Глава 17
Старые знакомые
Сашка не могла успокоиться.
– Мы оставили его! – яростно кричала она в лицо Анатолию Денисову. – Мы просто бросили Глеба! Как ты мог?! Почему ты ничего не делал? Почему?! Я считала тебя нашим другом, а ты… ты и в самом деле предатель! Ты всех предаешь, всех! Почему не предал меня? Давай, пристань к берегу, отведи меня к этим мутантам! Или просто вышвырни в реку!.. Чего ты молчишь? Не хочешь пачкать ручки? Тогда я сама выпрыгну!
Девушка и впрямь подобралась к краю плота, явно собираясь прыгать, но Денисов обхватил ее за талию и силой оттащил к центру.
– Угомонись, дура! – рявкнул он. – Мне плотом управлять нужно, а не истеричек ловить!
Такого обращения от Пистолетца, да еще по отношению к себе, Сашка никогда не слышала и, говоря откровенно, услышать не рассчитывала. Это подействовало на нее не хуже пощечины.
– Извини, – буркнул Пистолетец. – Посиди минут десять спокойно.
– А что потом? – спросила Сашка, чувствуя, как злость на Пистолетца уступает место любопытству.
– А потом – суп с котом.
– Я не голодная, – обиженно отвернулась девушка. Но продолжать дуться уже не могла, чувствовала: Пистолетец что-то задумал. И притворно-жалобно заканючила: – Что ты хочешь сделать через десять минут? Ну скажи, Пистолетец, а?.. Ну прости меня, пожалуйста… Я и правда дура, но ведь я Глеба так люблю, ты бы только знал… Ты ведь его спасти собрался, правда? Мы вернемся к нему берегом и втихаря нападем на «диких»?
– С чем мы нападем? С камнями да палками?
– А что тогда?
– Вот через десять минут и узнаешь.
– Ты очень вредный, Пистолетец! – надулась Сашка. – Очень. Чрезвычайно! И ты злопамятен. А это мелко – мстить женщине за ее невинный каприз.
– Невинный каприз?! – поперхнулся и закашлялся от возмущения Денисов. – Чуть не угробила нас, обвинила меня во всех грехах, потом едва не сыграла в Му-му – и это всего лишь невинный каприз?.. Каким же тогда, по-твоему, должен быть проступок средней пакости? Я уж не спрашиваю насчет серьезного прегрешения.
– Серьезное – это когда я тебе глаза выцарапаю и уши оторву, – продолжала дуться девушка. – А среднего у меня не бывает. Как раньше говорили: «Или грудь в крестах, или голова в кустах».
– Есть еще вариант, когда по кустам и всё остальное развешено, по отдельности. Включая груди, хоть с крестами, хоть без. Вот его-то я и хочу избежать.
Пробурчав это, Денисов стал направлять плот к берегу.
– Значит, не скажешь? – вновь готова была наброситься на друга Сашка.
– Скажу. Но ты же умная. Попробуй сначала сама догадаться. Или слабо?
Денисов попал в точку. На «слабо» девушка ловилась запросто, как пескарь на хлебушек.
– А вот и догадаюсь! – выпалила она. – И давай, если угадаю, бью тебе три щелбана.
– Почему именно три?
– Первый за твою вредность, второй за грубость, третий за выпендреж.
– Ладно, – кивнул Пистолетец. – А если не догадаешься – тогда я тебе шесть.
– Это еще почему? – возмутилась Сашка.
– Потому что у меня шесть пальцев. Надо хоть разочек воспользоваться таким преимуществом.
Девушка задумалась, шевеля при этом пальцами. Наконец выдавила из себя кривую улыбку:
– Шесть не получится. Щелбаны с большого пальца бьют, сам-то он со лбом не контактирует. И еще – чур, бьем с правой руки.
– Не жульничай. Ты же знаешь, что на правой у меня пальцев нет.
– Ну и ладно. Я всё равно догадаюсь, что ты придумал. Готовь лоб.
– Ты только быстрее догадывайся, – усмехнулся Денисов, сходя с приткнувшегося к берегу плота. – А то скоро ответ станет очевидным.
Сашка тоже выбралась на берег и огляделась. Затем, прищурив один глаз, стала рассуждать вслух:
– Вряд ли у тебя здесь схрон с оружием… Так ведь?
– Без подсказок. Так нечестно.
