Книга: Цветной Дозор
Назад: Глава 3 Размечталась
Дальше: Глава 5 В бегах

Глава 4
Внутренняя кухня

Стоило Семену отойти, и Настю снова затрясло. К черту игры в магию. Она не создана для интриг и тонких манипуляций. А главное – совершенно не приспособлена к нападениям свихнувшихся на красном психопатов. Оскаленная рожа Иного, бездонное багровое око пробитого им провала. Блестящие, будто покрытые нефтяной пленкой когти, рвущие кожу… Будто и не было откровенного разговора с Семеном, радостного удивления, шокирующего намека. Все вытеснил неодолимый животный страх. Настя впилась ногтями в ладони, в зародыше давя желание догнать Семена и вцепиться в его руку. Разум подсказывал, что грози ей хоть тень опасности, маг не ушел бы. Но инстинкт требовал бежать, умолять, врать – лишь бы не оставаться одной.
Впрочем, далеко Семен уйти не успел: к хижине уже торжественно двигалась целая делегация. Впереди важно вышагивал Дингири; гримаса сдержанного огорчения то и дело сползала с его масленой физиономии, и тогда она освещалась, будто Инквизитор только что заключил лучшую в мире сделку. За ним шли оба дозорных. На губах Махинды играла нахальная и беспомощная улыбка пойманного с поличным шалопая. Сиримаво хранил спокойствие, чуть приправленное сожалением: «Очень жаль, но мы вынуждены…» Илья, каланчой маячивший за спинами низкорослых шриланкийцев, поймал взгляд Семена, иронически шевельнул бровями. Настя моргнула: показалось, что оба москвича на мгновение исчезли, будто в пленке мелькнул двадцать пятый кадр, запечатлевший пустоту. Иллюзия быстро развеялась, но осталось впечатление, что между дозорными произошел краткий разговор, лаконичный обмен информацией. Семен шагнул в сторону, пропуская Иных к Насте, и та привстала, оробевшая от этого почти ритуального шествия.
– Уважаемая Настья, – с ужасающей чопорностью заговорил Дингири. – Азиатское бюро Инквизиции, Ночной и Дневной Дозоры Коломбо и Ночной Дозор Москвы приносят вам глубочайшие извинения.
От неожиданности Настя щелкнула зубами; всполошенно покосилась на Семена, но маг хранил совершенно непроницаемый вид.
– Э-э… спасибо, – нервно пробормотала она. – Я тоже…
Инквизитор остановил ее плавным жестом.
– Триумвират, созданный для расследования действий секты Внимающих Сивапу и противодействия ей, сожалеет о допущенной ошибке. Мы, – он чуть дернул уголком губ, демонстрируя мнение об этом «мы», – несомненно, не имели никакого права привлекать уважаемую Настью к работе. Недавнее происшествие послужило нам всем уроком. Мы, очевидно, обязаны обеспечить уважаемой Настье максимальную охрану и организовать в кратчайшие сроки ее возвращение домой, где уважаемой Настье гарантируется полная безопасность.
– А… – Настя так и застыла с открытым ртом, не зная, что сказать. За манерными конструкциями Инквизитора скрывалась простая истина: ее выдворяют с острова. Разочарование и облегчение, свалившиеся на Настю, были так сильны, что она едва устояла на ногах. Сквозь гулкие удары крови, отдающиеся в ушах, едва пробивалась речь Инквизитора.
– Триумвират не сомневается в понимании уважаемой Настьей того, что его решение ни в коей мере не призвано умалить ее заслуги и способности и принято исключительно в интересах уважаемой Настьи и для ее блага с целью исправить допущенные ошибки и обеспечить ее безопасность и защиту.
– Прихлопнут тебя здесь, как муху, – встрял грубый Махинда. – Видишь, эти психи уже звереть начали, бросаются на переговорщиков. Скоро такая заварушка начнется – упаси Будда. Самим бы уцелеть.
Настя прикусила губу. Что-то мешало с благодарным визгом броситься на шею Инквизитору и рвануть собирать рюкзак. Она замерла столбом, не зная, что ответить.
– Разумеется, – с заметной неохотой добавил Дингири, – окончательное решение остается за глубокоуважаемой Настьей. Но Триумвират настоятельно рекомендует воспользоваться его предложением.
Едва уловимое движение. Показалось – или Семен действительно незаметно качнул головой? Илья неподвижен, как скульптура бездарного камнереза, да еще и очки отсвечивают. Андрей куда-то исчез, и Сильвии не видать…
– Я могу подумать? – тихо спросила Настя.
