ГЛАВА 13
Услышанное от Дюваля насчет Ранниона меня тревожит весь остаток дня. Если Раннион был вправду невиновен, почему же настоятельница подослала к нему убийцу? Знала ли она, что он стал соратником герцогини? А может, ей, наоборот, было известно нечто такое, о чем Дюваль и не подозревает?
Но если Раннион все-таки был на стороне герцогини, откуда же взялась на нем метка? Почему Мортейн не пожелал снять пятно с души этого человека?
Я с ужасом подозреваю, что ответ кроется в моих собственных действиях. Неужто, лишив Ранниона жизни, я заодно лишила его и возможности заработать прощение?
Эта мысль пугает, и я что есть сил гоню ее. Мортейн благ. Мортейн свят. Мортейн всеведущ. Будь намерения Ранниона и вправду чисты, уж верно, наш Бог увидел бы это и даровал ему пощаду.
Я еще размышляю над этой проблемой, когда Дюваль направляет коня на каменный мост. Городок, в который мы въезжаем, невелик и полон народа. Однако Дюваль, кажется, очень хорошо знает, куда ехать. Мы следуем узкими мощеными улицами и наконец останавливаемся у гостиницы.
Мы спешиваемся, и конюх подбегает забрать лошадей. Дюваль дает ему какие-то наставления, после чего предлагает мне опереться на его руку. Я повинуюсь, но про себя возмущенно гадаю, какой недоумок первым вообразил, будто женщина не может ходить без подобной опоры.
Когда мы оказываемся внутри, навстречу бросается владелец гостиницы. Дюваль объясняет, что нам требуется для ночлега. Хозяин велит прислуге отнести наши пожитки наверх, а нас ведет в общую комнату, где уже накрывают стол для ужина.
Помещение для гостей весьма просторное, даже больше нашей монастырской трапезной. Правда, потолок низковат, балки над головой темны от копоти, и от этого общая комната кажется тесной. В очаге горит огонь, пахнет дымом, молодым вином и жарящимся мясом.
Мы усаживаемся за столик в углу, как можно дальше от других едоков. Я торопливо прохожу вперед, чтобы занять место, с которого наилучшим образом видна входная дверь. Моя предусмотрительность забавляет Дюваля: я вижу, как дергается уголок его рта.
Служанка ставит перед нами плоскую бутыль вина и две чашки, после чего удаляется. Я, однако, не даю своему спутнику даже поднести кружку ко рту, озадачивая его все тем же вопросом:
— Ну хорошо, Раннион был человеком герцогини. Но если так, что же он все-таки делал в таверне?
Я уверена — столь чудовищной ошибки монастырь допустить не мог. Дело в чем-то ином, и я полна решимости выяснить, в чем именно!
Дюваль все-таки делает долгий глоток и не спеша отвечает:
— Он собирался мне сообщить, намерена ли Англия прислать войско, чтобы помочь нам биться с французами.
Вот так же я себя чувствовала, когда Аннит ловко заезжала мне пяткой в живот. Очень хочется уличить Дюваля во лжи, но взгляд его ясен и правдив. Я не могу уловить ни одного из многих признаков криводушия, которые меня научили определять. А кроме того, его ответ вполне осмыслен и убедителен. Герцогиня была как-никак помолвлена с английским кронпринцем, прежде чем он исчез из той башни.
— Коли так, — говорю я, — поверить не могу, что аббатиса знала, кому он в действительности помогает!
Дюваль пожимает плечами:
— Я тоже предпочитаю думать, что она просто не знала. В ином случае картина вырисовывается самая удручающая.
Я резко возражаю:
— Твои подозрения беспочвенны!
Хватаю кружку и одним глотком ополовиниваю ее, как будто вино может смыть мерзкое послевкусие недоверия.
Дюваль наклоняется поближе.
— Итак, — говорит он, — я продемонстрировал добрую волю и ответил тебе. Теперь твоя очередь. Расскажи все-таки об этих метках Мортейна и о том, как их следует замечать.
— Прости, — отвечаю я. — Рассказать не могу — обет воспрещает.
Он откидывается на стуле, и его глаза вновь становятся похожими на зимнее морозное небо.
