Леопольд Каталински гнал вездеход в режиме форсажа, с трудом удерживая руль, – инженера подбрасывало вместе с машиной. Она, казалось, вот-вот развалится от этой жестокой тряски. Ведь не асфальт был под колесами, и не бетон, а усеянная камнями равнина, совершенно не подходящая для такой сумасшедшей езды. Каталински выжимал из марсохода все до предела, но эта самодвижущаяся четырехколесная тележка вовсе не была болидом «Формулы 1» или хотя бы джипом-внедорожником. Расстояние до Марсианского Сфинкса сокращалось удручающе медленно, и Каталински бормотал проклятия до тех пор, пока не прикусил себе язык при наезде на очередной камень.

Внезапная потеря связи с командиром не просто тревожила инженера – он был почти уверен, что произошло непоправимое. И мысленно не переставал проклинать себя за то, что оставил Маклайна одного и вернулся к модулю на погрузку золота. Но разве мог он ослушаться приказа? Вновь ослушаться приказа.

«Да, мог! Мог! – ожесточенно стискивая зубы, думал он. – Это как раз тот случай, когда я просто обязан был не подчиниться и не бросать его одного! Учитывая, что трое уже пропали здесь, и остались только он да я…»

Зловещий гигант, возвышающийся посреди зловещей равнины, надвигался и разрастался, подпирая зловещее небо.

Каталински сбавил скорость и направил марсоход к той стороне Сфинкса, где, судя по схеме, находился еще один вход.

Порывы ветра то и дело гоняли по равнине ржавую пыль, и как ни силился инженер отыскать следы командира, это у него не получалось. Возможно, где-то, за каким-то камнем, и сохранился уберегшийся от ветра отпечаток рубчатой подошвы, но Каталински не обладал способностями детектива и не мог его отыскать. Он медленно проехал вдоль всего каменного бока Сфинкса, напряженно, чуть ли не до слез, вглядываясь во все выступы и трещины, но ничего похожего на вход так и не обнаружил.

Ощущая нечто похожее на панику, инженер развернул вездеход и направился обратно. Он с еще большей тщательностью рассматривал проплывающую мимо каменную стену и наконец заметил зигзагообразно уходящий вверх узкий карниз. Пройдясь по нему взглядом, Каталински убедился в том, что карниз упирается в глухую стену.

«Лео, я вижу вход… Попробую добраться до него – он довольно высоко…»

Командир видел вход. Видел отсюда, снизу. А теперь отсюда никакого входа не видно. Не то место? Или вход закрылся – точно так же, как закрылись ворота в тоннеле?…

Инженер выключил двигатель, выбрался из ровера и направился к мрачному боку инопланетного чудовища, внимательно глядя себе под ноги.

То ли тому, кто держал в своих руках нити человеческих судеб, захотелось чуть-чуть помочь одной из миллиардов марионеток, воображающих себя вполне самостоятельными, то ли он решил ускорить действие, чтобы приблизить развязку и посмотреть другие сценки – так или иначе, но, не сделав и десяти шагов, инженер оступился на присыпанном пылью камне. Его правая нога поехала в сторону, ботинок взрыхлил нанесенную ветром ржавчину – и из-под нее показался краешек чего-то очень знакомого. Каталински нагнулся и поднял разорванную звездно-полосатую обертку от армейского пищевого батончика. Эту обертку некому было оставить здесь, кроме Маклайна, – командир, вероятно, решил подкрепиться перед восхождением.

А значит, место было именно то.

Каталински выпустил обертку из пальцев и побрел назад, к вездеходу, за тросом. Вряд ли уже стоило спешить – от быстроты его действий, скорее всего, теперь ничего не зависело.

Случались у инженера минуты, когда он желал быть командиром на «Арго». И вот, похоже, это время наступило: он остался единственным участником Первой марсианской, находившимся снаружи, а не внутри, и мог отдавать любые приказы направо и налево. Только некому было выполнять эти приказы…

Перекинув через плечо моток троса, инженер медленным шагом участника похоронной процессии начал подниматься по карнизу. Вход был, несомненно, закрыт, и вероятность успеха равнялась твердому и беспрекословному нулю. Но Каталински не мог покинуть это место, не убедившись в абсолютной незыблемости этого нуля.

