Тави бессмысленно кружила по улице, безотчетно стараясь держаться там, где толпа была гуще. На какое-то время она поверила в свои способности, но по мере того как накапливалась усталость, страх возвращался. С чего она вообразила, что бессмысленные рисунки на футболке обеспечат безопасность? Может, она и вложила в них какую-то энергию, но что, если это одноразовый заряд, как в батарейке? Она переоценила свою силу, ей не справиться одной…

Верю – не верю… Если она верит в себя, в собственную интуицию, в мир, где люди в большинстве своем заслуживают доверия, – надо пойти к Дэнгу и убедить его вместе отправиться на поиски убийцы. И, возможно, погибнуть от руки монаха. А если не верит ни себе, ни другим, смиряется с тем, что предательство обыденно, как промозглый дождик, – надо идти к суровым, всего навидавшимся дядькам из Дозора, которые точно знают, что доверять никому нельзя. И гарантированно выжить в мире, где жить не хочется. Верю – не верю…

– Тави! – крикнул вдруг кто-то, и она едва не завизжала. Оглянулась, пригибаясь, готовая отбиваться, – и тут же поняла, что паниковала зря. На нее радостно смотрел парень с красным и блестящим, как масляный блин, лицом. Рыжие кудри потемнели от пота. Тави нахмурилась, примеряя к этому полузнакомому лицу фон: институт… парк… пляж… О, горячо! Серовато-рыжий пляж Слонового острова. Вокруг сами собой нарисовались психоделической расцветки бунгало, и до Тави наконец дошло.

– Бобби, да? Ты жил в «Слонах».

– Насколько я помню, там был только один слон, – улыбнулся тот.

– Вроде два, – возразила Тави и тут же махнула рукой: – Не важно.

Оба смущенно замолчали, глядя друг на друга чуть исподлобья. Тави вдруг испугалась, что сейчас Бобби пробормочет: «Рад был тебя увидеть» – и растворится в толпе. Она не хотела оставаться одна. Может, разговор с другим человеком даст подсказку и разорвет круг, по которому мчался ее зациклившийся ум. Кажется, Бобби послал ей счастливый случай.

– Ты один в Бангкоке? – спросила Тави.

На ее счастье, Бобби был один и явно жаждал общения. Он тут же предложил отправиться в бар на крыше, где можно послушать хорошую музыку. Тави заколебалась. Однажды, отозвавшись на точно такое же приглашение, она два часа просидела на концерте какого-то барда и с тех пор таких предложений опасалась. Но, окинув взглядом Каосан и прислушавшись к звукам из ближайшего кафе, где трое юношей нещадно терзали призрак Джима Моррисона, решила рискнуть. К тому же теперь, найдя компанию, она сообразила, что с улицы давно пора уйти, иначе игра в прятки с дозорными скоро закончится. Странно даже, что ее до сих пор не нашли.

Бар, видимо, был рассчитан на знающих: чтобы попасть в него, пришлось обогнуть здание, и Тави едва удержалась, чтобы не вцепиться Бобби в рукав, когда они свернули в пустынную подворотню. К счастью, вход был недалеко, и у нее хватило сил контролировать страх. Но чтобы попасть на крышу, пришлось так долго пробираться через лабиринт лестниц и полутемных душных коридоров, что Тави уже успела пожалеть, что согласилась.

К счастью, музыка оказалась хороша. Здесь играли блюз и рок-н-ролл, и играли отлично. Двое с акустическими гитарами прятались в тени, свет падал лишь на вокалистку с мощным хрипловатым контральто. Стоя на краю крошечной сцены с бубном в опущенной руке, она отбивала ритм, постукивая по обтянутому потертыми джинсами бедру. Темная мешковатая футболка, седоватые волосы собраны в простой хвост – видно было, что эту женщину интересует только музыка. Открытая бутылка пива грелась на ближайшем пустом столике; иногда певица подходила к ней в паузах, делала глоток и возвращалась на пятачок-сцену, чтобы вступить с абсолютной точностью.

Они уселись у парапета. Внизу пульсировала и бурлила Каосан. Бобби помахал официанту, и тот, не спрашивая, принес две бутылки пива. Оглядевшись, Тави заподозрила, что больше здесь ничего и не держат и даже стаканами не заморачиваются. Смирившись, она отхлебнула из горлышка. Нервно улыбнулась Бобби, не зная, о чем говорить: ее способность к легкому трепу, и без того невеликая, окончательно стухла под грузом последних событий. Бобби неловко заерзал, и Тави с изумлением поняла, что парень тоже сильно смущен.

