21. Под лучами восходящего солнца
Молодой человек — назовем его «Абэ» — из древней самурайской обедневшей семьи, получив военную подготовку и специальность, мечтал сделать карьеру и разбогатеть. Казалось, судьба предоставила ему для этого шанс.
В 1918 году, воспользовавшись хаосом Гражданской войны в России, Япония предприняла попытку силой захватить российский Дальний Восток. В Приморье был послан экспедиционный корпус.
В составе штаба японских войск во Владивостоке высадился и молодой офицер «Абэ». Он добросовестно исполнял свои обязанности и нес все тяготы войны. За участие в боевых действиях и операциях против партизан и подпольщиков получил боевой орден.
Одновременно «Абэ» изучал нравы и обычаи местного населения, пытался понять происходящие в России события.
25 октября 1922 г. после успешных боев с японцами части Отдельной Краснознаменной Дальневосточной армии и партизаны вступили во Владивосток и интервентам пришлось спешно эвакуироваться. Вместе с японцами в Маньчжурию, Корею и Японию уходили остатки колчаковской армии, казачьи части атамана Семенова, отряды генерала Каппеля и др. В Маньчжурии оказались сотни тысяч бывших российских граждан. Массы российских эмигрантов привлекли внимание вождей белой эмиграции в Европе. В Китай устремились их представители с целью создания единого фронта эмигрантов для борьбы с Советской Россией.
В то же время с финансовой помощью и под контролем японцев в Маньчжурии создаются эмигрантские организации: «Братство русской правды» (БРП), «Бюро по делам русских эмигрантов» (БРЭМ), «Трудовая крестьянская партия» (ТКП), «Сибирский круг», «Российская фашистская партия» (РФП) и др. Большая часть этих организаций провозгласила своей целью отделение от СССР дальневосточных районов и Восточной Сибири, создание на этой территории государства под протекторатом Японии.
Значительная часть русской эмиграции на Дальнем Востоке стала благодатной средой для работы японской и других разведок. Из нее вербовалась агентура, набирались боевики в отряды и диверсионно-разведывательные группы, засылавшиеся на территорию России для продолжения вооруженной борьбы с советской властью и выполнения заданий японской разведки.
В директиве ИНО ОГПУ, направленной в резидентуры на Дальнем Востоке в сентябре 1930 года, в частности, говорилось: «…желательно получать от вас периодически краткие обзоры… настроений и планов белогвардейских группировок. Вскрывайте посредством более глубокого анализа действительную подоплеку тех или других мероприятий «белых вождей», специально заостряя внимание на ко-мандирах-партизанах, учитывая их конкретную работу по подготовке диверсионных и террористических актов… Выявляйте нити связи с Европой — какие оттуда поступают директивы, кто заинтересован в их осуществлении и т. д. Всегда надо пытаться выяснить, кто стоит за спиной той или другой белой группировки. Надо выявлять среди враждебно настроенной эмиграции английскую, французскую и особенно японскую агентуру».
…После эвакуации из Приморья «Абэ» служил в одной из частей Корейской армии в Сеуле. Он готовил агентуру и разведывательные группы из числа русских эмигрантов, корейцев и китайцев, направлял их в Приморскую и Амурскую области для ведения разведки, допрашивал перебежчиков из СССР.
С середины 20-х годов «Абэ» было поручено поддерживать официальный контакт с открывшимся генеральным консульством СССР с задачей сбора разведывательной информации иод предлогом оказания помощи русским дипломатам в различных бытовых и хозяйственных вопросах, выявлять советских разведчиков.
На встречах и в беседах с сотрудниками генконсульства он не скрывал, чем занимается, проявлял готовность оказать услуги, откровенно рассказывал о своих материальных затруднениях и, рассчитывая на приличные комиссионные, предлагал консульству свои услуги в качестве посредника в продаже унаследованных от царской миссии земельных участков.
В 1927 году генеральным консулом СССР в Сеуле был назначен сотрудник Иностранного отдела ОГПУ Иван Андреевич Чичаев. Он решил использовать готовность «Абэ» сотрудничать с советскими людьми. В ходе одной из бесед японский офицер дал согласие выполнить конфиденциальную просьбу, связанную с покупкой в городе кое-каких изданий ограниченного распространения. «Абэ» принес необходимые материалы и получил небольшую сумму.
