Глава 7
На своей тропе
Оболочка сферы лопнула с легким треском, и Настя вяло подняла голову. Палаточный городок исчез, и о нем напоминали только черные мусорные мешки, похожие на толстых голотурий, и растоптанная в кашу земля. Красная лента вооруженных людей тянулась по дороге на пирс; на пустыре остались лишь полтора десятка Внимающих. Шестеро дозорных сидели на ящиках у опушки джунглей, неподвижные и молчаливые. Один Махинда, корча страшные рожи, чертил что-то прутиком по мокрой глине.
Двое незнакомых Иных, обдав Настю запахами пота и карри, подхватили ее под локти и заставили встать. Она не стала сопротивляться, не задавала вопросов. Не ощутила возмущения или страха. Она была всего лишь ценной и опасной вещью. Куску взрывчатки не положено иметь мнение, не дано испытывать чувства. Она оказалась не обезьяной с гранатой, а просто гранатой. Ее пытались обезвредить, убрать, изолировать. Не допустить, чтобы она попала в руки врага. Не дать сдетонировать. И под конец Сильвия попыталась затушить запал, который сама же и подожгла. Возможно, ее смерть была запланирована. Или просто не стала неожиданностью. В пузырь, где была заперта Настя, так никто и не вошел, и последние несколько часов она провела, тихо сходя с ума над кучкой пепла.
В памяти остались смутные воспоминания о возгласах, доносящихся снаружи, сначала удивленных, потом – гневных, спорящих. Слезы быстро иссякли; глаза у Насти были сухие и воспаленные, лицо застыло неподвижной маской. Старая ведьма была сапером, погибшим на войне, о которой Настя ничего не знала. Не дело гранаты – знать, кто и зачем ее бросает. Не дело мины – оплакивать того, кто на ней подорвался…
Над невысокими холмами Слонового острова медленно плыли дымные клочья тумана. Наверное, так будут выглядеть остатки уничтоженного Сумрака, жалкие лоскутья когда-то удивительно сложной и красивой структуры. Взрыв, видимо, будет страшен – иначе довольная собой и жизнью старая ведьма не принесла бы себя в жертву. И Дэнг не отказался бы от своих принципов, не нарушил бы запрет на насилие. По большому счету нападение в Бангкоке не было попыткой убийства: Дэнг просто хотел уничтожить орудие, которое сам же и изобрел. Видимо, запоздало, но все-таки понял, что натворил. Иначе не отсиживался бы в тайском монастыре, а продолжал свое дело в окружении преданных учеников.
Кто-то толкнул Настю в спину, и она машинально двинулась вперед. Левой, правой. Хлюпает в сандалиях жидкая красная глина. Ветви кустарника стряхивают за шиворот липкие капли. Левой. Перешагнуть лужу правой. Жалкая марионетка, которую дергают за веревочки все, кому не лень. Левой, правой – по чужой дороге между холмами. Спиной Настя чувствовала взгляды дозорных. Триумвират в полном составе, забыв старые дрязги, двигался следом. Надеялся, наверное, в последний момент отобрать оружие у врагов.
Куда ее ведут? Неизвестно. И уже – не интересно и не важно. Настю привезли сюда как вещь, потому что она была вещью. Козырем, не имеющим собственной воли. Но переговоры зашли в тупик. Оружие, способное взорвать Сумрак, взбесилось и попало в руки врага. Проклятое везение! Если бы Настя не удрала от Дэнга, если бы не увернулась от обкуренного крестьянина, не вскочила на ноги за полсекунды до падения кокоса… Если бы у нее хватило ума дать себя убить – проблема решилась бы сама собой.
Настя запнулась, пораженная простой мыслью. Все еще можно исправить. Наверное, ее охраняют заклинания Внимающих Сивапу, но любую защиту можно пробить. Может, именно для этого дозорные в молчании идут следом за Внимающими, кольцом окружающими Настю. Самый надежный способ отобрать оружие у врага – уничтожить его. Может, кому-нибудь удастся нанести удар. Хорошо бы быстро и не больно. Странно, что они этого до сих пор не сделали. Ради целостности Сумрака Иные рисковали тысячами жертв цунами, но зачем-то сохранили жизнь одной не самой приятной им девушки. Загадочный гуманизм… ладно – Светлые, но Темным-то что мешало? Похоже, Иным, соблюдающим Договор, тоже зачем-то нужна эта бомба. Как же противно быть вещью…
– Голова трещит, – вдруг громко пожаловался за спиной Семен, вызвав косые взгляды Внимающих.
