19
Ход конем
Честно говоря, я сбежал из дома пораньше, сказав Маше, что надо успеть заскочить в «Будильник» и «Ведомости» — получить гонорары за прошлые материалы. Не мог сидеть в кабинете, не мог работать, слышать за дверью, как Маша с отчаянием жены гладиатора набросилась на домашние дела. Достав из бюро один из «наганов», купленных пару лет назад — в те дни, когда мы с Федором Ивановичем Шаляпиным гонялись за «полковником» Воробьевым, я накинул пальто, папаху, плотно застегнулся и вышел на улицу, где стоял мой Иван-Водовоз.
Конечно, поехал я в трактир Тестова, чтобы скоротать время за местными деликатесами. И хотя попал прямо к обеду, когда оба зала прославленного трактира были полны обедающей публики, все же мне нашелся столик.
Через два часа я снова уселся в пролетку к Ивану и попросил его просто покатать меня по улицам — для пищеварения. По дороге я начал рассказывать ему про те дома и улицы, которые попадались по пути, и так увлекся, что с трудом остановился, когда уже начало темнеть и я окончательно озяб. Иван оказался замечательным слушателем: время от времени он вставлял меткие, совершенно простонародные замечания — мне стало даже казаться, что мы знакомы с ним уже очень давно, еще со времен, когда я под чужим именем бродил по России, тянул расшивы по Волге в ватаге бурлаков и знать не знал, что когда-то осяду в Первопрестольной, заведу знакомства с литераторами, поэтами и музыкантами, стану писать в газеты, обзаведусь семьей и своим домом.
— А вот, — сказал вдруг Иван, указывая на дом в начале Кузнецкого Моста, по которому мы в тот момент пробирались среди многочисленных экипажей, — телефона у вас нет, Владимир Алексеевич.
Я рассеянно взглянул в сторону, куда указывал мой извозчик. Это был дом номер шесть, которым раньше владел «чайный король» Попов. В нем уже двадцать лет располагалась первая в Москве телефонная станция.
— Нет, — сознался я.
— Дороговато?
— Пока да.
— Я слыхал, баловство это, — бросил через плечо Иван. — Платишь двести пятьдесят рублей в год, а ничего не слышно. И все время ремонтировать аппараты надо. Ломаются.
— Да, — кивнул я, — есть такое. Неудобно.
— Однако уже многие поставили. Я пожал плечами.
— Техника-то развивается. Может, и я установлю. Сейчас, я слышал, американцам дали от ворот поворот. Городские власти заключили новый договор — со шведами. Есть там такая фирма «Эриксон». И подписка всего семьдесят девять рублей в год. Да и аппараты надежнее. — Всего семьдесят девять! — присвистнул Иван. — Да если вы мне будете семьдесят девять в год доплачивать, я быстрее этого телефона летать буду! — Он помолчал немного, а потом добавил: — Вот если бы нам в артель телефон поставить — можно вообще на улице не стоять. Сидишь себе у печки, чай пьешь. Тут звонок — подайте экипаж туда-то к такому-то часу. Знаете, как улицы освободились бы, ежели бы наш брат по обочинам пассажиров не караулил?
— А точно! — удивился я смекалке Ивана. — Ты скажи своему начальнику артели. Это дело.
— Скажи ему! — хохотнул Иван, не оборачиваясь. — Да он за любую копеечку удавится, наш Прохор Авксентьич! Давеча купил овса по дешевке — у лошадей колики начались! Мы умучились по ночам их водить — чтобы не пали! А ему — хоть бы хны. Говорит, все кормовые для лошадей уже потратил. Хотите хорошего овса — скидывайтесь сами. — И что, скинулись?
— Скинулись. А что поделать? Не травить же лошадушек? Они — наши кормилицы. Скинулись — сами чуть без порток не остались. А тут еще полиция новое придумала — ставить в пролетки таксометры. — Это как? — спросил я.
— Такие аппараты — сами считают, сколько верст проехали. У них привод идет на колесо. Сколько раз колесо обернулось, считают то есть. И потом циферки как в арифмометре крутятся. А сами таксометры опечатаны, чтобы мы в них не лезли и колесики не подкручивали. — Строго!
— Да ну! — махнул рукой Иван. — Думают, русского человека так просто надуть! Нееет! Наши уже научились так подкручивать, что никто и не заметит. По таксометру одна цифра, а в действительности — другая. Разницу — в карман. Жить-то надо.
— А сам чего без таксометра ездишь? — поинтересовался я.
