ГЛАВА 31. Благословение
Написание сценария неожиданно застопорилось, и Эдик был вынужден просто запереться на несколько дней в своем кабинете, вяло огрызаясь по телефону от напиравшего внешнего мира. Это было не совсем разумно, кое-кто из новых друзей в министерстве прямо говорил ему, что сгущаются тучи, их просто завалили кляузы от «доброжелателя», который невесть в чем только ни обвиняет, негодяй, Эдуарда Максимовича. Он наверняка и в прокуратуру кляузы пишет, и в другие органы, этот наймит разгромленной в Венесуэле МТС-33, который безуспешно пытается очернить Российский музей. Они в Министерстве знают цену этой клевете, но ведь другие товарищи, с погонами, запросто могут купиться на подобную дешевку…примите меры, Эдуард Максимович, в поисках этого кляузника и двурушника в своих мастерских…
Эдик ограничился тем, что повысил всем сотрудникам зарплату – еще вдвое, и занялся сценарием, он важнее. Сценарист завис на центральной сцене, и Эдику пришлось за него решать вопрос – что мог сказать Христос племени Россов перед расставанием? К этому времени стало ясно, что будущий блокбастер о сотворении Руси будет, как минимум, двухсерийным. В первой части, благодаря стараниям Тарантины, изображалась жизнь Христа среди Россов. Эдик был вынужден согласиться с его видением, оно казалось очень логичным. Тарантине пришлось изучить теорию Ростовцева, и он пришел к выводу, что она вполне возможна. Одно из племен Ариев, под названием Россы или Русы, вполне могли повстречать в Гималайских горах Иисуса Христа, который пытался избежать своей почетной участи. Только такой, чисто человеческой слабостью и мог Тарантин объяснить долгие скитания Христа и пробел в его биографии. Сам Тарантино поступил бы так же, и даже больше – вообще бы не вернулся в Израиль. Эдик вполне понимал и Христа, и Тарантино. Узнав об уготованном ему распятии, он тоже сдернул бы подальше и от Креста, и от Израиля…ну их…жить охота. Все вполне по-житейски понятно, значит – убедительно.
Дальше тоже все логично. Жить одному тяжело, тем более в горах, поэтому вполне понятно, почему Христос предпочел жить с племенем Русов, которых повстречал. Легче и веселей, вот и все. Первая часть заканчивалась финальной сценой, над которой мучились все трое – после которой русы пошли в свой поход, а Христос – исполнить свой долг, продиктованный Богом-Отцом, пошел на крест. Сценарист изобразил, как обе стороны в процессе общения обретали силы. Укрепляли свой Дух. Происходило нечто вроде эскиза будущих библейских событий, нечто вроде генеральной репетиции, где Христос был Богом, и Дух его россы хватали и впитывали, сами того не замечая. Видя их, оплывающих как воск под его влиянием, видя, как отваливается с их душ короста зла, грубости и корысти, и сам Христос убеждался, на что он способен. Как человек убеждался. Это ведь не просто нахальство и наглость позволяли потом, в Израиле, говорить Христу будущим своим апостолам и ученикам, и уверенно говорить: «Брось все. Иди со мной». Это говорила уже опробованная, испытанная на россах сила Духа.
В процессе работы встал вопрос – а почему эти россы не пошли следом за Христом? Почему они двинулись в другую сторону? После споров пришли к единственно возможному выводу – Христос не мог взять их с собой, ибо они не были евреями, к которым как раз и послан был сначала Христос, а во-вторых, они были явно бандитствующими, разбойными элементами. Грабители, забияки, отщепенцы, уголовники, оторвы в каком-то смысле. С чего бы нормальным, законопослушным людям скрываться в горах? Естественно, Христос не мог взять их с собой, он послал их в сторону, противоположную Израилю. Но следы его теплого отношения к россам там и сям встречаются в Библии – точнее, теплого отношения к уголовникам, разбойникам и нищим, ибо он знал и понимал их, да и сошлись они по общему духу бунтарства. Но что он мог сказать на прощание россам, когда посылал их в великий поход?
Эдик мучился этим вопросом уже несколько дней, Тарантино и сценарист уже сдались. Мучился, но пришел пока к убеждению, и так понятному – послал россов строить свою страну, создать ее, создать новую жизнь. Следы такого напутствия постоянно просвечивают в российской культуре. Россияне живут не здесь и сейчас, а как бы в светлом будущем, в одной надежде на него. Лучшая жизнь всегда где-то впереди, не сейчас. Россия всегда в поиске. Всегда в пути и надежде…ежу понятно все это. Что конкретно. Словами, Он мог сказать?! Ведь Эдику нужно записать Его слова, как апостолу.
