1
Я проезжаю через ворота в 7:30 и вижу его — малиновый «мерседес». Он припаркован возле проходной, сразу за заводоуправлением. На моем месте! Кто это еще может быть, кроме Билла Пича? Неважно, что в такой ранний час стоянка практически пуста. Неважно, что на ней полно свободных мест. Нет, Биллу надо было занять место, помеченное моим именем. Билл любит тонкие намеки. Конечно, он же вице-президент компании, глава филиала, а я всего лишь директор небольшого завода. Кто ему запретит ставить его чертов «мерседес» там, где он захочет?
Я ставлю свой «бьюик» рядом (на месте, помеченном «Главбух»). Обойдя «мерседес», я смотрю на номерной знак и утверждаюсь в том, что это машина Билла. На номере написано «NUMBER 1». В этом весь Билл. Все знают, как он хочет стать президентом и генеральным директором. Я тоже хотел бы, но шансов у меня куда меньше.
Как бы то ни было, я иду к дверям заводоуправления. Внутри меня все кипит. Я спрашиваю себя, какого черта Билл здесь делает. Я уже потерял всякую надежду хоть что-то сегодня успеть. Обычно я приезжаю пораньше, чтобы сделать все то, до чего потом не доходят руки, и действительно многое успеваю еще до того, как зазвонят телефоны и начнутся заседания. Но не сегодня.
— Мистер Рого! — слышу я чей-то оклик.
Я останавливаюсь, заметив, как из боковой двери цехов появляются четыре человека и спешат ко мне. Я вижу Демпси, начальника смены, Мартинеса, профорга, кого-то из рабочих-почасовиков и мастера механического участка по имени Рей. И все они говорят одновременно. Демпси сообщает о какой-то проблеме. Мартинес кричит, что в таких условиях забастовка неминуема. Рабочий твердит что-то о притеснениях. Рей вопит, что не может закончить какое-то дело, потому что не хватает каких-то там деталей. И я в центре всего этого кошмара. Я смотрю на них, они на меня. А я еще даже чашечки кофе не выпил.
Когда я наконец успокаиваюсь настолько, чтобы спросить, что все-таки происходит, то узнаю, что примерно час назад на завод прибыл мистер Пич, который потребовал показать ему, как продвигается дело с заказом номер 41427.
И как назло, никто из оказавшихся рядом про этот заказ ничего не знал. Пич устроил разборку, и выяснилось, что это довольно большой заказ и что мы с ним опаздываем. Подумаешь, новость! На этом заводе все опаздывают. Я бы сказал, что у нас есть четыре категории срочности: срочно, очень срочно, незамедлительно и бросить все и сделать это СЕЙЧАС ЖЕ. Успевать в чем-либо просто невозможно.
Обнаружив, что заказ 41427 и не близок к отгрузке, Пич принимает на себя роль «толкача». Он бушует, отдавая приказы Демпси. Наконец выясняется, что почти все необходимые части готовы. Деталей много, но к сборке приступать нельзя, потому что недостает некой детали для одного из промежуточных узлов; ее еще предстоит изготовить. Без этой детали сборка невозможна, а пока изделие не будет собрано, отгружать его, естественно, нельзя.
Обнаруживается, что заготовки для деталей недостающего узла свалены возле одного из станков с ЧПУ и дожидаются своей очереди на обработку, причем оператор вовсе не думает заниматься этими деталями, выполняя совершенно другую сверхсрочную работу.
Пича другая работа не волнует, какой бы срочной она ни была. Его интересует скоростная отгрузка заказа 41427. Поэтому он велит Демпси отдать распоряжение начальнику участка Рею, чтобы он приказал своему рабочему забыть на время про сверхсрочную работу и подготовить станок к изготовлению недостающей детали для изделия 41427. Оператор зло смотрит на Рея, Демпси и Пича, швыряет на землю гаечный ключ и говорит, что они, должно быть, с ума спятили. Ему и его помощнику понадобилось полтора часа, чтобы запрограммировать станок на предыдущую деталь, которая еще недавно всем была позарез нужна, а теперь ему говорят забыть об этом и опять перенастраивать станок. Да пошли вы все! Пич, известный своей дипломатичностью, рукой отстраняет начальника смены и начальника участка, подходит к оператору и говорит ему, что, если он не будет делать то, что велят, его уволят. Назревает скандал. Рабочий грозит уволиться сам. Появляется профорг. Страсти накаляются. Никто не работает. И вот четыре переполненных эмоциями человека встречают меня с утра пораньше у ворот остановившегося завода.