– Конечно, – недовольно кивнул Инквизитор. – Но я посоветовал бы уважаемой Настье не затягивать с решением. Мой коллега, – он поморщился, указывая на Махинду, – выбирает неприемлемые в такой ситуации выражения, но, по сути, он прав. Возможно, уже к вечеру нам трудно будет обеспечить уважаемой Настье достойную защиту. Мы надеемся, что уважаемая Настья сделает правильный выбор и не заставит нас скорбеть о ее безвременной кончине.
Боже, отвлеченно подумала Настя, как он не путается в этих конструкциях? Зрелище пугающее: тяжеловесные обороты звучали бы естественно в исполнении дипломатичного Сиримаво; из-за несоответствия внешности и речи создавалось впечатление, что говорит именно Темный, а Инквизитор лишь открывает рот, как кукла чревовещателя. Смысл едва угадывался за нагромождением слов. Впрочем, чего тут угадывать, и так все ясно…
– Я должна подумать, – тупо повторила Настя.
– Триумвират также требует, чтобы никто из его участников не вмешивался в размышления уважаемой Настьи и ни прямо, ни косвенно не пытался влиять на ее выбор, – с плохо скрытым злорадством добавил Дингири, глядя на Семена.
Тот ответил Инквизитору чистой и невинной улыбкой ангела, из милосердия разделившего людские скорби.
* * *
Настя затянула так и не распакованный толком рюкзак. К черту! Инквизитор совершенно прав: оставаясь, она рискует и своей жизнью, и жизнями других. Может, для дозорных это нормально. Может, они привыкли к дракам и пикировкам. Пусть разбираются сами. Она не работает в Ночном Дозоре. Формально – даже не Иная. В каком бреду она вообразила, что может остановить цунами?! Скорее спровоцирует по глупости… И тогда на ее совести будут не только пострадавшие Иные, но и тысячи погибших людей.
А главное – слишком страшно. Нервы настолько взвинчены, что самые безобидные звуки заставляют вздрагивать. Еще немного – и она окончательно потеряет голову. Надо валить, пока не понесла, как обезумевшая от страха лошадь… Настя огляделась, проверяя, не забыла ли чего. Может, в ванной… а, не важно. Дверь приоткрыта, и в темной щели чудится шевеление теней. Не хочется туда заглядывать…
Настя выволокла рюкзак на веранду, настороженно огляделась. Никого – ни дозорных, ни сектантов. Никого в поле зрения, поправил перепуганный до паралича ребенок внутри. Может, они прячутся за кустами: смотри, как подозрительно шевелятся ветки…
Она слабо заскулила и попятилась за дверь. Мимо пролетел басовитый жук, и Настя шарахнулась, сипло вскрикнув от ужаса. Из плотно стиснутых губ вырывалось быстрое, поверхностное дыхание, на светлой ткани под мышками проступили темные круги. Запах пота мешался со слабым душком нашатыря и гари. Запах трусости. Невыносимо. Ее раздавили, как лягушку. Тави? Ей пора назваться Чучундрой, жалкой водяной крысой, не смеющей выйти на середину комнаты…
Вдруг с ледяной отчетливостью стало ясно: если она позволит увезти себя сейчас, дождется сопровождающих, забившись в угол комнаты и вздрагивая от каждого шороха, то уже никогда не оправится. Страх сломает ее. В жизни не останется ничего, кроме всепоглощающего ужаса и стыда. Она превратится в тряпичную куклу, способную лишь вяло реагировать на простейшие стимулы…
«Не смей, – приказала себе Настя. – Дыши медленно. Еще медленней», – она сосредоточилась на движениях ребер. Переместила фокус внимания в ледяные ступни. В колени – слабые, но вовсе не резиновые, не парализованные. Кончики влажных пальцев. Снова ступни. Поднять, переставить ближе к двери. Теперь – вторую…
Сконцентрировавшись на дыхании, Настя на негнущихся ногах вышла из хижины. Теперь – не смотреть на море. Цунами не будет. Не сейчас. Внимающих остановят. Верить.
Попрощаться с Сильвией.
Сознавая каждый шаг по песчаной дорожке, Настя добралась до веранды. Поднялась на помост, сложенный из широких темных досок. Направо. Две двери – за одной кухня, за другой – комнаты Сильвии. Слышно, как булькает в кастрюле рис. Нежный, округлый запах, навевающий мысли о шкафчиках с изображениями фруктов на дверцах, светлом зале, полном игрушек, сползающих колготках. Огромная фигура в белом халате, непредсказуемая и могущественная. Звякает посуда. Из туалета пахнет хлоркой. Скоро полдник.