Так вот Эдик и мучился тайной двух тысячелетней давности, и дела Российского музея уже не скакали победной монгольской конницей, а тащились пленными скифами, когда папу навестили в очередной раз его дети. И папа спросил их, замученный лицезрением мысленной картины: Христос прощается с россами и говорит им…что?!..
– Витя, Коля, подскажите папе, – коротко сказал он, помня библейские слова – устами младенца глаголет истина. Он описал им свою мысленную картину и повторил. – И что мог сказать Христос этим людям? А, ребята?
Коля и Витя хором и без заминки радостно завопили:
– Благословить!
– Это понятно, – недовольно вздохнул папа. – А сказал – что?
– Ничего. Просто благословил, – ответили глупые дети.
– Ладно. – Эдик постарался скрыть разочарование. Какой спрос с детей? Лучше б у кота спросить. Может, он ученый? Впрочем, какая-то мысль смутно забрезжила, неясная пока.
– Ладно, тащите сюда кота, – велел он. Ребята с этим и приехали – кот у них заболел, но Эдику ли не знать, что причину мешать папе его дети находят быстрее, чем кот поймает мышь. Спустя пять минут радостные дети вытряхнули из сумки на бумаги Эдика сонного кота. Кот узнал Эдика и замурлыкал – и боднул протянутую ладонь. Как благословение получил. Неясная мысль в голове принялась распускаться.
– Температура нормальная. Вы – жулики. Ладно, раз приехали, походите по музею, порисуйте что-нибудь, только картины не царапайте. Скоро домой поедем, – сказал Эдик. – Кота оставьте, его Татьяна Витальевна убьет.
– Ура! – завопили дети и убежали хулиганить. Им нравилось бегать по музею, нравилось пачкать красками холсты в мастерских, а где мог находиться единственный человек, которого они боялись – экскурсовод Татьяна Витальевна Ратникова – они отлично знали и без папы. Танька не выносила их органически, из вредности, из неприязни к Эдику…словом, она и за уши выводила обоих из музея, и шваброй гоняла вместе с котом и псом, когда еще уборщицей работала…все прочие старались мальчишек не замечать. Все-таки дети директора.
А мысль, родившаяся от общения с котом, быстро принесла плоды звонков в Нью-Йорк Тарантино и сценаристу на Мосфильм, или на то, что осталось от Мосфильма. Идея привела в восторг обоих, Тарантино же вообще долго не успокаивался, описывая Эдику, как он ее изобразит. Идея простого благословления россов преобразилась в голове Эдика в передачу россам Божьего Духа, причем передаче щедрой, чуть ли не всего Божьего Духа Христа…ну, оставив на евреев разве что чуть-чуть, немножко совсем, остаточек Духа Божьего. Христос же искренне полюбил Россов, они его не собирались распинать, так кому Он мог передать львиную долю Божьей Благодати? Недаром так размашисто, от души, раскинулась от края до края страна Россов, и недаром такой крохотный Израиль. Согласно полученной благодати, по Эдику. Такой поворот, наглый, скандальный и вызывающий был как раз во вкусе Тарантино. Он сказал, что в конструкцию сценария вбить последний гвоздь, он уже знает, как это изобразить на экране – свечением, всполохами огня Благодати, как это было с Христом, согласно Библии, на горе Фарос. Тарантино прямо видит, как щедро купаются в благодатном огне Россы, как потухает, отделяясь от общего пламени, Христос, вот он совсем погас, и только на мизинчике трепещет еще малый огонек – и тут Христос, словно вспомнив что-то неприятное, стряхнет этот огонечек себе в карман.
Описав это Эдику, Тарантино тут же потребовал увеличить свой гонорар на десять миллионов долларов, как плату за риск от религиозных фанатиков. Эдик оценил риск в восемь миллионов, на этом и расстались, пришлось, ибо в распахнутые двери торжествующая Танька ввела двух отпрысков, за уши, и кот тут же спрыгнул со стола, где валялся хозяином на миллионных договорах. Обвиненные в мусоре, шуме, визге и прочих смертоубийствах, мальчишки висели в ее жестоких руках мокрыми тряпочками, но защищал их Эдик через силу. В душе он был благодарен Таньке, несмотря на всю ее несправедливость. Мальчишки давно бы разнесли музей на мелкие щепки.