– Сами виноваты, – холодно ответил Инквизитор.
– Кто ж знал, что она такая прыткая, – бесхитростно ответил Семен. – Сидел, никого не трогал, и тут – здрасте…
– Перестаньте паясничать! – нервно прошипел Сиримаво. – Ваши безответственные и непрофессиональные действия еще будут рассмотрены Трибуналом.
– А вы меня не пугайте. Какие действия? Я человек раненый, по голове ударенный, – с идиотским простодушием упорствовал Семен. – Напрыгнула, как дикая тигра… Обезьяна… с пестиком! Ну ошибся, так все ошибаются, даже Великие.
Настя вздрогнула и, не выдержав, обернулась. Один из сектантов тут же дернул ее за руку, кольцо сомкнулось плотнее, но перед этим она успела увидеть, как старый маг на мгновение прикрыл один глаз. Значит, глупое ограбление удалось с его помощью. Значит, все-таки обезьяна. Глупая, ничего не понимающая, но способная действовать. Пусть с пинка, спровоцированная, пусть нуждающаяся в глупейшем подыгрывании – она способна действовать… Настя торопливо опустила голову, до боли прикусила губу и чуть ускорила шаг, смещаясь к переднему краю кольца. Никто не возразил – видимо, все были уверены и в надежности охраны, и в беспомощности девушки. Несколько мгновений она дышала в спину троим Иным из руководства секты, любуясь переливами красного шелка. В голову лезли нелепые вопросы: не жарко ли им в рубашках с длинными рукавами и приличных костюмных брюках? Зачем они вообще так расфуфырились – неудобно же? Штанины забрызганы грязью, а начищенные туфли превратились в черт знает что. Связана ли манера одеваться со статусом даже у Иных – или это особенности секты? Или, может, дело в том, что на них работают и люди? Ни Семен, ни Дингири внешним видом не озабочены, а Махинда одевается как разбогатевший бандит. Что касается Ильи и Сиримаво – выглядеть по-джентльменски их явно заставляет личный вкус, а не соображения престижа. И где сектанты стирают и гладят эти чертовы рубашки, когда живут в палатках? Или у них запас? И что за чушь лезет в голову?
Действовать… Сесть на задницу и отказаться идти? Потащат силой. Сбежать через Сумрак? Пасмурно, солнце едва угадывается за тучами впереди, если тень и можно увидеть – то сзади. Но не оглядываться же у всех на виду? Вряд ли ей сделают что-то плохое, но крик, наверное, поднимут. Наверняка ничего не выйдет – только облажается у всех на глазах…
«Да ты сдурела, – зазвучал в голове голос Тави. – Самое время вести себя хорошо, да? Еще скажи, что стесняешься!»
Она резко развернулась на месте, мгновенно сбив с шагу ровный строй. Бледная тень шевельнулась под ногами. Настя потянула ее на себя… И ничего не произошло. Внимающие Сивапу смотрели на нее со слабым любопытством, как на зверюшку, трогающую лапой замок клетки. Чертовы маги даже не попытались ее остановить. Похоже, ход в Сумрак закрыт намертво…
Настя пожала плечами и, не дожидаясь, пока ее снова начнут хватать и толкать, развернулась на пятках, едва не поскользнувшись. Покорно побрела дальше, волоча ноги, – на подошвы уже налипли килограммы грязи. Может, Семен просто утешал ее? Мол, не падай духом, не все потеряно, мы тебя вытащим… Нет, тогда не стал бы напоминать о дурацком ограблении, не назвал бы ее обезьяной. Семен ничего не говорит просто так. Обезьяна с гранатой – это Тави. Храбрая и самоуверенная – это, конечно, плюс. Только толку сейчас от ее храбрости. Использовать магию против толпы настороженных Иных… Умно придумала, ничего не скажешь.
Ничего она не может, разве что нахамить всем, кто подвернется под руку, ради морального удовлетворения. Все вокруг серьезные – аж зубы сводит, все знают, как правильно и кому как положено себя вести. Внимающие ломятся к цели. Дозорные ловят момент, чтобы их остановить. Ходячее оружие идет, куда ведут, и не задает лишних вопросов, парализованное чувством вины. Роли распределены, выход за их рамки невозможен. Но если конец неизбежен – можно хотя бы оторваться напоследок.
