Глава 32
Озеро совсем не такое, как на снимках. Семнадцать лет назад оно было куда многоводнее: серое пространство воды, сминаемое осенним ветром. Четырнадцать лет назад его покрывала корка льда. Сейчас оно чем-то похоже на искусственное озеро Терли. Поверхность гладкая. Ни ветерка. Слой прибрежного ила растрескался и стал похож на тротуар со щербатым асфальтом.
Оставляю рюкзак на берегу, сложенную одежду – там же и иду к воде. Жесткая корка ила обжигает ноги. С дальнего берега поднимается большая птица и лениво летит в мою сторону, загребая крыльями воздух.
И вдруг… я иду по льду, припорошенному тонким снежком. Он весело похрустывает под ногами. Солнце светит в глаза, отчего весь мир переливается волшебными красками. Он похож на сказочную страну, где живут феи. Сколько тут солнечных огоньков. Я иду одна. Бабушка и другие люди остались на берегу.
Слышится странный звук, похожий на писк и царапанье когтей. Я не только слышу его, но ощущаю зубами – они слегка чешутся. Интересно, бабуля его тоже почуяла? Что такое? Я успеваю увидеть черную дыру, но тут же проваливаюсь в нее, не в силах удержаться. От холода у меня перехватывает дыхание. Я открываю рот, и он наполняется черной водой.
Погружаюсь глубже, еще глубже. Здесь темно и очень холодно. Я падаю, пока не достигаю дна. Там вижу парня. Не такого, как я. Взрослого. Он смотрит на меня, улыбается и говорит: «Вот я тебя и нашел» – как будто это игра. Но по его голосу не скажешь, что он со мной играет. В руках у парня блестящая штучка. Он размахивает ею перед моим лицом.
«Нравится?» – спрашивает он.
Я протягиваю руку, и он наматывает цепочку мне на пальцы.
«Теперь ты моя».
Но мы не одни. К нам кто-то приближается. Чьи-то сильные руки подхватывают меня и толкают вверх, к свету…
Скрипучий крик птицы возвращает меня в реальность. Глина по-прежнему обжигает ноги. Оглядываюсь по сторонам. Солнце клонится к кронам деревьев, светит в глаза.
Здесь все и произошло. В этом месте Роб утонул, а потом нашел меня подо льдом. Керри утверждает, что Роб иногда здесь появляется. А сейчас? В воде озера Терли я совершенно не чувствовала его присутствия, даже отдаленного. Здесь у меня другие ощущения. Чувствую, как надвигается что-то ужасное.
Иду дальше, к воде, что еще осталась в центре. Чем она ближе, тем мокрее глина. Сначала она просто влажная, потом мокрая, очень мокрая, и наконец, не только мокрая, но и скользкая. Каждый мой шаг сопровождается ее вздохами и чавканьями. Она хлюпает и пузырится под ногами. В ноздри ударяет резкий запах гнили, а глина продолжает шипеть, свистеть, чавкать и булькать. Я иду по живой поверхности. Из ее недр поднимаются радужные пузырьки газа. Вокруг снуют не то жуки, не то жабки. Солнце прожаривает мне затылок, вокруг головы вьются мухи. Я отмахиваюсь от них, но они упрямо возвращаются.
Вытаскиваю ногу из глины, кажется, что она в липком сером носке. Я вся перепачкалась в глине, ноги скользят и разъезжаются. Раскидываю руки, пытаясь удержать равновесие. Только бы не упасть. Я боюсь не самого падения, а жуткой перспективы завязнуть в этой глине и испачкать лицо. От ее запаха уже тошнит. Чтобы прочистить горло, я откашливаюсь. Тяжело дышу. Пот струится по всему телу.
Заставляю себя идти дальше. Ноги проваливаются по икры. И то хорошо. Продвигаюсь к воде. Всматриваюсь, вслушиваюсь, жду. Он должен быть здесь, просто обязан! Оглядываюсь. Никаких признаков Роба. С берега доносятся пронзительные детские голоса. Скорее всего, ребятня толпится возле автофургона с мороженым. Из его динамиков изливается что-то жутко немузыкальное. Или это расстояние искажает звуки?
