Глава 4
Экран ноутбука вспыхивает, едва я поднимаю крышку. Отец не перевел его в спящий режим, даже пароля не поставил. Доступ открыт.
В доме я одна. Утром отец вынул из шкафа поношенный пиджак и отгладил рубашку. Объявлен набор в городской колл-центр, после обеда папу ждет собеседование. В прошлом он работал на стройках и в домах для престарелых. Сейчас готов взяться за любую работу: колл-центры, уборка… Словом, куда возьмут. Мама на этой неделе дежурит днем и дома появится не раньше половины шестого.
И все равно я оглядываюсь по сторонам. Естественно, никого. Поворачиваюсь к компьютеру, замечаю, что у меня дрожат руки. Замираю в раздумье. Неужели я действительно хочу узнать, что просматривал отец?
Гляжу на список недавно открытых файлов. Вон он, вверху: «Утонувшие». Значит, тогда я правильно прочитала заголовок. Глубоко вдыхаю и открываю файл.
Передо мной таблица. Столбцы и строчки. Заголовки столбцов просты: «Имя», «Дата», «Место», «Обстоятельства». Самое страшное в «Обстоятельствах». Просматриваю таблицу, пытаясь ухватить содержание.
Утонувшие отличаются по возрасту и месту трагедии. Тело двухлетнего малыша выловили из пруда на заднем дворе. Девятнадцатилетний парень спрыгнул с дамбы. Всех объединяет одно: они нашли свою смерть в воде.
Изучаю таблицу дальше, потом открываю другой файл, который отец смотрел недавно. Это карта, где более двух десятков значков-булавок. Стоит навести курсор на любой из них, и высвечивается название места. Лезу в Интернет, открываю свой почтовый ящик. Создаю сообщение, адресованное себе, прикрепляю к нему таблицу и карту. Нажимаю «Отправить». Потом я внимательно просмотрю и то и другое.
Выхожу из ящика, закрываю сайт и подвожу курсор к краю окошка поиска. Он застывает над стрелочкой, острие которой направлено вниз. Если кликнуть по ней, я увижу, по каким сайтам путешествовал мой отец и что искал. Мне становится не по себе. Даже чуть-чуть страшно. Мало ли что обнаружится? Это все равно что заглянуть в чужой дневник. Мне с детства говорили, что так делать нельзя.
Прикрываю глаза, смотрю на экран сквозь частокол ресниц… Кликаю по стрелке.
В списке – более десятка пунктов. Слева – иконки сайтов. Справа – названия черным цветом и адреса – зеленым. Быстро просматриваю список, готовая сразу же его закрыть, если увижу что-то такое. Там все такое, но не из числа «журналов для взрослых». Просто новостные сайты. Длинный список новостных сайтов. Всматриваюсь в них, и у меня перехватывает дыхание, скручивает живот. Кажется, меня вот-вот вытошнит. Это все истории утонувших, чьи имена перечислены в отцовской таблице. Сообщения СМИ о людях, чью жизнь оборвала вода.
Просматриваю их. Передвигаю курсор на «Закладки» и снова кликаю. Еще один список, покороче. Сюда отец поместил лишь происшествия с моими ровесницами.
Сообщения идут в хронологическом порядке. Самые последние – вверху. Вижу репортаж о Самми Ша, утонувшей в озере Терли, но о ней я уже читала, поэтому перехожу к другим новостям.
По сообщению местных властей, удалось найти тело 16-летней Наринды Пау, пропавшей десять дней назад. Тело девушки обнаружено нарядом полиции в субботу, в половине седьмого вечера, на дне колодца. Колодец находится в Ледингтоне, невдалеке от поля и примерно в двух милях от деревни Оклейд, где погибшая жила с родителями и двумя братьями…
В воскресенье на пляже в Майнхеде было обнаружено тело девушки-подростка из Уотчета. В настоящее время выясняется, как и при каких обстоятельствах она погибла. Личность погибшей установлена: это 16-летняя Мэдди Каур. Последний раз ее видели 17 мая дома, где она жила с…
Читаю одно сообщение за другим. Утонувшие девчонки. Мои ровесницы. Там же – фотографии, где они весело улыбаются. Сейчас их уже нет в живых. Как много лиц. Думаю, мне не скоро удастся забыть эти истории. Но почему ими так заинтересовался мой отец? Какая связь между утонувшими девчонками и папой?