Тави накрыла волна истерического веселья. Нахально оттеснив одного из краснорубашечников, она пристроилась рядом с Хранителем Голоса и зашагала в ногу.
– Знаете, господин Ратна, зря вы тащите меня силой, – сказала она и скрестила пальцы: хоть бы говорил на английском. Главарь слегка вздрогнул и выпучил черные круглые глаза. Да, Тави тоже обалдела бы, если бы с ней заговорила собственная кисточка… – Сила, говорят, дорогая штука, зачем тратиться. Вы бы рассказали, в чем дело. Почему вы уверены, что я стану возражать? Потому что мне положено? Вдруг я проникнусь великим пророчеством? Отдамся делу Охренеть-Какого-Великого Сивапу всей душой? Стану с наслаждением плясать под ваш бубен? Голая, под сенью струй.
Ратна что-то проворчал и отвернулся, но Тави не отставала.
– Полгода назад я разговаривала с вашим Великим Сивапу, – принялась рассказывать она, – интересно было, хоть и занудно до оскомины. Насчет того, чтобы освободить асуров от колеса перерождений. Я вот думаю – чтение мантр нас всех спасет. Он, кстати, тоже. Может, присядем и займемся? А то все бегаем, суетимся, не по-буддистски как-то.
– Великий Сивапу одряхлел умом и телом! – сорвался Ратна. – Он скрылся в монастыре, вместо того чтобы действовать! Он пришел в этот мир, чтобы дать асурам свободу воли, возможность самим выбирать между добром и злом, но отказался от своей миссии…
– Не совсем, – вставила Тави. – Он, знаете, на одну меня несколько часов угробил. Не говоря уже о его напряженных вечерних занятиях… с целью помочь подвернувшимся асурам поскорее достичь следующего перерождения.
– Медитации, – фыркнул Ратна, практически не слушая, что несет девушка. – Безгрешная человеческая жизнь, полный отказ от магии. Проповеди заблудшим Иным. Жалкое существование монаха. Он струсил, отказался продолжать борьбу, предал всех нас, своих учеников!
Хранитель Голоса кипел и плевался. Обида на учителя бурлила в нем, разбуженная парой невинных фраз. Или – не таких уж невинных? Не думай, приказала себе Тави, как только ты начинаешь размышлять и поступать логично – тут же выходит какая-то чепуха.
– Но ведь речь идет о том, чтобы достичь нирваны? – уточнила она. – Насколько я понимаю, тут как с оргазмом: чем меньше волнуешься – тем больше шансов.
– Чушь, пригодная лишь для запутывания людей! – взревел Ратна. – Посмотри вокруг: его пророчество объединило и Темных, и Светлых! Он предсказал, что придет день, и юная Иная избавит асуров от страданий. И пусть Сивапу перестал быть Великим, отказался от своих убеждений, но этот день настал. Мы поднимем волну, которая уничтожит путы судьбы!
– Ого! – невольно вырвалось у Тави.
Дразнить Хранителя Голоса больше не хотелось. Она замедлила шаги, оставив Ратну докипать одного. Тропа пошла вверх. Плантации остались позади, сменившись жидкими низкорослыми джунглями; в глинистой почве стали появляться скальные выходы. Впереди уже проглядывала лысоватая вершина холма, увенчанная россыпью камней. Камни были красно-бурые и фиолетовые там, где их скрывала тень. Чтобы нарисовать джунгли, понадобилась бы вся палитра. Темнеющее облачное небо переливалось всеми оттенками от жемчужно-серого до индиго. Красный в ультрамариновую крапинку паучок сидел у тропы, поджидая мелких желто-зеленых мух.
Все – разноцветное, и только Сумрак сер. С тех пор как Тави впустила его в себя, жизнь перестала быть свободной. Судьба беспощадно гонит ее по натоптанной колее, как покорного мула. Выбор исчез, осталась лишь необходимость, свистящий кнут, что заставляет бежать не разбирая дороги. Так, может, место Тави – среди Внимающих? Что ей, собственно, не нравится? Методы? Способы добиваться своего у сектантов довольно кровожадные. Но у других Иных они не лучше…
Поднимаясь на холм, Тави чувствовала, как раздражающе настойчивый взгляд Семена сверлит ей затылок.