Настя тихо заглянула на кухню. Ни намека на детсадовскую атмосферу – даже аромат вареного риса едва похож на запах каши из далекого детства. Здесь витал дух хозяйки. Разноцветная посуда, пучки сухих трав развешаны по стенам. Бесконечные ряды банок – рис белый и красный, длинный и круглый; чечевица, фасоль, лапша. Разноцветные порошки карри всех известных и забытых видов. Коричневые массивы чая, кофе и шоколада. Сверкающие кастрюли, сковороды, черные как уголь. Солнце играет в узкогорлых бутылках с маслом.
На этой теплой и уютной кухне не могло случиться ничего плохого, и паника, захлестывающая Настю с головой, наконец отступила. Девушка тихо откашлялась, и Сильвия сухо кивнула в ответ, не повернув головы. Она держалась неестественно прямо, скованно, будто движения причиняли ей боль. Незапятнанная блуза синела крахмальными складками. Руки в паутине вен, бурые от многолетнего загара, летали над керамической миской, добавляя ложку того, щепотку другого, будто выплетали письмена, сложенные из секретного алфавита. Серебряный браслет скользил по костлявому запястью.
– Уезжаю, – тихо сказала Настя. – Зашла попрощаться.
– Вот как? – холодно откликнулась Сильвия. – Что ж, прощай.
Она не смотрела на Настю, и ей вдруг захотелось как-то оправдаться. Заслужить хотя бы один теплый взгляд.
– Я здесь только мешаю, – проговорила она, нервно теребя край кармана. – Ничего не умею, ничем не могу помочь. Подставила из-за своей глупости Дозоры…
– Несомненно. Что ж, рада была тебя увидеть.
Надо было уходить. Еще немного – и Сильвия, отбросив ледяную вежливость, просто прогонит ее. Стараясь ступать бесшумно, Настя попятилась к выходу. Она уже почти выбралась с кухни, когда дверь предательски скрипнула. Сильвия вздернула подбородок и чуть повернулась, по-птичьи глядя на Настю одним глазом.
– А скажи-ка мне напоследок, кто ты, собственно, такая? – со сдержанным раздражением спросила она.
Настя обмерла.
– Вы забыли?! – воскликнула она. – Вы не могли забыть, я жила у вас почти два месяца, я разрисовала вам бунгало…
– Не обманывай. Это была не ты, а совсем другая девушка, – твердо качнула головой ведьма. – Как же тебя на самом деле зовут?
– Настя… но как же…
Старость? Альцгеймер? Просто слабая память в сочетании со вздорным характером? В конце концов, Сильвии не меньше двухсот лет. Но она же ведьма! Иные восхищаются ее интеллектом и специфической эрудицией! Она не могла забыть человека… Иную, отрисовавшую ей защиту всей гостиницы на чистой интуиции, не представляя даже приблизительно, что делает. В конце концов, Тави призналась хозяйке в убийстве. Не те сведения, которые легко отбросить и стереть из памяти.
– Ты не похожа на художницу, которую я когда-то наняла, – упрямо повторила Сильвия. – Ты – совсем другой, незнакомый мне человек.
Уголки ведьминых губ дернулись, будто она не сумела сдержать жестокую насмешку, и Настя вспыхнула от гнева, сообразив: старуха притворяется. Дурит ей голову вместе с остальными Иными.
– И этот человек вам не нравится, да? – сердито спросила она.
– Художница, которую я нанимала, не старалась всем нравиться, – равнодушно ответила Сильвия. – Плевать ей было, нравится она кому-то или нет. Хороша она для кого-то или плоха. Единственное мнение, которое ее заботило, – ее собственное…
Настя смущенно сникла. Оказывается, не только она скучала по лихой Тави. Но эльфийка была опасна. Нельзя возвращать ее сейчас, когда ситуация и без того критическая. Если объяснить Сильвии – она поймет. Она ведь тоже не любит шум и скандалы.
– После того как я уехала… – начала было Настя, но ведьма перебила ее:
– Я знаю, что случилось в Бангкоке. Да, ты ошиблась… Значит ли это, что больше нельзя решать самой? И ошиблась снова… Но это бывает со всеми, даже с Великими.
То же самое совсем недавно говорил Семен. Светлый маг и Темная ведьма единодушно оправдывали Настю. И в этом чудился подвох.