— Скверно это, милочка. Ибо, пока я доподлинно не выясню, каким именно образом вы принимаете решения, я вынужден относиться к монастырю — и, соответственно, к тебе — с большим подозрением!
Я не отвожу глаз.
— Похоже, — говорю я, — мы оба заложники своего долга.
Тут вновь появляется служанка. Она кладет перед нами хлеб, совсем свежий, с хрустящей корочкой, подает жареного каплуна, две миски тушеных овощей, печеную репу, лук и добрый ломоть сыра. Изголодавшись в долгой поездке, мы набрасываемся на еду.
Утолив первый голод, я все-таки подступаю к Дювалю с очередным вопросом:
— Ну а Мартел? Скажешь, тоже был твоим человеком?
— Что я слышу? — отвечает он насмешливо. — Неужто от меня хотят еще что-то получить, предварительно не поделившись даже крупицей?
Это и впрямь несправедливо. Я отвечаю тихо и как бы неохотно, но на самом деле это военная хитрость:
— С удовольствием поделюсь с тобой всем, что знаю. Я лишь тайны своего ордена разглашать не могу.
Он отводит глаза, на скулах вновь появляются желваки.
— Ну ладно, — произносит Дюваль после долгой паузы. — Я расскажу тебе про Мартела. Но лишь для того, чтобы ты поняла, почему необходимо сперва как следует разузнать, что к чему, а удар наносить уже потом. Нет, Мартел не оказывал нам услуг. Однако есть основания полагать, что я бы смог добиться от него содействия и выяснил бы, кто при нашем дворе является главным пособником французской регентши!
Я утыкаюсь в винную кружку, пряча овладевшую мной тревогу.
— Неужели совесть заедает? — спрашивает Дюваль.
Я нахально лгу:
— Нет пока.
Тут через порог ложится чья-то тень, и я сразу забываю и Дюваля, и наш с ним спор. В комнату входит настоящий великан, во всяком случае, подобных ему я до сих пор не видела. Он даже рослого Дюваля превосходит на добрых полголовы. Незнакомец весь в пыли и явно устал с дороги. Он здорово смахивает на огра, удравшего из страшной сказки. Лицо все изрыто оспой, нос был сломан самое меньшее дважды и совершенно потерял форму. Волосы коротко острижены, глаза прищурены так, что кажется, уже и не могут открыться шире.
Он обводит комнату тяжелым взглядом, его глаза находят Дюваля и окончательно превращаются в щелочки. Широким шагом он идет к нам. Я подбираюсь пружиной, рука ползет к кинжалу на поясе. Дюваль замечает мое движение, его глаза округляются от неожиданности, потом он оглядывается…
…Мгновенно вскакивает и во всю прыть несется навстречу незнакомцу. Они сшибаются, точно древесные стволы в бурю. Я не сразу осознаю, что удары, которыми они обмениваются, вовсе не имеют целью вышибить дух и вогнать по уши в землю. Они лупят друг дружку по плечам и спине в порядке дружеского приветствия.
Я медленно выдыхаю и убираю с рукояти ладонь.
К тому времени, когда они кончают выбивать пыль из плащей и камзолов, я замечаю в дверях стайку подмастерьев и конюшат. Все они показывают пальцами на незнакомца. Дюваль кивает в их сторону. Великан добродушно закатывает глаза, после чего поворачивается и здоровается с ребятней. Они так и торчат там, возбужденно переговариваясь, пока хозяин гостиницы не прогоняет их прочь.
Дюваль уже ведет новоприбывшего за наш стол. Вблизи тот выглядит ничуть не симпатичней, чем издали. Теперь я вижу, что глаза у него бледно-голубые. В сочетании с изборожденной оспинами кожей они делают верзилу здорово похожим на волка. Пожалуй, это один из самых уродливых людей, которые мне попадались.
— Исмэй, — знакомит нас Дюваль, — это Бенабик из Вароха, также известный под именем Варохского Чудища. Чудище, это Исмэй, девица Рьенн!