* * *
Они стояли на вершине холма вдвоем: ученик, превзошедший в упорстве и вере своего учителя, и его живой ключ, послушное орудие, с помощью которого он намеревался довершить начатое Великим Сивапу тысячи лет назад. Похоже, когда-то здесь стоял храм, но от него сохранились лишь расписанные кляксами лишайников остатки стен, сложенных из обтесанных камней. Под ногами хрустели россыпи обломков. На одном из них Тави углядела полустертое изображение едущего на слоне мужчины, на другом – человека, разводящего в стороны какие-то извилистые нити, одни – темные, обозначенные выбитыми в камне канавками, другие – светлые, выпуклые. Небо над океаном очистилось от туч, и горизонт полыхал всеми оттенками оранжевого и розового. Выше мерцала нежнейшая зелень, переходящая в бирюзу. Солнце превратилось в выведенный циркулем красный круг. Оно казалось плоским, как кусок цветной бумаги.
Снизу, смягченные насыщенным влагой воздухом, неслись раскатистые мантры; ноздри щекотал шершавый запах горящих благовоний. Внимающие Сивапу готовились к главному событию в своей жизни. Не просто ритуал: поглядывая иногда в Сумрак, Тави видела, как изменяется его структура. Вокруг вершины холма заворачивалась спираль энергии. Потоки Силы текли к Ратне, и он мелко подрагивал от напряжения, как гончий пес, готовый с заливистым лаем сорваться с цепи. Еще немного – и пророчество сбудется. Асуры обретут свободу воли. Перестанут быть беспомощными заложниками своих судеб.
И Тави была уверена, что так – лучше. Прав был Дэнг: люди действительно выше асуров по своей природе. Просто потому, что могут решать, как им жить. Ежедневно выбирать между добром и злом, между Светом и Тьмой. Выбирать, руководствуясь разумом и совестью, а не необходимостью сродни биологической… Старый монах, бывший Великий асур, затеял благородное дело. Ратна, Хранитель Голоса, с помощью Тави завершит его.
Так отчего же ей так тоскливо?!
Солнечная дорожка скользнула к берегу, коснувшись пляжа, и на берегу вдруг заиграли оранжевые искорки. Это блестели в последних лучах солнца мокрые крыши оставшегося без хозяйки «Сансамай». Хозяйки, которая любила яркие краски, но погибла ради сохранения серого Сумрака…
Огненный шар коснулся краем поверхности океана.
– Настало ничье время, – сказал Ратна. – Пора.
Длинные тени встали дыбом и обрушились на Тави.
* * *
– Ну все, – почти всхлипнул Андрей. На его мокром лбу вздулась жила. Мгновение казалось, что сейчас он опустит руки, разомкнет круг, накачивающий Силой Семена и Дингири. Но парень устоял – только сжал до хруста зубы.
Сумрак сходил с ума. Сумрак встал дыбом; потоки энергии прошивали все слои, перемешивая их друг с другом. Что они вшестером могли сделать против силы, разъедающей реальность? Здесь, у подножия проседающего под ударами магической энергии холма, расчеты аналитиков казались трагически глупыми. Локализовать это? Запереть разрушительный поток на Слоновом, ограничив изменения одной аномальной зоной? Смешно… Что они могли рассчитать, сидя за ноутбуками в тихих кабинетах? А как выцветают джунгли, они видели? Как закат превращается в пепел, как гудит под ногами испуганная земля, как Сумрак прорывается в реальность, и в сером тумане пляшут кошмарные, как безумие, цветные огни…
– Девчонка с ним заодно, – процедил Сиримаво. Его изысканный костюм превратился в мокрую тряпку, седые кудри прилипли к вытянувшемуся черепу. – Я предупреждал…
– Держать! – взревел Илья.
Маханди оскалил золотой зуб, присел, крякнул, и Андрею вдруг почудилось, что перед шефом Ночного Дозора Коломбо выстроились шеренгой призрачные слоны с упрямо склоненными лобастыми головами. Угрожающе выставив бивни, они качнулись к холму – и тут же развеялись в прах, уничтоженные сумрачным ураганом.