– Тави не ждала указаний, не молчала в тряпочку, не старалась не задавать лишних вопросов, – сердито говорила Сильвия. – Не позволила бы обращаться с собой как с овцой на веревочке. Не дала бы себя выкинуть, как приблудную шавку, – хотя бы из любопытства и упрямства. Не задвинула бы в угол собственные интересы.
– А знаете, это очень похоже на то, что Семен говорит о Темных, – вырвалось у Насти.
– Похоже, – кивнула Сильвия, и впервые по ее губам скользнула тень улыбки.
– Можно подумать, что вы меня склоняете… ну, на свою сторону, – осторожно предположила Настя и втянула голову в плечи, ожидая вспышки ярости.
– Да, можно так подумать. – Сильвия вздохнула. – А еще Тави умела доверять людям. И терпеть не могла сочетание черного с белым…
Настя бросила на ведьму загнанный взгляд.
– А что, если я…
Она оборвала себя, прислушалась. С веранды донеслись голоса; гулко загрохотал под ногами дощатый пол.
– Не уедешь сегодня? – тихо и быстро договорила за нее Сильвия. – В таком случае приходи вечером, поговорим. Тогда и решишь.
Настя медленно кивнула.
– А теперь марш отсюда… да не в эту дверь, глупая! – Сильвия пересекла кухню и распахнула низенькую дверцу, ведущую на задний двор. Настя скользнула в узкий проем и вдруг замерла.
– Ну что еще? – шепотом воскликнула Сильвия.
Настя смутилась так, что из глаз едва не брызнули слезы; хотела отмахнуться и бежать, но Сильвия смотрела на нее с ласковым нетерпением, и девушка все-таки решилась.
– А можно, я потом переночую у вас на кухне? – спросила она, и Сильвия беззвучно расхохоталась, хватаясь за грудь и обнажая бледные десны.
– Ночуй, – выдавила она, утирая проступившие слезы. – Если так боишься – ночуй. Но лучше бы тебе научиться забывать о своих страхах. И вообще – забывать.
– Спасибо, – одними губами выговорила Настя и выскользнула за дверь. Она уже почти пересекла задний двор, когда, приглушенный сохнущими на веревках простынями, ее догнал свистящий шепот ведьмы:
– И не забудь привести с собой Тави!
* * *
Настя сидела на пороге своей комнаты и, подперев щеку ладонью, терпеливо смотрела, как беснуется у крыльца демон-пишачи. Страха она больше не испытывала: видимо, уже пересекла какой-то таинственный предел, за которым следовало либо безумие, либо спокойствие. От эмоций остались лишь раздражение, усталость и смутное беспокойство по поводу близящегося вечера. Солнце быстро катилось к горизонту; скоро стемнеет, Сильвия будет ждать на кухне, а Настя, похоже, застряла здесь надолго.
Инквизитор Дингири окончательно потерял лицо. Смуглая кожа окрасилась в темно-синий, трупный оттенок; вместо плоского носа на лице извивался какой-то отросток – то ли клюв, то ли хобот. Инквизитор потрясал когтистыми кулаками и брызгал слюной. От изощренных английских оборотов не осталось и следа. Теперь Дингири предпочитал тамильский, и не надо было знать язык, чтобы понять: выражения Инквизитор выбирает самые скверные. Настолько, что бандитского вида Махинда, стоящий чуть поодаль, то и дело хватался за голову, а Темный Сиримаво как сложил брови домиком в самом начале разговора, так и застыл с выражением душевной боли и оскорбленного достоинства на аристократичном лице.
Видимо, Дингири тоже волновали близящиеся сумерки. По синей коже пишачи прошла дрожь – ни дать ни взять лошадь, сгоняющая назойливую муху, – и Инквизитор с видимым усилием вернулся в человеческий облик.
– Триумвират снова настоятельно рекомендует уважаемой Настье немедленно воспользоваться его предложением и покинуть остров, – проскрипел он, с трудом ворочая еще слишком длинным языком.
– Триумвират дал мне время на принятие решения, и я имею право им воспользоваться, – тупо, как попугай, повторила Настя. Этими фразами они обменялись уже пять или шесть раз, и Насте они страшно надоели. Наверное, дозорные уже давно дозрели до того, чтобы попросту отключить ее и переправить домой в виде бессознательного тела – так же, как привезли из Бангкока, практически так же, как доставили сюда. Но выколупать ее из красного бунгало не могли. Защита действительно работала, и теперь Триумвират в полном составе торчал на солнцепеке перед хижиной, пытаясь воздействовать на Настю уговорами.