Он забирался все выше и выше, упорно глядя себе под ноги. И не замечал, как постепенно раздвигается горизонт и открываются новые и новые однообразные пространства, усеянные ржавой пылью почти бесконечных времен. Когда-то там, за окоемом, была другая земля, цветущая, полная жизни земля… И скользили над волнами океана быстроходные корабли, и в небе кружили белые птицы, и дважды в год выбирались на берег из своих глубин обитатели подводной страны, и великие жрецы вели с ними долгие беседы…

Каталински мимолетно удивился своим странным мыслям и на ходу расстегнул ворот комбинезона. Ветер остался внизу, а здесь царила тишь, и никакая сила не могла пробить толщу камня. Толщу каменной маски с празднования Хэллоуина – шабаша злобных демонов…

Шаг за шагом… шаг за шагом…

Древняя тропа вывела его наконец на полукруглую площадку-выемку, ограниченную глухой стеной. До верха колосса было отсюда еще довольно далеко, и туда уже не вела никакая дорога. Тропа заканчивалась именно здесь, а значит, именно здесь находился один из входов, указанных на невесть как попавшей на Землю старинной схеме.

Приблизившись к стене, инженер изучил взглядом кружево трещин и протяжно вздохнул. Если тут и на самом деле находился вход, то теперь он был перегорожен плитой. И отличить ее от остального монолита Каталински не мог.

Впрочем, даже если бы и смог – что это меняло? Взрывчатка была израсходована в тоннеле, никаких звуковых паролей, кроме «Сезам, откройся», он не знал, и очень сомневался в том, что здешняя автоматика сможет должным образом отреагировать на этот пароль из земных сказок…

– Сезам, откройся! – хватаясь за последнюю соломинку и чувствуя себя идиотом, громко произнес Каталински.

Марсианскому сезаму было глубоко наплевать на эту отчаянную просьбу.

– Пошел ты, сволочь! – Инженер смачно плюнул на темную, в бледных потеках стену.

Никакой реакции вновь не последовало.

Оставалось только спуститься к вездеходу и вернуться в пустой лагерь. Связаться с ЦУПом, доложить обстановку – очень печальную обстановку – и получить категорический приказ убираться с этого проклятого Берега проклятого Красного Гора, с этой проклятой планеты. Чтобы обеспечить доставку на Землю очень-очень ценного золотого груза. А потом, с солидной суммой в кармане, закатиться в Лас-Вегас и устроить себе праздник. Или совершить вояж по Европе: Мадрид… Рим… Париж… И вернуться на работу, навсегда вычеркнув Марс из своей жизни.

Из жизни, – но не из памяти…

Инженер еще раз плюнул на древние чужие камни и перевесил моток тонкого троса с плеча на шею. Смерил взглядом расстояние до верха кидонийского урода, прикинул сложность задачи и полез вверх по слегка наклонной стене, цепляясь пальцами за выступы и изломанные края трещин. Там, наверху, в глазнице марсианской маски, находился еще один вход. Возможно, он окажется открытым. Возможно, удастся блокировать полное опускание плиты-перегородки каким-нибудь подходящим каменным обломком – и тогда останется щель, через которую он сможет выбраться наружу. Вместе с командиром – ведь командир тоже знает о существовании этого входа и вдруг да сумеет добраться до него.

Об остальных замурованных внутри ухмыляющегося идола членах экипажа «Арго» Каталински предпочитал не думать.

Он карабкался, тяжело дыша и обливаясь потом, забрав назад все те нелестные слова, которые извергал во время предполетной подготовки относительно совершенно ненужных, на его взгляд, тренировок по скалолазанию. Ведь не в Гималаи же они собирались, и не в лунные горы, а в более-менее ровную область Кидония. А в памяти нет-нет да и всплывал тот образ, что он видел при посадке: черно-лиловые глаза на оскаленном лице, подернутые туманом, но даже сквозь туман глядевшие тяжело и зловеще. Наверное, именно так смотрит на свою жертву удав – прежде чем заглотать целиком и переварить. И умиротворенно дремать в ожидании следующей жертвы. Инженеру представились груды скелетов, высящиеся в подземельях марсианского удава, – и он чуть не промахнулся рукой мимо очередной трещины-зацепки. Его заранее коробило оттого, что, добравшись до глазницы, он попадет под прицел этого жуткого взгляда. Однако он продолжал забираться все выше и выше, изредка выдыхая яростное: «Подавишься, ублюдок! Подавишься…»

Инженер уже начал выбиваться из сил, когда наклонная стена, по которой он упрямо полз, как жук по камню, начала становиться все более пологой. Она постепенно и плавно закруглялась в верхнюю поверхность Сфинкса – в его головной убор, схожий с немесом владык Древнего Египта. Очень скоро Каталински поднялся на ноги и мог теперь ощутить себя покорителем Эвереста.