– Не, давай знаешь как? Я тебя спрашиваю, а ты отвечаешь, но только «да» или «нет». Иначе мы много времени потеряем, а Глебушка там мучается.
– Хорошо, уболтала. Но тогда если угадаешь – никаких щелбанов. И давай почапали, а то время и правда идет.
Анатолий Денисов направился к раскинувшемуся неподалеку лесу. Сашка поспешила за ним и выкрикнула первый вопрос:
– Мы выломаем в лесу дубины и нападем на «диких»?
– Нет.
– Мы подожжем лес, они кинутся его тушить, а мы освободим Глеба?
– Нет.
– Мы залезем на самое высокое дерево и будем оттуда… – начала девушка, но сама же помотала головой: – Нет, это глупо.
– Умнее всего было бы, если бы ты просто помолчала, – сказал Пистолетец. – Когда ты была парнем, ты трещала куда меньше.
– Не дерзи! И отвечай только «да» и «нет».
– Так ты же ничего не спросила!
– Вот и молчи. Жди, когда спрошу. Ага, вот!.. Мы идем за помощью?
– Да.
– К кому?!. – опешила Сашка.
– Нет.
– Что «нет»?
– Да.
– Пистолетец, ты что, специально издеваешься?
– Нет.
– Тьфу на тебя!.. Ладно. Мы идем за помощью к людям?
Денисов на какое-то время замялся, но всё же ответил:
– Да.
– Где же мы в лесу найдем людей?..
Пистолетец промолчал.
– А-а-аа! – дошло наконец до Сашки. – Мы ищем «диких» мутантов! Других, не тех, что схватили Глеба.
– Да.
– Но с чего они вдруг станут нам помогать?.. Ах да… Ты уверен, что они станут нам помогать?
– Да, – как раз без особой уверенности произнес Пистолетец.
– С какой это радости? Мы им что, братья́-сватья́?
– Нет.
– И чего ж тогда?.. Ну ладно, колись, хватит уже дурью маяться, – сказала девушка таким тоном, будто играть в вопросы-ответы ее заставил сам Пистолетец.
– Нет! – ехидно выдал тот.
– Ах так? Ну хорошо… Тебя эти «дикие» знают?
– Да.
– Откуда?!. – едва не запнулась о корень Сашка. – Что-то ты заврался, похоже, дружище. Скажи еще, что они и меня знают!
– Да, – не смог сдержать улыбки Денисов.
– Не могут меня знать никакие «дикие» мутанты! Кроме Матрены Ивановны… А-а-ааа!!! – радостно завопила девушка. – Мы к Матрене Ивановне идем! Подставляй лоб! Я угадала!
– Во-первых, мы договорились, что щелбанов бить не будем, – перешел с двоичного кода на обычную речь Пистолетец. – А во-вторых, я о Матрене Ивановне думал, но она – запасной вариант.
– А больше меня никто из «диких» не знает. Разве что в Деревеньке издали видели, так она всё равно отсюда далеко.
– Эх ты, – покачал головой Денисов. – Память у тебя девичья. А «мутро-нутро»?..
– Какое еще «му…» – начала было Сашка, но так вдруг треснула себя ладонью по лбу, что даже эхо из лесной чащи отозвалось. – Какая же я балда!.. Борис с Лёхой! Они же тут, рядом где-то живут. Усов Починок, да?
– Да, – улыбнулся Пистолетец. – Молодец.
– Да какая там молодец, – отмахнулась девушка. – После того, как ты разжевал да в рот положил… По-моему, у меня после замужества и впрямь что-то с мозгами сделалось. Может, я беременная?..
– Вот уж чего не знаю… – развел руками смутившийся Денисов. – Но ведь прошло-то всего несколько дней…
– Думаешь, так быстро не поглупела бы?.. – задумалась Сашка. – Слушай, а вот эта тема, кстати, так и осталась для меня белым пятном. Никогда раньше не интересовалась. Надо бы срочно наверстать упущенное. Тем более, там ведь и питаться надо как-то по-особенному, и гулять больше, и нервы беречь…
– Ну, уж что-что, а нагуляешься ты вволю, – усмехнулся Пистолетец.
– Допустим. Зато насчет нервов – это непосредственно к тебе.
– Почему это? – удивленно заморгал Денисов.
– Потому что не зли меня, понял?