– Настя, хватит валять дурака, – взмолился Андрей, утирая пот.
– Кто бы говорил! – возмутилась она. – Ты же меня и притащил сюда!
– Обстоятельства изменились, – ровно ответил за парня Илья.
– Надо, надо домой, – скучным голосом подхватил Семен, – пора, погуляла – и хватит…
Настя не ответила. Эти фразы она тоже слышала не в первый раз; старшие дозорные даже не утруждали себя вариациями. Создавалось ощущение, что они просто отрабатывают свои роли с полным равнодушием к возможному результату. Пока шриланкийцы выходили из себя, а Андрей взывал к Настиному разуму, Семен с Ильей нудно твердили одно и то же, как будто происходящее их вовсе не касалось и только соображения приличия заставляли участвовать в сцене у веранды. А если судить по намеку Семена – можно подумать, что он вообще не хотел, чтобы Настя становилась Иной… Что ж за путаница такая!
Смещенный фокус внимания – вот что напрягало Настю. О переговорах никто даже не заикается. Слоновый остров занят сумасшедшими шантажистами, по Слоновому острову бродят вооруженные сектанты, а дозорные, приехавшие их остановить, почему-то заняты препирательством друг с другом и плясками вокруг неинициированной девицы. «Да оставьте же меня в покое и дайте нормально подумать!» – хотелось крикнуть Насте. Осмыслить происходящее, поговорить с Сильвией, а потом уже спасаться бегством. Или… да нет, конечно, она согласится уехать, не полезет в драку, но сначала хотела бы понять, в чем смысл этого нагромождения событий. Потому что нагромождалось почему-то вокруг Насти.
Общее унылое молчание прервалось тяжелым вздохом Сиримаво.
– Жарко, – пожаловался Темный, утирая лицо платком с монограммой. – Умыться бы… Юная леди, вы позволите мне воспользоваться вашей уборной?
Настя машинально кивнула. Почти кивнула – но все-таки успела остановить движение. Широко ухмыльнулась в лицо Темному.
– Простите, не могу вас пригласить, – сказала она. – Но рядом с общей верандой есть прекрасный сортир. Однажды я с комфортом провела там много часов, – и она усмехнулась Семену.
* * *
Настя лежала, упрямо выпятив челюсть, и с бесцельным вниманием рассматривала крышу москитной сетки. Тонкую марлю усеивали дохлые москиты, какие-то темные ошметки, кусочки жестких надкрыльев, чьи-то волосатые ноги – объедки, оставшиеся после ужинов гекконов. В маленькое окно туалета тянуло табачным дымом – за хижиной душераздирающе вздыхал и маялся Семен: следил, чтобы Настя не улизнула в форточку размером с альбом. Илья с Сиримаво расположились у подножия лестницы и завели неторопливую, наполненную скрытым сарказмом беседу. Тьма и Свет… препирательства, обвинения, аргументы, старые разборки… Вроде бы спорят – но голоса скучные, как будто все это произносилось сотни раз, и ни один не надеется убедить собеседника. А впрочем, так оно, наверное, и есть.
«Охраняют, – мрачно думала Настя. – Присматривают. Как же выбраться?» Илья все-таки завелся, заговорил раздражающе громко, и Темный в ответ тоже невольно повысил тон. Невнятный бубнеж, в котором различались лишь отдельные слова, стал членораздельным, и Настя невольно прислушалась.
– Вот вы обвиняете нас в эгоизме и жестокости, – говорил Сиримаво, – а сами собирались использовать девочку, едва способную войти в Сумрак.
– Если она не способна войти в Сумрак – зачем вы просматриваете первый слой? – насмешливо парировал Илья.
– Мало ли… это ведь у вашего сотрудника малолетний мальчишка сбежал сквозь Сумрак прямо в лапы вампирше?
– Интересуетесь чужими делами?
– Перенимаем опыт.
– Тогда вы знаете, что мальчишка был искусственно накачан Силой. Да стоит девчонке войти в первый слой – и она тут же рухнет в кому…
Настя тихо фыркнула. Сумрак ее выматывал, это правда, но не настолько, чтобы довести до комы – и даже до обморока. Тут Илья преувеличивал. И почему он так неестественно громко говорит? Да еще слои какие-то… Темный что-то пробурчал, и Илья сбавил обороты:
– Впрочем, вы, конечно, правы, наблюдение первого слоя не помешает.
