«Ворота раскрылись, и Алексашка очутился на Кукуе, в немецкой слободе <...>. Приветливый свет из окошек небольших домов падал на низенькие ограды, на подстриженные деревца, на стеклянные шары, стоявшие на столбах среди песчаных дорожек. В огородах перед домиками белели и чудно пахли цветы. Кое-где на лавках и на крылечках сидели немцы в вязаных колпаках, держали длинные трубки.

“Мать честная, вот живут чисто”, — подумал Алексашка, вертя головой сзади кареты <...>. Все было мирное здесь, приветливое: будто и не на земле, — глаза в пору протереть...»

Это и была мечта президента Медведева. Раскрываются ворота, а там немцы в колпаках, английские судьи в мантиях, гонконгские брокеры в белых рубашках с закатанными рукавами, японцы каждое утро будто из парикмахерской, скандинавы с инструкциями для котов, американцы в бокастых синих рубахах, заправленных в штаны, с картонными стаканчиками вкусного кофе. Мусор сортирован по контейнерам, цветы — по клумбам. Ни гаишников с палками, ни пацанов на «девятках» с пивом, ни пенсионеров с авоськами. Мать честная, будто и не на Земле.

Физические носители модернизации и тогда, и сейчас — иностранцы. Поэтому инновационный инноград — он же у нас одновременно иноград, иностранный город. Но брали в слободу на работу и русских. «О, ты изрядный мальчик. Возьмешь мыла и вымоешься, ибо ты грязный. И тогда я тебе дам платье». А также смартфон, айпэд и электромобиль. «Неподалеку на озерце играла музыка и задорно визжали немки».

Часть правящей верхушки России на рубеже XVII—XVIII веков остро переживала отставание страны и нехватку инноваций для модернизации. В качестве носителей этих вечных ценностей приглашали «немцев», к которым и прилагались визжащие немки. Хотя большинство из них были голландцы, отвязные тогда, как и сейчас, а потому бесстрашные, и близкородственные шведы.

Иностранцы в Москве жить среди русских не хотели, потому что боялись (даже голландцы). А русские не хотели рядом с иноверцами, потому что соблазн. В результате иностранцев поселили возле царского сельца Преображенского, за тогдашним МКАДом — Земляным городом. Так возникла новая Немецкая, или Иноземная, она же инновационная слобода Кукуй — скоро разросшаяся, как пишет историк Ключевский, «в значительный и благоустроенный городок с прямыми широкими улицами и переулками, с красивыми деревянными домиками. Разноплеменное, разноязычное и разнозванное население пользовалось достатком и жило весело, не стесняемое в своих обычаях и нравах. Это был уголок Западной Европы, приютившийся на восточной окраине Москвы».

Через инноград Кукуй пришли следующие инновации: часы механические — с гирями и заводные, зеркала стеклянные (раньше смотрелись в начищенную сковороду или в таз с водой), мушкеты, шпаги, полки иностранного строю (вместо стрельцов) и строевой шаг, риторика, аптечные склянки и весы, лечебники, портреты, вилки трехзубые, обеды за одним столом с дамами, танцы возле стола с ними же, комоды и шкафы вместо сундуков, трубы и скрипки, «комедийные действа» (они же — для противников инноваций — «бесовские игры»), трубачи и скрипачи, кареты на рессорах (вместо прежних носилок и возков), компас, словари, карты — географические и игральные.

«Теперь, — пишет Ключевский, — подражая иноземным образцам, царь и бояре в Москве начинают выезжать в нарядных немецких каретах, обитых бархатом, с хрустальными стеклами, украшенных живописью; бояре и богатые купцы начинают строить каменные палаты на место плохих деревянных хором, заводят домашнюю обстановку на иноземный лад, обивают стены “золотыми кожами” бельгийской работы, украшают комнаты картинами, часами».

Инновации перенимали, бывало, с русской широтой и с поправкой на наши широты. «Царь Алексей своему любимцу, воспитателю и потом свояку боярину Б. И. Морозову подарил свадебную карету, обтянутую золотой парчою, подбитую дорогим соболем и окованную везде вместо железа чистым серебром; даже толстые шины на колесах были серебряные».