В мозгу всплывают страшные слова «серийный убийца». О чем это я? Мой отец не убийца. Кто-кто, только не он… Но ведь родные всех серийных убийц думают и говорят то же самое. Иначе они бы заявили в полицию или расстались с таким родственником. Разве можно жить под одной крышей с отцом, сыном, братом или мужем, зная, что за ним тянется кровавый след?
Вспоминаю недавнюю сцену, когда папа дико сорвался на шалопая с водяным пистолетом. Таким его я еще не видела. Как будто внутри у него что-то щелкнуло, и он перестал быть собой. В те жуткие минуты им целиком управлял гнев. Отец одной рукой поднял перепуганного мальчишку и был готов держать его так целую вечность. Знаю ли я своего папу? Могу ли утверждать, что мне известны все стороны его характера?
У меня вспотели ладони. В горле пересохло, пытаюсь сглотнуть, но слюны нет. Скольжу взглядом по списку статей. Приказываю себе успокоиться и рассуждать логически. Поле в Глостершире, пляж в Майнхеде – эти места не имеют никакого отношения к моему отцу. Когда обнаружили тела, папа был дома. Утром, в восемь сорок пять – так точно. Вернулся в половине четвертого. Мог ли он в промежутке куда-то поехать, найти жертву, расправиться с ней и возвратиться к моменту окончания занятий у меня в школе? И мог ли незаметно исчезать из дома ночью? Вряд ли.
Самми утонула на глазах у друзей.
Следовательно, отец не имеет прямого отношения к этим происшествиям. Но логические выводы меня не успокаивают. Что-то ведь заставляло его искать эти материалы. Что-то, связанное с утонувшими девчонками.
Лучше бы я не лезла в ноутбук. Лучше бы вообще не заметила заголовка над проклятой таблицей.
Выхожу из Интернета и закрываю ноутбук. Половина пятого. У меня еще есть время.
Мисти бежит за мной в коридор. Ей очень хочется проникнуть наверх.
– Нет, собачка, – говорю я ей. – Оставайся внизу. Ты знаешь правила.
Она пятится назад, садится на пол в коридоре и укоризненно смотрит на меня.
Поднимаюсь по лестнице, чувствуя себя взломщицей в своем же доме. Открываю дверь родительской спальни.
В детстве я могла войти сюда когда угодно. Помню, я просто открывала дверь в темную комнату и говорила: «Не могу заснуть», «Живот болит», «Страшная жуть приснилась». Родители никогда меня не прогоняли. Их кровать была для меня спасительным островком. Она пахла стиральным порошком и маминым блеском для волос. Пахла папой и мамой. Восхитительный запах.
Подхожу к двуспальной кровати, наклоняюсь, нюхаю мамину подушку. Конечно, в шестнадцать лет так себя не ведут, но… я вдыхаю знакомый аромат. Мед и миндаль. Запах мамы.
Представляю ее голову на подушке. Рядом лежит папа. И вдруг понимаю: постель – это место интимных отношений между женами и мужьями, мужчинами и женщинами, если брать шире. Здесь мои родители занимались сексом… Они занимались сексом?
Выпрямляюсь. Мне хочется поскорее уйти отсюда. Чувствую себя грязной девчонкой. У меня не только грязные помыслы, но и тело не чище. Футболка прилипла к потной спине. Откуда во мне такая распущенность? И вообще, я пришла сюда не для исследования родительского ложа. У меня другая цель, к которой я еще и не попыталась приблизиться.