Что слоны! Семену с Дингири не справиться. Здесь не справиться самому Гесеру. Эти двое на холме атакуют саму основу мироздания. Безнадежно. Сила обрушится на них и сотрет в порошок – но перед этим им всем придется заглянуть за распадающуюся на части мешанину, в которую превратится Сумрак, и лишиться разума от того, что они там увидят…
Волоски на позвоночнике Андрея поднялись дыбом. Он чувствовал, как за спиной встает волна сумрачного цунами. Джунгли исчезли. С галлюцинаторной ясностью он увидел желтеющие березы и темные сосны Заельцовского парка. Услышал шорох дождя и приглушенные звонки велосипедных звонков. Ощутил нелепый деревянный меч, постукивающий по бедру. Увидел разъяренное, бледное лицо девушки, которой не нравилось серое…
– Держать, – простонал бледный до прозелени Илья. – Андрюха, мать твою, держать!
* * *
Мантра Хранителя Голоса плыла над холмом, как гудение тысячи ядовитых шершней. Низкий монотонный звук ввинчивался под череп Тави, вызывая противную слабость в суставах. Гул изредка прерывался, как пунктиром, осмысленными фразами и снова сливался в один вибрирующий звук – басовый, завораживающий. Ратна пел на санскрите, но в Сумраке Тави без труда понимала мертвый язык.
– Расступятся воды вокруг горы Сумеру…
Он взмахнул рукой, растопырил ладонь так, что пальцы выгнулись в обратную сторону, – и тень взметнулась, накрыла Тави гребнем ледяной волны. Воздух стал тягучим; и без того серый мир выцвел еще сильнее, будто кто-то выкрутил резкость. В мертвом небе проступили бледные пятна трех лун. Джунгли исчезли; на лысом холме, сложенном из серого щебня, остались лишь развалины изъеденного временем храма. Морское дно в черных бугристых шрамах камней обнажилось на много километров вокруг. Воды Сумрака отступили, готовясь нанести смертельный удар.
– Асуры вернут отобранное.
Вернуть отобранное. Возвратить право самой выбирать между добром и злом – но сохранить способность к магии. Предать Дозоры. Превратить смерть Сильвии в ненужный фарс. Но так ли велика цена? Взамен она освободится от пут. Тень поднялась со дна души Тави, и она не стала отводить взгляд.
Воздух превратился в ледяное желе, сквозь которое едва пробивался дикий хохот Ратны. Луны исчезли; небо превратилось в сверкающие клубы, в которых угадывалось мучительно медленное движение. Третий слой Сумрака – и Тави вошла в него сама. Добровольно. Тень придавила ее, как мертвое тело великана, не давая пошевелиться. Не выбраться.
Горизонт с утробным ревом полез вверх. Отхлынувшая вода возвращалась. По Сумраку, сметая все на своем пути, шло цунами. Уйти с его пути было невозможно, выжить под его ударом – нереально. Сумрак взбесился, разъяренный покушением на его основы, и шел, чтобы уничтожить наглецов.
Но Тави могла остановить волну. В водах Сумрака не было ни капли серой краски – лишь все оттенки радуги, переплетенные в чудовищно сложный орнамент. Тави видела его. Могла понять, как устроен узор. Могла мысленно потянуть за ниточки – и расплести магическую вязь. Волна опадет, разобьется на два вскипающих потока, огибающих холм. Невообразимая структура Сумрака разрушится, распадутся путы судьбы. Пророчество исполнится, а Тави сохранит себе жизнь. Не ей вступать в схватку с такими силами. Ее разум – всего лишь крючок, которым Ратна подцепит какие-то таинственные петли и распустит основы мироздания. Ей дано только сдаться или погибнуть.
Цунами приближалось с воем таким низким, что он ощущался не слухом, а всем телом. Эта ниточка. Вот та линия. Чуть сдвинуть, слегка перерисовать… Она должна спастись любой ценой. Любой…
– Юная дева исполнит то, что ей предназначено! – торжествующе взревел Ратна.
Это была карма. Расплата за то, что она сотворила в бесконечно далеком сибирском парке. У Андрея не было возможности разрушить цунами; он пошел против жалкой волны, поднятой Тави, и был перемолот. Но она…
– А вот хрен, – прошептала Тави.
Стена из дымчатого стекла, внутри которого угадывалось бешеное движение, загородила небо.
– Останови волну, глупая девчонка! – завизжал Ратна.