Чичаев и «Абэ» вскоре прониклись взаимным доверием. «Абэ» стал передавать документы Генерального штаба Японии, штабов Корейской и Кванту некой армий, Главного жандармского управления, полиции, генерал-губернаторства Кореи, органов военной разведки и контрразведки. В числе полученных документов была и разработанная в 1927 году премьер-министром и министром иностранных дел Японии генералом Танакой Гиити программа японской военной экспансии и борьбы за мировое господство, позднее широко известная миру как меморандум Танаки.
Этот документ особой важности и секретности гласил: «…для того чтобы завоевать Китай, мы должны сначала завоевать Маньчжурию и Монголию. Для того чтобы завоевать мир, мы должны сначала завоевать Китай. Если мы сумеем завоевать Китай, все остальные азиатские страны и страны Южных морей будут нас бояться и капитулируют перед нами…
Имея в своем распоряжении все ресурсы Китая, мы перейдем к завоеванию Индии, Архипелага, Малой Азии, Центральной Азии и даже Европы. Но захват в свои руки контроля над Маньчжурией и Монголией является первым шагом…»
В меморандуме предполагалась и война с Советским Союзом. «В программу нашего национального роста входит, по-видимому, — писал Танака, — необходимость вновь скрестить наши мечи с Россией на полях Монголии в целях овладения богатствами Северной Маньчжурии».
Угроза дальневосточным районам СССР со стороны Японии возрастала, и в Москве все более ощущалась потребность в достоверной информации о практических действиях Японии по проникновению в Северный Китай, Маньчжурию и Монголию. Поэтому резидентура ИНО ОГПУ в Сеуле получила следующее указание Центра: «В дальнейшей работе особенное внимание обращайте на выявление всяких фактов подготовки агрессии против СССР вообще и советских интересов в Северной Маньчжурии, в Монголии и на Дальнем Востоке в частности».
Попутно Центр дал оценку некоторых сведений, добытых резидентурой. «Среди присланных Вами материалов, — говорилось в письме Москвы, — были очень интересные документы… доклад 2-го отдела Генштаба по маньчжуро-монгольскому вопросу, перевод которого Вы прислали. Такие документы весьма важны и их обязательно надо фотографировать».
«Это же касается присланных Вами переводов о Семенове, о шпионах и провокаторах, потому что здесь также требуется строгая документальность».
По заданию резидентуры «Абэ» привлек к работе на советскую разведку офицеров штаба Корейской армии «Чона» и «Тура», сотрудников Главного жандармского управления «Сая» и «Ли», служащего Корейского генерал-губернаторства «Мака», своего брата «Кима», военнослужащего «Кана», ставших впоследствии источниками ценной документальной информации.
Из характеристики «Тура», данной ему резидентом Г.П. Каспаровым в 1935 году: «Завербован в 1932 году… Регулярно дает большое количество материалов, исключительно подлинников. Дал много ценных материалов по японской разведке в СССР, подготовке Японии к войне, международной политике Японии и т. д. Основные группы добываемых материалов: 1) секретные сводки и журналы Генерального штаба и других центральных органов, 2) сводки и оперативные документы японских органов в Маньчжурии — штаба Квантунской армии, Харбинской военной миссии и других военных миссий, 3) сводки и другие разведывательные и оперативно-стратегические материалы штаба Корейской армии, 4) описания маневров, руководства по боевой подготовке и т. п. материалы военного министерства».
Особую ценность представили для Москвы мобилизационные планы Корейской армии ряда предвоенных лет, переданные нам «Туром» и «Чоном», а также материалы о провалах, грозящих агентуре советской разведки в Маньчжурии, Китае и Корее, о разведке японцами территории советского Дальнего Востока.
Что же привело «Абэ» к сотрудничеству с советской разведкой?
Руководивший его работой в 1930–1932 годах Е.М. Калужский впоследствии писал, что «Абэ» в откровенных разговорах с ним «отзывался весьма критически об офицерах и жандармах как о тупицах и лодырях, рассказывал эпизоды, характеризующие отсталость офицерства, его бытовое разложение и т. д. Он неоднократно возвращался к вопросу о том, что… ему приходится подчиняться и получать указания от людей, стоящих ниже его по способностям и развитию.
За время общения с советскими разведчиками «Абэ» сильно «обрусел». Это выражалось в некоторых мелочах: предпочитал носить европейскую одежду, охотно пил водку и у себя дома даже поигрывал на гитаре — занятие для японца совершенно необычное.
Нужно подчеркнуть, что при несомненном уме и большой изворотливости «Абэ» отличался излишней самоуверенностью, был убежден в своей способности найти выход из любого положения».