Дальше какое-то время шли молча. Потом Сашка сказала:
– Пистолетец, ты прости меня, ладно? После того, что с Глебом случилось, у меня и впрямь будто крыша поехала. Еще беременность эта… Ты знаешь, я сына Славиком назову.
– Почему? – с трудом сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, спросил Денисов. – В честь Деда Мороза?
– При чем тут Дед Мороз?
– При том, что на самом деле его зовут Вячеслав Михайлович.
– Жаль… Но нет, не в честь его. В честь папы, – с тоской в голосе ответила девушка. – Чернов Вячеслав Александрович – так звали моего папу. Запомни, пожалуйста.
– Я запомню. Но, прости меня, конечно… зачем?
– Вдруг меня не станет. Надо, чтобы хоть кто-то помнил о нем.
– Сань, ты и правда дурочка. Чего вдруг тебя не станет-то?
– А что, если я во время родов умру? Глеб-то вон какой здоровенный…
– Ты только сейчас не роди, – все-таки засмеялся Денисов.
– Сейчас не рожу, – серьезно ответила Сашка. – Срок еще слишком маленький.
– А вот срок нашей встречи с друзьями вот-вот настанет, – завертел головой Пистолетец. – Давай-ка ты вон под ту елку спрячешься – видишь, лапник до самой земли, – а я дальше один пойду.
– Ну вот еще!
– А вот и не «ну», – посуровел Пистолетец. – Ты одета как храмовник, и ты девчонка. Не стоит в открытую лезть на рожон.
– Но они же меня знают!
– Они знают одетого в дурацкий балахон и покрытого коростами мальчишку, а не тебя. Лезь под елку, тебе говорят, а то не успеешь родить своего Славика.
– Только ради него, – направившись к ели, пробурчала Сашка. Затем повернулась: – Ты и сам-то не очень на мутанта похож. И выглядишь совсем не так, как тот Пистолетец.
– А это? – покрутил Денисов ладонями – беспалой и с шестью пальцами. – И потом, я почаналу могу роговить как рашьне.
– Кстати, – нахмурилась девушка, – всё собираюсь тебя спросить… Почему ты родился с шестью пальцами на руках? Ведь ты гораздо старше Катастрофы. Я, может, и дурочка, но не дура, чтобы не знать, что от радиации у тех, кто уже родился, лишние пальцы не вырастают. Кожа и внутренние органы портятся, кровь тоже, всё такое… Отвалиться, наверное, что-то может, но чтобы вырасти…
– А я никогда и не говорил, что у меня из-за этой радиации лишние пальцы… Ну, теперь уже палец.
– А из-за какой же тогда?
– Ты же сама как-то рассказывала, что читала про аварию на Чернобыльской атомной станции.
– И ты там был?!.
– Я родился в декабре восемьдесят шестого, уже здесь, в Устюге. Но родители перебрались сюда из Гомельской области только в октябре. Я уже, как говорится, был «в проекте», когда произошла авария, и мой зародыш больше пяти месяцев развивался в зараженной радиацией зоне.
– Гомельская область – это Украина?
– Белоруссия. Бо́льшее количество радиоактивных осадков выпало именно там.
– Почему же твои родители не уехали сразу?..
– Во-первых, о реальной опасности не сразу и сообщили. Во-вторых, мои папа с мамой люди сельские, не особо образованные… были. Не хотели срываться с родных, насиженных мест в неизвестность. Только уж потом, когда началось массовое выселение, когда силком, можно сказать, заставили…
На Сашкиных глазах заблестели слезы.
– Они… умерли?..
– Давно. Еще в девяностых.
– Прости…
– Да ты-то здесь при чем? Ты прячься давай, а то мы так до ночи лясы точить станем. Сама же говоришь: Глеб…
– Да-да, Глеб, конечно! – спохватилась девушка. – Я пошла. Я тихо буду сидеть, как мышка. И ты иди. И уговори их, пожалуйста, Пистолетичек милый!
– То глаза выцарапаю, то милый, – с улыбкой проворчал Денисов. – Не бойся, всё будет хорошо. Я скоро вернусь за тобой.
Пистолетец и в самом деле вернулся быстро, Сашка даже не успела начать волноваться. Ну – почти не успела, если не принимать во внимание, что волновалась она с самого начала. Правда, в первую очередь не за себя, а за Глеба.