— И где Билл Пич сейчас? — спрашиваю я.
— В вашем кабинете, — отвечает Демпси.
— Ладно, передайте ему, что я буду через минуту, — прошу я начальника смены.
Демпси торопливо направляется к дверям заводоуправления. Я поворачиваюсь к Мартинесу и рабочему, который оказался тем самым оператором, и говорю им, что, насколько это будет в моих силах, никаких увольнений или наказаний я не допущу, потому что все это чистой воды недоразумение. Кажется, Мартинес не вполне удовлетворен моим обещанием, а оператор станка твердит, что хочет услышать от Пича извинения.
Я не поддаюсь. Я знаю, что лично организовать забастовку у Мартинеса полномочий нет, поэтому говорю, что, если они намерены жаловаться, пусть жалуются; что я буду рад пообщаться с председателем местного профкома Майком О'Доннелом и уверен, что мы обо всем договоримся. Понимая, что до разговора с О'Доннелом сделать больше ничего нельзя, Мартинес уводит рабочего обратно в цех.
— Пусть все приступают к работе, — говорю я.
— Понятно, но все-таки — над чем нам работать? — спрашивает Рей. — Продолжать делать то, что делали, или перестраивать работу под то, чего хочет Пич?
— Делайте то, что хочет Пич, — говорю я.
— Хорошо, но мы потеряем много времени на переналадку, — не унимается Рей.
— Значит, потеряем! — не выдерживаю я. — Рей, я пока сам не знаю, в чем тут дело. Но если Билл здесь, значит, действительно что-то чрезвычайное. Логично?
— Логично, — соглашается Рей. — Как хотите, мне просто хотелось знать, что нам делать.
— Послушайте, я понимаю, что вас застали врасплох, вынуждая перестраиваться на ходу. — Я пытаюсь хоть как-то сгладить недовольство Рея. — Но вы уж постарайтесь выполнить переналадку как можно быстрее и начать изготовление этой детали.
— Хорошо, — говорит он.
Я направляюсь в свой офис и встречаю возвращающегося в цеха Демпси. Такое впечатление, что он выскочил из моего кабинета как ошпаренный. Завидев меня, он качает головой.
— Удачи, — слышу я от него.
Дверь в мой кабинет распахнута настежь. Я вхожу. Билл Пич сидит за моим столом. Это коренастый крепыш с густыми волосами стального оттенка и почти такого цвета глазами, которые сверлят меня, пока я, кладу свой кейс на стол, и словно говорят: «Тебе пришел конец, Рого».
— Билл, что происходит? — спрашиваю я.
Он отвечает:
— Нам надо поговорить. Сядь.
Я говорю:
— Я бы и рад, но ты занял мое кресло.
Наверное, не стоило этого говорить.
— Хочешь знать, зачем я здесь? — спрашивает он. — Я здесь затем, чтобы спасти твою шкуру.
— Судя по оказанному мне приему, — отвечаю я, — ты здесь затем, чтобы испортить мои отношения со всем трудовым коллективом.
Он смотрит мне в глаза и говорит:
— Если ты не сумеешь сделать то, что от тебя сейчас требуется, тебе больше не придется беспокоиться об отношениях с трудовым коллективом. Тебе и о заводе не придется больше беспокоиться. Ты можешь остаться без работы, Рого.
— Хорошо, давай поговорим спокойно. Давай обсудим, что за проблема с этим заказом.
Билл рассказывает мне, что вчера вечером, часов в десять, ему домой позвонил старина Баки Бернсайд, президент компании, являющейся одним из крупнейших заказчиков «ЮниКо». Баки устроил настоящую истерику по поводу того, что его заказ (тот самый номер 41427) задерживается уже на семь недель. Он распекал Пича почти час. Похоже, сам Баки оказался в трудном положении оттого, что передал этот заказ нам, хотя все вокруг советовали ему обратиться к одному из наших конкурентов. Накануне Баки ужинал с несколькими своими клиентами, и они едва не стерли его в порошок из-за задержки с выполнением их заказов, которая произошла, как выясняется, из-за нас. Поэтому Баки был совершенно не в себе (а может, еще и слегка пьян). Пич утихомирил его, лишь когда пообещал заняться этим вопросом лично и гарантировал, что заказ будет отправлен сегодня к вечеру, какие бы горы для этого ни пришлось свернуть.
