Дени и Лоррен ехали в больницу. В тишине им обоим чудился голос Габриэля. Его признание в любви, сообщение о будущем ребенке потрясло их до глубины души. Им казалось, что сын с ними рядом, что он разговаривает с ними — вопреки злой судьбе, их непониманию и упрекам. Им понадобится время, чтобы в свете исповеди сына увидеть другими глазами прошлое. Но изменить прошлое невозможно, а вот настоящее, наполнившись новым смыслом, призывало их к себе. Их последнюю ошибку возможно было исправить, и они собирались это сделать. Из любви к сыну, из любви к будущему ребенку.

И вот они стоят перед боксом Клары, и Лоррен, пытаясь призвать мужество, берет мужа под руку. Постучались. Никакого ответа. Дени отворил дверь. Клара лежала, свернувшись комочком на кровати, повернувшись лицом к стене. Они ждали от нее какого-то знака, позволяющего им войти, но она лежала, не двигаясь.

— Добрый день, Клара, — мягко произнес Дени.

Она не ответила. Дени взглянул искоса на жену, словно спрашивая, как им поступить. Заметила ли их Клара? Делает вид, что не замечает? Находится в прострации под действием лекарств?

Дени встал так, чтобы попасть в поле зрения Клары. Она подняла на него глаза, и ее полный горькой безнадежности взгляд ожил.

Клара повернула голову к двери, увидела Лоррен и села на кровати, подобрала ноги, обняла колени, словно защищаясь, словно испугавшись, увидев возле себя мать Габриэля.

Дени мучительно подбирал слова. Что сказать? С чего начать? Какое уж тут красноречие, когда теряешься в сомнениях.

Тяжело нависшее молчание нарушила Клара.

— Мне очень жаль, — пробормотала она разбитым голосом.

Удивившись, они хотели что-то ответить, но Клара продолжала говорить, уставившись взглядом в пустоту.

— Вы оказались правы, мне не быть вместе с вашим сыном. Я тоже думала, что не заслуживаю его любви, что рано или поздно он поймет это и расстанется со мной…

— Подождите, — вмешалась Лоррен, желая остановить Клару.

— Но каждый день, проведенный с ним, был таким счастьем, — медленно продолжала Клара. — Его слова, его взгляд успокаивали меня. И я в конце концов поверила, что, кто знает, может, мы и в самом деле проживем нашу жизнь вместе. Вам не удалось разлучить нас. Нас разлучила судьба.

— Клара… — снова попыталась вставить слово мадам Сансье.

Но Клара продолжала говорить, уставившись на простыню:

— Я вам не понравилась, хотя не понимаю, по какой причине. Теперь вы и вовсе меня ненавидите. Из-за меня Габриэль уехал с этого праздника. Я была за рулем. Я плакала. Не сумела вовремя включиться. Потеряла над машиной контроль.

Дени подошел к кровати.

— Мы не думаем вас ненавидеть. Мы пришли… Мы хотим извиниться…

Удивившись, Клара подняла голову.

— Вы ушли с праздника по моей вине, — заговорила Лоррен. — Я обидела вас. Но тогда я думала в первую очередь о сыне. Нет, конечно, не только о нем. О нас всех, о своих пожеланиях относительно него. Я не верила в вашу любовь. Хоть это очень глупо, но я не считала сына достаточно взрослым, чтобы положиться на его выбор. Я всегда грешила гордыней и считала себя вправе принимать решения за моих близких. Так что, Клара… виной всему я.

— И я, — заговорил отец Габриэля. — Я позволил себе забыть, откуда вышел я сам. Я поднялся наверх и постарался избавиться от всего, что напоминало мне прошлое. Вы мне напомнили о нем. И я должен был бы поддержать вас, увидеть, как искренне вы любите Габриэля. Но я оказался слеп, постоянное стремление к успеху лишило меня способности трезво смотреть на вещи.

Дени хотел еще прибавить, что результаты расследования полностью сняли с нее вину, но Клара прервала его.