– А хорошо было у Сильвии, – натужно выговорила она, и Бобби с готовностью закивал.

– Все-таки нашел, – довольно сказал взмокший Илья. Андрей кивнул, махнул рукой на крышу, где у невысокой оградки виднелся угловатый девичий силуэт. Парень рядом с ней казался огромным и неуклюжим, как орангутанг.

– Теперь она дружески попивает пивко с Темным, – мрачно прокомментировал Андрей. – Интересный поворот, правда?

– Опаньки… А говорила, не пьет, – огорчился Семен. – Что за тип, откуда взялся? Ауру снял?

– Мистер Бобби Мак-Ги, Темный, пятый уровень, – ответил Андрей. – Девяносто четыре года, большой любитель путешествий и коротких романов с творческими девушками. Я нашим ребятам отзвонился, – объяснил он, заметив недоуменные взгляды. – Они добыли досье.

– Крепко же тебя забрало…

– В Дозорах не состоит, но иногда сотрудничает, – не слушая, договорил Андрей.

– Они что, на свет лезут? – удивился Илья. – Каосан – новая Мекка для ленивых Иных?

– А имя какое-то знакомое, – нахмурился Семен.

– Вот и у меня что-то в голове вертится… Но по нашим базам не проходил. Тихий, законопослушный Иной.

– Темный…

– Если девчонку перехватят Темные, Гесер с нас всех головы снимет, имейте в виду, – предупредил Семен.

– Надо брать уже, – нетерпеливо сказал Андрей. – Сколько можно тянуть? Где тайцы?

– Сейчас подойдут, там один мелкий гаденыш магией карманы чистил, – ответил Илья. – Только вот брать, пока она сидит с Темным, да еще американцем… Не дай бог, начнет сопротивляться, заденем…

– Да что с вами?! – возмутился Андрей.

– Нам международные осложнения ни к чему. Пойми уже наконец: ты сейчас полчаса не можешь выждать, а нашему Дозору потом сколько по разбирательствам таскаться? Хочешь следующие полгода писать объяснительные Инквизиции?

Андрей тихо застонал.

– Ну хорошо, мы можем хотя бы дежурить у входа? – спросил он. – Там, знаете, достаточно тихо, чтобы угробить еще одного Иного. Ей Светлые не нравятся – думаете, Темного не тронет? Не то чтобы мне его жалко, но…

– Иди, – немного поразмыслив, кивнул Семен. – Мы здесь местных ребят дождемся и подтянемся.

Разговор все не клеился, и Тави, вздохнув, пошла напролом:

– Мне немного неловко. Знаешь, мое последнее почти-свидание закончилось настолько скверно, что с тех пор… – Она безнадежно махнула рукой. – Я просто отвыкла.

– Не спрашивать? – с сочувствием взглянул на нее Бобби.

– Не надо.

– У меня тоже в последнее время все как-то неудачно складывалось, – кивнул Бобби. – Нам вообще иногда трудно приходится, – туманно добавил он. Выразительно взглянул на Тави, явно дожидаясь какой-то реакции, и стушевался, увидев лишь легкое недоумение.

– Chocolate on my fingers… – запела женщина на сцене, и Тави подпрыгнула, услышав знакомый блюз.

– О, «Печеньки»! – бурно обрадовалась она.

– Лучший блюз на свете, как считаешь? – с облегчением подхватил Бобби.

– Ага. – Тави прикрыла глаза и начала тихо подпевать, с удовольствием слушая, как негромкий голос Бобби переплетается с ее. Бобби с наслаждением отбил пальцами переход, и Тави вдруг встрепенулась: – А кстати, у меня шоколадка есть, хочешь?

– С пивом? – засмеялся Бобби.

– Почему бы и нет. Какие у нас варианты? – С непривычки пиво стремительно затуманивало мозг, и Тави хотелось хоть чем-нибудь его зажевать. Она вытащила из кармана изуродованные остатки шоколада, превратившиеся на жаре в бесформенное полужидкое месиво. – Скоро начнет шевелиться и разговаривать, но пока вполне съедобно.