Пришел Денисов не один, с ним были давешние знакомые: Лёха и Борис. Сашка поздоровалась с ними, но мутанты не ответили; подошли ближе и стали пристально разглядывать девушку.
– Эй, – шепнула Сашка Пистолетцу, – ты меня им продать решил, что ли?
– Что за глупости! – буркнул тот. – Откуда такие фантазии?
– А чего они… Будто товар выбирают.
– Мы смотрим, – сказал всё слышавший Борис, – не сбрехнул ли твой друг, што ты – это тот парень с коростами.
– Ну, я, конечно, не парень, – ответила Сашка, – и без корост, как видите, но тот самый, можете не сомневаться. Я даже стихотворение твоей Олюшки помню, – перевела она взгляд на Лёху.
– Не надо стихотворение, – погрустнел парень. – Я и так вижу, што это ты. Глаза, эвон, те же, да и голос.
– А вот одежда у ёй – храмовницкая! – нахмурился Борис.
– Так я же вам роговил… говорил, в смысле, что она у храмовников и живет! – засуетился Пистолетец. – Я же всё вам выложил, всю правду: Глеб оказался сыном Святой, Санька за него замуж вышла, где им еще жить – под елкой, вон, что ли?
– Храмовники – наши враги, – сухо припечатал Борис.
– Мне они тоже не друзья, – сказал Денисов. – Меня Святая казнить хотела. Хорошо Глеб заступился – только ссылкой отделался. Да и сам Глеб с матерью не особо ладит. Только ведь и он не виноват, что родился у нее, а не у кошки Мурки.
– Мы храмовникам не помогаем, – пуще прежнего насупился Борис.
– А никто вас и не просит помогать храмовникам. Вы ей, вон, помогите, девчонке этой. Вы не на одежду смотрите, а вглубь. Она-то вам точно не враг. А если поможете, вы ей настоящими друзьями станете, так ведь, Сань?
– Самыми-пресамыми большими друзьями! – сложила у груди ладони Сашка. – Помогите, пожалуйста. Спасите моего Глебушку! Он ведь тоже мутант, как и вы. И он добрый. Он всё сделает, чтобы Святая вам не досаждала. И я тоже всё буду делать, я ей расскажу, какие вы хорошие, она ко мне прислушивается.
– Вот и смотрите сами, – сказал Денисов. – Поможете – у вас появятся друзья в стане Святой. И друзья, скажем прямо, значительные.
– А коли не поможем? – шмыгнул носом Лёха. – Врагов наживем?
– Нет! – поспешно выпалила Сашка. – Я не собираюсь никому мстить. Помогать нам или нет – дело ваше. Я ведь помню, что вас, здоровых мужчин, и так в селе мало. А дело опасное. Как я могу обижаться, если вы откажетесь? У вас ведь жены, матери…
– На жалость-то не дави, – буркнул Борис. – И добрее, чем есть, не выказывайся. Всё одно кажный тока то робит, што ему дородно да ба́ско. Тебе – мужа спасти, Толяну – Святую задобрить. А про нас ить вы скоро забудете, хошь поможем мы вам, хошь нет.
– А вот и неправда! – раскраснелась и сердито топнула девушка. – Зачем вы по себе других судите? Да, мне в первую очередь хочется спасти мужа. Но добро я никогда не забываю. И про вас я всё это время помнила. И про Олюшку-Заюшку, про стихи ее, про то, как несправедливо и жестоко с ней обошлись каратели! Даже если вы мне не поможете, я всё равно буду просить Святую, чтобы она вас, «диких» мутантов, за грамотность больше не наказывала. Я этого во что бы то ни стало добьюсь! Ради Олюшки, ради всех остальных, кто не желает в безмозглых зверей превращаться. И сделаю я это совсем не потому, что мне это «дородно да баско», а потому что так, как сейчас, – это неправильно. Потому что нельзя так с вами поступать. Потому что вы – тоже люди. Пусть порой и бессердечные. Вот. Пошли, Пистолетец! – обернулась она к Денисову.
– Куда? – нахмурился тот.
– Глеба спасать. Этим ребятам нам помогать, видишь ли, не баско.
– Попридержи вожжу-то! – сердито бросил Борис. – Ну, девка, ты и тарахтелка! Парнем-то поспокойней была.
– Вот и я о том, – едва слышно сказал Пистолетец, но Сашка услышала и незаметно для других показала ему кулак.