Мое изумление не знает границ. Слухи о Варохском Чудище доходили даже к нам в монастырь. Все знают о том, насколько бесстрашен и свиреп он в сражениях: нисколько не дорожит собственной жизнью, отчего его даже называют безумцем.
— Добрый вечер, мой господин, — вежливо говорю я.
Чудище берет мою руку и очень нежно приподнимает ее, отвешивая рыцарский поклон. Его благородные манеры очень мало соответствуют внешности.
— Для меня честь познакомиться с вами, прелестная госпожа, — говорит он.
Голос у него, как и следовало ожидать, очень низкий, раскатистый. Словно отдаленный гром прогремел.
Я смущенно отвечаю:
— Я не благородного происхождения. Незачем называть меня госпожой.
— Всякая девушка, которую встречает Чудище, для него прелестная госпожа, — поясняет Дюваль.
Чудище выпрямляется и отпускает мою руку.
— Не всякая, а лишь та, что не удирает от меня прочь, объятая ужасом, — произносит он с улыбкой.
Великан шутит и веселится, но выглядит это так, словно он ощеривается перед нападением. Как же мне нравится, что он, вместо того чтобы извиняться за свою наружность, предлагает ее тебе, точно вызов! Я тотчас проникаюсь теплым чувством к этому человеку.
Количество французов, убитых им в прошлой кампании, лишь возвышает его в моих глазах. Более того — мне отлично известно, что в дни Безумной войны именно его беспримерное мужество зажгло сердца тысяч крестьян. Вооружившись кто чем — вилами, топорами, серпами, заточенными лопатами, — они пошли в ополчение и в итоге выдворили французов из нашей страны. Если бы не вдохновенные деяния Чудища и не доблесть крестьян, быть бы нам сейчас под захватчиками.
— Садись, дружище! — Дюваль приглашает рыцаря за стол и подсаживается к нему. — А я и не ждал, что ты так скоро вернешься, да еще и разыщешь меня здесь.
Их глаза встречаются, и один спрашивает без слов, другой так же отвечает.
— Мы просто подоспели ко времени, — вслух произносит Бенабик и велит хозяину принести еще кружку.
Тот с явной радостью обслуживает живую легенду, явившуюся под его кров.
— «Мы»? Что, и де Лорнэй здесь? — спрашивает Дюваль.
— Ну конечно! Мы, знаешь ли, бросили монетку, и ему выпало устраивать лошадей.
— Это и есть де Лорнэй? — спрашиваю я, заметив мужчину, как раз входящего в комнату.
Он тоже очень высокого роста, правда, примерно с Дюваля — куда ему против богатырской стати Варохского Чудища! — и тоже одет в потертую, запыленную кожу. Но на том всякое сходство между ними и кончается. В противоположность Бенабику, это едва ли не прекраснейший из мужчин. Он подобен архангелу, спустившемуся с небес. Красавец движется к нашему столу, сопровождаемый целой свитой служанок, готовых бегом исполнять малейшую его просьбу. Мне становится противно, и я опускаю взгляд в кружку с вином.
Дюваль поднимается ему навстречу, а я замечаю, что Чудище пристально следит за выражением моего лица.
— Неужели тебе не по сердцу красота де Лорнэя, прелестная госпожа? — спрашивает он.
Я морщу нос:
— Я не охотница до красивых мужчин, господин мой.
Он одаряет меня оскалом жуткого хищника и поднимает кружку.
— Так и знал, что мы столкуемся! — говорит он и выпивает вино.
Я тепло улыбаюсь в ответ и делаю то же самое.
Когда Дюваль представляет меня де Лорнэю, тот не делает попытки поцеловать мою руку и не называет госпожой. Он, кажется, вообще едва замечает меня. Чудище опять склоняется к моему уху:
— Прошу тебя, не обращай внимания на повадки рыцаря Аморны.
Я поспешно вскидываю глаза: как-то де Лорнэй примет подобную колкость? Сдается мне, назвать посвященного рыцаря «рыцарем Аморны», то есть простым юбочником, — значит нанести ему тягчайшее оскорбление! Однако де Лорнэй лишь бросает на Чудище слегка раздраженный взгляд и усаживается за стол. Нам живо приносят еще вина и бокалы, после чего хозяин прогоняет млеющих девушек на кухню и оставляет нас ужинать.