— Так я теперь на личном вашем заказе, — легко отозвался Водовоз. — Отбрехался. Визитку вашу показал — от меня и отстали.
— Правильно. Молодец.
За разговором мы свернули на Большую Дмитровку и скоро оказались у ателье. Здесь уже все стекла были на месте — судя по не убранным с тротуара обломкам досок и стружке, стекольщики только недавно закончили свою работу.
Я отпустил Ивана до утра и вдруг услышал за спиной знакомый голос, от которого по коже пробежали мурашки:
— Здорово, Ляксеич, давно не виделись.
Обернувшись, я увидел мужика в старом сером свитере, поверх которого он натянул треснувший по швам кургузый пиджачок. На курчавой голове набекрень сидела мятая фуражка с захватанным лаковым козырьком. Лицо наполовину заросло кудлатой бородой. Он стоял, засунув свои лапищи в карманы и облокотясь на электрический столб.
В последний раз я видел его в скудном свете свечи, в подземельях Хитровки, где он пытался зарезать меня.
— Привет и тебе, Болдоха. Что, выжил?
— Твоими молитвами.
Значит, люди Арцакова не ошиблись: Болдоха действительно оправился от того удара ножом, который он приготовил для меня.
— Ну что же, — сказал я с напускным безразличием, — выжил — и молодец.
Болдоха отлепился от столба и подошел ко мне ближе. Я сжал в кармане рукоять «нагана» и потихоньку большим пальцем начал взводить курок.
— Я на тебя зла не держу, Ляксеич, — щербато улыбнулся громила. — Оно ведь как было? Либо я тебя, либо ты меня. Ты мужик здоровый — надо было тебя вдвоем, а то и втроем брать. Сейчас бы и не разговаривали. — Так ты и был не один, — припомнил я.
— А! — Болдоха махнул рукой. — Энто разве помощники? У тебя закурить не найдется?
— Не курю, — сказал я. — А вот нюхнуть табачку угощу.
Я вытащил свою табакерку и протянул Болдохе, стукнув по крышке пальцем два раза — мол, налетай. Он протянул уже руку, но тут же отдернул ее.
— Нет, Ляксеич, может, в следующий раз.
— Чего так? Он кивнул в сторону ателье.
— Ты туда?
— Туда.
— Ну вот. Щас я у тебя угощусь, а ночью, может, придется тебя еще раз… того… Нехорошо выйдет. Не буду одалживаться.
— Как знаешь, — сказал я спокойно и убрал табакерку. Болдоха поднял засаленный воротник.
— Холодает к вечеру.
— Да.
— Так что сказать Ренарду-то?
— Скажи, чтобы катился к чертям собачьим.
Болдоха хохотнул.
— Да он того, с приветом! Ему такое говорить — себе дороже.
— Другого ответа не будет, — твердо сказал я.
— Ну, нет, значит — нет, — прищурился громила. — Тогда не обессудь.
— Жечь будете, как вчера? — спросил я.
— А это уж как надумаем, — отрезал Болдоха. — Может, жечь, а может, еще чего.
— Тогда прощай, — не подавая руки, я повернулся, чтобы уйти.
— Ляксеич, — сказал у меня за спиной Болдоха. — Ты не боись, я тебя мучить не буду. Сразу порешу, если придется.
Я пожал плечами, не оборачиваясь, потом сделал несколько шагов и вошел в ателье Ламановой.
Здесь была суматоха — портнихи и помощницы Надежды Петровны спешно уносили в кладовую рулоны ткани. У бака с водой стояли новенькие, только сегодня купленные оцинкованные ведра, и две девушки, наполняя их водой, разносили по помещениям — несколько полных ведер уже стояли в гостиной, другие таскали в швейный цех. Там стояла Ламанова и давала указания двум сторожам, которые перетаскивали столы со швейными машинами в одно место, составляя из них подобие баррикады.
— Надежда Петровна! — крикнул я. — Здравствуйте! Что тут у вас? Ламанова заметила меня и помахала рукой.
— Минутку, Владимир Алексеевич!
Потом она вынула из кармана часы, посмотрела на них и крикнула работницам:
— Так, девчонки, заканчиваем и чтобы через десять минут духу вашего тут не было! Завтра приходим в семь и все расставляем обратно! Обойдя дворников, с кряхтеньем тащивших очередной стол, она подошла и протянула руку, чтобы поздороваться.
