Приехали!
Хоть и казалось, что в этом новогоднем поезде совсем немного пассажиров, но как только он остановился, из вагонов вы́сыпало столько народу, что платформа сразу почернела.
Анна Сергеевна со своими ученицами тоже вышла из вагона.
— Погодите, девочки, — сказала она, — пускай сначала толпа схлынет. А то вас затолкают. И потом, я думаю, что нас кто-нибудь встречает, а в этой суматохе мы никого не найдем, да и нас не найдут.
И в самом деле, толпа скоро поредела, и тут девочки увидели длинную платформу, покрытую снегом, и одноэтажное вокзальное здание. Над платформой была укреплена большая стеклянная рама с отчетливой, видной издалека надписью: «Орехово».
Под часами, возле зала ожидания, стояла какая-то большая девочка в синем лыжном костюме, в ушастой мальчишечьей шапке и в мохнатых рукавицах. Девочка внимательно оглядывалась по сторонам, должно быть, кого-то поджидая.
— Ну, вот это — Машенька Дмитриева, — сказала Анна Сергеевна. — Пришла нас встречать.
В ту же самую секунду девочка заметила московских гостей и, махнув пушистой рукавицей, бросилась к ним.
— А я смотрю-смотрю, все проходят, а вас нет, — сказала она весело, поздоровавшись с Анной Сергеевной и по очереди пожимая всем девочкам руки своей крепкой, горячей рукой. — Идемте скорей, а то замерзнете. Сегодня мороз — просто жуть! Еще хорошо, что ветра нет.
— Ты одна? — спросила Анна Сергеевна.
— Нет, с Бульбой, то есть с Тарасовым Аликом, — поправилась Маша. — Он на площади дожидается. С санями. Есть у вас с собой какие-нибудь вещи?
— Да нет, какие там вещи, — сказала Анна Сергеевна. — Мы же к вам всего на денек.
— Всего на один день? Как жалко! Ну, идемте.
И Маша быстро зашагала к выходу, то и дело оборачиваясь через плечо. Девочки невольно прибавили шагу, чтобы не отставать от нее. Позади всех шла Анна Сергеевна, крепко держа за руку Иру. Вид у Иры был понурый и несчастный. Она никак не могла попасть в ногу с Анной Сергеевной и поэтому даже как будто слегка прихрамывала.
— Что, у этой девочки, наверно, нога болит? — негромко спросила Маша у Насти, которая шла в первой паре.
Настя переглянулась с Леной Ипполитовой и ответила, усмехнувшись:
— Да нет, ничего у нее не болит. Просто она у нас такая… особенная. Приходится водить ее за руку.
Маша с удивлением посмотрела на Настю, но расспрашивать не стала.
Тяжелая вокзальная дверь, поскрипывая, отворилась, и все вышли на площадь. Девочки невольно зажмурились — так ярко блестел на солнце свежий, еще недавно выпавший снег.
— А где этот ваш мальчик с саночками? — спросила Валя, оглядываясь по сторонам.
— Да вот же он!
В эту же минуту к широким ступеням вокзала лихо подкатили розвальни. Лошадью правил худенький мальчик в такой же шапке-ушанке, как у Маши, и в полушубке. Он на ходу соскочил с низких широких саней, устланных сеном и прикрытых толстыми байковыми одеялами.
— Тпру! Да стой же ты, — сказал он, прикручивая вожжи к передку. — Здравствуйте, тетя Аня!
— Здравствуй, Алик! Здравствуй, дружок! — Анна Сергеевна наклонилась к нему и поцеловала его. — Ну, как твои дела?
— Только по геометрии четыре, — ответил Алик, притаптывая снег большим валенком.
— Молодец. Это ты нас повезешь?
— Я.
— А не вывернешь?
— Что вы! Знаете, как наш конь меня слушается? Лучше, чем Семена Игнатьевича. Ну, устраивайтесь поудобнее. Маша, а ты как — с нами или на лыжах?
