Нож был острый, поэтому резать было… трудно. Денис боялся взять слишком глубоко, сообразив, что глубокий порез «развалится» и шрам будет выглядеть совсем не так, как надо. Да и заживать глубокий разрез будет черт знает сколько. Если вообще заживет, мало ли какие тут микробы, может ведь и загноиться, и тогда уж точно – прощай, легенда!

Смыв кровь, он оценил результаты своего «художества»: вышло похоже. Даже не просто похоже, а прямо-таки точь-в-точь. Если, конечно, не считать того, что шрам от свежего пореза отличается, как дубленка от пасущейся на лугу овцы. Сколько нужно времени, чтобы порез зарубцевался? Неделя? Месяц? Да и загореть нужно – тот разбитый парень, как его, Алекс Смелый, прожарен солнцем до цвета дубленой кожи. И такой же жилистый. А он, Денис, хоть и ходил регулярно в спортзал, типичный горожанин – бледный и вялый, как картофельный росток. Ну что ж, придется побродить по здешним лесам, продубить под солнцем кожу, подтянуть размякшие мышцы. Чтобы сходство стало полным.

Окунув лицо в реку, подождал, пока ледяная вода не остановит более-менее кровь, залепил рану размятыми листьями подорожника, стянул пластырем, покрутил головой – вроде держатся. Вскинул на плечи нетяжелый рюкзак, в кармане которого покоился паспорт на имя Александра Смелого, обернулся на реку, где буйная вода продолжала играть с телом «Дениса Воронцова» (о чем недвусмысленно свидетельствовал паспорт в кармане надетой на нем драной штормовки), и двинулся в путь.

Хотя какой там путь? Ни пути, ни дороги, ни хотя бы плана какого-нибудь у Дениса и близко не было. Ну в самом деле, о каком направлении, о какой цели может идти речь? К монгольской или казахской границе? Смешно. Поэтому никаких направлений. Куда глаза глядят, в общем. Эдакий поход экспромтом. Припасов из рюкзака надолго не хватит, но с голоду в лесу не помрешь, разве что совсем дурак. Ночи сейчас теплые, да и спальник в рюкзаке, ручьев да родников и вовсе навалом, не пропадешь. Как там говорится? Давайте решать проблемы по мере их возникновения. Главная проблема сейчас – скрыться, запутать следы.

На второй день своих блужданий Воронцов наткнулся на беличий склад – расщелина под корнями кривой сосны была битком набита орехами. Он не был так уж сильно голоден, но грыз их с жадностью, пока горло не запершило изжогой. Похлебав из фляги согревшейся, отдающей железом воды, он привалил рюкзак к стволу, откинулся, как на спинку кресла, и задремал.

Проснувшись, увидел на свисающей сбоку ветке муравья. Тот деловито торопился куда-то по своим муравьиным делам. Может, съестное искал, может, новые территории исследовал. И как-то вдруг стало ясно: хватит метаться щепкой в водовороте, надо как-то обустраиваться в этой новой жизни. Прилаживаться к ней, осваиваться, привыкать. Это день-два-три можно прожить как придется, а месяц (ну или сколько ему придется бродить до тех пор, пока шрам не зарубцуется и не подойдет время выходить к человеческому жилью) – это очень долго. Жизнь – это в первую очередь быт, с какой стороны ни посмотри. Еда, вода, ночлег. В первую очередь нужно вытащить из глубин памяти опыт студенческих походов и содержание читанных когда-то книжек по выживанию, осмотреться, поискать в ручьях пресноводных мидий, попробовать поймать рыбу (орудовать острогой пока так и не получалось, но капроновая нитка сойдет вместо лески, а крючок – когда-то он умел делать рыболовные крючки из английской булавки), определить съедобные растения.

В первые дни Денис еще размышлял об устроенной ему подставе, потом надоело. Кто и зачем выбросил его из жизни, было совершенно очевидно. Как очевидно было и то, что ничего с этим он поделать не может. По крайней мере пока. Ну и зачем перебирать одно и то же? Бессмысленно. Есть более насущные проблемы.