Тави мягко улыбнулась ему и покачала головой. Хотел свободы воли для всех асуров? Привыкай.
Ледяной ветер, поднятый цунами, злобно ударил по лицу, когда Тави ринулась навстречу.
* * *
Мшистый древний лес, через который осторожно ступал единорог с торчащими от старости тазовыми костями. Море бледных трав и размытая лиловая линия деревьев на горизонте. Плоская как стол пустыня, вспыхивающая разноцветными огоньками под мерцающим розовым небом. Багровое облако, заливающее ржавым светом уродливый голый кустарник. Холодный дождливый мир, пахнущий нашатырем и гарью, освещенный тремя сумасшедшими лунами. Серый мир холода и ледяного ветра, заросший синим мхом… Яркий, как драгоценность, мир, где изумрудные джунгли наступали на развалины старого храма цвета яшмы, где небо на востоке наливалось бледным аметистом, а в зените синело словно зеркальце на крыле селезня. Мир, где одни люди суетились на склоне холма, как красные муравьи, а другие застыли у подножия с вытянутыми перед собой руками, будто пытаясь удержать что-то…
Видения пронеслись перед Тави, пока она рвалась к поверхности воды, и померкли, но прежде она успела зачерпнуть красок от каждого. А потом осталась лишь волна Сумрака, висящая в пустоте, уже подернутая пеной по краю заворачивающегося гребня, и все, что могла сделать Тави, – это перестать воевать с ней. Почувствовать движение и слиться с ним. Не смотреть на доску – что бы ее сейчас ни заменяло, знать об этом Тави было ни к чему. Держать баланс. Между черным и белым. Между Светом и Тьмой. Не дать им разделиться и растаять. Не дать удивительному орнаменту Сумрака слиться с фоном и исчезнуть. Любоваться узором, а не пытаться его разрушить. Оседлать волну и двигаться вместе с ней.
Невиданный серфинг на сумрачном цунами… Сумрак перестал быть холодным и враждебным; в нем больше не было серого. Сумрак скрывал в себе все возможные оттенки. Соленый ветер бешено трепал рыжеватые волосы Тави. Волна дымно переливалась, и в ней угадывалась радуга. Брызги взрывались разноцветными искрами. Далеко внизу Ратна в ослепительном красном сиянии вытянул перед собой руки, пытаясь защититься, и на мгновение Тави ощутила укол печали. Но спасения Хранителю Голоса не было. Судьба навалилась на него и смяла, скрыв из виду. Тави плавно шевельнула бедрами, выправляя невидимую доску, и, не выдержав, завопила в сияющее красками небо.
* * *
Двигаясь по инерции, она пробежала несколько шагов, ощущая, как голова безнадежно опережает ноги, споткнулась о невидимый в темноте камень, выпавший из древней стены, и рухнула, обдирая колени и ладони. Взвыла и тут же расхохоталась: боль была такая обыденная и понятная, такая привычная – с первых опытов серфинга, поездок на велосипеде, попыток бегать… с самых первых шагов. Капельки крови, черные в предрассветных сумерках, проступили на стесанной на ладонях коже. Их вид почему-то будил острое ощущение счастья. Тави слизнула их, как в детстве, и расплылась в слегка безумной улыбке.
В теплой и влажной тропической темноте надрывались цикады; из-под стены кто-то робко поквакивал. Приглушенные зарослями, доносились суетливые крики: там отдавали торопливые команды, ругались, спорили, истерически хохотали. По склону холма зашарили лучи фонариков. Тави, поморщившись от боли в разбитых коленках, встала и, дождавшись, когда в нее упрется линия света, помахала рукой.
– Ах ты ж… – послышался восхищенный голос Семена. Затем последовал такой замысловатый матерный монолог, что Тави присела от неожиданности. – Пардон, – после небольшой паузы смущенно произнес маг, появляясь наконец в поле зрения. – Нет, ну вы посмотрите, она еще и рукой машет!
– А что, не надо? – слегка агрессивно спросила Тави. Вместо ответа Семен сгреб ее в медвежьи объятия, отстранил, тряхнул так, что с хрустом мотнулась голова, и снова прижал к широкой груди. Пропахшая табачным дымом синтетическая футболка щелкнула, чувствительно стрельнув разрядом статического электричества, и Тави тихо засмеялась.