ГЛАВА 32
Я плетусь в свою комнату, и голова идет кругом. Больше всего хочется побыть в одиночестве.
Похоже, все мои дороги в конце концов ведут к д'Альбрэ. Бросаюсь ли я на него в ярости, бегу ли в ужасе прочь — дорожная петля в любом случае заворачивает все туда же.
И с чего я решила, будто сумею спастись? Надо было мне понять это еще в телеге золотаря, на которой я ехала с едва живым Чудищем. Спасения не было уже тогда, только отсрочка. А я, в особенности добравшись сюда, по глупости отворила щелку надежде. Знала же, что это была лишь насмешка богов!
Как я могла за считаные дни позабыть уроки, впитанные в течение всей жизни?
Ведь ясно как божий день: мне предначертано встретить свой конец в лапах д'Альбрэ. Осталось только выяснить, суждено ли ему самому пасть от моей руки.
Вот, значит, и все, что мне в жизни осталось: без промаха нанести удар и убедиться, что враг умрет прежде меня.
А что, если… Что случится, если я сейчас встану и просто уйду? Уж верно, Дюваль не даст в обиду Исмэй…
Мои невеселые размышления прерывает стук в дверь. Испугавшись, не проведала ли Исмэй о моем разговоре с аббатисой, я поспешно открываю.
И наталкиваюсь на недобрый взгляд Чудища. Он стоит у порога, держа на весу руку, чтобы постучать еще раз.
Не в силах выдавить ни слова — я вообще позабыла, как это делается, — стою и смотрю на него, приоткрыв рот. Серо-зеленые разводы успели пропасть с его лица, волосы опрятно подстрижены. Он еще опирается на трость, но, похоже, добрался сюда без посторонней подмоги.
Он опускает руку.
— Так ты и впрямь у себя. А я думал — прячешься от меня.
Всю прошлую неделю я именно этим и занималась, но вслух фыркаю:
— С чего бы мне прятаться от тебя?
Его брови грозно сползают на глаза, а взгляд только не поджигает мне волосы.
— Я каждый вечер Янника за тобой присылал, чтобы мы встретились и поговорили! Почему ты его избегала?
Ага, так вот почему в тот раз за мной следовала маленькая «горгулья»… Я пожимаю плечами:
— Думала, ты не поверил, что я вправду отличу людей д'Альбрэ, и отправил его убедиться. Помнится, на совете ты не очень-то одобрил эту идею.
Он с видимым усилием размыкает стиснутые зубы:
— Я возражал, потому что это слишком опасно.
— Правда? Так ты рассердился вовсе не из-за того, что я оказалась дочерью д'Альбрэ?
Не знаю уж, что за помешательство заставляет меня сыпать соль на раны, но остановиться не могу.
— Мне казалось, ты исповедовала себя дочерью Мортейна?
— Как тогда же недвусмысленно указала аббатиса, речь идет о чистой формальности.
Он качает огромной головой:
— Не доверяю я этой бабе. Во всяком случае, не полностью. И тебе не следовало бы.
Чудище совершенно прав, но дружелюбия это мне не прибавляет.
Тем временем выражение его лица немного смягчается, в глазах гаснет гневный огонь.
— Сибелла, — произносит он, — нам нужно поговорить.
То, что я вижу сейчас на его лице, просто лишает меня способности дышать. Мне и во сне не снилось, что однажды он будет так на меня смотреть. Ох, проклятье, не могу я себе позволить ни его понимания, ни сочувствия… Особенно теперь, ибо тогда прикажет долго жить вся моя с трудом обретенная решимость.
— О чем? — спрашиваю я. — Я дочь человека, убившего твою сестру. И, что хуже, я тебе все время об этом лгала.
— Прекрати! — рычит он. — Все гораздо сложней.
То, что он именно так смотрит на вещи, бесконечно радует меня, но ростки этой радости приходится вырывать с корнем.