Выживание, кстати, оказалось делом весьма увлекательным. Денис уже лет сто, как ему казалось, не делал ничего собственными руками – ибо зачем? Для всего есть специально обученные люди: чтобы приготовить обед, чтобы поменять кран, чтобы помыть машину, в конце концов. Как еще ходить-то не разучился. Ну, почти. Шевелить руками и ногами пришлось учиться заново. И это было здорово. Он приноровился к непривычным, но, как оказалось, очень надежным ботинкам. Он научился не спотыкаться в буреломах, научился оборудовать спальное место – чтоб сверху не капало, если дождь, и снизу чтоб ничего в бока не впивалось. Даже бить рыбу импровизированной острогой получалось! Пусть один раз из двадцати – но получалось же! Оказалось, он многое помнит – и из прежних, студенческих еще навыков, и из читанных когда-то книжек. Есть чем гордиться: сугубый горожанин не пропал в диком лесу, а совсем даже наоборот. Для поддержания иммунитета – не хватало еще улечься под елку с простудой – он поедал весь дикий щавель, который удавалось насобирать. С той же целью жевал черемшу, которая оказалась к тому же неплохой приправой к безвкусным первым опятам. Да и к рыбе тоже.

Рубец на щеке саднил и чесался – заживал. Денис накладывал на него растертые в кашу листья подорожника и вспоминал оставленную где-то там, далеко за спиной, безымянную могилу, «свой» труп в разбитом рафте и – иногда – расщелину, в которой он спрятал сумку с деньгами. Не то чтобы ему хотелось вернуться, забрать эти чертовы миллионы и – совершить еще одну, какую-нибудь совершенно фантастическую (и наверняка неосуществимую) попытку бегства, но мысли время от времени все-таки возвращались назад. Впрочем, он был уверен, что мысли эти – пустые. Хоть и зарисовал он приметы, хоть и запомнил их крепко-накрепко, но было как-то совершенно ясно: найти то место еще раз не выйдет. Не скакать же по всем окрестным лесам в поисках той самой раздвоенной сосны и выступающей над каменной осыпью скалы чуть ниже по течению.

Это уж потом, осваиваясь в окрестностях базы, Денис понял, что завершил свои блуждания почти там же, где и начал, и приметные сосны, и скала – все рядом. Был ли то счастливый случай, мистическое наитие или какой-то высший промысел – но получилось именно так. Хотя, блуждая, он ни о чем таком не думал. Ну, кажется, не думал. Бродил себе и бродил. Хотя, наверное, подсознательно старался далеко от реки не отходить – хоть от какой-нибудь. Боялся заблудиться и пропасть. А потом как-то перестал бояться. Наверное, когда в первый раз наткнулся на оставленный кем-то схрон. Взял оттуда два килограммовых пакета перловки и пакетик с рыболовными крючками. Да, наверное, именно с этого момента он перестал бояться и начал… радоваться.

Однажды он встретил медведя. Ну, может, не медведя, он так и не понял: в кустах, почти рядом, зашевелилось что-то большое, коричневое. Денис замер, затаил дыхание, застыл, как загипнотизированный удавом кролик. Так и стоял, пока большое и коричневое не убралось восвояси. Наверное, это был все-таки медведь: метрах в пятидесяти от «места встречи» Денис наткнулся на разоренный муравейник. Составлявший его сердцевину пень более-менее уцелел, но сам конус был безжалостно разобран, раскидан по крошечной полянке, так что все внутренние коридоры, галереи и переходы оказались на виду, кое-где в их глубине мерцали белые муравьиные личинки – детки. Взрослые муравьи носились по развалинам – как показалось Денису, совершенно бессмысленно. Наверное, в большую лупу можно было бы разглядеть, как они хватаются за головы, причитая: «Боже мой! Боже мой! Беда! Катастрофа! Что делать?!» Лупы у Дениса, конечно, не было, а муравьишек было жалко. Он часа полтора собирал вокруг сухие иголки и прочую лесную мелочь, подносил поближе к бывшему муравейнику – обеспечивал строительный материал. Потом, по наитию, отломил еще кусок пойманной и испеченной утром рыбы, которой собирался пообедать. Рыба муравьям понравилась: обнюхав подарок (или что они там делали), они шустро разобрали его на крошки и куда-то все поуносили. Другие тем временем, оценив предложенный стройматериал, принялись сноровисто таскать иголки и веточки, прилаживая их к развалинам – ликвидировали последствия катастрофы.

Значит, он им помог? Действительно помог? Воронцов вдруг испытал такую острую, такую яркую радость, такую всепоглощающую гордость – что там какие-то переговоры с какими-то дурацкими американцами!

Несколько раз он попал под дождь. Денис прятался от него под старыми елями – оказалось, что шатер их веток хоть и тесноват, но совершенно непромокаем. Однажды дождь застал его на берегу, а рядом нашлась подходящая скальная расщелина – и вот это было самое веселое, честное слово.

Река вспыхивала крупными сверкающими пузырями, сверху летела белая вода – стеной, как в водопаде. Денис вспомнил искусственный водопад в офисе одного из партнеров и захохотал. Какая глупость – искусственный водопад! Да и все эти офисы, где важные мальчики и девочки с важными, значительными лицами важно произносят бессмысленные фразы, хмуря брови, рассылают дурацкие бессмысленные письма, – торгуют воздухом. А тут – все по-настоящему: воздух, вода, деревья, стук собственного сердца… Жизнь.