На поверхность воды падает большая тень. Я поднимаю голову. Небо разделилось надвое. Одна сторона остается синей и безоблачной, другую захватила черная, пухнущая туча. Откуда она взялась? Я уже не помню, когда видела на небе тучи. Эта похожа на громадный корабль космических пришельцев, вторгшийся на Землю.
В тени тучи добираюсь до жалких остатков воды, покрытой то ли белой пеной, то ли плесенью. Глина по сравнению с ней кажется гораздо безопаснее. Налетевший жаркий ветер морщит воду и гонит невысокие волны к моим ногам. Сама вода довольно прохладная. Вхожу. Ноги погружаются в невидимый ил.
Во рту пересохло. Я сглатываю. Одна мысль, что эта вода может попасть мне в рот, вызывает приступ тошноты. Такого не должно случиться. Успокаиваю себя: за эти годы озеро сильно обмелело. Ил, взбаламученный моими ногами, тут же оседает. Плавать я здесь не собираюсь. Отойду подальше, чтобы увидеть Роба. А погружаться в вонючую, вязкую бяку… Нет уж, увольте.
Достигнув места, где вода мне по пояс, я оборачиваюсь. Кажется, я достаточно удалилась от берега. В мозгу появляется картина: мама, отец и Роб. Здесь, в этом озере. Семнадцать лет назад. Они плавали, брызгались, дурачились, кричали и смеялись, пока все не пошло наперекосяк. Пока Роб не погиб. Пока мой отец… не убил его.
Но так ли все было на самом деле? Двое парней и девчонка. Двое братьев. Что же случилось?
Глубоко в душе он был хорошим мальчиком.
Мы с ним совершали поступки… поступки, за которые мне и сейчас стыдно.
В воде таится зло.
Он возвращается.
Я вдруг чувствую себя невероятно одинокой. Нельзя было ехать сюда одной, я допустила большую ошибку.
– Да. Тебе же было сказано: приведи сюда их. Нейшу и Карла.
Вода превратилась в игровую площадку для света и теней. Блики по ней так и пляшут. Но сейчас я отчетливо вижу его. Роба. Как и я, он стоит по пояс в воде. Нас разделяет метров десять.
– Роб?
Я могу общаться с ним не в воде, а как с живым человеком.
Он улыбается. Его глаза пугающе блестят. Чувствуется, он переполнен энергией.
– Ты меня нашла, – констатирует он.
– Да.
Ощущаю в нем не только энергию. Сегодня от него исходит что-то очень тревожное, отчего перехватывает дыхание.
– Иди ко мне, Ник. Подходи ближе. Ты же смелая девочка, правда? Ты ничего не боишься.
– Нет, не боюсь.
Но это ложь. Я очень боюсь. Мурашки стадами ползут у меня по спине.
Роб медленно приближается, однако голос его звучит так, словно он уже рядом. Его голос – в моей голове. Как ему это удается? Собираю всю силу воли, стараясь помнить, зачем я здесь.
– Нам надо поговорить, – заявляю я.
Он останавливается, и его неподвижность пугает еще сильнее.
– Говори.
У него тот же взгляд, что и на старом школьном снимке из газетной статьи. Голова слегка запрокинута, отчего он смотрит на меня сверху вниз. Не знаю, надолго ли меня хватит. Но я же не просто так ехала сюда. Или я законченная трусиха?
Делаю глубокий вдох:
– Я хочу, чтобы это прекратилось.
Роб наклоняет голову чуть вбок:
– Это? Будь добра, поясни. Что значит «это»?
– Убийства. Вред, который ты причиняешь людям.
– Я делал это ради тебя.
– Я о таком не просила.
– Да неужели?
– Не просила! Я не хотела, чтобы кто-нибудь пострадал.
– Хотела. Загляни в себя поглубже и убедишься: хотела.
Он прав. Мне свойственно обижаться и негодовать. Во мне живут ревность, желание удержать то, что я считаю своим. Но такие чувства испытывает каждый. Человек соткан из противоречий.
– А что скажешь о девочках, которых я даже не знала? Которые утонули этим летом?
– Я искал тебя. Пока ты не вышла навстречу, искал наугад. Методом проб и ошибок.
– Меня тошнит от твоих слов. – Я пячусь, понимая, что допустила ошибку. Сумею ли теперь отсюда выбраться.
– Тошнит, говоришь? Да?
