилось от презрения:
— Раб. Или гугга! Ты это хотел сказать?
Квинт покраснел еще сильнее, сжал кулаки и отвернулся.
— Хватит с меня, — произнес Ганнон, снова берясь за метлу.
Аврелия не могла более этого выносить.
— Прекратите, вы, оба! Ведете себя как дети.
Ее слова ничего не исправили. Квинт бегом выбежал со двора, и Аврелия ринулась следом. Ганнон ушел на кухню, и страдания охватили его с новой силой. Новости об успешном штурме Сагунта, которые он услышал несколько месяцев назад, воодушевили его, дали ему силы жить. А послание Фабриция разрушило все. План Рима выглядит несокрушимым. Даже если он, Ганнон, сможет добраться до армии Ганнибала, какая разница?
Вернувшись в дом, Аврелия принялась искать Ганнона. Она обнаружила его сидящим на табурете на кухне, ссутулившимся и подавленным, и, не обращая внимания на любопытные взгляды остальных рабов, вытащила его наружу.
— Я поговорила с Квинтом, — тихо сообщила девушка, как только они остались одни. — Он не хотел оскорблять тебя. Просто среагировал не думая, когда ты плюнул. — Она осуждающе поглядела на Ганнона. — Это было так грубо.
Юноша покраснел, но так и не извинился. Вместо этого сказал:
— Он злорадствовал.
— Знаю, это так выглядело, — произнесла Аврелия. — Но не думаю, что он чувствовал именно это.
— Разве? — тут же парировал Ганнон.
— Нет, — тихо прошептала Аврелия. — Квинт не такой.
— Тогда зачем же он назвал меня гуггой?
— Мужчины часто говорят не то, что думают, особенно когда пьяны. Думаю, ты тоже как-то его обзывал мысленно, так?
Уязвленный, Ганнон промолчал.
Осторожно оглядевшись, Аврелия протянула руку, чтобы коснуться его лица.
Ошеломленный таким жестом, юноша почувствовал, как гнев уходит. Поглядел ей в глаза.
Встревоженная тем, что ее сердце учащенно забилось, Аврелия опустила руку.
— На первый взгляд, все очень просто, — начала она. — Если бы не прихоть судьбы, ты был бы свободным и наверняка вступил бы в ряды карфагенской армии. Как Квинт вступит в ряды легионов. Но случилось так, что мой брат волен поступать так, как захочет, а ты оказался рабом.
Как все просто и несправедливо, зло подумал Ганнон.
Но Аврелия только начала говорить.
— Настоящая же причина в том, что сначала ты, а потом и Квинт обиделись на сказанное и сделанное. И вы оба слишком горды, чтобы искренне извиниться и покончить с этим. — Она сердито поглядела на юношу и закончила: — Меня уже тошнит от этого.
Восхищенный искренностью и проницательностью девушки, Ганнон сдался. Эта ссора и так длилась слишком долго.
— Ты права, — согласился он. — Извини.
— Не мне надо было это сказать.
— Знаю, — ответил Ганнон, тщательно обдумывая свои следующие слова. — Я перед ним извинюсь. Но Квинт должен понимать, что, каковы бы ни были законы этой земли, я не раб и никогда им не буду.
— В глубине души, уверена, брат это понимает. Именно поэтому он уже давно перестал тебя так называть, — сказала Аврелия, и на ее лице появилась печаль. — Конечно же, и я о тебе так не думаю. Однако для всех остальных ты — раб.
Ганнон уже хотел было открыть Аврелии свои планы, но краем глаза уловил движение. Через открытые двери таблинума можно было видеть часть атриума. Все, что не попадало под лучи света, проникающие через проем в крыше, находилось в полумраке, и там юноша различил силуэт рослого человека, следящего за ними. Он инстинктивно отшатнулся от Аврелии. Когда Агесандр вышел на освещенное место, у Ганнона болезненно забилось сердце и сжало живот от страха. Что он успел увидеть или услышать? Что он станет делать?
Аврелия увидела сицилийца в тот же самый момент и горделиво встала, готовая к любому развитию событий.
Но, к их удивлению, Агесандр не подошел ближе. На его лице мелькнула еле заметная улыбка, и он исчез там же, откуда и появился.
Ганнон и Аврелия снова повернулись друг к другу, но с кухни вышли Элира и еще один домовый раб. Краткое волшебное мгновение закончилось.
— Пойду поговорю с Квинтом, — ободряюще сказала Аврелия. — Что бы ни случилось, ты должен хранить нашу дружбу. Как и мы.
Страстно желая, чтобы все было по-старому, пока он не покинет виллу, Ганнон кивнул:
— Благодарю тебя.
К сожалению, в тот день Аврелии не удалось уговорить брата. Как она объяснила позже, Квинт отправился в Капую, не сказав никому ни слова, кроме кривоногого раба, работавшего на конюшне. Прошел день, настала ночь, и стало очевидно, что он не вернется. Ганнон даже не знал, злиться ему или беспокоиться.
— Не волнуйся, — сказала Аврелия перед тем, как уйти спать. — Квинт иногда так делает, когда ему нужно время, чтобы поразмыслить. Уезжает к Гаю, а через пару дней возвращается.
Тут уж Ганнон ничего не мог поделать. Он улегся на свой матрас и принялся мечтать о побеге. Сон не шел к нему.