Когда, проплутав месяца полтора, он увидел в прогале расступившегося подлеска сверкание воды и торчавший с противоположного высокого берега веселый пестрый флаг, рядом с которым уходила в небо едва заметная, почти прозрачная дымная струйка, по позвоночнику пополз ощутимый холодок.

Это было первое за все эти недели незаброшенное человеческое жилье. Но – не вечно же он по лесу бродить собирался, так или иначе, придется к людям выходить. И этот дальний хутор (а может, лесничество или турбаза) – совсем неплохой вариант. Проверочный. Ведь этот самый Смелый, судя по качеству рюкзака, ботинок и прочей снаряги, – сплавщик со стажем. И его удостоверение инструктора по водному туризму – настоящее. Так что здесь Алекса вполне могут знать. Правда, вряд ли «как облупленного»: при жизни он, похоже, был бродягой, нынче здесь, завтра там. Вряд ли невезенье Денисово настолько велико, чтобы вывести прямиком к лучшему другу погибшего. Да и вряд ли у него вообще были лучшие друзья. По мешку с деньгами судя, покойный был волк-одиночка (женщина не в счет, это другое). Ну а если тут попадутся просто какие-то этого Алекса знакомые – вот и давай, Денис, примеряй легенду, разнашивай ее по себе, привыкай.

Но выходить к людям было страшно до озноба.

А ну как встретит его там усталый местный (или не местный, кто его знает) следак. Который от радости, что беглец явился к нему сам, даже обнимет его, как родного. Ну и проверит при этом незаметно, нет ли у того за пазухой ствола. А уж когда поймет, что беглец чистый, расчувствуется и предложит оформить явку с повинной. Ну да, ему, следаку, славы меньше, зато какая головная боль прекратится – галочку в деле поставить, готово, мол.

Опомнись, дурак, цыкнул он сам на себя. Какой следак на дальнем хуторе? Времени сколько прошло? Почти полтора месяца. Убийство питерской путаны небось уже повесили на какого-нибудь сутенера. А если не повесили, то уж точно не сидят тут, не ждут беглеца. С чего бы? Тело «Дениса Воронцова» тоже наверняка нашли уже, так что убийство то просто прикрыли – за смертью подозреваемого, вот так-то. А ты теперь – Алекс Смелый. И будь, ради собственной безопасности, не только смелым, но и предельно осторожным. Не вздрагивай, если кого-то окликнут Денисом, это к тебе не относится. Денис погиб. Убил он проститутку или нет – не имеет значения. Главное, что ударился, перепугавшись, в бега, забрался в глушь – и погиб. Что совсем не удивительно. Мужчина он был (вот именно – был!) городской, изнеженный, к экстремальным условиям не готовый. Про студенческое увлечение этим самым чертовым сплавом на этих чертовых рафтах даже Ксения, скорее всего, не знает, до нее это было. Ему-то, Денису (нет, Алексу!) те навыки теперь очень даже пригодятся. А вот горожанин Воронцов, украв катамаран, попытался сбежать от всех таким вот диким образом. Ну не дурак ли? Ни навыков, ничего. Да еще и в одиночку! Паника, известное дело. Ну и результат… логичный. Мир его праху, как говорится.

Логично, да. А если гипотетический следак дожидается как раз Смелого? Мешок-то денежный – не пустяк, дело серьезное. Но времени, опять же, прошло уже изрядно. И, похоже, никто особо тщательно Смелого не разыскивал. То ли не здесь искали, то ли вовсе не искали: может, с деньгами этими (неизвестно чьими!) его никто и не связал. Потому что деньги-то изрядные, и уж если бы искали, все окрестные леса через частое сито бы просеяли: с вертолетов бы высматривали, собак бы по следу пускали. А он, пока по лесам-то бродил, ни вертолетов сверху не замечал, ни ищеек… Значит…

Значит, вперед.

Он достал из рюкзачного кармана взятую у похороненной под скалой женщины пудреницу, посмотрел в зеркальце. А что? Вполне неплохо. Вытащил паспорт Смелого, сравнил. Нет, честное слово, неплохо. Зигзаг зарос неровно, лицо посмуглело и обветрилось, так что сейчас он и сам мог бы поклясться, что в паспорте – именно его фотография.

Денис закрыл пудреницу и начал перебираться через реку.