В 1932 году Япония создала на северо-востоке Китая марионеточное государство Маньчжоу-Го, провозгласила его «независимость» и фактически оккупировала Маньчжурию. В Маньчжурии разместились основные японские службы, претворявшие в жизнь программу меморандума Танаки: штаб Квантунской армии, посольство Японии, японские военные миссии и др. Центрами деятельности японцев стали города Харбин, Мукден, Порт-Артур, Дайрен (Дальний, Далянь), Тяньцзинь. На границах с Советским Союзом и Монгольской Народной Республикой начала создаваться мощная военная группировка, получившая название Квантунской армии.
Положение в Маньчжоу-Го было объектом пристального внимания советской разведки. Еще в 1926 году резидент в Харбине докладывал начальнику ИНО ОГПУ М.А. Трилиссеру: «Резидентура ИНО ОГПУ в Северной Маньчжурии с центром в Харбине… ведет регулярную и систематическую работу по перлюстрации дипломатических и других секретных почт целого ряда японских учреждений. Японский Генеральный штаб, военные японские миссии в Китае, японские армии: в Квантунской области (Порт-Артур), Корее (Сеул), Китае (Тяньцзинь) и другие вошли в сферу действия нашей разведки».
Однако часть важных японских учреждений в Маньчжурии оставалась вне досягаемости резидентуры. Поэтому руководство разведки приняло решение добиваться перевода «Абэ» из Сеула в Харбин. И в начале 30-х годов «Абэ» переехал в Харбин, предварительно заручившись рекомендациями начальника Главного жандармского управления Кореи генерал-майора Ивасы и начальника штаба полковника Такэды. В его новые служебные обязанности входило следующее: сбор политической информации и составление для японского командования разведывательных докладов, обработка сообщений русской агентуры, поддержание связи с японской военной миссией и полицией, работа с эмигрантскими организациями в качестве «советника», обеспечение передвижения по территории Маньчжурии агентуры и разведывательных групп, засылаемых японцами в Советский Союз.
С появлением «Абэ» в Маньчжурии поток информации в резидентуру возрос настолько, что в феврале 1934 года резидент просит Центр о присылке дополнительных переводчиков: «Оперативная нагрузка резидентуры растет. Особенно мы зашились по японскому сектору… Чтобы хоть немного разгрузиться, мы вынуждены с колоссальным риском использовать «Пана»… на несколько дней вызвали переводчика из Мукдена и даже работника из Тяньцзиня».
В Центр поступала информация об агентуре японцев, ее работе по советским учреждениям, по разведке на советской территории, о формировании воинских частей из эмигрантов, о советских гражданах, за которыми устанавливалась слежка японской контрразведкой. «Абэ» предупредил о том, что японцы завербовали сотрудника резидентуры военной разведки, что дало возможность сорвать намечаемые широкомасштабные политические и дипломатические провокации. По материалам «Абэ» были разоблачены несколько японских провокаторов, которые, выступая иод видом представителей советской разведки, создали «разведывательную сеть» из патриотически настроенных русских, а также проникли в подпольные ячейки профсоюзов и парторганизаций служащих на КВЖД. От «Абэ» поступали сообщения о фактах перевербовки японцами советской агентуры из числа китайцев и корейцев, засылавшихся разведотделом ОКДВ в Маньчжурию.
Информация «Абэ» о позиции японской военщины во время переговоров о продаже КВЖД была для нашей страны буквально на вес золота: советская делегация смогла успешно противостоять настойчивым и необоснованным требованиям японцев о снижении цены железной дороги.
С помощью «Абэ» нашей резидентуре удалось провести ряд операций по компрометации и выдворению из Маньчжурии наиболее активных вождей белой эмиграции — агентов и пособников японской разведки, не позволить японцам создать из эмигрантов сколько-нибудь значительные воинские формирования.
«Абэ» добывал документальную информацию о прибытии и размещении в Маньчжурии японских войск, их вооружении и техническом оснащении, готовности к военным действиям против Советского Союза. Эти сведения становились все более важными.