Я пытаюсь объяснить Биллу, что да, мы дали маху, упустив выполнение этого заказа из внимания, но что это вовсе не означает, что он, Билл, должен был устраивать сегодня утром такой переполох, срывая всю работу завода. Он мог бы просто сообщить о случившемся мне, и я бы принял меры.
А где я был вчера вечером, спрашивает он, когда он пытался дозвониться мне домой? В сложившихся обстоятельствах я не могу сказать ему, что у меня есть еще и личная жизнь, что, когда телефон звонил первые два раза, я не снимал трубку, потому что в это время ругался с женой, которая — странное дело — недовольна тем, что я уделяю ей мало внимания. А в третий раз я не снял трубку, потому что в это время мы мирились.
И я решаю сказать Пичу, что поздно пришел домой. Однако его куда больше интересует, как дошло до того, что я не знаю, что творится у меня на заводе. Он уже устал слушать жалобы на опоздания с отправкой заказов. Почему я не контролирую ситуацию?
— Одна из причин, — отвечаю я, — что после второй волны сокращения штатов, которую вы навязали нам три месяца назад, остается только удивляться, как нам хоть что-то удается производить вовремя.
— Эл, — говорит он спокойно, — тебе нужно просто работать и выпускать эти чертовы изделия. Слышишь меня?
— Тогда дай мне людей! — говорю я ему.
— Людей у тебя достаточно! Ищи возможности повышения эффективности. Тебе, Эл, в этом плане еще очень многое можно сделать. Не жалуйся на нехватку людей, пока не покажешь мне, насколько эффективно ты руководишь теми, что у тебя есть.
Я хочу что-то ответить, но Пич поднимает руку, чтобы я молчал. Он идет к двери и закрывает ее. «О черт», — думаю я.
Он поворачивается ко мне и говорит:
— Сядь.
Я все это время стоял. Я сажусь на один из стульев перед столом, где обычно сидят посетители. Пич возвращается на мое законное место.
— Послушай, Эл, спорить об этом — зря тратить время. Ваши последние показатели говорят сами за себя.
— Хорошо, ты прав, — соглашаюсь я. — Вопрос в том, чтобы вовремя отправить заказ Бернсайда…
— Черт побери! — взрывается Пич. — Дело вовсе не в заказе Бернсайда! Заказ Бернсайда — это всего лишь симптом существующей проблемы. Ты думаешь, я приехал сюда только для того, чтобы ускорить отправку этого заказа? Ты думаешь, мне больше нечего делать? Я приехал сюда, чтобы немного встряхнуть тебя и всех, кто здесь работает. И проблема не просто в ненадлежащем обслуживании клиентов. Твой завод терпит убытки.
Он делает паузу, словно хочет дать мне время усвоить сказанное. Потом — ба-бах — его кулак обрушивается на стол. После этого, тыча в меня пальцем, Билл продолжает:
— Если вы не можете вовремя выполнять заказы, я тебе покажу, как это делается. А если вы и после этого не научитесь работать, я избавлюсь от тебя и от этого завода.
— Минуточку, Билл…
У меня нет ни минуты, черт побери! — ревет он. — У меня больше нет времени слушать оправдания. И объяснения твои мне не нужны. Мне нужны результаты. Мне нужны выполненные заказы. Мне нужны доходы!
— Да, я понимаю, Билл.
— Но ты, может быть, не знаешь и не понимаешь того, что наше подразделение сейчас терпит наибольшие убытки за всю свою историю. Мы так глубоко погрязли в этой дыре, что можем уже никогда не выбраться, а твой завод — балласт, который тянет всех нас вниз.
Я уже совершенно обессилен и устало спрашиваю:
— Так чего ты все-таки от меня хочешь? Я работаю здесь полгода. Признаю, что за время моего пребывания здесь дела скорее ухудшились, нежели улучшились. Но я стараюсь, насколько могу.
— Подведем итог, Эл, — говорит Пич. — У тебя есть три месяца, чтобы вытащить завод из ямы.
— А если я не успею? — спрашиваю я.
— Тогда я собираюсь поставить перед руководством вопрос о закрытии завода, — говорит он.
Я теряю дар речи. Ничего худшего в это утро я не ожидал услышать. И все же, честно сказать, это неудивительно. Я смотрю в окно. Стоянка заполняется автомобилями людей, приезжающих на работу в первую смену.