— На лыжах, — сказала Маша и вытащила откуда-то из-под байковых одеял длинные лыжи и палки с колесиками.
— Вот так саночки! — в восторге обежав розвальни кругом и усаживаясь на сено, сказала Валя Ёлкина. — Я думала — они какие-нибудь маленькие… ну, просто салазки. Без лошади. А это настоящие санищи! Скажи, Настя, ты когда-нибудь ездила на лошадях?
— Верхом не ездила, — сказала Настя, — а в санях и на телеге сколько раз. В колхозе.
— Ну а я только в такси каталась. Да еще на грузовике, когда на дачу ездили. А на лошади никогда!
— Я тоже не ездила, — тихо сказала Нина Зеленова.
— А у нас в лагере были две лошади, — сказала Катя: — Красавица и Тетка.
Все засмеялись.
— А вашу лошадку как зовут? — вежливо спросила Лена Ипполитова, внимательно, сквозь очки, оглядывая большую темно-гнедую лошадь, поседевшую от мороза.
— Грачик, — коротко ответил Алик. — Ну как, уселись?
Маша оглядела розвальни, кое-где подоткнула сено, прикрыла всем ноги одеялом.
— Удобно? — спросила она. — Можно трогать?
— Нет, мне неудобно, — сказала Стелла. — Кто-то сел мне на ногу.
— Кто?
— Не знаю. Кажется, Аня Лебедева.
— Вот и неправда! — обиделась Аня. — Это ты меня все время в бок толкаешь.
Алик обернулся. Видно было, что ему немножко смешно, но из вежливости он сдерживает улыбку.
— Перестаньте спорить, — тихонько сказала Оля. — Давайте я сяду между вами. Стелла, убери, пожалуйста, ноги.
— Да! Конечно, я всегда всем мешаю, — сказала Стелла, но все-таки поджала под себя ноги.
— Ну теперь наконец все в порядке? — спросила Анна Сергеевна. — Можно ехать?
— Анна Сергеевна, — робко сказала Ира, — а мне нельзя сесть вперед, поближе к лошади? Я ведь даже править немножко умею.
— Где же ты этому научилась? — недоверчиво спросила Настя.
— А в зоопарке. Я в прошлом году каждое воскресенье на пони каталась. И на осле иногда.
— Не выдумывай, пожалуйста! — сердито оборвала ее Стелла. — «Каждое воскресенье»! Скажет тоже.
— И ведь это тебе не пони, — рассудительно добавила Лена. — Это большая лошадь!
— Совершенно верно, — подтвердила Анна Сергеевна, чуть заметно улыбаясь, — большая лошадь. Ну, Алик, едем, а то мы никогда не доберемся до дому. А где же Маша?
— Она вперед побежала, — сказал Алик. — Боковыми улицами. Раньше нас дома будет — вот увидите. Она здорово бегает! Но-о, трогай! — Алик покрутил в воздухе вожжами.
Грачик дернул сани и пошел крупной рысью.
С жадным любопытством оглядывалась Катя по сторонам. Она сейчас чувствовала себя настоящей путешественницей — так интересно ей было ехать по новому, незнакомому городу. По сторонам мелькали старые дома — кирпичные и деревянные, и новые, бетонные, с широкими окнами. Вдоль тротуаров тянулись тополя, липы, белые от мороза, там и тут стояли деревянные скамейки со спинками. Улица то суживалась, то снова расширялась, и тогда она становилась светлой и просторной.
В этот день движение было не очень большое. Но все-таки иногда легковые и грузовые машины обгоняли Грачика. Должно быть, он привык к ним и не обращал на них внимания, только иной раз начинал чаще перебирать ушами.
— Все-таки немножко боится, — сказала Ира.
— Да нет, не боится, — ответил Алик. — Машинами его не удивишь. Он — городской конь. Вот только к автобусам еще не совсем привык. Их нам недавно Москва подарила.