Вода показалась ледяной, но река была так себе, неширокая, замерзнуть он не успел. Перебравшись на «жилой» берег, довольно долго сидел в скальной расщелине: собирался с духом и ждал, пока просохнет рюкзак, который пришлось тянуть за собой, как маленькую лодочку. Внутрь, впрочем, вода не попала – ткань водонепроницаемая, молнии герметичные – отличную все-таки снарягу подобрал себе покойный Алекс Смелый. То есть не покойный, нервно усмехнулся он, натягивая штаны и шнуруя изрядно побитые уже (хоть и треккинговые) ботинки.

Хутор оказался не хутором и даже не лесничеством, а турбазой. Дом побольше, несколько маленьких, видать, гостевых, просторная беседка на взгорке, летняя кухня в три стены с длинным, чисто выскобленным столом перед ней, облезлый вагончик с железным «крылечком» на двух ступеньках.

Посреди всего этого богатства бодрый крепкий старик (старик-боровик, подумал Денис), сдвинув на кончик носа очки в коричневой роговой оправе, сосредоточенно починял разложенный перед ним рафт. Боровичок так сосредоточился на своем занятии, что гостя заметил только после второго «добрый день, Бог в помощь».

Старикан поднял голову, прищурился, снял неторопливо очки, выдернул из кармана другие, в металлической оправе, водрузил их на нос, поразглядывал нежданного визитера еще с минуту и наконец проговорил с расстановкой:

– И тебе не хворать, мил человек! К нам или так, мимо проходил? А то место у нас тихое, не прохожее, не проезжее. По снаряжению-то турист вроде, а? – Он поднялся, подвигал плечами, разминая затекшую, видно, спину, и уселся на вкопанную с краю площадки скамью.

– Да заплутал я маленько, – улыбнулся Денис-Алекс, усевшись рядом и пристроив рюкзак под ноги. – Думал еще вчера сюда выйти, да петлю дал. Балбес! Алекс меня зовут. А фамилию-то и говорить боюсь, смеяться станете.

– Чего это я попусту зубоскалить буду? – строго сказал дедуля. Поправил очки, пригляделся. – Да и фамилия твоя, сдается, мне известна. Зрение у меня уже не то, но на память пока не жалуюсь. Не Смелый ли фамилия твоя?

Денис, чувствуя, как по спине бежит предательский холодок, кивнул. Ясно, старик знал того покойника. Но куда деваться, надо дожимать роль. Он чуть двинул плечом – казалось, с реки повеяло ледяным сквозняком. Да нет, это не с реки, это прошлое в спину дышит. Три мертвеца за спиной, да потерянные навсегда жена с сыном, да обвинение в убийстве. Может, рассказать этому старикану все как на духу? Такой, может, и поймет, и поверит даже в такую невероятную историю. Но что толку, что поверит? Нет, исповедаться, если припрет, он всегда успеет, а пока пусть идет как идет.

– Что ж, – продолжал старик, подождав, не скажет ли гость чего-нибудь. – Значит, Смелый. Ну а меня Иваном Петровичем кличут. Можешь по-простому – Петровичем, так даже привычнее. Вот только, – он оценивающе глянул на Дениса, – заплутал, говоришь? Надо же. Ты ж вроде все тут наизусть знаешь, чуть не самый известный инструктор. Больше, конечно, девки про тебя бают, но все ж таки не на пустом же месте слава бежит. Ну да ладно, заплутал и заплутал. Так-то я тебя признал. На нашей базе ты не работал, но заглядывать когда-то заглядывал, с группой вроде. Аль сам не помнишь?

Денис-Алекс помотал головой и тяжело вздохнул:

– То-то и оно, что… Беда у меня, дед. Ну то есть грех так говорить, руки-ноги целы, но…

– То-то я гляжу, смурной ты какой-то. Раньше-то все улыбался. Ну рассказывай. Коли можем – поможем, чего ж не помочь человеку. На Кавказе, что ли, вляпался во что? Говорили вроде, ты туда подался, вроде наши реки тебе слишком спокойные, а там вроде есть где удаль показать-попробовать. Врали, нет?

– Нет, дед, не врали. В том-то и дело. – Он замялся.

– Подстрелили тебя там, что ли?

– Да нет, обошлось, но… почти. В общем, вел группу, встали на ночевку, уж и костерок разложили, а тут вдруг кто-то стрелять начал. Так, кстати, потом и не разобрались, кто, откуда, почему. Вроде и мир, но там, в горах, всяких можно встретить. Ну мы подхватились… А по тем рекам ночью сплавляться… да по незнакомому маршруту… почти незнакомому. Но куда деваться-то было? Вдобавок еще грозу вдруг откуда ни возьмись натянуло, ну мы и влетели, как по писаному, в скалы.