— В ту ночь я должна была остаться в замке и убить д'Альбрэ, а ты мне помешал. Ты отправил коту под хвост все мои планы и заставил уехать из города, не исполнив задания. Теперь я вынуждена вернуться туда и завершить начатое. — Я едва выталкиваю наружу эти слова, горло сдавливает судорога, мне приходится ненадолго умолкнуть, чтобы взять себя в руки. — Насколько проще все было бы, ведь тогда я не знала…
И я вновь замолкаю, не в силах решить, что хочу сказать.
Его глаза вновь свирепо вспыхивают, он делает шаг внутрь комнаты:
— Это что еще за новости? То есть как — возвращаешься? Кто велел?
— Обитель, — отвечаю я. — Я ведь, как и ты, поклялась служить своему Богу, и Он пожелал, чтобы я вернулась туда.
Произнося это, я тем не менее понимаю, что моего возвращения в Нант желает прежде всего матушка настоятельница. Мнение Мортейна мне доподлинно неизвестно. Не удивлюсь, если у Него на меня совершенно иные виды, только никто этим не интересовался. А может, наоборот, это мне наказание за то, что отвернулась от Него и от учения, хранимого в монастыре.
Тут наш с Чудищем спор прерывает появление пажа. Он смотрит на рыцаря, на меня, снова на рыцаря… Мальчик не понимает, что тут происходит и как себя вести.
— У тебя послание для кого-то из нас? — подсказываю я.
Он прокашливается:
— Да, госпожа. Вас и господина Вароха зовут на собрание совета в покои герцогини. Мне велено проводить.
— Что ж, идем, — говорю я, радуясь неожиданному вмешательству.
Я предпочла бы, чтобы этого разговора и вовсе не было, какое там его продолжать.
Переступаю порог, заставляя Чудище податься назад. Паж уходит по коридору, я следую за ним, слушая, как постукивает за спиной трость Чудища.
В чертог, где заседает совет, мы прибываем самыми последними. Аббатиса неодобрительно щурится, не знаю уж, просто при виде меня или оттого, что мы с Чудищем являемся вместе.
Дюваль жестом приглашает нас занять места, а сам продолжает:
— …Близко к сердцу приняли совет госпожи Сибеллы и решили поторопиться с заключением брака между Анной и императором Священной Римской империи. Бракосочетание через поверенного совершится сегодня ближе к вечеру. Мы надеемся, что оно даст герцогине некоторую защиту, тем более нужную, что нам сообщают: д'Альбрэ со своим воинством готовится покинуть Нант и двинуться на Ренн. Быть может, граф уже на марше, ведь это известие было получено несколько часов назад.
Чего-то в таком духе я и ожидала. И тем не менее по позвоночнику пробегает судорога страха. Он выследит меня и выковыряет из любой щелки. Так уже было однажды, когда я, восьми лет от роду, пыталась спрятать одного из нечистокровных щенков, принесенных его любимой охотничьей сукой, за которой не уследили псари.
Вот только выслеживать меня не придется, потому что я сама найду его! И — кто знает — вдруг именно у себя под носом он и не догадается искать.
После Дюваля берет слово капитан Дюнуа.
— Благодаря госпоже Сибелле, — говорит он, — мы, кажется, обезвредили всех подсылов, так что некому будет помочь д'Альбрэ изнутри.
Я молча спрашиваю себя, как он может быть настолько уверен? Мы выловили семнадцать лазутчиков, но что, если это не все? Вдруг я кого-нибудь пропустила?
— А что слышно об испанских войсках? — спрашивает герцогиня. Она выглядит осунувшейся и усталой. — Сумеют ли они опередить д'Альбрэ?
— Они прибыли нынче утром, ваша светлость, — отвечает капитан Дюнуа. — Мой ближайший помощник сейчас их размещает.
Это, конечно, добрая новость, вот только тысяча прибывших из Испании воинов — сущая мелочь по сравнению с войском д'Альбрэ.
— А свободные отряды?
— С ними связались, — отвечает канцлер. — Они будут здесь в течение двух недель.
Слишком поздно.