Но никаким покорителем инженер себя не ощущал, потому что цель этого восхождения была совсем другой. Он стоял у края, медленно обводя взглядом равнину внизу – Форт, сооружения Города, Пирамиду… Ни Купола, ни лагеря с котлованом и посадочным модулем с этой точки не было видно – их закрывал вздымающийся темным массивом нос Сфинкса. Кровавое небо отсюда отнюдь не казалось ближе, обширные кровавые сгустки облаков сомнамбулически влеклись по нему, и Леопольду вдруг представилось, что сейчас хлынет кровавый ливень – прямо в хищный прожорливый каменный рот. Он передернул плечами, вновь плюнул на камни и зашагал вперед, к провалу глазницы, стараясь не спотыкаться на неровной поверхности Лика-Маски.

Не спотыкаться ему все же не удалось, и так, попеременно то плюясь, то чертыхаясь, он добрался до края глубокой впадины. Достал из кармана комбинезона батончик «Хуа!», сорвал обертку и бросил ее на камни. Откусил от батончика, тщательно прожевал, вновь медленно откусил. И только полностью управившись с пентагоновским лакомством, сделал еще шаг-другой и присел. И осторожно заглянул вниз, напрягшись в ожидании головной боли.

Но его опасения не оправдались – провал, в глубине которого маячил редкий туман, вблизи ничем не напоминал глазницу. Обычная горная впадина, похожая на конусообразный кратер, дно которой терялось в темноте. Ничего жуткого и зловещего. Никакого недоброго глаза. Вполне доступная впадина – бока ее сходились книзу под уклоном, а значит, ему не придется спускаться, повиснув на тросе. Он просто сползет по стене, страхуясь с помощью троса – вот и все. Средняя степень сложности, не более. А то и менее.

Вот только что он будет делать, когда окажется на дне? С пустыми руками. Нет, есть еще ракетница, но для чего в данной ситуации нужна ракетница? Для того, чтобы отметить салютом удачный спуск? Или для того, чтобы засунуть ее в собственную задницу? От бессилия…

Если и будет салют – то как последняя дань тем, кто погребен под ужасной маской и никогда не вернется…

– С-сволочь марсианская! – скрежетнув зубами, прошептал Каталински. Встал и принялся осматриваться в поисках выступа понадежнее, к которому можно было бы привязать трос.

Обследовав несколько каменных пеньков, он наконец нашел именно такой, какой хотел. Туман в глубине впадины выглядел совершенно безобидным, однако инженер не стал искушать судьбу и, проверив заплечный баллон, надел гермошлем. Кто знает, каков химический состав этого тумана… Затем закрепил трос на камне, несколько раз подергал, проверяя надежность страховки, и, повернувшись спиной к пустой глазнице, начал спуск.

Он вдруг поймал себя на мысли о том, что глазница эта представляется ему провалом в черепе, под которым затаился целый выводок мерзких тварей.

«Прочь, гадина!» – шикнул он на собственную мысль, как на крысу, выпрыгнувшую из мусорного бака.

Крыса метнулась за бак и затаилась там, время от времени высовывая злобную ухмыляющуюся морду.

Успешно преодолев две трети расстояния до дна глазницы, в которой по-прежнему не наблюдалось ничего похожего на зловещее око, Каталински попал в полосу тумана. Все вокруг заволокла белая дымка, не настолько, однако, плотная, чтобы он потерял из виду собственные руки. Туман вроде бы не собирался разъедать комбинезон, перчатки и ботинки – это были, вероятнее всего, обыкновенные водяные пары. Обыкновенные пары, мелкими каплями оседавшие на полусфере смотрового щитка. Самые обыкновенные па…

…Он хватал ртом воздух, легкие словно горели в огне, в горле было сухо, как в пустыне. Голова ничего не соображала, но ей на помощь бросилась рука, разблокировавшая крепления и поднявшая щиток гермошлема.

Каталински с натужным стоном втянул воздух… еще раз… и еще – и сердце отозвалось бешеным стуком.

Вокруг было темно, и он не сразу сообразил, где находится. Зато сразу понял, почему чуть не задохнулся: в заплечном баллоне кончилась дыхательная смесь. Марсианский воздух холодил лицо, его было много, и как же это хорошо, что его так много!.. Сознание собрало из кусочков пазл действительности, и инженеру стало наконец понятно, что он лежит на боку на каменной поверхности, идущей под уклон. Его удерживал на месте трос. Инженер поднял голову и увидел темное небо, очерченное кромкой впадины-глазницы. Сквозь редкие разрывы в облаках проглядывали звезды.

Даже школьник-младшеклассник догадался бы, наверное, какой фактор тут замешан.

Реденький туман. Совершенно безобидный с виду туман. Совсем, оказывается, не простой туман – он как-то сумел проникнуть в герметичный шлем и послать в нокаут его, Леопольда Каталински. И не на две-три минуты – на несколько часов!