– Сильно разбились? Погиб кто-то? – деловито уточнил Петрович.

– Один, – угрюмо сообщил Алекс. – У кого-то ребра поломаны, у кого-то руки-ноги. Я головой приложился изрядно, до сих пор что-то странное творится. То вроде ничего-ничего, а то вдруг в глазах темнеет – и ау. Уж и в Москве смотрели – ну эти, которые по мозгам спецы. Просвечивали черепушку со всех сторон – вроде все там внутри более-менее нормально. А как нормально, когда я на ровном месте валюсь? Не часто, но бывает.

– То-то я слышу, ты совсем по-столичному балакать стал. Что удивляешься? Московский говорок – он приметный. И въедливый. Хотя ты и раньше вроде москвича болтал, было дело. Не так сильно, как сейчас, но было. Ну да ладно. Что там айболиты-то в итоге сказали?

– Ну что они могут сказать? Реабилитация, говорят, нужна. Не прыгать, не скакать, на голове не стоять. – Он усмехнулся. – Пожить спокойно, желательно на свежем воздухе. Короче, былую форму набрать.

– Понятно. А на Кавказ чего не вернулся? – Иван Петрович подвигал бровями, зачем-то снял очки, почесал дужкой затылок, подумал и сам себе ответил: – Хотя да, если ты там приложился, тебе туда сейчас лучше не соваться, чтоб не вспоминать. Да и насчет спокойно там, как я понимаю, не очень-то.

– Ну да, – печально вздохнул Алекс. – А я и так сам себя уже не узнаю. Мне бы сейчас в себя прийти, приткнуться где-то, пожить спокойно.

Иван Петрович покрутил головой, пощелкал языком, развел руками:

– Да это бы можно. Только у меня ведь вакансий-то нету. Клиентов немного совсем, когда-никогда кто заявится. Мы с дочкой вдвоем управляемся, инструкторы не по карману. Да и дряхлое все уже, гнилое. И база, и снаряжение, вон видишь, – он мотнул головой в сторону разложенного рядом рафта.

– Ну а без зарплаты? Мне бы ночлег да пропитание. Инструктор сейчас из меня тот еще. То вроде и ничего, а то вдруг в глазах темнеет – и что делать? Аллес капут прямо.

Старик хмыкнул.

– Ну… Прокормить-то прокормим, да и руки у тебя, надо думать, на месте. А помощник нам бы и впрямь не помешал. Ладно. – Он поднялся. – Мне к рации надо идти, у нас тут с этими вашими сотовыми не очень, мы все по старинке, по рации. Сеанс связи у меня. – Старик важно сдвинул брови. – Дочка в райцентр поехала, за продуктами и всяко такое. Вот с ней переговорю, тогда и про тебя что-нибудь решим. Паспорт-то при тебе? А то личность хоть вроде и знакомая, однако порядок должон быть.

– А то! Как же без него? – Денис вытащил из рюкзачного кармана паспорт Смелого и сунул хозяину, подумав, что «как же без него?» может относиться и к паспорту, и к порядку, который «должон быть». Эта мысль была из прошлого, из обсуждения рекламных слоганов. Известно ведь, что лучшие из них всегда с подтекстом, с подковыркой, с дополнительным вторым (а то и третьим) смыслом. Он отмахнулся от возвращающей в прошлое мысли – ну ее, тут надо попроще.

Дед взял документ, глянул мельком и тут же вернул:

– Ну добре! Отдыхай пока. Закат скоро, он тут… Ладно, сам увидишь.

И направился к притулившемуся слева вагончику (подсобка, что ли, подумал Денис), из которого выскочила навстречу ему девчушка лет не то восьми, не то двенадцати. Из-под повязанной назад а-ля «советская ткачиха» косынки выбивалась кудрявая прядка. Девочка привычно-нетерпеливым жестом отвела ее со лба. Движение показалось каким-то ужасно знакомым, но – ладно, не до того, потом вспомнится.

Увидев чужака, девочка остановилась на пороге вагончика, на черно-рыжей, с языками ржавчины железной ступеньке, смешно сдвинула бровки:

– Деда? Это кто? Дядя на сплав приехал?

– Гость у нас, дядя Алекс зовут, – довольно сурово сообщил Иван Петрович. – А ты куда босая выскочила? Давно ног не распарывала? Ну-ка марш обуваться! Внучка моя, Дашутка, – полуобернувшись, пояснил он Алексу. – Тут еще два барбоса где-то шляются. Нет чтоб гостя встретить, мол, тут все под охраной, они дрыхнут небось, дармоеды. – Старик улыбнулся. – Ладно, раз еще не прискакали, значит, тебе можно верить, добре. Прибегут еще. Они с виду-то грозные, но ласковое слово понимают и вообще разбирают, кто чего стоит, поговоришь с ними – и признают. Эй, дармоеды! Свой у нас! – вдруг зычно крикнул он куда-то в пространство и скрылся вслед за внучкой в вагончике.