Резидентура дала «Абэ» такую характеристику: «очень неглуп, изворотлив, безусловно требует серьезного к себе отношения. Работает с нами по двум мотивам — деньги и авантюризм. В сохранении связи с нами в данное время очень заинтересован отчасти в силу привычки, а главное потому, что нужны деньга для многочисленной родни. В смысле конспирации часто крайне неосторожен. Любит, когда внимательно относятся к его личным делам… Очень умело завязывает связи в японских учреждениях…»
В 1935 году резидентура следующим образом оценила итоги работы «Абэ»: «Дает ценный информационный и документальный материал по жандармерии, японской военной миссии и работе белоэмигрантов… Этот наиболее ценный среди японцев источник долгое время был единственным нашим японским агентом…» К этому времени у резидентуры уже появился ряд новых надежных источников в жандармерии, других японских учреждениях, в кругах враждебно настроенных эмигрантов. Наиболее активными среди них были «Осипов», «Фридрих», «Пар», «Вест», «Браун», «Ток», «Рудольф». Расскажем о некоторых из них.
«Осипов» — уроженец Одессы, в Маньчжурии оказался в 1923 году. До 1928 года перебивался мелкой торговлей, работал шофером. Завербован в 1928 году. Резидентура, решая вопрос о его использовании, попыталась устроить его на техническую работу в японскую жандармерию. Там как раз нашлось место водителя автомашины. Показав себя лояльным, дисциплинированным и исполнительным работником, «Осипов» добился назначения сотрудником особого (политического) отдела жандармерии, осуществлявшего работу против советских учреждений и граждан. В 1929 году «Осипов» по заданию жандармерии разбирал документы и материалы, захваченные во время организованного японцами налета белоэмигрантов на некоторые консульства СССР в Маньчжурии. Это обстоятельство было использовано нашей разведкой для проведения специальной акции: среди консульских документов «оказались заявления» японских провокаторов — Шапакидзе, Карнауха, Голубева, Чистохина, Шабалина и др. (всего около 20 человек) о восстановлении их в советском гражданстве. По доносам этих агентов японцы расстреляли или держали в тюрьмах много патриотически настроенных русских эмигрантов. Провокаторы были скомпрометированы в глазах японцев, и их постигла заслуженная кара.
Впоследствии «Осипов» от жандармерии был прикомандирован к «Абэ». С помощью «Абэ» «Осипову» удалось завязать тесные контакты с руководителем жандармерии полковником Сасо, который стал оказывать ему свое покровительство. Это дало «Осипову» доступ к широкому кругу материалов, из которых, в частности, стала ясной картина резкого усиления противоречий внутри белоэмигрантских организаций и их жестокой борьбы между собой за японскую помощь, выяснены стратегические планы японцев по отношению к эмигрантским группировкам. Сущность этих планов выразил лидер японской военщины генерал Араки в беседе с главой Российской фашистской партии Родзаевским: «Японцы будут постольку ценить и поддерживать РФП, поскольку последняя сумеет проникнуть в гущу населения СССР и в нужную минуту возглавить гражданскую войну недовольного народа против советской власти».
Летом 1936 года «Осипов» переехал в Тяньцзинь, куда был переведен полковник Сасо. Позднее туда же перебрался из Харбина бывший начальник группы русских жандармов К. Воронин, который подозревал «Абэ» и «Осипова» в сотрудничестве с советской разведкой, о чем неоднократно доносил японцам. Группа Воронина в Харбине была известна тем, что под видом борьбы с советской разведкой систематически занималась шантажом, пытками и вымогательством в отношении советских граждан, богатых эмигрантов и иностранцев и постепенно настолько обнаглела в этих преступлениях, что японцы были вынуждены выгнать всю группу со службы и выслать из Маньчжурии. В связи с этим в конце 1936 года в английском секторе Тяньцзиня между Ворониным и членами его группы произошло столкновение, в котором Воронин, утаивавший большую часть награбленного, был убит. Расследование дела велось китайскими властями, но в нем как представитель японской жандармерии участвовал «Осипов». О результатах расследования резидентура доложила Центру:
«1. Положение «Осипова» в местной японской разведке укрепилось настолько, что вся работа полковника Сасо по белым, советским и иностранцам проходит сейчас через руки нашего помощника.
2. Насмерть поссорились местные японские полицейские и жандармские органы с английской полицией и властями английской концессии. Ссора зашла настолько далеко, что эти английские власти не оказывают теперь японцам никакого содействия в их борьбе с «крамольными» китайцами, белыми и советскими, находящимися на территории английской концессии.
3. Полностью были скомпрометированы местные японские органы (консульство, штаб японских войск, жандармерия, полиция и т. д.) в глазах не только местной, но и всей иностранной колонии в Китае, т. к. из опубликованного официального коммюнике английской полиции было совершенно ясно, что беспорядки на месте организованы японцами.
4. Столкнулись лбами местные официальные китайские власти с японцами…
5. Среди местных белоэмигрантов вызвано недоверие к японцам, т. к. они на деле наглядно убедились, на что способны японцы в отношении своих друзей».