Роб не приблизился ни на шаг, но такое ощущение, что он совсем рядом. Я вздрагиваю и пытаюсь отступить, но мои ноги увязли в донном иле.
– Отец меня не раз предостерегал, чтобы я держалась подальше от воды. Он был прав.
– Отец? Карл? – Роб произносит имя своего брата, как грязное ругательство, потом фыркает, поворачивает голову и сплевывает. – Не будь дурочкой, Никола. Не верь его словам. Он не признáет правды, даже если она ударит его по заднице.
– Почему ты так ненавидишь его?
– Ты действительно хочешь знать причину?
Моя голова разрывается от голоса Роба.
– Да!
– Он убил меня. Избавился, чтобы я не мешал ему крутить с моей девчонкой.
– С твоей девчонкой? С Нейшей?
– Умница. Догадалась. Да, с Нейшей.
– Ты ее любил?
– Любовь. А что такое любовь?
– Ты никогда меня не любил.
Мамин голос! Она здесь? Оборачиваюсь. Да, она здесь! В десяти метрах от меня, с отцом.
– Мама! Папа!
Я одновременно плачу и смеюсь, огромная гора свалилась с плеч. Я здесь не одна.
– Ник, ему неизвестно значение этого слова, – отрезает мама. – Иди к нам. Скорее иди к нам.
Мама протягивает мне руку, другой держится за руку отца, и этот жест мгновенно возвращает меня в детство. Как и любому малышу, мне хотелось познать внешний мир, и я убегала от мамы, когда мы гуляли в парке или ходили по торговому центру. Мама никогда не кричала, не требовала, чтобы я немедленно возвращалась. Она садилась на корточки и распахивала руки. Этого было достаточно, и я мчалась назад, в ее объятия, к теплу ее дыхания. Туда, где любовь и защита.
Хочу повернуться, но ил не пускает.
– Нет! – кричит Роб.
Я смотрю на него, потом на маму и снова на него. Над нами грохочет гром. Чувствую, как ил под ногами растворяется, и я погружаюсь глубже. Сдвигаюсь чуть влево, нахожу твердый участок дна, но и он тает под ногами.
– Что ты сделал с ней, Роб? Ты и ее успел коснуться своими грязными руками? – кричит ему мама.
Отец весь напряжен. Жилки на шее вздулись и стали похожи на канаты. Он готов броситься на брата.
– Я ее пальцем не трогал. За кого ты меня принимаешь?
Теперь Роб стоит между мной и родителями. Я отрезана от них. Он словно обрубил нити, связывающие меня с отцом и матерью. Никогда еще я так остро не нуждалась в родителях.
– За кого? – переспрашивает мама. – За того, кто ты есть на самом деле.
– Я забочусь о Ник, – возражает Роб.
– Тебе нет дела ни до кого.
Родители тоже перебирают ногами, стремясь удержаться. Ил превращается в трясину.
– Когда-то мне было дело до тебя, Нейша, – гнет свое Роб.
– Нет. Ты унижал меня и издевался надо мной. Пытался меня убить. Тогда я была слишком молодой, чтобы справиться с тобой. Но времена изменились, я изменилась. И я тебе не позволю калечить мою дочь.
Мамин голос звучит громко и уверенно. Сейчас она похожа на женщину-воина, готовую сражаться за то, что ей дорого.
Значит, при жизни Роб издевался и унижал ее? И даже пытался ее убить?
Потом я слышу голос Роба:
– Не бойся, Нейша. С головы Ник не упадет ни один волос. Утопление – это не зло и не убийство.
В воду ударяет огненный раздвоенный язык молнии. И сейчас же окрестности сотрясаются от грома. Кажется, мир вот-вот расколется пополам. Лица у меня за спиной бледнеют, а вода превращается в ослепительное зеркало. Я хочу закричать, но крик застывает в горле.
Дно опускается. Теперь я стою по шею в воде, ухватиться не за что, остается только плыть. Стараюсь подавить нарастающую панику. Я ведь не разучилась плавать? Значит, не утону, и все будет хорошо.
Оборачиваюсь. Родители тоже в воде. Вижу белки маминых глаз. Она напугана, пытается держать голову над водой. Отец молотит руками и выплевывает воду изо рта.
– Ник, плыви к берегу! – кричит он мне.