Алекс выдохнул и подвигал плечами. Надо же, как мышцы-то свело! Это от страха. Ну, вроде обошлось, более-менее признал его старик. Вот еще бы дочка его не уперлась, вообще бы отлично. Лучшего места, чтоб «грозу» пересидеть, и не найдешь.

Впрочем, думать сейчас о том, что будет дальше, уже не было сил.

Он поднялся, потянулся, еще раз расправляя изрядно затекшие мышцы, подошел к вагончику, у стены которого разлегся толстенный обрубок бревна. Голый, без коры, явно приспособленный вместо скамейки. Денис плюхнулся на теплое, уютное «сиденье», привалился к нагретому боку вагончика. Перед глазами, наливая свинцом веки, затягивая в тяжелую колышущуюся дрему, сразу поплыл темный туман.

Расталкивая его вязкие языки, мимо прошла Адель – живая, чуть улыбающаяся, приветливо машущая рукой. «Уходи!» – хотел крикнуть он, но лишь слабо пошевелил губами: «Я не виноват! Я не убивал тебя! Я никого не убивал! Меня подставили! Это же очевидно». Адель исчезла, и в волнах тумана появился Егор, совсем уже взрослый. Приложил к глазам руку – козырьком, словно его слепило закатное солнце: «Папа? Это ты?» Он говорил с очень заметным английским акцентом. Денис не то что кивнуть, даже улыбнуться в ответ не успел – Егор досадливо поморщился и пробормотал: «Простите, я обознался. Вы очень похожи на другого человека». Денис рванулся было – подойти, остановить, объяснить! Но Егор стремительно уходил прочь – прямо по оранжево сверкающей в закатных лучах реке, повторяя все громче и громче: «Мой отец погиб. Просто погиб. Несчастный случай. Это был просто несчастный случай. Никто не виноват. Мама сказала, что это был просто несчастный случай». Каким-то запредельным усилием Денис все-таки сумел протянуть к сыну руки – но схватил только туман, темный, мокрый и холодный.

Мокрый и холодный язык тумана обхватил его ладонь и не выпускал.

Алекс открыл глаза.

У ног сидели две псины – не то алабаи, не то кавказские овчарки, не то московские сторожевые, не то помесь всех сразу, здоровенная такая помесь, мощная и лохматая. Смотрели зверюги, однако, вполне умильно, а одна настойчиво облизывала его ладонь, косясь темным, блестящим, как крупная спелая черешня, глазом в сторону брошенного поодаль рюкзака.

Учуяли!

Пару дней назад он набрел на довольно свежую туристическую стоянку. Останавливались не чайники, лагерь был и оборудован, и свернут по правилам: засыпанное и прикрытое дерновиной кострище, прикопанные консервные банки – сплющенные, чтоб какой зверь не поранился, и обожженные, чтоб быстрее ржавели, – в общем, все как полагается. Но, пошарив вокруг, не найдется ли чего полезного (не до жиру, знаете ли, быть бы живу), он обнаружил в кустах погрызенную с одного конца палку сервелата. Отпечатки зубов были мелкие – ежиные или, может, ласочьи, – а выглядел и, главное, пах сервелат вполне съедобно. После полутора месяцев рыбы, несоленой перловки, грибов и беличьих ореховых кладовых (грабить птичьи гнезда было как-то стыдно, все-таки не с голоду помирал) эта колбаса показалась чудесным посланием из той, прежней жизни. Той, где под ослепительными лампами дневного света сверкают чистотой мраморные полы, а улыбчивые продавщицы радостно достают из стеклянного нутра холодильных прилавков выбранные деликатесы (полсотни сортов, мама дорогая!), а ты еще морщишься скептически – нет, мне, пожалуйста, не бок, а серединку, с ума сойти можно!

Нет, он не голодал – в летнем-то лесу, смешно было бы! – но, пожалуй, готов был убить за кусочек сыра. Или колбасы. Убивать, к счастью, не пришлось – колбасу ему высшие силы за просто так преподнесли. Половину он обжарил на привычно разведенном костерке и съел вприкуску с нежными солоноватыми листиками заячьей капусты и острыми перьями черемши. А погрызенный «хвост» сунул в карман рюкзака.

Вот и отлично. Ну, барбосы, давайте устанавливать дипломатические отношения.