— Наши извинения не имеют теперь никакого смысла, — безнадежно произнесла она.

— Имеют, и очень большой, — сказала Лоррен и тоже подошла к кровати.

— Какой же?

— Габриэль написал нам письмо за несколько дней до аварии, но оно не было отправлено. Полиция нашла его в квартире и передала нам.

Клара вздрогнула.

— Не понимаю, зачем ему было писать, когда он мог с вами увидеться?

— Потому что в нашей семье не принято… не принято говорить о чувствах. Он хотел сообщить нам важные вещи прежде, чем мы встретимся на свадьбе. Он… Он не питал иллюзий относительно нашего отношения. Господи! Он хорошо знал своих родителей!

— И что же написал Габриэль в письме?

Клара смотрела на месье и мадам Сансье широко открытыми глазами, готовая принять самую горькую правду.

— Он написал о вашей любви и…

— Лучше дай Кларе прочитать письмо, — посоветовал Дени.

— Да, так будет лучше.

Лоррен достала копию письма из сумочки и протянула Кларе.

Клара не решалась взять протянутый листок.

— Прошу вас, — настойчиво повторил Дени.

Клара взяла, развернула и начала читать. Читая начало, она не могла удержаться от слез. Прочитав письмо до конца, она выпрямилась, слез не было и в помине. Лицо ее застыло, стало жестким. Похоже, Кларе запала какая-то мысль, завладела ею, сосредоточила на себе. Теперь она смотрела на родителей Габриэля темным недобрым взглядом.

Она вернула письмо и сухо, гневно сказала:

— Уходите!

Дени и Лоррен обменялись тревожным взглядом.

— Я… Я не понимаю вас, — начала Лоррен.

— Вы пришли не извиняться. Вы пришли за моим ребенком. Вам наплевать на то, что я чувствую и переживаю. Ваш цинизм отвратителен!

— Нет! Что вы такое говорите! — воскликнула Лоррен. — Мы пришли с самыми искренними чувствами!

— Конечно, ваш ребенок для нас надежда, — признал Дени. — Но мы говорили с вами вовсе не потому, что задумали вами манипулировать. До этого письма мы не понимали, насколько Габриэль любит вас.

— Вам не увидеть этого ребенка, — жестко заявила Клара.

Лоррен взглянула на мужа, прося у него помощи. Но увидев, как он подавлен, поняла, что сейчас он ей не в помощь. В отчаянии, не зная, что сказать и что сделать, она поспешно вышла из бокса.

— Поверьте нам, мы были совершенно искренни, — тихо и растерянно произнес Дени. — Подумайте о нашем разговоре, очень вас прошу.

Он направился к двери, но на пороге обернулся и посмотрел на Клару.

— Мы пришли еще, чтобы вам сказать, что Габриэля отключат от аппарата завтра в десять часов утра.

Гнев мгновенно утих, словно выплеснувшиеся слова избавили Клару от невыносимого напряжения, в котором она находилась. Ее поразило в самое сердце то, что она только что узнала, и мысль об этом не оставляла ее. Так, значит, Габриэль знал… Откуда же он мог узнать? Почему не сказал ей? Почему не успокоил относительно будущего, догадываясь, в какой она живет тревоге? Или он ждал решающего слова родителей? В письме он написал, что любит ее. Но оставить ее мучиться, решая судьбу ребенка, — разве значит любить? Судя по письму, он хотел от нее ребенка, но ей о своем желании и словом не обмолвился…

На улице уже смеркалось, когда Габриэль вышел из комиссариата.

Он был неприятно удивлен, увидев Дженну и Элоди. Они ждали его с озабоченными лицами, стоя возле машины. А ему так нужна была свобода действий.

Элоди подошла к нему и поцеловала. Дженна улыбнулась ему. Они сели в машину.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Дженна.

— Устал.

Она положила ему руку на плечо.

— Ничего, сейчас вернемся, и ты будешь отдыхать, — пообещала она. — Мы все перенервничали с этой историей.