— Готовлюсь к обороне. Ваш товарищ Петр Петрович обещал прийти через час. Думаю, сегодня отобьемся. А завтра уж и не знаю. Не могу же я каждый вечер устраивать тут оборону Севастополя.
— Ну, с ведрами хорошо придумано, — похвалил я. — А вот эта швейная баррикада зачем? — Можно здесь засесть и отстреливаться! — браво ответила Ламанова.
— Так-то так. Но вот смотрите — у вас окно остается за спиной. А если они из окна начнут стрелять? Ламанова нахмурилась.
— Но не разбирать же теперь! — с досадой воскликнула она. — Или разбирать?
— Не надо. Пусть так и будет, — ответил я. — Кстати, сейчас на улице встретил парламентера от Ренарда. Спрашивал, не надумали ли вы сдаться?
Она обвела рукой помещение.
— А сами вы как думаете, Владимир Алексеевич?
— Думаю, что нет.
Тем временем работницы и сторожа сделали все, что им было велено, оделись и ушли через заднюю дверь.
Последней уходила знакомая мне теперь Аня Фигуркина.
— До свидания, мама Надя, — сказала она тихо. — И вам, господин.
— До свидания, — ответил я.
Ламанова тщательно заперла заднюю дверь за Аней.
— Ну что еще можно сделать? — спросила она.
— Да, пожалуй, что и ничего. Только надо мешковины побольше. Порезать на большие куски, чтобы пламя сбивать если что. Впрочем, не думаю, что бандиты собираются устраивать атаку по всем правилам, чтобы не привлечь внимание полиции. Они постараются действовать тихо. Хоть жильцы из этого дома и съехали, однако же остались и другие — в соседних домах.
— Полиция, — поморщилась Ламанова. — Только ее не хватало. Вы ничего нового пока не придумали, Владимир Алексеевич? Как нам отвязаться от этого проклятого Ренарда? Я подробно пересказал ей все, о чем мне поведал Захар Борисович Архипов.
— Вот как?.. — задумчиво произнесла Ламанова. — Значит, вы думаете, что настоящий убийца — это телохранитель Ренарда?
— Только потому, что выполнял указания своего хозяина, — возразил я. — Так что скорее настоящий убийца — сам Ренард.
— Вы правы.
— Впрочем, остались еще детали, которые мне непонятны. Если убивал Змеюка, то почему кистень оказался у Аркадия Брома?
— Это как раз просто, — предположила Надежда Петровна, — убийца подкинул жертве свое орудие, чтобы все подумали на этого самого Брома.
— Точно! — воскликнул я. — Вполне может быть! Ламанова просияла.
— А записка из кармана Юры? — продолжил я. — Как вы ее объясните?
— Вот этого я не знаю, — ответила Надежда Петровна.
— Жаль…
В этот момент входная дверь со стороны Большой Дмитровки начала сотрясаться от ударов. Мы с Ламановой вздрогнули.
— Кто это? — с ужасом спросила Надежда Петровна.
Я вынул из кармана «наган» и пошел открывать. Оказалось, что это Арцаков — главный «ангел» дубасил в дверь и поторапливал меня с замком:
— Скорее! Впускай же меня!
Он ворвался в ателье и вытер пот со лба, взмокшего под меховой шапкой.
— Вот подлецы, а?
— Что случилось? — тревожно спросила Ламанова.
— Их в дверь, а они в окно!
— Которое? Арцаков досадливо махнул рукой.
— Это я так — к слову! Мы-то ждали их тут, а они…
— Да что случилось? — спросил я резко.
Наконец Петр Петрович все рассказал. Оказывается, на эту ночь он решил подстраховаться — взял трех человек из своей конторы и расставил их еще с полудня следить за ателье и его окрестностями. К вечеру приехал и сам — проверить посты и потом присоединиться к нам с Надеждой Петровной. План его был довольно прост: как только бандиты попытаются проникнуть в ателье, мы контратакуем с двух сторон — изнутри и снаружи. Арцаков собирался схватить хотя бы одного бандита.
— Зачем он вам был нужен? — спросил я.
— Сначала выбил бы из него признание, что нападение оплатил Ренард, а потом сдал бы его полиции — пусть они им занимаются. Тогда бы над Ренардом нависла угроза полицейского расследования, и мы могли бы диктовать ему свои условия. Откажется от своих претензий к Надежде Петровне — не станем писать на него заявления, разойдемся мирно, — пояснил Арцаков. — А не откажется — пойдет под суд как организатор налета на ателье. Ламанова с уважением посмотрела на Арцакова.
— Хороший план, — одобрила она. — Очень мужской.