В 1938 году «Осипов» работал в особом отделе японской полиции. В связи с этим резидентура сообщала, что «вся сеть японских агентов в настоящее время подчинена «Осипову». Таким образом, через нас проходят все сводки агентов… и мы в курсе всей работы полковника Сасо по белоэмигрантам, советским гражданам и иностранцам».
«В начале сентября с.г. Сасо намерен послать «Осипова» в Шанхай для вербовки новых агентов из белоэмигрантов, которых предполагается расставить на всех узловых станциях железных дорог и в городах, где проживают иностранцы (за исключением Шанхая и южного берега реки Янцзы)».
Положение «Осипова» было прочным, его возможности по оказанию помощи нашей разведке значительно расширились, однако в том же 1938 году по указанию Центра резидентура прекратила с ним связь из-за того, что на него пало подозрение как на лицо… завербованное репрессированным в 1938 году разведчиком. В 1945 году во время военных действий в центральном Китае «Осипов» погиб.
«Фридрих» — бывший офицер колчаковской армии, а затем одного из отрядов генерала Каппеля, в Маньчжурию приехал в 1926 году из внутренних районов Китая. Работал в особом (политическом) отделе жандармерии г. Харбина. Сотрудничал с советской разведкой с 1930 года. Еще в 1929 году, до начала сотрудничества, предупредил о планировавшемся налете белогвардейцев и японцев на генконсульство СССР в Харбине. В дальнейшем давал информацию о засылке японцами разведчиков и белобандитов на территорию СССР, о японской агентуре на КВЖД, провокаторах в колонии русской эмиграции, о подготовке японцами и белоэмигрантами враждебных акций против советских учреждений, захвата дипломатической почты и похищений советских сотрудников генконсульства, о создании фашистской партией группы боевиков для совершения террористических актов против командированных советских представителей.
В 1936 году «Фридрих» был арестован японцами по подозрению в связях с советской разведкой. Следствие зела группа К. Воронина.
Он стойко выдержал допросы, сопровождавшиеся жестокими пытками. После освобождения из-под ареста «Фридрих» был выведен резидентурой в Тяньцзинь, а затем в Шанхай.
«Браун» — бывший офицер-каппелевец, полковник китайской армии, награжденный высшим китайским военным орденом, в Харбине с 1923 года, с советской разведкой сотрудничал с 1927 года, когда полностью разочаровался в белом движении. Наша резидентура характеризовала его как образованного, решительного, смелого человека, нетребовательного к жизненным условиям, ставящего в жизни на первое место работу, пользующегося доверием в китайских и белоэмигрантских кругах. Преданный, ценный источник информации, добывавший всегда безукоризненно точные материалы.
«Браун» активно работал в таких белых организациях, как «Братство русской правды», «Дружина русских соколов», «Российский общевоинский союз», пользовался уважением в руководстве амурского казачества и у семеновцев. От него поступала информация о деятельности этих организаций, попытках японцев через Семенова сформировать вооруженные казачьи части для будущей войны против МНР и СССР, о подготовке диверсионных и разведывательных банд и их выходах на советскую территорию, о засылке в СССР отдельных агентов японской разведки. Одному из них, Клюжину, неоднократно засылавшемуся японцами в Советский Союз под видом искателя кладов, оставленных бежавшими из России купцами и промышленниками, была поставлена задача: «Основная цель поездки в Союз должна заключаться в создании диверсионно-террористических групп, главным образом в Дальневосточном крае и в Сибири. Группы эти должны сейчас вести организационно-подготовительную работу и активно выступить только с началом войны. Особое внимание обратить на создание таких групп или ячеек на транспорте с задачей проведения ими диверсионных актов по взрыву мостов, тоннелей, уничтожению хлебных элеваторов, дезорганизации движения и т. п.». Клюжину рекомендовалось, «используя уже имеющиеся у него связи, подбирать пока только руководителей групп, подробно их инструктировать и дать задания собирать вокруг себя соответствующих лиц. С руководителями групп установить явки и пароли». При этом во время инструктажа Клюжина японцами лицемерно подчеркивалось, что у Японии якобы «нет каких-либо агрессивных намерений против России».