Де Лорнэй тянется к кувшину и спрашивает:
— Ну так что? Отыскал тебя Раннион?
Дюваль осуждающе косится в мою сторону и отвечает:
— Нет, к сожалению. Его постигла беда. Он скончался прежде, чем мы успели переговорить.
Рука де Лорнэя замирает над кружкой.
— Это что, правда?
Дюваль мрачно кивает. Я не отрываю глаз от тарелки, очень стараясь ни в коей мере не выглядеть той самой «бедой», и напоминаю себе, что на самом деле не совершила ничего плохого. Я лишь позволила святому Мортейну направлять свою руку.
— Что же с ним стряслось? — спрашивает де Лорнэй.
Дюваль лишь отмахивается:
— Лучше вы расскажите, как оказались здесь. Я-то думал, вас надолго задержат в Бресте дела.
Де Лорнэй и Чудище переглядываются.
— Барона мы там не застали, он выехал в Геранд, на державный созыв, — отвечает Бенабик. — Собственно, и мы едем туда же.
— Что?.. — спрашивает Дюваль.
Я впервые вижу его настолько растерянным.
Чудище хмурит брови:
— Разве ты не хочешь, чтобы и мы там были? Мы решили, что тебе не повредит наша поддержка.
— Да нет. Я просто не знал, что будет державный созыв. Герцогиня вроде не собиралась созывать всех баронов, пока не выработает решение, которое с ними можно было бы обсудить. Ты правда уверен?
— Вполне. Весть о созыве достигла Бреста как раз к тому времени, когда мы сошли с корабля. На пергаменте была печать Тайного совета.
Дюваль делает большой глоток вина, ни дать ни взять нуждаясь в подкреплении сил.
— Это может означать только одно, — говорит он. — Кто-то из советников презрел пожелания государыни и сам объявил созыв.
Если это так, то последствия могут быть очень и очень серьезными. За столом воцаряется тишина.
— Быть может, она просто передумала? — невольно спрашиваю я.
Дюваль смотрит на меня так, словно успел начисто забыть о моем присутствии.
— Нет, — отвечает он тихо.
Де Лорнэй принимается разглядывать меня, точно какую-то диковину.
— Ну и выбрал же ты времечко роман закрутить, — говорит он Дювалю.
Тот отвечает:
— Девица Рьенн доводится мне не возлюбленной, а кузиной. Попрошу вас обходиться с ней соответственно!
В его голосе звучит явственное предупреждение, и я против воли испытываю теплую благодарность.
Темные брови де Лорнэя изумленно лезут на лоб:
— Кузина?
— Кузина, — почти рычит Дюваль. — И я везу ее ко двору!
— Зачем? — слегка присвистнув, осведомляется де Лорнэй. — Сплетни и кривотолки плодить?
Белые зубы Дюваля сверкают в улыбке.
— А хотя бы и за этим, — говорит он. — Впрочем, ваши новости все в корне меняют. Идем-ка на боковую, чтобы завтра выехать на рассвете!
Он поднимается и сверху вниз глядит на меня.
Оказывается, ужин кончен, мне пора уходить. На случай, если я чего-то не поняла, он подает мне руку.
Я прищуриваю глаза. Он что думает — что я не раскусила его план? Я, значит, буду тихо сидеть у себя в комнате, пока он тут с приятелями вершит судьбы королевств и предателей изобличает? Не пойдет! То есть пускай его думает, будто я безропотно повинуюсь!
— Конечно, мой господин, — говорю я с кроткой улыбкой.
Поднимаюсь и желаю всем доброй ночи. Дюваль ведет меня в мою комнату, и я следую за ним, точно послушная дурочка, с соответствующим выражением на лице. В дверях он вежливо желает мне спокойной ночи и откланивается. Затворив дверь, я припадаю к ней ухом и некоторое время прислушиваюсь. Убедившись, что он и вправду ушел, я сквозь щелку выглядываю в коридор. Там никого нет.
Незаметно, как тень, я выскальзываю наружу и торопливо отыскиваю черный ход, которым пользуются служанки.