– Значица так, – мотнул головой старший мутант. – Чичас Лёха сбегает к Олькиной матери, возьмет чего из одежи. Ну и на ночлег вас к ей пристроит, коль тетка Клава не взъерепенится…
– Не, она добрая, – растянул улыбку до ушей Лёха, – как и Олюшка моя была… Я ей как скажу, што она… што… как ее?..
– Саша я, – подсказала девушка.
– … што Саша про Олюшку знает и стихи ее помнит, так сразу растает.
– Ну беги тады, чаво стал? – зыркнул на парня Борис.
Лёха умчался, а Сашка пожала плечами:
– Одежду-то мне зачем? Я ведь и так не голая.
– В храмовницкой-то недолго по селу походишь, – хмыкнул мутант. – А так дерюжку накинешь, личико платком замотаешь – скажем, что гостья к тетке Клаве пришла, откель-нибудь издалёка.
– А ночевать обязательно? – спросил Денисов. – Может, наоборот, дождаться темноты – и…
– В темноте-то где мы их искать станем? И скока их тамока – не увидим. Нет, по́ свету надо. Да и мужиков ишшо убалтывать придется. Спать-то у нас рано ложатся, так что поутру и соберу всех, у кого рук-ног поболе. Скажу им тож, што вы издалёка, «дикие», как и мы. Што по пути ее мужа, вон, слободские забрали. Тока ить наши мужики за спасибо-то не пойдут…
– А что мы им можем дать? – погрустнела Сашка.
– Автомат, – сказал Денисов.
– Откель у вас автомат? – удивленно заморгал Борис.
– Он как раз не у нас сейчас, а у тех, из Слободки. Они его у нашего провожатого забрали. Потому им и Глеба удалось захватить.
– Не, ну так не годится! – замахал руками мутант. – Это ж куда мы с кольями-то супротив автомата полезем?
– А мы аккуратненько, – дернул уголком губ Пистолетец. – Мы ведь – вежливые люди. Вот вежливо и попросим не стрелять. – Тут он стал серьезным: – Первым пойду я. И автоматчика отвлеку на себя. Вашей задачей будет напасть с тыла. Но, опять же, – дело хозяйское, насильно вас никто не тянет.
– Дык затянули ужо… – буркнул Борис. – Чаво ж теперича – в кусты, што ль?..
– Провожатого тоже надо спасти, кстати, – подала голос Сашка.
– А кто он? Тоже мутант?
– Вот он-то как раз храмовник. Самый что ни на есть.
– Храмовника мы спасать не будем. Сами спасайте, коли надо. Тока если его кто колом пырнет невзначай – не обессудьте. В драке оно всяко бывает.
Олюшкина мать, пожилая женщина с горбом, Сашку с Денисовым приняла. Без особой радости, но и не возражая. Даже какой-то жиденькой похлебкой накормила. А спать отправила на сеновал.
Сашка устроилась подальше от Пистолетца и на всякий случай предупредила:
– Не вздумай ночью приползти и начать лапать!
– Что я, враг себе? – возмутился Денисов. – Мне глаза еще пригодятся. Да и всё остальное тоже.
– Вот-вот, – пробурчала девушка. – А то – ишь!..
– Че-го-о-оо?.. – отвесил челюсть Пистолетец. – Когда это я хоть намеком?..
– У тебя глаза нехорошо бегали, – сказала Сашка. – Я заметила. Как у голодного кобеля.
– Не, Сань, ты точно беременная. Другого объяснения твоей неожиданной дурости я просто не нахожу.
– Сам ты дурость! Спи давай, завтра вставать рано – Глеба идти спасать, – зевнула девушка. – И этого, Тима.
– Вот его я бы точно спасать не стал, – проворчал Денисов. – Он вообще странно себя там повел. Ведь сначала-то он к «галере» с Глебом пошел, так?
– Ага, – откликнулась сонная Сашка. – Только давай лучше за-а-автра-а-аа…
– Завтра-то завтра… Но сегодня, когда я выбирался из кустов, он выскочил с «калашом» наизготовку прямо на меня. И если бы не тот разнорукий мутант с дубиной…
Из другого угла сеновала донесся могучий, совершенно не девичий храп.
– Бедный Глеб, – вздохнул, поворачиваясь набок, Анатолий Денисов. – Может, лучше его не спасать?