Вместе с тем еще в августе 1933 года резидентура установила, что «в начале июля в Харбин прибыл полковник административно-оперативного отдела Генерального штаба Японии Исимото, активный член военной партии, личный друг генерала Араки, с задачей составить план использования местных русских военных на случай боевых столкновений Японии с СССР. Командирование Исимото рассматривается… как вестник близких военных событий». В своем кругу «полковник Исимото рассказывал, что японская военная партия категорически настаивает на вооруженной демонстрации против СССР, которая должна быть проведена в ближайшее время». Во время пребывания в Харбине «Исимото главным образом был занят разработкой плана военной кампании в Монголии и против СССР. План этот включал два основных момента: 1) занятие Монголии по Ургу включительно и 2) в случае активного сопротивления СССР развернуть военные действия в Забайкалье, Амурской и Приморской областях.
Были определены маршруты движения японских войск, на направлениях планируемых боевых операций велась усиленная подготовка: сосредоточено большое количество автотранспорта, артиллеристское снабжение, подготавливаются аэродромы, ремонтируются дороги и т. д.».
Информация «Абэ», «Осипова», «Брауна» и «Фридриха» позволила резидентуре в сентябре 1934 года сообщить в Москву: «Ход событий показал, что с первой группой задач в основном мы справились: почти безошибочно предсказали ход событий, добрались до освещения работы «особого» политотделения жандармского управления, что ранее нам совершенно не было известно; обеспечили своевременно предупреждение местных организаций и этим буквально спасли их от колоссального провала, не дали японцам захватить на месте технику, документы — и этим избавили наше правительство от больших неприятностей; нащупали истинное представление японцев о нашей разведке и предупредили большой провал по линии военных разведчиков».
Проходившие в 1937–1939 годах в Советском Союзе политические «чистки» и репрессии против сотрудников разведки повлияли на судьбу «Абэ», «Осипова», «Фридриха», «Брауна» и многих других источников резидентуры в Харбине, безосновательно обвиненных Центром в предательстве и подрывной работе против СССР. Центр дал указание резидентуре прекратить с ними связь и вообще резко сократить количество агентуры. Из письма Центра в Харбин от января 1939 года: «Вас никоим образом не должно смущать наше распоряжение о прекращении связи с большим количеством агентов — этого требуют существующие обстоятельства».
Позицию Центра не могли поколебать даже передаваемые «Абэ» и завербованного им в Сеуле «Ли» документальные материалы штаба Квантунской армии и жандармерии, а также их информация об арестах японцами нашей агентуры, о засылке к нам провокаторов, диверсантов и террористов, впоследствии полностью подтвердившаяся. Над «Абэ» нависла угроза физической ликвидации, поскольку в рапорте начальника разведки Фитина на имя Берии от 3 сентября 1940 г. «Абэ» был превращен в «важнейшую фигуру японских разведывательных органов в Маньчжурии», которого японская разведка не только подставила нам «для дезинформации наших органов, но и смогла проникнуть через него почти во все каналы нашей разведывательной работы в Маньчжурии и Японии». «Абэ» обвинялся в том, что, «являясь формально «ценнейшим» агентом дальневосточного сектора и «родоначальником» всей японской агентуры, фактически занимался вербовкой шпионов в пользу японской разведки. Так, например, им был завербован бывший резидент ИНО в Сеуле Калужский… сотрудник харбинской резидентуры Новак… он имел прямое отношение к вербовкам на японскую разведку многих других бывших работников ИНО на Дальнем Востоке».
При этом, по мнению нового руководства разведки, он «доставил нам ряд не лишенных ценности материалов и даже предупреждал о готовящихся арестах наших агентов, которым благодаря этому удалось заблаговременно выехать из Маньчжурии, доставлял некоторые списки перевербованной китайской агентуры погранотрядов и ОКД ВА… от себя лично, не сообщая об этом своему начальству, делая это исключительно из-за материальной заинтересованности» (рапорт Фитина на имя Берии от 26 ноября 1940 г.).
Террор против внешней разведки привел к тому, что она осталась без наиболее ценных источников на Дальнем Востоке как раз в тот момент, когда они ей были особенно нужны, когда завершалась подготовка японских милитаристов к войне против СССР.
…В августе 1945 года советские войска победоносно вступили в Маньчжурию. В числе других японцев был пленен и направлен в один из сибирских лагерей «Абэ». Внешняя разведка разыскала его среди сотен тысяч военнопленных, по его делу было проведено новое следствие, которое полностью опровергло выдвинутые ранее против него обвинения, признав их несостоятельными и надуманными. Была подтверждена ценность переданных им сведений, которые помогли в течение длительного периода обеспечивать безопасность нашей страны на дальневосточных рубежах.