Ключевский так описывает русский путь инновации: «Первоначально, заимствуя западноевропейский комфорт, они думали, что им не понадобится усвоять чужие знания и понятия... <…>. Но потом «стали понемногу и смутно чувствовать те духовные интересы и усилия, которыми они были созданы, и полюбили эти интересы и усилия». Любовь зла, любишь кататься, полюбишь и духовные усилия.

И главное: на берегу Яузы во второй половине XVII в. в иннограде Кукуе была открыта одна из первых в Москве мануфактур — мануфактура Альберта Паульсена. Инновационное высокотехнологичное производство с передовой организацией труда.

Проблем со слободой было две. Россия, что тогда, что сейчас, — место далекое и страшное. Поэтому ехали туда не то чтобы успешные топ-менеджеры с карьерными перспективами в головном лондонском офисе. В роли инноваторов оказывались иногда авантюристы, забредшие срубить шальных денег. Тот же Лефорт, хоть и умывался по утрам и вечерам, был не сильно грамотнее «изрядного мальчика» Алексашки Меньшикова, с которым, как и с Петром, он переписывался на инновационном русском. Вот «эсэмэска», которую Лефорт отправил Петру в 1796 году, уже 20 лет прожив в России: «Slavou Bogh sto ti prechol sdorova ou gorrod voronets. Daj Boc ifso dobro sauersit i che Moscva sdorovou buit». «Здорову быть». Петр исправно платил своему Лефорту за поставки с Запада втридорога против того, что можно было найти на свободном рынке. Зато с ним нескучно.

Историк Костомаров: «Они не заметили, что у себя в Немецкой слободе они знались с отбросами того мира, с которым теперь (во время Великого посольства) встретились лицом к лицу в Амстердаме и Лондоне, и, вторгнувшись в непривычное им порядочное общество, всюду оставляли здесь следы своих московских обычаев…» Смельчаки-иностранцы, решившиеся поселиться и зарабатывать в России, оторванные от семейного надзора и иерархии родного социума, снимали стресс загулом, а наши приняли это за западный этикет.

Вторая трудность: жизнь в иннограде не всегда спасает от столкновения с русской действительностью. С. Соловьев рассказывает такую историю. За приезд в Россию назначен был шотландскому майору Патрику Гордону «подарок 25 рублей чистыми деньгами и на 25 рублей соболями. Иностранец не знал обычая, что для получения этого подарка надобно прежде подарить дьяка». (Это вы сказали «откат».) Гордон к дьяку за подарком — тот отговаривается пустяками, Гордон бранится — все напрасно нет успеха; Гордон к боярину с жалобою, боярин велит дьяку выдать подарков, но тот не выдает». Гордон обиделся и объявил, что хочет домой, в отпуск, а на деле задумал выбраться из России. «В Иноземном приказе… испугались и выдали ему свидетельство для получения денег и соболей. Гордон заупрямился, не хотел брать подарка; толковал об отпуске; но ему внушили, что просьбою об отпуске он только может погубить себя; он католик, приехал из Польши, с которою идет война, и сейчас же хочет опять уехать — ясно, что приезжал для лазутчества; вместо отпуска познакомится, пожалуй, с Сибирью. Гордон испугался, взял подарок и остался в Москве, в Немецкой слободе...»

Петр так слился с Кукуем, что мы и забыли: иноземную-то инновационную слободу создал совсем даже и не он. Появилась она не при Петре, а при более скромных, робких и осторожных модернизаторах: зачаточная Старая еще в XVI веке, а уже Новая иноземная слобода, настоящий инноград — при Алексее Михайловиче, прозванном Тишайшим. Очень приятно-с, царь-с.

А Петр туда бегал маленький с кудрявой головой. Кататься по горке, стрелять из мушкета под руководством иноземного мастера, курить трубку и ради прочих детских забав. А потом подрос и, как умел, распространил забавы, быт, нравы и экономическую модель инновационной слободы на всю Россию.

В чем и было ее, слободы, непреходящее историческое значение. Что будущему решительному инноватору было куда бегать и на что поглазеть. В конечном счете, главной инновацией первого русского иннограда стал новый русский царь западного образца. Может, и у нас с кем-нибудь так получится. Ежели у Сколкова будет такой результат, то Кукуй Дмитрия Анатольевича, будет построен не напрасно. Потому и не строят толком.