Когда я поворачиваюсь к Пичу, он встает из-за стола. Сев рядом со мной, он подается вперед. Наступает черед утешений.
— Эл, я знаю, что, став управляющим, ты унаследовал не лучшее положение дел. Я дал тебе это место потому, что считал тебя человеком, способным превратить завод из убыточного… ну, хотя бы в безубыточный для начала. И я по-прежнему считаю тебя таким человеком. Но если ты хочешь занять какое-то более или менее высокое место в этой компании, то должен показывать результаты.
— Но мне нужно время, Билл.
— Мне очень жаль, но у тебя есть только три месяца. А если ситуация будет и далее ухудшаться, боюсь, и этого времени у тебя не будет.
Билл смотрит на часы и встает, давая понять, что дискуссия закончена.
— Если я покину тебя сейчас, я пропущу только первую из назначенных встреч, — говорит он.
Я встаю. Он идет к двери.
Взявшись за ручку, он оборачивается и говорит с усмешкой:
— Теперь, когда я помог тебе навести здесь немного шороху, думаю, не будет проблем с отправкой заказа Баки уже сегодня?
— Будет сделано, Билл, — говорю я.
— Хорошо, — говорит он и, подмигнув, открывает дверь.
Минуту спустя я вижу через окно, как Билл садится в свой «мерседес» и едет к воротам.
Три месяца. Ни о чем другом я думать не могу.
Я не помню, когда я отвернулся от окна, не знаю, сколько времени прошло, когда я внезапно осознал, что сижу за своим столом, глядя в пустое пространство. Я решаю, что должен основательнее разобраться в том, что происходит на заводе. Я беру с полки каску и защитные очки и выхожу из кабинета. В приемной сидит секретарша.
— Фрэн, я ненадолго в цех, — говорю я ей, проходя.
Фрэн отрывается от письма, которое печатает, и улыбается.
— Понятно, — говорит она. — Кстати, это машину Пича я видела сегодня на вашем месте на стоянке?
— Да, его.
— Красивая машина, — говорит она с улыбкой. Моей первой мыслью, когда я увидела ее, было то, что она могла бы быть вашей.
Я улыбаюсь в ответ. Она тянется через стол.
— Скажите, сколько стоит такая машина?
— Точно не знаю, но думаю порядка тридцати тысяч долларов, — отвечаю я.
У Фрэн перехватывает дыхание.
— Вы шутите! Так много? Я и не представляла, что машина может столько стоить. Ого! Да, едва ли мне доведется в скором времени поменять свой «шевроле» на такую.
Она хихикает и вновь принимается печатать.
Фрэн — секретарша что надо. Сколько ей лет? Сорок с небольшим, я думаю, учитывая, что у нее двое детей-подростков на шее. Ее бывший муж — алкоголик. Они развелись уже давно, и с тех пор она ничего слышать не хочет о мужчинах. Ну, почти ничего. Фрэн сама мне обо всем этом рассказала на второй день, как я стал управляющим этого завода. Мне она нравится. И ее работа тоже. Мы платим ей хорошую зарплату… во всяком случае, последнее время. Так или иначе, у нее есть еще три месяца.
Завод — это место, где черти и ангелы сочетались браком, чтобы заниматься какой-то серой магией. Такое чувство охватывало меня всегда, когда я входил в цех. Все вокруг одновременно и обыденное, и таинственное. Я всегда считал производственные предприятия удивительно интересным местом — даже визуально. Но большинство людей не разделяют мое мнение.
Когда проходишь через двойные двери, отделяющие заводоуправление от цехов, мир резко меняется. Ряды ламп заливают все пространство теплыми оттенками йодисто-натриевого света. Сначала видишь огромную, от пола до потолка, клетку, все полки которой забиты коробками и ящиками с деталями и материалами, необходимыми для всего, что мы делаем. В узком промежутке между стеллажами по направляющим рельсам на потолке снует подъемный кран. С пола тянутся вверх, медленно разворачиваясь и сворачиваясь, стальные тросы.
Станки. Завод — это, по сути, одно огромное помещение, заполненное станками и механизмами. Они образуют разные участки, разделенные проходами. Большинство станков окрашены в яркие цвета: оранжевые, лиловые, желтые, синие. На некоторых из новейших станков горят рубиновыми цифрами дисплеи. «Руки» роботов исполняют свой запрограммированный механический танец.