Остатки колбасы исчезли в собачьих пастях – как и не бывало, а псы, припадая на передние лапы и взлаивая от полноты чувств, как пропеллерами, крутили лохматущими хвостами – благодарили.

Алекс посмотрел на часы. Выходило, что проспал он всего-то минут сорок. А по ощущениям – пару суток. От мутной усталости, затягивающей мозг тусклым туманом, и следа не осталось. Даже в мышцах заиграла какая-то неожиданная бодрость.

Чуть в стороне лежал рафт, который чинил Иван Петрович. Э-эх, подумал он, не зря ведь я когда-то на них ходил, ох не зря, руки-то небось все помнят. И как сплавляться, и как чинить. Ну-ка, ну-ка, поглядим, что у нас тут…

Работалось в охотку, а обещанный закат оказался завораживающе, почти неправдоподобно прекрасен: солнце опускалось прямо в излучину реки, просвечивая береговые деревья оранжевым сиянием. У самой воды оранжевый терял красноту, так что на поверхности реки загорались озера словно бы расплавленного золота. Выше, в кронах, солнечные лучи розовели, темнели, наливались гранатовым соком, а стволы и ветки, чернея, рисовали на закатном пламени тяжеловатый кружевной ажур. Как чугунное узорочье решеток вдоль питерских набережных и парков. Эх, доведется ли еще когда их увидеть?!

Да полно, а видел ли он их вообще? Может, это был сон? Не было никакой «той» жизни, так, примстилось что-то, пригрезилось, да еще и кошмаром обернулось, ну их всех, в самом-то деле!

Собаки, развалившиеся по обе стороны и время от времени приоткрывавшие то один, то другой прижмуренный сытостью глаз – мол, ты работай, работай, мы помогаем, у нас все под контролем, – вдруг подскочили, взлаяли и метнулись в сторону, навстречу подходившему Ивану Петровичу. Тот шутливо замахнулся на них полотенцем, от которого шел вкусный картофельный – и еще какой-то, забытый, не понять, – пар.

– Эй, путешественник! Бросай работу! Пошли ужинать, завтра дочиним, по свету.

– Ага! – Алекс смачно, с удовольствием потянулся. – Только окунусь по-быстрому.

Выглянувшая из-за дедовой спины Дашута рассудительно, по-взрослому качая головой, предупредила:

– Как бы судорога не схватила, стремнина-то ледяная, страсть, надо поосторожнее!

Иван Петрович взъерошил ей челку:

– Дядя Алекс сам разберется, без сопливых. Давай, Смелый! – Он хохотнул. – Раз уж ты такой смелый. Только смотри, там ключи бьют, так что давай и впрямь поосторожнее.

Но, видимо, не совсем уверенный в госте, дед на всякий случай встал по-над берегом. Когда Алекс вылез – уже минут через пять, со дна кое-где и впрямь лупили ледяные струи, – Иван Петрович, сунув ему грубое льняное полотенце, дернул вопросительно бровью:

– Ну как? Не застыл?

– Ничего, – улыбнулся Алекс, растираясь и натягивая футболку. – Спасибо. Ледяная вода улучшает кровообращение, мне полезно. Да ладно, отец, все нормально будет с моим здоровьем. Не калека, не инвалид, а голова наладится. Что там дочка-то твоя сказала?

– Ну дык что она может сказать? – Петрович развел руками. – Помощник-то и в самом деле нужен. Берем с испытательным сроком. А там поглядим, что ты за птица, ко двору или так, залетный-пролетный.

– И какой срок назначите? Десять лет без права переписки? – Алекс пошарил в кармане рюкзака, отыскивая относительно свежие носки. Пока бродяжил, он, конечно, устраивал кое-какие постирушки, но стирка в холодной воде – удовольствие то еще, так что чистота носков и прочих одежек была и впрямь относительная. Впрочем, настроение оставалось вполне лучезарным. Кажется, сейчас его не испортило бы… да ничего бы не испортило!

– Месяц пока так поживешь, а там поглядим. Если дела пойдут, можно будет и о зарплате подумать.

Живем, обрадовался Алекс. Месяц – это ж целая вечность. Да еще надо поглядеть, что тут за дочка. Может, такая стерва, что сам через неделю сбегу, поспокойнее места поискать. Хотя дед с внучкой симпатичные, что да, то да. Интересно, кстати, а куда подевался промежуточный мужчина – Дашин папаша и дочкин муж? Непохоже, чтобы тут еще кто-то жил. Ну да оно и к лучшему. Нет – и не надо.