Настя резко села на кровати. Молодец, с третьего раза дошло. Иные следят за домом в реальности и в первом слое Сумрака. Но есть, например, еще и второй…
Закатный свет жарко бил в спину, на коленях плескалась лиловая тень. Настя впилась в нее взглядом – и тень выцвела, превратилась в темно-серое пятно. Резко похолодало, и руки Насти покрылись мурашками. Москитная сетка исчезла. Орнамент, покрывающий балки, обратился путаницей слабо светящихся линий. В углах хижины повисли бороды синего то ли мха, то ли лишайника; они слабо шевелились – хотя в хижине теперь не было ни намека на сквозняк.
Плоская, некрасивая тень, будто нарисованная старательным, но бездарным учеником изостудии. Настя потянулась к ней – и у мира убрали не только цвет, но и резкость. Матрас с кровати исчез. В щели между рассохшимися трухлявыми досками бил ледяной ветер, и Настя поняла, что замерзает. Словно выскочила расстегнутой и без перчаток в сорокаградусный мороз: вроде бы все нормально, но пальцы почему-то не слушаются, и никак не получается застегнуть пуговицы. Вроде бы ничего страшного не происходит, но сил становится все меньше. И медленно, почти незаметно подступает смертельная апатия…
Надо спешить. Тело одеревенело, едва слушалось, и дальше наверняка будет только хуже. Настя толкнула полукруглую дверь, сколоченную из широченных досок, и тихо шагнула мимо двух смутных, неподвижных силуэтов. К счастью, до главного здания было недалеко. На последнем издыхании Настя пересекла веранду, ввалилась на кухню. Перед глазами уже темнело, знакомо гудела в ушах кровь. Прочь из ледяной глубины, к поверхности, к теплу, к свету… Настя рванулась – и упала на кухонный пол, задыхаясь и давя спазмы в горле. Ее охватило влажное, душноватое тепло, в нос ударил одуряющий запах карри. Настя неуклюже встала на четвереньки, обалдело мотая головой. Упавшие на глаза волосы загораживали обзор. Чудное, наверное, зрелище. Эффектное появление. Почему Сильвия не смеется?
Настя откинула челку со лба, поднялась на одно колено – и замерла. Сильвия не смеялась, потому что ее здесь не было. И, похоже, не по собственной воле. В кухне царил полный погром. Несколько разбитых банок валялись у холодильника. Пучки сухих растений сорваны – будто кто-то со всей силы сдернул один, оборвав заодно весь шнур, на котором висели травы. Перевернутый стул с запоздалой задиристостью целил ножками в потолок. Красные пятна на плите – то ли кетчуп, то ли кровь, не разобрать издали. Пол пересекают полосы оранжевого порошка, словно кто-то горстями разбрасывал карри… зачем?
Трясясь и пошатываясь от слабости и страха, Настя встала на ноги. Под черепной коробкой басовито гудел вакуум. Опрокинутая сахарница на столе, рядом – сдвинутая стойка со столовыми приборами. Настя инстинктивно запихала в рот полную столовую ложку сахара; он тут же прилип к пересохшему нёбу, забил горло, отказываясь проходить в желудок, но Настя уже приметила упаковку питьевой воды. Там еще оставалось четыре бутылки. Она сорвала крышку, глотнула, пропихивая в себя отвратительно приторный песок. Гул в голове поутих, предметы перестали расплываться. Удалось даже вспомнить, что в жестяной коробке с веселыми слониками, стоящей на верхней полке, Сильвия хранит кусковой шоколад.
Полбутылки воды и три куска шоколада спустя Настя наконец сумела включить голову – и первым делом сообразила, что ей ни в коем случае не следует оставаться на кухне. Сильвию явно утащили отсюда силой. Кто бы это ни сделал, он может вернуться. Взгляд Насти упал на небольшой рюкзачок, с которым девушка-повар бегала на рынок за продуктовой мелочью в прежние, нормальные времена, когда «Сансамай» был не штабом Иных, а дешевой гостиницей для бедных студентов. Еще не зная, что будет делать дальше, Настя запихнула в него коробку с шоколадом, две бутылки воды. Оглядевшись, добавила большой коробок спичек и нож в чехле. Пачка мелких соленых крекеров – тоже пригодится. Ручка, потрепанный блокнот – несколько первых страниц занимает меню, остальные пусты.
Может, все-таки придется заняться графикой, подумала Тави с горькой иронией и тихо вышла через заднюю дверь.
Назад: Глава 3 Размечталась
Дальше: Глава 5 В бегах