ГЛАВА 11. Явление детей
Мальчишки образовались вскоре после приезда из Усть-Олонецка. Вначале один. Мальчик попадался на глаза Эдику все чаще. И начал немного доставать. Смотрел, когда Эдик проходил мимо, но тут же отводил взгляд, стоило повернуть голову. Лет девяти-десяти. Неумытый, неухоженный, немного жалкий. Костюмчик типа «после драки», в руках всегда – потертая синяя сумка. Чего смотрит? Чего отворачивается? Нет, достал.
Двор в доме Эдика большой жильцов хватает, Эдик знал далеко не всех, но этого мальчика Эдик раньше тут никогда не видел, наверняка. Наконец, Эдик обнаружил паренька в своем подъезде. Стоял на лестничной клетке, вроде как в окно смотрел. Второй раз – сидел на подоконнике. И снова отвернулся. Как ни занята была голова Эдика пакостями родной культуре, свободного места в ней еще хватало, и он спросил, возясь с ключами у двери:
– Мальчик, ты чей?
Мальчик опустил голову.
– Я к тебе обращаюсь.
Ответа нет.
– Как тебя зовут хоть?
– Витя. – Голосок звонкий, ясный.
– И откуда ты, Витя? – Дверь, наконец, открылась.
– Ниоткуда.
– Ты живешь здесь?
– Нет.
– А что тут делаешь?
– Ничего.
– Молодец. Хорошо устроился. – Одобрил Эдик и двумя прыжками преодолел лестничный пролет. И взял мальчишку за плечи. – А ну выкладывай – кто такой. А то живо в милицию сдам.
Мальчик молчал, не пытаясь вырваться.
– Что у тебя в сумке, Витя? Часом, не бомба?
Эдик вытряхнул на подоконник содержимое. Две пустые пивные бутылки, батарейка, часы без браслета, сломанный перочинный ножик, пара конфеток, прочий мелкий хлам. Из кармашка сумки выпал фотоснимок.
– Вы мой папа! – вдруг выпалил мальчишка. И поднял голову. Глаза у паренька искренние и честные. Людям надо верить.
– Ну-ну, – сказал Эдик и поднес к глазам фотоснимок. На фоне пляжа и полуголых тел стоит парочка, обнимая друг дружку за талию. Улыбаются в объектив. С удивлением Эдик узнал в мужчине самого себя, а рядом…ах да! Как ее звали? Лена, как же! С этой девушкой он познакомился года четыре назад…нет, пять – тогда он поехал отдыхать в Геленжик, они познакомились в пляжном кафе. Обычный курортный роман…, вот оно что! он вспомнил! Это же ей он дал совет подыскать ее сыну какого-нибудь придуманного отца и – вот оно, ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Тогда Лена, помнится, пожаловалась, что растит сына одна, кто его отец – не знает, если честно, а мальчишка уже спрашивает, где папа, да кто. Кажется, он оставлял ей свой адрес, ну точно, они же переписывались, два-три письма он получил, и сам что-то ответил, вежливое. Вот такая-сякая. Сосватала его в отцы, недолго думая. И что делать? Мальчишка ей поверил. А вот ему не поверит наверняка, сбежавшему отцу-подлецу, сколько не уверяй, что отец – не он. Интересно, что эта Лена наплела мальчишке? Вот нахалка.
– Сын, говоришь? – Эдик скептически оглядел мальчика. – И что тебе мать обо мне нарассказывала? Что я сбежал, да? Что я подлец, и все такое?
– Нет. Она говорит, что Вы добрый и хороший. Что сама виновата. Что вы поссорились. – Мальчик попытался улыбнуться.
– Ну…, в общем, все так и есть. Но как ты здесь очутился? Как ты меня нашел, Витя?
А так. Я адрес наизусть выучил. Я от мамки сбежал. – Выпалил мальчик.
– Что так?
– Ну ее! – Витя опустил голову. – Она за уши дерет. И отчим дерется. Дядя Вася.
– И где она, мамка-то?
– Где-где…, дома осталась. А я сбежал.
Эдик помнил, что Лена жила в Курске. Где-то должен быть записан ее адрес. Надо узнать телефон или написать, чтобы забрала мальчика.
– Дома – это где? В Курске? – уточнил он.
– Ага. А я сел на поезд и сюда.
– Ну, ты и молодец. Мать переживает, тебя обыскалась, а ты…
– Я записку оставил, что к вам.
– И сколько дней ты уже шляешься?
– Неделю. Или две.
– И где ночевал?
– На улице. Где придется.
– А чего сразу ко мне не подошел? Скромный, что ли?
– Не знаю.
– Голодный?
– Не. У меня еще деньги остались. Я у мамки взял.
– Стащил?
– Ну…, я немножко. Она и не заметит.
– Ага. Ты и воришка еще. Ну, пошли.
– Куда?
– Ко мне домой. Живи пока. За котом хоть присмотришь, а то выгонять приходится.
– У вас кот есть? Ух, ты! – обрадовался Витя.
– Не у вас, а у тебя. Повтори-ка свой вопрос по-другому.
– Это…у тебя, пап, кот есть? – у Вити загорелись глазенки.
– Нет. Потому что присмотреть некому. Он приходит иногда и мяукает. Я его кормлю, а в квартире не оставляю жить. Нагадит, убирай потом. Теперь ты присмотришь. Будешь кормить и убирать, впускать и выпускать. Понял? Когда поймаешь. Сейчас его нет. Он рыжий, гуляет во дворе где-то.