На ночлег Алекса определили в пустующий гостевой домик. Это была первая за черт знает сколько времени его ночевка под крышей. Снаружи размеренно шумел лес, всплескивала вода, ухала какая-то ночная птица – к этим звукам он за последние недели уже совсем привык. Но в лесу эта «колыбельная» настораживала, а здесь тонкие дощатые стены давали ощущение безопасности, защищенности. И лесная «колыбельная» уже не тревожила, а успокаивала, умиротворяла, баюкала…

Разбудил его наглый солнечный зайчик, протиснувшийся без спросу в какую-то щель и настырно щекотавший нос. В ногах смачно храпели невесть когда забравшиеся в домик собаки.

Пригоршня воды защипала кожу так, что вспомнилась присказка: как живой водой умылся.

Эх, хороша ты, новая жизнь!

Помахав рукой выползающему из-за леса солнышку, он дочинил рафт и принялся за покосившееся крылечко одного из гостевых домиков. В реке играла рыба, выпрыгивая из сверкающей глади чуть не на высоту роста, где-то под берегом крякала утка, любопытная синица ковырялась в свежих щепках, выискивая личинок древоточцев. Наверное, думала, что она дятел.

Солнце взбиралось на небосклон удивительно споро, уже ощутимо припекая плечи, – или это он, увлекшись простой и страшно приятной, по-настоящему мужской работой, не заметил, как время прошло?

Появившийся откуда-то сбоку Иван Петрович одобрительно поцокал языком, церемонно поздоровался и велел пока шабашить – мол, завтракать пора.

От летней кухни тянуло чем-то вкусным, а возле вагончика посвистывал, закипая, крутобокий самовар – не слишком большой, но блестящий и очень важный.

– Тащи туда, – дед ткнул сперва в самовар, потом в сторону расположившейся на взгорке беседки. – Дотащишь?

– Слушаюсь, шеф! – Алекс шутовски вытянулся в струнку. Даже честь отдал.

– К пустой голове руку не прикладывают, – с ухмылкой буркнул Петрович, двигаясь следом.

Алекс, водрузив пыхтящий самовар возле стопки тарелок, весело спросил:

– Какие еще будут распоряжения?

– Садись уже, – усмехнулся дед. – Котелок Дашута принесет. Завтракать станем, работничек. – Как ни странно, это прозвучало не снисходительно, а скорее как похвала: мол, видел, оценил, можешь. – Поосновательнее надо, до обеда-то незнамо сколько. Это уж когда Катерина из Инзера вернется.

Катерина? Инзер?!

Слово вспыхнуло посреди затянутых забвением омутов прошлого, точно пробив мозг насквозь. Так на темном озере вспыхивает вдруг под случайным солнечным лучом всплывший из глубины ледяной осколок. Может, так и не бывает, но слово было острое, колючее и всплыло оно из самых дальних глубин памяти, из давнего-давнего прошлого. Инзер! Катерина! И Иван Петрович! Они еще смеялись как-то, что Катерина Ивановна – это прямо из «Двух капитанов».

Катя?!!

– Там и дизель из ремонта дождаться нужно, и посылки на станции получить, и много еще чего, – бубнил Иван Петрович. – Может, и туристы какие к нам нагрянут. Многие ведь наобум приезжают, сами толком не зная, куда поехали и что тут делать, где чего вообще.

Денис не слишком вслушивался. Надежда сверкнула ослепительной зарницей. Ну да, Катерина – имя распространенное. Но Катерина Ивановна, да еще и из Инзера… Если совпадение, то поистине мистическое. Неужели Катя? Та самая, далекая и недоступная? Так и не забытая. «Как будто бы железом, обмокнутым в сурьму, тебя вели нарезом по сердцу моему», – вспомнились читанные когда-то стихи. Да уж, этот давний шрам будет поглубже того, что он ножиком на щеке нацарапал. И пусть эта история осталась в давнем прошлом (а осталась ли, усомнился внутренний скептик), и Катерина, может, совсем даже не та – ну и пусть! Как бы там ни было, это – хорошее совпадение, хорошая примета. Все как-нибудь наладится, а все беды останутся там, в прошлой жизни, там, где на обезображенном теле настоящего Алекса нашли – или найдут? – документы московского бизнесмена, подозреваемого в убийстве питерской проститутки. Найдут? Или уже нашли? Места здесь глухие, но сплавной сезон в разгаре, наверняка нашли! Так что нет никакого Дениса Воронцова! Погиб!

А я – Алекс Смелый – завтракать пойду! Голодный, как… как новорожденный! Чем пахнет так вкусно? Господи! Пшенка с тушенкой! М-м-м… Когда же я такое ел-то в последний раз? Небось еще в университетские времена или около того – лет двадцать назад. Эх, вкуснятина!