Но, как всегда, события приняли совершенно неожиданный оборот, который поломал все планы Петра Петровича.
— Подошел я к Валерке — тому парню, который следит за задним двором. Спрашиваю — как? Он говорит — мол, работницы уходят. Вон, говорит, уже, кажись, последняя пошла. Вдруг выскакивают двое мужиков, хватают девчонку под руки и быстро так несут ее к арке. Мы за ними… Там стоял крытый экипаж — точно Ренардов. Они девку внутрь, сами тоже и уехали.
Ламанова вскрикнула и прижала руку ко рту.
— Аня Фигуркина!
— Да, — озабоченно сказал я, — она выходила последней. Вот ведь судьба — сначала брат, теперь она.
— Зачем они это сделали? — спросила Ламанова. — Похитили, чтобы давить на вас, — сказал я. — Точно! Что же ты, Петр Петрович, не догнал их? Как так?
— А не особо и старался, — вдруг неожиданно весело ухмыльнулся Арцаков. — Почему? — изумилась Ламанова.
— Вот! — Петр Петрович поднял палец. — Все потому, что вы в нашем деле ничего не понимаете. У меня чуть дальше свой человек сидел, извозчика держал — на всякий случай. Вдруг пришлось бы срочно уходить, отрываться или догонять кого. Я ему свистнул и указал на ренардовский рыдван. Сейчас Степаныч доведет его до места, потом проследит, куда бандиты девочку поведут. И пока они будут писать вам письмо со своими условиями, мы уже сами туда заявимся в гости.
— Отлично! — воскликнула Ламанова. — Все таки вы молодец, Петр Петрович! Арцаков расплылся в улыбке.
— Главное, — добавила Ламанова, — чтобы они ничего плохого не сделали девочке. Лицо Арцакова помрачнело.
— Вот тут, к сожалению, ничего утверждать не могу, — сказал он. — Такая подлая публика…
— Не может быть! — прошептала Надежда Петровна.
— Главное, что жива останется, — сказал мягко Арцаков. — Если, конечно, мы грамотно их возьмем за вымя. Чтобы пикнуть не успели.
— Когда же вернется твой человек? — спросил я Арцакова.
— Час, полтора — не больше, — ответил тот. — Если ее не повезут куда-нибудь за город.
— А Ренард? — спросил я. — К нему не повезут?
— Это вряд ли, — отозвался Петр Петрович. — Ренард твой, небось, сейчас сидит дома, портер попивает со своим Змеюкой. Ждет, когда ему это самое ателье принесут на блюдечке с золотой каемочкой. Он как бы в стороне.
— Ясно.
Мы ждали почти два часа. Надежда Петровна, не находя себе места, ходила по гостиной, не соглашаясь даже присесть на минуту. Наконец с улицы свистнули. Арцаков встал и вышел. Вернулся он скоро с одним из своих «ангелов» — человеком лет сорока с неприметной внешностью филера. Вполне возможно, что до «ангелов» он именно в полиции и служил, а потом был выгнан за какое-то прегрешение и подался на вольные хлеба.
— Говори, Степаныч, — приказал Арцаков. — Куда поехали?
— В Марьину Рощу, Петр Петрович, в восьмой проезд. Я укажу. Пролетка ждет. Мы еще сейчас вторую подгоним, чтобы все уместились.
— Давай, — кивнул Арцаков. — И вот что еще, скажи Петьке, чтобы собрал наших — еще человек пять. И тоже, туда. Револьверы брать? — спросил деловито Степаныч.
— А ты как думал? — удивился Арцаков и повернулся ко мне. — Гиляй, ты с нами?
— Конечно!
— Ладно, смотри…
— И я! — вдруг подала голос Надежда Петровна.
Арцаков аж дернулся.
— Нет уж, это вы оставьте. Там будет опасно.
— Но как же Аня? — жалобно спросила Ламанова.
— Надежда Петровна, — мягко сказал я, — об Ане мы позаботимся. Но вот вам с нами ехать совершенно нельзя. Стрелять вы не умеете. Подкрадываться — тоже. Оставьте это нам.
Ламанова, как мне показалось, с облегчением согласилась.
— Да, вот еще, — сказал я ей. — Если вдруг приедет Маша, моя супруга, скажите — уехал по делу, скоро вернется. Пусть ждет меня дома и ни о чем не беспокоится.
— Хорошо, — кивнула Ламанова. — Не хотела бы я быть вашей женой, Владимир Алексеевич!