– А можно я лучше щенка поймаю?
– Лови кого хочешь.
Особой проблемы в мальчике Эдик не разглядел. Выделил ему пустую комнату, привез из мебельного кровать, стол и стул. Еще чашку, ложку и кружку. И стал выдавать по две сотни на питание и конфеты. Послал телеграмму в Курск и забыл про мальчика, вспоминая только, когда попадался. Потом пришлось лететь на месяц в южную командировку с полковником и он нанял за штуку баксов соседку – пенсионерку, чтоб присматривала за мальчиком и отдала его матери, когда приедет. Тетя Маша Витю так и не отдала, потому что никто не приехал. Пришло письмо, и то только после второй телеграммы, со всевозможными извинениями, сетованиями на отсутствие денег и возможностей и просьбой привезти мальчика или отослать с кем-нибудь. Отослать – это Эдик и мог бы поручить кому-нибудь, заплатил бы и за доставку, хотя подозревал, что Витя вернется с неизбежностью самонаводящейся ракеты. Но куда тогда Колю девать? Этот мелкий самозванец и адрес свой забыл, если ему верить. Эдик верил. Иначе ничего стоящего не сделать. Надо верить людям. Дело в том, что Витек в своих скитаниях по Москве вокруг дома Эдика успел подружиться с беспризорником по имени Коля, своим ровесником или чуток постарше. Когда Витя поселился у папы, этот Коля вначале приходил во двор, где Витя откармливал его конфетами и котлетами, потом в гости приходить стал, а к приезду Эдика с югов уже поселился в Витькиной комнате на правах родного брата Витьки, который…ну, чего он там наплел, про это только тетя Маша может вспомнить, это ей он наплел. Эдику он тоже что-то пытался плести, но Эдик так и не вспомнил, как ни пытался, его матушку Лидию Марковну. Конечно, знакомых Лидий у него вроде бы несколько имелось…, если повспоминать…, если они еще не соврали, что не Лидии, а. Светланы или еще кто…если…если…если время еще есть и желание разбираться и выводить врунов на чистую воду…, если не верить людям. Эдик людям верил, и хотя второй сынок и сам скорее старался заставить поверить себя, что нашел папу, чем верил, но…деньги есть, в конце концов, да и некогда. Эдик выделил ему вторую пустую комнату, купил еще одну кровать, стол и стул, а также еще чашку и ложку, и еще плошку, для щенка, которого Коля с Витей, наконец, поймали. Тетя Маша рассказала, что это уже пятый. Те четверо оказывались с хозяевами, которые скандалили. Хотя сами щенки явно верили, что Витя и Коля – вот их хозяева, хозяева с точки зрения самих щенков ничуть не считались и утаскивали их с собой.
Один мальчик – это еще терпимое бедствие, но двое – уже стихийное бедствие, которое не только выходит из-под контроля, но само устраивает людям другую, веселую жизнь. Чем больше приходило времени, тем больше убеждался в этом Эд. Марью Ивановну пришлось после возвращения нанять на постоянной основе, за полторы штуки в месяц, ибо Эдик не справлялся. Потом он их под метелку. Только случай подвернется. Как только мать Витьки приедет. Он и Колю ей всучит, с приплатой. Или в детдом сдаст. А сейчас, в конце концов, денег на всех хватало. Да и его самого мальчишки не так уж доставали, если честно. Времени не было доставать, так что Эдик достаточно редко в своей обороне от мальчишек прибегал к самому страшному оружию – к сомнениям в своем отцовстве. В их годы, по мнению Эдика, они были просто образцовыми мальчиками, а дети всегда походят на отца. А если мальчишки не образцовые…, договорить Эдику никогда не удавалось – все признаки непослушания исчезали, споры и нытье прекращались, и ребята кидались исправляться, хоть что – хоть уроки наизусть зубрить, как папа в детстве, хоть полы мыть, хоть за пивом бежать в магазин, как сам Эдик бегал. Нет, особых хлопот с ними не было. Все под контролем. Только кот пытался еще оспорить у Эдика верховную власть. Своим упорством он, как ломом, вскрывал души людей. Он любил валяться на дороге по всей квартире, так что приходилось или перешагивать, или обходить. Мальчишки уважали кота за то, что он спал, где хотел, даже у папы на кровати, даже на папиной подушке, да так нагло и безмятежно, что Эдик только орал и выговаривал коту всякие пакости, но так и не мог дать вразумительной затрещины. Эдик звал Витька, и тот уносил кота вместе с подушкой, за которую кот цеплялся, как за символ верховной власти. Потом приносил подушку. Эдик даже коту верил – а вдруг это и правда его подушка? Эта вера и мешала накостылять коту, тем более, кот запросто развязывал мешок с царапинками и острыми зубами.
Появление сыновей привело к непредвиденному следствию – одному из многих наверняка – Эдика накрыла слава развратника. Даже бывшая жена Нина, когда он пришел к Андрею узнать об успехах раскопок, и та назвала его кобелем и обманщиком. Мало того, мерзавцем, который бросил собственных детей. Эдик извинялся, что так долго ее обманывал, и уверял, что теперь исправился и раскаялся. Нина простила. Ее перестала мучить совесть за то, что она бросила Эдика и ушла к Андрею.