– А ты изменилась, – сказал Бобби. Тави промолчала, надеясь, что он сменит тему, но парень продолжал: – Ты была такая закрытая, замкнутая. Я тебя на чашку кофе пригласить боялся, знал, что откажешь, еще и разозлишься. У тебя был такой вид, будто ты нарочно людей отпугиваешь.

Тави покаянно кивнула и спросила:

– А сейчас?

– А сейчас ты взвинчена, напугана и чем-то очень расстроена, я же вижу. И, кажется, очень напряженно о чем-то думаешь. Жаль, что не обо мне. – Бобби тут же смущенно улыбнулся, заглянул в глаза, будто искал прощения за неловкую шутку. – Но той стены нет. Ты никого не прогоняешь.

– Кое-что изменилось, ты прав, – кивнула Тави.

Ей вдруг захотелось рассказать Бобби обо всем. Но к чему бы это привело? В лучшем случае парень сочтет ее сумасшедшей, в худшем – поверит и попытается помочь. Совершенно безнадежно. И хорошо, если отделается легким испугом. Тави мрачно посмотрела на ополовиненную бутылку. Хорошие идеи приходят после пива, ничего не скажешь… Она тряхнула головой, отгоняя мысли. Нашла время уходить в себя. Так радовалась компании, а теперь даже не слышит, о чем ей говорят. Усилием воли Тави натянула на лицо милую улыбку и сосредоточилась на том, что бубнил Бобби.

– …даже думал, что ты работаешь на свой Ночной Дозор, Светлые ведь всегда такие… озабоченные. Боялся бутылку колы предложить, вдруг ты принципиальная. А ты нормальная, оказывается, не то что большинство Светлых.

– Что? – тонким голосом переспросила Тави. Бобби пожал плечами.

– Ну да, я – Темный, ты – Светлая, но какая нам разница? Пусть Дозоры разбираются друг с другом, встревать в их дела – себе дороже. Борьба Тьмы и Света – дело сильных магов, им больше развлекаться нечем. А я предпочитаю просто жить в свое удовольствие. Наслаждаться, а не биться за власть или, наоборот, ограничивать себя. Я не исчадие ада, просто предпочитаю заботиться о себе, а не судьбах человечества. Ты мне нравишься, так почему нам нельзя просто весело провести время вместе?

Тави слушала и молча хлопала глазами. Записать в блокнотик: впредь проверять всех новых знакомых на принадлежность к человеческому роду. Интересно как? Не спрашивать же в лоб, не поймут. Наверняка способ существует: Бобби ведь как-то узнал, кто она такая… Тави опустила ресницы, взглянула сквозь тень на Бобби, потом просканировала наугад несколько прохожих. У прохожих коконы были гладкие. А этого парня окружал мохнатый, темно шевелящийся клубок…

Бобби, видимо, заметил ее манипуляции. А может, выражение лица у нее стало слишком сложное. Парень отпрянул:

– Ты что, не знала?! Я думал… Я был уверен, что ты знаешь, кто я такой.

– Да уж, – проскрежетала Тави, чувствуя, как глаза заливает багровой пеленой ярости.

Бобби покраснел так сильно, что казалось, вот-вот вспыхнет жарким огнем и рассыплется пеплом.

– Извини, – пробормотал он, – мне надо…

Натыкаясь на столы, как слепой, Бобби промаршировал через бар и скрылся в двери, ведущей, похоже, к туалетам. Тави тихо зарычала и отхлебнула пива, борясь с желанием ринуться следом и закатить скандал прямо в сортире. Они что, никогда не оставят ее в покое? Так и будут приставать, поучать, тащить каждый в свою сторону? Мало ей Светлых, теперь и Темные подтянулись. Сейчас вернется, и она все ему выскажет…

Музыканты объявили перерыв, а Бобби все не шел. Тави, нервно барабаня пальцами, бессмысленно наблюдала за кипением улицы внизу. Медленно ехал конный полицейский. Пегий мерин раздувал ноздри, осторожно ступая сквозь толпу. Его встречали радостными воплями и вспышками фотокамер; полицейский, маленький и ладный, слегка улыбался в ответ, едва заметно кивал, но глаза его оставались отрешенными и сосредоточенными. Бардак вокруг был полный: время шло к полуночи, и трезвых на Каосан практически не осталось.