Поиски не займут много времени. Спальня небольшая, мебели не много – комод и гардероб. По обе стороны от кровати – столики, на них – куча книг. Родители всегда любили книги и передали мне любовь к чтению. У каждого столика – выдвижной ящик, а пониже – что-то вроде маленького шкафчика. Не могу заставить себя выдвинуть ящик. В мыслях продолжает крутиться слово из шести букв. Мне хочется дочиста отскрести голову изнутри, отмыть от гадкого слова.
Подхожу к гардеробу и открываю дверцу. Родительская одежда висит на металлических вешалках, словно сменная кожа. Внизу штабелями стоят обувные коробки – удобное место для тайника. Беру их поочередно и открываю крышки. Только обувь. И за коробками, у задней стенки гардероба, ничего. Возвращаю коробки на место, закрываю дверцу и берусь за ящики комода. Методично осматриваю их, двигаясь сверху вниз. Каждый ящик выдвигаю почти до упора и сразу лезу к задней стенке. Пытаюсь действовать механически, как продавщица в магазине. Не получается. Трудно сохранять равнодушие, когда знаешь, в чьих вещах роешься.
В задней части ящика, где лежат отцовские футболки, мои пальцы наталкиваются на что-то твердое. Вытаскиваю наружу. Деньги. Свернуты в трубочку и туго перетянуты цветной резинкой. Снимаю ее, пересчитываю деньги. Сто семьдесят фунтов. Деньги, сэкономленные человеком, у которого уже несколько лет нет постоянной работы. Опять сворачиваю купюры в трубочку, надеваю резинку и кладу на место.
В других ящиках не нахожу ничего заслуживающего внимания: футболки, джемпера, джинсы, леггинсы, пояса, пижамы и майки.
Итак, остается обследовать прикроватные столики.
Поскольку я ищу подсказки, связанные с отцом, начинаю с его столика. Носовые платки, монеты, коробочка с берушами и упаковка с презервативами. Меня захлестывает новая волна стыда.
Мысленно отчитываю себя за дурацкую стеснительность. Как будто я не знаю, для чего существует презерватив! Остальные ящики тоже не дают подсказок – сплошные носки и трусы, и ничего больше. Задвигаю ящики, закрываю дверцы и перехожу к маминому столику.
От писка мобильника я подпрыгиваю. В тишине спальни он звучит слишком громко. Новое сообщение, прочту потом. Выключаю телефон и убираю в карман.
Верхний ящик я выдвигаю почти на всю длину. У мамы – полный порядок. Множество коробочек: одни с крышками, другие без. Косметика, серьги и кольца, ленты и заколки. Все очень красивое. Мир в миниатюре или интерьер кукольного дома. Мне незачем что-либо вынимать. Вещи лежат в один слой. Открываю крышки коробочек. Там тоже мамины украшения. Некоторые из них мне знакомы. Например, этот кулон. Его мама надевала к блузе с широким вырезом. И серьги помню. Мне нравилась игра света на их гранях.
Я уже собираюсь задвинуть ящик, как вдруг замечаю то, чего не увидела сразу. У задней стенки из-за коробки с мелкими пуговицами что-то выглядывает. Чуть сдвигаю коробку и вытаскиваю конверт.
Обыкновенный небольшой конверт из плотной коричневой бумаги. На нем – три слова, написанные от руки, дата и инициалы: Найден при Николе. 22.1.2017. К. А. Почерк корявый. Писавший не соединял буквы, отчего те похожи на печатные.
Переворачиваю конверт. Клапан открывали, после чего заклеили лентой. Внутри не лист бумаги, а некий предмет. Дно конверта оттопыривается. Ощупываю его, держа между ладонями, оцениваю вес. Подношу к окну, но бумага слишком плотная, чтобы увидеть содержимое на просвет.
22.1.2017. Мне было почти два с половиной года, и что-то нашли при мне. Вместе со мной. Но где была я, если меня искали?
В мозгу щелкает. Если меня нашли, не означает ли это, что я приемный ребенок?
Ноги подкашиваются. Сажусь на пол. Комната тускнеет, бледнеет и отступает. Ясно видимым остается только конверт в руке. На него я и смотрю.
Найден при Николе.