Здесь и там, почти не видные за станками, попадаются люди. Они поднимают головы, когда я прохожу мимо. Некоторые машут рукой; я машу в ответ. Мимо проезжает электрокар, управляемый толстенным парнем.
Женщины за длинными столами занимаются разноцветными проводами. Чумазый сварщик в бесформенном защитном плаще поправляет маску на лице и разжигает свою горелку. За стеклом полногрудая рыжеволосая женщина перебирает клавиши компьютера с экраном янтарного цвета.
В грохоте заводской жизни прослеживается непрерывный основной мотив — гул моторов и вентиляторов. Кажется, слышится какое-то непрерывное дыхание. Время от времени то что-то непонятное грохочет, то предупредительно звонит над головой подъемный кран; щелкают реле; звучат сирены; из динамиков доносится какой-то обезличенный голос, похожий на глас божий, который говорит что-то невразумительное.
Даже посреди всего этого шума я слышу свист. Повернувшись, вижу вдали Боба Донована, которого ни с кем не спутаешь. Этого гиганта ростом в шесть футов четыре дюйма и весом около 250 фунтов (значительная Доля веса приходится на пивное брюшко) душкой никак не назовешь… Я думаю, что парикмахер, который его стрижет, проходил подготовку в морской пехоте. Речь его тоже далека от изысканности. Но, несмотря на некоторые грубые черты, которыми он, я подозреваю, втайне гордится и которые тщательно оберегает, Боб человек хороший. Он уже девять лет работает здесь менеджером по производству. Если вам нужно, чтобы что-то было сделано, достаточно сказать об этом Бобу, и если то, что вам нужно, может быть сделано, оно будет сделано к тому моменту, когда вы в следующий раз упомянете об этом.
Нас разделяет примерно минута ходьбы. Я вижу, что Боб не очень жизнерадостен.
— Доброе утро, — говорит Боб.
— Не уверен, что оно доброе, — отвечаю я. — Вы слышали о нашем госте?
— Да, об этом весь завод гудит.
— Тогда вы, наверное, знаете, что мы должны срочно отправить заказ номер 41427? — спрашиваю я.
Я вижу, как лицо Боба наливается краской.
— Об этом-то я и хочу поговорить с вами.
— Что-то случилось?
— Не знаю, слышали вы или нет, но Тони, тот самый оператор, на которого накричал Пич, подал заявление об уходе, — говорит Боб.
— Вот черт, — ругаюсь я.
— Думаю, мне не нужно вам говорить, что такими мастерами не разбрасываются. Будет трудно найти ему замену.
— А его можно как-то вернуть?
— Видите ли, я не уверен, что вы захотите этого, — говорит Боб. — Прежде чем уйти, Тони наладил станок, как сказал ему Рей, и запустил его в автоматическом режиме. Но он не завернул как следует два регулировочных болта, и детали, которые станок успел обработать, можно списывать в металлолом.
— И сколько заготовок испорчено?
— Не так много — станок долго не проработал.
— Оставшихся хватит, чтобы выполнить заказ? — спрашиваю я.
— Надо посчитать, — отвечает Боб. — Но проблема в том, что сам станок сломался, и для его починки потребуется какое-то время.
— А что за станок? — спрашиваю я.
— NCX-10, — говорит он.
Я закрываю глаза. Внутри все похолодело. Станок такого типа на заводе только один. Я спрашиваю Боба, насколько сильно поврежден станок. Он говорит:
— Не знаю. Сейчас мы созваниваемся с изготовителем, чтобы проконсультироваться.
Я ускоряю шаг. Хочу сам посмотреть. Боже, мы в настоящей беде. Я оглядываюсь на Боба, который спешит за мной.
— Вы думаете, это саботаж? — спрашиваю я.
Боб смотрит на меня с удивлением:
— Не знаю, не могу сказать. Я думаю, что этот парень был просто сильно расстроен случившимся и потерял голову. Поэтому и напортачил.
Я чувствую, как к лицу приливает жар. Холод внутри прошел. Я сейчас так зол на Билла Пича, что представляю, как звоню ему по телефону и прямо высказываю все, что о нем думаю. Это он во всем виноват! Я мысленно вижу его — как он сидит за моим столом и говорит, что научит меня, как добиваться того, чтобы заказы выполнялись вовремя. Спасибо, Билл, молодец. Ты проучил меня.