– «А ежли поймешь, что сансара – нирвана…» – промычала под нос Тави. Дурацкая строчка запустила мысли, обретшие от пива невиданную свободу и гибкость, в новом направлении. Бобби вот понял, и всякая печаль у него прошла. И чего она взбесилась? Сама же хотела найти подсказку, а теперь рычит. Кроме того, им было весело вместе, когда они пели блюз. Впервые за долгое время Тави было просто весело. Так, может, стоит отбросить паранойю и послушать этого Темного? Кажется, он славный парень… Никакой враждебности, по идее существующей между Светлыми и Темными, Тави не чувствовала. Только симпатию и любопытство.

Дверь, в которую вышел Бобби, распахнулась, и она радостно вскинулась, заранее улыбаясь. Но в бар ввалилась незнакомая хихикающая парочка; в проеме мелькнула пустая, слабо освещенная лестница. Только теперь до Тави дошло, что Бобби попросту сбежал. Может, в приступе благородства: он же считал, что девушка знает, с кем идет. А скорее всего – предчувствуя скандал и разборки, желание которых наверняка отчетливо читалось на ее лице.

Меланхолично улыбаясь, Тави расплатилась за пиво – свое и Бобби. Глупая неприятная мелочь. Интересно, это потому что он Темный или просто человек такой? Или слишком торопился сбежать? Музыку слушать больше не хотелось, да и сидеть у всех на виду, в перекрестье сочувственных взглядов, было неуютно. Слинял. Сделал ноги. Она снова осталась одна, и идти ей совершенно некуда. Разве что присоединиться к той бродяжке. Все живой человек рядом. Посидят вместе на ступеньках полиции, поболтают о жизни бомжей. Поделятся опытом…

Тави поняла, что сходит с ума. Ночевать на улице в районе, где каждый дом превращен в дешевую гостиницу? Паспорт и карточка у нее с собой. Денег на ней, правда, не так уж много, но на ближайшее время хватит. Боится оставаться одна? Так в половине окрестных хостелов можно снять койку в комнате, уже набитой храпящими бэкпекерами. Еще и сэкономит…

Может, с той бездомной произошло что-то похожее: в какой-то момент ее груз стал так велик, что она не смогла удержать связь с реальностью и не сумела найти выход. Надо бежать, пока с Тави не случилось того же. Она уже на грани; еще немного, и на Каосан станет одной сумасшедшей бездомной больше. Если, конечно, ее не убьют.

Уехать из Бангкока на какой-нибудь популярный остров, где она потеряется в массе туристов и не будет бросаться в глаза. Ноутбук остался в келье… и черт с ним, выкрутится, найдет, как заработать. Да хотя бы переводами: в Таиланде полно русских туристов, и половина из них не говорит на английском. Дозоры ее, конечно, рано или поздно найдут. Но, может, к тому времени они уже поймают убийцу: вряд ли маньяк остановится после ее отъезда, и вряд ли дозорные так глупы, чтобы работать с единственной версией. Они убедятся, что это не Тави и не Дэнг, и все станет немного проще. У нее будет время подумать и, главное, прийти в себя. Какие, к черту, решения и выборы, когда она едва сообразила снять комнату, чтобы отоспаться…

В коридоре царила промозглая прохлада, и Тави охватило смутное чувство, что она совершила страшную, неисправимую ошибку. Разумные планы, которые она только что строила, враз показались абсолютно бессмысленными. Еще не зная, что произошло, она уже догадывалась, что случилась беда. Захотелось вернуться в бар и остаться там навсегда. Поселиться прямо под столом у самой сцены и никогда оттуда больше не выходить, чтобы не осталось ни единого шанса оказаться в безлюдном месте, наедине с этим невыносимым ужасом.

Выпитое пиво подкатило к горлу; невероятным усилием Тави сумела подавить приступ тошноты. Во рту остался гнусный привкус. Хоть бы заорать. Вопль эхом замечется по пустому зданию; прибегут люди, начнется суета, и не придется больше смотреть на лестничную площадку. Там лежало что-то большое, округлое, невыносимо страшное. Тави напрягла голосовые связки, но из горла вырвался лишь нелепый скрип. Она не могла двинуться с места, не могла даже вдохнуть. Ее разум все еще отказывался понимать, что лежало на лестнице, но она уже знала. Знала.