Инженер громко выругался, сел и включил фонарь на шлеме. Никакого тумана вокруг уже не наблюдалось, зато камни искрились от кристалликов льда. Морозный воздух обжигал горло и стягивал кожу на лице. Каталински представил себе, в каком состоянии пребывают сейчас работники ЦУПа, обеими руками ухватился за трос и чуть ли не со скоростью катящегося по горному склону камня ринулся вниз. Он, как и прежде, абсолютно не надеялся ни на что хорошее, но был намерен выполнить то, что обязательно должен был выполнить.

…Замечательный режиссер и кукловод не собирался в эту ночь заниматься творением чудес на одной из бесконечного множества подвластных ему территорий, им же и созданных для собственной потехи – на том участке Кидонии, которую заявившиеся сюда земляне нарекли Берегом Красного Гора. Инженер убедился в этом, вдоль и поперек исходив все каменистое дно глазницы. Никакого входа он не отыскал ни под ногами, ни в стенах. Если вход тут и существовал, то был надежно закрыт.

Каталински знал, как отсюда можно проникнуть в Сфинкс: поднять в небо «консервную банку», зависнуть над глазницей и сбросить бомбу.

Но у него не было бомбы.

Ни ругаться, ни плеваться он больше не стал. В последний раз обвел фонарем каменную площадку и, яростно растирая щеки, побрел к склону.

…До рации в модуле Каталински добрался, еле волоча ноги от усталости, бросив в вездеходе и гермошлем, и перчатки, и пустой баллон. Все переживания и проблемы, вся спешка, все нагрузки последних часов – нет, не часов – целой жизни! – навалились на его плечи и вдавили в кресло с такой силой, словно не на Марсе он находился, а на гиганте Юпитере, чье мощное гравитационное поле способно вмиг превратить человека в тонкий слой масла, размазанный по бутерброду. Погрузка… Поиски пропавших… Перелет на орбиту… Разгрузка… Посадка на Марс с командиром… Еще одни поиски… Работа в котловане… И вновь – поиски…

А ночной спуск по карнизу к подножию Сфинкса… А поездка к лагерю, когда путь освещает лишь одинокий фонарь на шлеме – у ровера не было фар, потому что никакие ночные вояжи программой экспедиции не предусматривались. И опять – багровые всполохи над каменным чудовищем, и вызывающее озноб ужасное ощущение, что за спиной, на равнине, находится не бесчувственная гора, а живой монстр. Да, Марсианский Сфинкс только прикидывался безжизненной каменной громадой, а на самом деле был коварным живым существом, хищником, тысячи лет терпеливо дожидавшимся добычи.

Дожидавшимся – и наконец дождавшимся. Сфинкс пожрал четверых землян, точно так же, как пожрал некогда всех марсиан, и теперь медленно переваривал их в своем зловонном чреве.

Так представлялось инженеру.

У него не хватило сил даже на то, чтобы поесть. Он передал сообщение в Хьюстон и уснул прямо в кресле перед рацией, уронив руки на панель и уткнувшись в них лицом, – словно провалился в черный колодец.

Раз за разом повторяющийся сигнал вызова с трудом вытащил его из этого колодца. Еле-еле разлепив глаза и с усилием подняв тяжелую голову, Каталински вышел на прием и выслушал вердикт ЦУПа.

Вердикт был вполне предсказуемым. Инженеру предписывалось, по возможности, довести до конца погрузку и убираться с Марса на орбиту, не предпринимая больше никаких попыток найти хоть кого-нибудь. Категорически. Улепетывать на «Арго» и ждать там дальнейших указаний. Не возвращаться на Землю, – а ждать.

В ЦУПе еще на что-то надеялись.

– Вас понял, иду спать, – лаконично сообщил Каталински.

Некоторое время он обессиленно полулежал в кресле, глядя на экран внешнего обзора. Вспышки над Сфинксом прекратились. Чужое небо казалось хрупким, ненадежным, готовым в любой момент обрушиться и открыть путь жуткой пустоте.

В этой черной ночи, не так уж далеко от модуля, затаился безжалостный хищник, продолжая переваривать тела Батлера, Флоренс, Торнссона и командира…

Так ничего и не поев, инженер дотащил себя до койки. И рухнул на нее, даже не попытавшись снять комбинезон. В какой-то момент ему стало глубоко безразличным все и вся, включая собственную персону, которая теперь занимала его не больше, чем столкновение двух космических пылинок где-нибудь в созвездии Волопаса…

Впрочем, он отдавал себе отчет в том, что эта апатия могла быть защитной реакцией организма. Своего рода аварийной подушкой безопасности для нервной системы, расшатанной трагическими событиями и непредвиденными физическими нагрузками.

Каталински лежал, ни о чем не думая, и ему продолжала представляться монолитная зловещая громада. А потом он вновь провалился в черный колодец.