Герцогиня вновь поворачивается к капитану Дюнуа:
— Что слышно о погоде на море, прекратились ли шторма? Когда ждать высадки британских войск?
Шесть тысяч англичан дают нам самую большую надежду на то, что д'Альбрэ не осадит город.
Дюнуа и Дюваль угрюмо переглядываются.
— Мы только что получили известие, ваша светлость, — мягко отвечает капитан. — Французы захватили Морле.
Советники дружно ахают.
— Но как же англичане?
— Им придется пробиваться к нам с боем…
— …Или погибнуть прямо на месте, — мрачно довершает капитан Дюнуа.
В комнате становится тихо. Удар, постигший нас, воистину тяжек. На шею независимой Бретани как будто накинули петлю.
Дюваль, кажется, с трудом сдерживается, чтобы не выругаться. Он принимается расхаживать из угла в угол.
Чудище, последние несколько минут клокотавший, точно покрытый крышкой котел, наконец подает голос:
— Я завтра же со всей спешностью отправлюсь в Морле и возьму с собой угольщиков.
И он по очереди обводит взглядом всех присутствующих, словно ожидая возражений.
Канцлер Монтобан хмурит брови.
— Вы хотите победить тысячное войско французов с какой-то горсткой углежогов? — спрашивает он.
Я поневоле задаюсь вопросом, знает ли он вообще, на что способен Чудище?
— Нет, — отвечает рыцарь. — Мы их лишь отвлечем, чтобы англичане могли высадиться.
В голосе Дюваля впервые за несколько дней звучит надежда. Он задумчиво произносит:
— А ведь это возможно…
— Кроме того, — продолжает Чудище, — по дороге я всех жителей подниму на битву против захватчиков, явившихся забрать нашу землю. Глядишь, кто-нибудь и присоединится к нам в Морле.
— А я все равно говорю, что угольщикам верить нельзя, — повторяет канцлер Монтобан. — Это слишком непредсказуемый и мятежный народец. Они, чего доброго, сбегут, аккурат когда в них будет нужда!
Глаза Чудища сверкают ледяной синевой.
— Они дали мне слово, канцлер. И я склонен им верить.
— Они не слишком изощрены в искусстве войны, — замечает Шалон. — У нас нет времени обучать их правильному строю и всему, что положено.
Чудище наклоняется в кресле.
— Тем-то и хороши угольщики — они бьются не как все. Делают то, чего от них никто не ждет. Их стихия — скрытность, хитрость, внезапность. Обман и засада — вот их сильные стороны.
— Но в этом нет чести, — возражает Шалон.
— А много ли чести в поражении? — замечает Дюваль. — Я вот против воли гадаю, не приурочил ли д'Альбрэ свое выступление к выступлению французов? Может, он знал, что англичане, спешащие нам на помощь, столкнутся с препятствиями, и вовсе не случайно решил нанести свой удар именно теперь?
В наступившей тишине подает голос аббатиса:
— Скоро мы это выясним. Госпожа Сибелла возвращается в окружение д'Альбрэ, и мы вновь будем заблаговременно узнавать о его планах.
Герцогиня растерянно оглядывается на меня. Лицо Исмэй становится белей снега.
— Но там для нее слишком опасно! — говорит государыня. — Он наверняка знает или, по крайней мере, догадывается, кто устроил Чудищу побег!
— О безопасности, ваша светлость, вопрос не стоит, — отвечает настоятельница. — Мы думаем лишь о том, как послужить вам, а через вас — святому Мортейну.
— Мы не оставляем без внимания вашу верную и преданную службу, матушка, — говорит Дюваль, и я улавливаю в его голосе некую нотку, свидетельствующую: он ей тоже не слишком доверяет.
Молчание затягивается. Потом слово вновь берет герцогиня:
— Боюсь, господа мои, нам следует согласиться с Чудищем и казначеем. Выбор у нас небогатый. Думается, мы должны предоставить угольщикам возможность показать себя.
Итак, не я одна завтра отправлюсь на верную смерть. В безнадежное предприятие ввязывается и Чудище.