Нам нужно всего лишь выбраться из воды. Полоса илистого берега не так уж далеко. И воды в озере меньше, чем семнадцать лет назад. Но родители полезли в воду, не сняв джинсы и футболки. Намокшая одежда тянет их вниз.
На этот раз между вспышкой молнии и канонадой грома нет даже секундной паузы. Ветер подхватывает и несет меня по волнам, мне нечем дышать. Перед глазами извиваются огненные змеи. Я похожа на щепку, которой играет стихия.
Потом болтанка прекращается. Мелькание перед глазами тускнеет. Я – под водой. Я – одна. Куда плыть? Где верх? Тело инстинктивно находит путь к поверхности. Наверное, чувствует разницу в освещении, в притяжении. Выныриваю, глотаю воздух, торопясь наполнить легкие.
Оглядываюсь по сторонам, ища родителей.
В нескольких метрах замечаю мамин затылок. Зову ее. Она поворачивается, у нее на щеке ярко-красный след, похожий на ветку. Но под водой нет деревьев, и движение там совсем другое. Это на воздухе ветка может хлестнуть по лицу. Мамины глаза широко открыты и… как-то странно пусты. Сомневаюсь, что она меня видит… если вообще видит хоть что-то.
Она не плывет и тем не менее удаляется от меня влево. Но мы же на озере! Откуда здесь течение? Что приводит воду в движение? Ответа я не знаю, однако телом чувствую силу и напор воды. Маму уносит влево от меня, а сама я двигаюсь вправо. Ничего не понимаю.
Мама смотрит на меня. Ее рот открывается, потом закрывается, и она уходит под воду.
– Нейша!
Отец тоже ее увидел и теперь пытается к ней подплыть. Он оказался по другую сторону от мамы, отчаянно лупит по воде руками и ногами, но плывет против течения, а оно все равно относит его от мамы.
– Папа! Я сама!
Я попала в нужный поток и теперь приближаюсь к месту, где скрылась мама. И вдруг до меня доходит: это круговое течение, значит рядом водоворот. Плыву еще немного по течению, затем набираю в легкие побольше воздуха и ныряю.
Оказываюсь в мутном, взбаламученном мире, вокруг ничего не видно. Вот где бы пригодились мои очки! Чтобы удержать глаза открытыми, верчу головой по сторонам. В бассейне, плавая под водой, я всегда противилась желанию тела погрузиться на дно. Но здесь сама вода тянет меня вниз. Что-то ударяет по ребрам. Пытаюсь отпихнуть непонятную преграду. Но вместо шершавой коры – я почему-то думала, что это ветка, принесенная ветром, – моя рука натыкается на нечто мягкое и даже нежное. Это же запястье! Не выпуская его, подплываю ближе, хватаю тело под мышки, разворачиваю лицом к себе. Мама!
В ее открытых глазах пустота. Неужели захлебнулась? Но вот лицо слегка оживает. Мама вяло шевелит руками и ногами. Кажется, она поднимается по невидимой лестнице. Ее руки толкают меня вниз, колени упираются мне в живот и защемляют ноги. Если ей не помешать, она погубит нас обеих.
Мы здесь не одни. Как хорошо, что отец оказался рядом. Только бы он меня увидел и понял, что мне нужна помощь. Вдвоем мы поднимем маму на поверхность. Мутная вода мешает видеть, но очень скоро я понимаю: это не отец. Отец был в джинсах и темно-синей футболке. Тот, кого я вижу, слишком бледен.
Роб плавает вокруг нас, как до этого плавал вокруг меня в бассейне. Кружит, то поднимаясь, то опускаясь.
В бассейне у меня поначалу было ощущение, что мы танцуем. Мы двигались в общем ритме, объединенные стихией воды. Здесь движения Роба иные. Хищные. Угрожающие. Так кружит акула, почуявшая кровь.
Мы погружаемся все ниже и все дальше уходим от поверхности воды. От света и надежды.
Мамины пальцы впились мне в кожу, пытаюсь стряхнуть ее руку, но безуспешно. Тогда я высвобождаю другую руку, подпихиваю ее под мамины пальцы и раскачиваю их. Но стоит мне их разжать, мамина рука мгновенно оказывается у моего лица. Кончики пальцев упираются мне в веко, в нос и уголок рта. Я понимаю: мама совсем не хочет причинить мне вред, ею управляет страх. Но она, сама того не желая, выполняет приказы Роба.