— А это какая улица? — спросила Катя.
— Главная, Ленинская, — отрывисто сказал Алик и почмокал губами: — Нн-о, птичка!
Это очень понравилось девочкам. Они стали повторять наперебой:
— Птичка! Вот так птичка!
— А что же вы удивляетесь? — спросила Анна Сергеевна. — Конечно, птичка, если назвали Грачином.
Будто услышав свое имя, Грачик слегка повернул голову, тряхнул гривой и побежал быстрее.
— Вот это наш горсовет, — объяснил Алик, показывая на темно-красное с белым здание.
— Немножко похож на наш Моссовет, — сказала Катя.
Алик кивнул головой:
— Это все говорят.
— И кинотеатр у вас такой же, как у нас на Арбате, — сказала Аня. — «Художественный». Я прочитала название.
Девочкам было занятно и весело замечать все, что в Орехове похоже на Москву, и так же интересно замечать все, что не похоже.
— У нас дома гораздо выше. И магазины больше.
— А витрины похожие. Вон Дед Мороз — совсем как у нас.
— И картина перед кино — точь-в-точь такая же, как в Москве.
— И машины такие же: «Победа», «Москвич».
— А вот троллейбусов нет…
— А что это за памятник мы проехали? Вон там — за углом? Какой-то человек со знаменем. Кому это?
— Петру Моисеенко, — сказал Алик, поглядывая на девочек через плечо. — Это он устроил первую стачку на морозовской фабрике. Место это так и называется — «Двор стачки». А вон там, напротив, — наш Дом пионеров.
Девочки оглянулись и увидели гипсовые фигуры пионера и пионерки, стоящие у подъезда одноэтажного особняка.
— Ну, теперь не пугайтесь, — сказал Алик, — я сверну в переулок, и мы так помчимся, что только держись!
— Осторожнее, Алик, — сказала Анна Сергеевна озабоченно.
— Не бойтесь, тетя Аня. Там никаких ухабов нет. А если даже и выверну, — прибавил он усмехаясь, — так в снегу мягко!
Он лукаво посмотрел на девочек и опять взмахнул вожжами. Девочки невольно ухватились друг за дружку, и все разом подпрыгнули на повороте. Теперь перед ними открылась неширокая улица с высокими сугробами. Деревянные дома с белыми пышными шапками на крышах казались какими-то особенно уютными. Поднимаясь над кирпичными трубами, вился штопором, совсем как на детских рисунках, легкий дымок. Из-за заборов деревья протягивали свои ветви, отяжелевшие от снега.
— Ой, как тут хорошо! — задумчиво сказала Нина Зеленова.
— И как тихо, — добавила Лена. — Совсем народу нет. Только вон там впереди какой-то лыжник бежит.
— Да это же Маша, — сказал Алик. — Она раза три дорогу срезала, вот и обогнала нас. Ну, ничего, теперь мы ей покажем!
Он прикрикнул на Грачика, и тот послушно побежал еще быстрее. Замелькали заборы, дома, и вот уже розвальни поравнялись с лыжницей, бегущей по дороге ровным, широким шагом.
— Подсадить, Машук? — крикнул Алик, слегка привстав с места.
— Езжай, езжай, гостей заморозишь! — ответила на бегу Маша.
И розвальни пронеслись мимо. Еще поворот, спуск с одной горки, подъем на другую — и опять длинная улица, вся белая от снега.
— Мне кажется, я могла бы ехать так целый год, — мечтательно проговорила Катя. — До того хорошо!..
— Приехали! — сказал Алик и, натянув вожжи, остановил Грачика.
Расчищенная дорожка вела между снежными сугробами к самому крыльцу двухэтажного бревенчатого дома. Не успела Анна Сергеевна позвонить, как дверь открылась. Должно быть, кто-то уже заметил гостей из окна. Навстречу приезжим так и пахну́ло домашним теплом.