– Эй? – хрипло шепнула она. Замершие было легкие наконец расправились, и она со всхлипыванием втянула в себя воздух. – Эй! Просто кивни, если слышишь…

Пошатываясь, Тави сделала шаг. Еще один. Облизнула пересохшие губы шершавым, как наждак, языком.

– Ну давай же!

Бобби свернулся в клубочек, подложив руку под щеку, как ребенок, который заигрался и заснул, не сумев добраться до кровати. Заснул так крепко, что уже не разбудить. Не спасти.

И когда дозорные найдут Тави, неподвижную, парализованную, над телом новой жертвы и обвинят в убийстве, она не сможет им возразить. Они будут правы. Она не хотела допросов и подозрений, не хотела, чтобы учили жить. Страдала, бедняжка, что симпатичный парень не так на нее смотрит. Боялась подставить друга. И чего добилась своим чистоплюйством? Подойди она к дозорным два часа назад – и, возможно, убийцу уже взяли бы. Не хотела жить в мире без доверия… А в мире, где из-за тебя погиб хороший парень, жить нравится?

Где-то тихонько шлепали босые ноги. Захныкал и тут же умолк младенец. Глухо хлопнула дверь. Может, это слонялись по унылым коридорам жильцы здания. А может, Иные из Ночного Дозора наконец обнаружили Тави и теперь поднимались по лестнице, чтобы арестовать. Все это больше не касалось ее. Голова стала легкой, как наполненный гелием шарик. Она ничего не чувствовала, и это было почти приятно.

Тави больше нечего было терять. Она была абсолютно свободна. Достигла состояния, о котором так заботился добрый монах, без всякой тягомотины с перерождениями. И палкой по голове для просветления бить не пришлось: предательство оказалось намного эффективнее. Действеннее.

Влажное шлепанье босых ног приближалось. Тави оскалила зубы в ледяной улыбке и плавно двинулась навстречу, краем сознания наслаждаясь свободой и легкостью движения. Нечего больше терять. Нет больше груза сомнений, страхов, привязанностей…

– Дэнг? – мягко позвала она.

– Я же говорил, что ты должна выбрать, – раздался печальный голос. – Говорил, что путь асура принесет только зло.

– Я выбрала, – выговорила Тави, с трудом шевеля губами.

Сумрак тревожно шевелился; старые закономерности ломались, и линии, которых Тави не видела, но могла чувствовать, сплетались в новый узор. Она потянула за узел – и серое послушно вспучилось, нависая над монахом. Его край жадно подрагивал, готовый завернуться, замкнуть противника в себя.

– Ты больше никого не убьешь, – прошептала Тави.

Дэнг повел рукой, и созданная ею структура бессильно опала.

– Я Великий маг, девочка, – проговорил монах. – Мне надо уйти, я не стану разбираться с Дозором и выслушивать глупые обвинения. Ты не сможешь меня остановить.

– Я попытаюсь.

Ей неоткуда было ждать помощи. Иные из Ночного Дозора, так долго искавшие убийцу, задержались в пути, Бобби покинул ее, а сила, которую наивная испуганная девочка вложила в рисунки, сделанные на берегу доброго теплого океана, иссякла. Та девочка хотела лишь одного – прощения; она погибла в попытках заслужить его, так и не посмев просто попросить. Она отказывалась от всех шансов прикоснуться к тайне; она сама построила себе клетку, сама стала себе тюремщицей.

Та, которая наступала сейчас на Дэнга, не испытывала к милой дурочке никакой привязанности, но должна было довести ее усилия до конца. Потому что тому, кто достиг просветления, остается лишь сострадание. К бывшей себе, растворившейся где-то в каосанских подворотнях. К убитым Иным, погибшим так нелепо и бессмысленно. К Бобби, который всего лишь хотел, чтобы ему было весело. К дозорным, опутанным нелепыми опасениями и условностями. К убийце, ослепленному иллюзорными играми своего ума.

Абсолютная, кристально холодная ясность. Это именно то, к чему мы должны стремиться, – правильно, мой мудрый друг? Тави закрыла глаза, ощущая, как вскипает вокруг нее Сумрак. Свобода и сострадание. Из невообразимой дали доносились возгласы и суетливый топот бегущих по лестнице дозорных. Тави слышала их как сквозь толстый слой воды. Они не играли больше роли. Они пришли слишком поздно.

Собрав все силы, она обрушила на лысую голову монаха клокочущую серую волну.

И мир растворился в белой вспышке.