Если полностью оторваться от нее, быть может, я сумею спасти нас обеих.
«Отпусти ее, – советует мне Роб. – И не держи в себе воздух. Перестань дышать, Ник. Воздух тебе больше не понадобится».
Нет!
«Это совсем не больно. Обещаю. Расслабься и не противься».
Мамины руки слегка разжимаются. Может, она тоже его слышит? Не хочу, чтобы она сдавалась, ведь у меня появляется шанс ей помочь.
Дергаю головой, вырываясь из ее пальцев, затем освобождаю плечо. Переворачиваю маму так, чтобы она находилась ко мне спиной. Мама слабо противится, но ее недавний бойцовский дух угас. Пропихиваю левую руку ей под мышку, правой поворачиваю и запрокидываю ей голову, надавливаю на края рта. Ее губы слегка разжимаются. Приникаю к ним своими губами и делюсь воздухом. Когда смотришь впритык, черты лица теряют резкость, но я замечаю, как расширяются ее глаза.
Не сдавайся. Не противься моей помощи. Если бы она могла читать мои мысли.
Зато их слышит Роб.
«Слишком поздно. Теперь ты моя. Вы обе мои».
Я отвожу свои губы и плотно закрываю маме рот, гребу вверх, изо всех сил двигая ногами. Намокшая мамина одежда тянет нас вниз. Но я не сдаюсь. Нас обеих кружит течение. Такое ощущение, что вода начинает спадать, как в ванне, когда вытащишь пробку. И все же, как бы я ни старалась, силы водной стихии превосходят мои.
Возможно, у меня еще есть шанс выбраться. Но тогда я должна отцепиться от мамы и плыть одна. Я выплыву, но маме самостоятельно не выбраться. Она уже не борется за жизнь.
Если я сейчас оставлю ее, то больше никогда не увижу. Во всяком случае, живой.
Если останусь в воде, мы обе утонем.
Ситуация «или-или». И никакого запасного выхода.
«Плыви наверх, Ник. Оставь меня. Так будет лучше».
Это ее голос. Я отчетливо слышу его, словно мы не под водой, а дома. Но как ей удается говорить со мной?
Мама? Это действительно ты? Я перестаю подниматься и поворачиваю ее лицом к себе.
Из ее губ вырывается цепочка пузырьков, глаза открыты, но не моргают. Видит ли она меня?
«Тебе пора. Все хорошо, дорогая. Я люблю тебя».
Мамин рот не двигается, откуда же исходит голос?
Вглядываюсь в ее лицо, ища признаки жизни. Мой запас воздуха на исходе. В бассейне я много плавала под водой и знаю это ощущение. Стремишься подольше удержаться, подавляешь желание вынырнуть, плотно сжимаешь губы и твердишь себе: «Еще один гребок, еще несколько метров». Потом твое тело переходит на автопилот, и ты перестаешь чувствовать боль в груди. Кажется, теперь можешь оставаться под водой сколько угодно. Однако тело ведет с тобой опасную игру. Если не заставить себя вынырнуть и вдохнуть, окажется слишком поздно. Жизненные процессы замрут, а ты этого даже не заметишь.
Пусть у меня осталось совсем немного воздуха, но я готова поделиться им с мамой.
Снова приникаю к ее губам, проталкиваю воздух в ее рот. Такое ощущение, что я целуюсь с манекеном. Мама не реагирует. Вспоминаю кошмарную оранжевую надувную куклу, которую когда-то пыталась спасти.
«Слишком поздно. Она моя».
Лицо Роба совсем рядом. Жуткое, отвратительное.
«И ты тоже», – добавляет он.
«Оставь ее», – снова раздается мамин голос.
Я оборачиваюсь. Мама сейчас по другую сторону от меня, напротив Роба. И в то же время она передо мной. Что происходит? Как она раздвоилась?
Мы кружимся на водяной карусели. Нас… четверо.
«Одной тебя мне мало».
«Отпусти ее, Роб. Она наша дочь».
Мы продолжаем кружиться, но для меня мир остановился.
Роб – мой отец?
«Она моя дочь?»