Разве я могу на этом остановиться? Хуже уже не будет.
Замечаю щелочку с одного края клапана и просовываю туда кончик ногтя. Потихоньку отклеиваю пленку, так, чтобы ее можно было приклеить снова. Бумага конвертика рвется, и я оставляю затею бесследного вскрытия. Интуитивно понимаю, что конвертик все равно не вернется в ящик.
Надрываю бумагу и заглядываю внутрь. Что-то металлическое. Подставляю ладонь, другой рукой трясу конвертик; из него выпадает медальон на цепочке. Он выскользнул бы из ладони, но цепочка наматывается на пальцы, спасая украшение от падения. Теперь оно маленьким маятником раскачивается взад-вперед в луче яркого солнечного света из окна.
А дальше происходит что-то из ряда вон выходящее. Комната исчезает. Пол – тоже. Я падаю, ныряю в нечто. Холод лишает меня дыхания. Погружаюсь в него и попадаю туда, где нет ни света, ни красок. Кто-то говорит: «Вот я тебя и поймал». Можно подумать, мы с кем-то играем. Но рядом нет никого из детей. Голос звучит у меня в голове, и он мне не нравится. Я достигаю дна и вслепую шарю по нему. Рука натыкается на что-то холодное. Холодный камешек. Нет, даже холоднее камешка. Пальцы сжимаются вокруг него, и он запутывается в собственном хвосте…
По лицу текут струйки пота, падают на ладонь. Слышу звук подъезжающей машины. Вскакиваю, спешно задвигаю ящик маминого столика и оглядываюсь по сторонам: не остались ли следы вторжения? Затем быстро ретируюсь. Конвертик зажат в левой руке. Медальон болтается в правой.
У себя в комнате засовываю порванный конверт между матрасом и деревянными планками кровати. Не раздумывая, открываю замок на цепочке и надеваю медальон. Смотрюсь в зеркало. Вырез моей футболки совсем небольшой, пропихиваю под нее медальон и слегка прижимаю цепочку к плечам, чтобы и она не была заметна.
Найдено при Николе. Значит, эта вещица моя? Я вполне взрослая, чтобы носить украшения. Пусть медальон будет моей тайной.
Отец открывает входную дверь, но я не слышу обычного «привет!». Дверь закрывается, собачьи когти царапают плитки… Отец идет в кухню. Я спускаюсь к нему.
Папа сидит ко мне спиной, пиджак висит на спинке стула. Отец развязывает галстук, торопясь его снять.
– Как успехи? – спрашиваю я.
Он поворачивается, и дальнейших вопросов можно не задавать. Выражение его лица красноречивее слов. Глаза полны досады.
– Извини, папа.
– Двести пятьдесят претендентов на три места.
– Я тебя понимаю.
– Мне начинает казаться, что я уже никогда не найду работу.
Его рубашка успела измяться и взмокнуть от пота. В нескольких местах она приклеилась к телу. Отец чувствует себя проигравшим, побежденным. Слова «приемный ребенок» теряют для меня всякий смысл, даже если это и правда. Он мой отец, и я его люблю. Подхожу к папе и обнимаю за талию.
– Когда стану богатой и знаменитой, сделаю тебя своим менеджером. На разных церемониях ты будешь носить в особой шкатулке мои золотые медали.
Отец стискивает мою руку:
– Хорошая работа. И я ее получу. Правда, принцесса? Ты станешь чемпионкой и будешь брать медаль за медалью. И в олимпийскую сборную обязательно войдешь.
Я кладу голову ему на плечо и думаю о том, что отец не пропустил ни одной моей тренировки. Он часами наблюдал за тем, как я плаваю. Конечно, две последние тренировки я скомкала, но знаю: у меня есть потенциал. Я могу показать прекрасные результаты. И сделаю это для своих родителей. Прежде всего, для отца. Чем еще я смогу его поддержать, как не своими успехами?
Медальон, прижатый тканью футболки, вдавливается мне в кожу. Ощущение не слишком приятное, но мне оно нравится. Это моя тайна. Моя.