«Да. Но она должна жить. Отпусти ее, и пусть она проживет жизнь, которой достойна».
Сквозь мутную воду я смотрю в глаза семнадцатилетнего парня. Моего отца.
«Никола», – произносит он.
«Роб, отпусти ее. Ты ведь получил меня».
«Я уже говорил. Одной тебя мне мало».
«Но ты столько лет мечтал меня вернуть. Ты победил, Роб. Игра окончена. Но нашу дочь ты не получишь. У нее вся жизнь впереди».
Сверху в воду врезается… Я даже не знаю, как назвать что-то темное, не имеющее определенной формы. Отплыть не успеваю. Удар отбрасывает меня от мамы. Сила инерции выталкивает меня из водяной карусели вверх. Я выныриваю и, преодолевая боль в груди, дышу. Опять молния и гром, грозящие расколоть мне череп и порвать барабанные перепонки. Шлепаю руками по воде и лихорадочно оглядываюсь. Озеро уменьшилось, а илистый берег стал шире.
Поблизости выныривает отец.
– Ник, это ты? – кричит он.
На него страшно смотреть. Он измотан, глаза бешеные.
– Я ныряю за мамой!
– Пап, не надо. Ты устал. Я сама.
Но прежде чем я успеваю нырнуть, на нас снова обрушивается гром. Звуковая волна опрокидывает меня. Я кувыркаюсь, и вдруг мои ноги нащупывают твердое дно. Такое ощущение, что где-то открылось сливное отверстие. Вода шумит подо мной, торопясь уйти. Ноги подкашиваются, и я оказываюсь на мягкой подстилке из мокрой глины и ила. В нескольких метрах от меня действительно есть дыра, и в нее стекают остатки воды. Отец лежит на спине, словно рыба, выброшенная на берег. Я подползаю к нему на четвереньках, успев перемазаться в липком иле.
– Пап, ты как?
Помогаю ему сесть.
– Что за… Где Нейша?
Оба смотрим туда, где еще недавно было озеро.
Дыра поглощает последние струи воды, остаются лишь темные наслоения ила. И еще хлам, неведомо как попавший сюда: старая тележка из супермаркета, полусгнившие ботинки, оранжевый пластмассовый конус, какие ставят на время дорожных работ.
Мамы нигде не видно.
– Должно быть, она…
Мы думаем одинаково и одновременно.
Не сговариваясь, осторожно подползаем к краю дыры. Заглядываем. Слишком темно, чтобы что-то увидеть, но чувствуется, дыра очень глубокая.
– Я… туда. – Отец стаскивает с себя мокрую, грязную футболку.
– Тебе нельзя туда. – Я беру его за руку. – Ты не знаешь глубины. Папа, прошу, не рискуй. И потом…
– Что?
– Я думаю… думаю, она уже…
Я не в состоянии выговорить последнее слово. Отец понимает и так. Он застывает, его руки сжимают мокрый край наполовину снятой футболки.
– Ты ее видела? Ты была с ней?
Я киваю. Говорить не могу. Если я сейчас произнесу хоть слово, горе вырвется наружу и затопит меня.
– Но там же было совсем темно. Ты не могла видеть…
Отец срывает с себя футболку и швыряет в ил. Потом встает и расстегивает пуговицы на джинсах.
– Пап, она говорила со мной.
Я давлюсь слезами, но отец понимает мои слова. Он снова замирает:
– Ты говорила с ней? Под водой?
Отец не называет меня сумасшедшей и не требует, чтобы я перестала нести чушь. Он медленно садится рядом и берет меня за руки:
– Что она сказала?
– Потребовала от него отпустить меня. Сказала, что любит меня.
О том, что я дочь Роба, я молчу.
Отец ссутуливается.
– Роб… забрал ее. Все-таки забрал.
– Я из последних сил пыталась ее спасти… Я очень старалась… Прости.
Дальнейшие слова кажутся глупыми и неуместными. Я больше не могу сдерживать слезы. Мы плачем вдвоем, крепко прижавшись друг к другу. Гроза уходит, гром уже далеко. Крупная дождевая капля ударяет меня по макушке. Потом еще несколько: по затылку, плечам, шее, рукам. Капли застревают в илистом покрывале. Дождь набирает силу, и мои рыдания тонут в его шуме.
