ГЛАВА 13

Мой отец с приближенными возвращается во дворец как раз ко времени полуденной трапезы. Вымыться они не удосужились, и в зале густо разит лошадиным потом, несвежим телом и засохшей кровью. Однако не от этого у меня начисто пропадает аппетит. Я вижу д'Альбрэ, пребывающего в необычайно приподнятом настроении. А мне отлично известно: это бывает, только если он задумал что-нибудь по-настоящему гнусное.

Когда я усаживаюсь за стол, Юлиан бросает мне взгляд, в котором ясно читается предупреждение: «Будь осторожна!»

Что ж, после того как он застукал меня в подземелье под башней, все мои блистательные планы обратились в дым. Теперь я совершенно не представляю, каким образом устроить Чудищу побег, как спасти его от мучительной казни. Должно быть, они там на каждой ступеньке стража поставили. Да и Юлиан теперь знает, кто во всем виноват.

По-прежнему я не надеюсь пережить попытку побега, но это меня волнует меньше всего. Я поглаживаю кольцо на правой руке. Оно вырезано из черного обсидиана, и в нем запрятана доза яда. Доза, предназначенная для меня.

Д'Альбрэ обладает жутковатой способностью точно подгадывать момент. Вот и теперь я чувствую на себе его взгляд. В глазах графа пляшут бесовские огоньки. Он спрашивает:

— Что ты натворила, пока я был в отъезде?

Мне требуется вся выдержка, чтобы не посмотреть на Юлиана. Не рассказал же он, в самом деле, д'Альбрэ о моей вылазке в подземелье?

Нет, конечно не рассказал. Иначе бородища д'Альбрэ не топорщилась бы в пародии на благосклонность. Я быстренько решаю изобразить смирение — по крайней мере, пока не выясню, в чем дело.

— Я развлекалась в обществе придворных дам, государь. И еще мы выходили в город посмотреть, что там забавного.

Он отхлебывает вина, продолжая разглядывать меня. Молчание длится; граф медлит, несомненно добиваясь, чтобы мои нервы как следует натянулись.

— Кроме того, мне нужно было поясок починить, — говорю я на тот случай, если он вознамерился сличить мой рассказ с доносом Жаметты.

— Вот как? — спрашивает он, поднимая кубок. — Понравился тебе город? Хорош ли был прием, соответствовал ли твоему высокому положению?

По его лицу ничего невозможно понять. Поди угадай, расставляет он мне западню или всего лишь проявляет обычное любопытство.

— Горожане не особенно разговорчивы, — подумав, отвечаю я. — И ювелирное искусство не пребывает на той высоте, к которой мы привыкли.

Он кивает, словно примерно такого ответа и ожидал:

— А что ты скажешь о настроениях в городе? Когда мои воины едут по улицам, тамошний люд глядит исподлобья, но я ничего особенного в этом не нахожу: городские жители редко любят армию. Прием, оказанный ими тебе, гораздо больше говорит о том, на чьей они стороне.

Я поневоле думаю о кузнеце, так неохотно согласившемся обслужить нас. О разносчике пирожков, собравшемся задать стрекача. О лавочниках с их подозрительными взглядами. И пожимаю плечами:

— Мне они показались вполне любезными.

Жаметта удивленно поворачивается в мою сторону. Я же замечаю у нее новую побрякушку. Лоб фрейлины украшает розовая жемчужина на тонкой золотой цепочке.

— Но ведь кузнец до последнего не желал брать ваш заказ? — спрашивает она.

Я прикидываю про себя, что вырвать ей сначала, — слишком длинный язык или эти чересчур наблюдательные глаза. Она ведь стояла достаточно далеко и никак не могла слышать, о чем мы с мастером говорили.

— Боюсь, ты заблуждаешься, — говорю я ей. — Он просто не был уверен, что сумеет выполнить работу в отведенный срок.

— А-а, вот оно что, — несколько смущенно отвечает она.

Я поворачиваюсь к отцу, желая удостовериться, что кузнецу не будет из-за меня беды:

— Он был вполне учтив… для деревенщины, конечно. А уж его хозяйка прямо не знала, чем еще мне услужить.

— Скверно, — произносит д'Альбрэ.

Маршал Рье смотрит на него с удивлением:

— Чем же это скверно, государь?

Мой отец ухмыляется. Более ужасающее выражение на человеческом лице трудно себе представить.

— А тем, что я уже размечтался, как накажу город за непочтительность.

У меня пробегает по спине холодок. Я принимаюсь лихорадочно соображать, как отвлечь мысли графа от несчастного кузнеца.

Помощь является с совершенно неожиданной стороны.

Пьер, явно перебравший вина, высоко поднимает кубок:

— Давайте вместо этого примерно накажем герцогиню! Вперед, на Ренн!

Рядом с ним сидит, всеми забытая, вдовствующая баронесса Вьенн. За эти несколько дней она постарела на добрый десяток лет. Что так состарило ее, смерть мужа или знаки внимания со стороны Пьера, узнать мне неоткуда.

Юлиан недоверчиво косится на брата.

— Дело за малым, — говорит он. — Они там очень хорошо запаслись и легко выдержат любую осаду. А мы будем стоять в поле и выглядеть по-дурацки.

— Это при нашей-то мощи? — пьяно возражает Пьер.

Юлиан подчеркнутым жестом отсылает пажа, норовящего наполнить Пьеру кубок.

— Наша мощь, — говорит он, — будет пропадать вотще, пока мы не проникнем в крепость.

Во взгляде д'Альбрэ появляется коварство. Граф вертит в руке ножку кубка.

— Давайте предположим, что есть кому помочь нам изнутри, — произносит он, и у меня падает сердце.

Неужели герцогиня еще не всех изменников выгнала из своего совета? Насколько мне известно, там ни одного не осталось. Все предатели собрались здесь, за столом у графа.

— Есть кому? — озадаченно переспрашивает Рье.

Д'Альбрэ вновь тянет с ответом. Неторопливо допивает кубок, потом ждет, чтобы лакей вновь наполнил его, и наконец продолжает:

— Я выслал туда людей с наказом затесаться в ряды наемников капитана Дюнуа, нанятых для усиления войск герцогини. Им велено добиваться, чтобы их ставили в наименее защищенные части города. У ворот, на мостах, при сточных канавах. Словом, повсюду, где в город так или иначе можно проникнуть.

Когда они там устроятся, — откровенничает д'Альбрэ, — в броне герцогини появятся щелки, которыми мы со временем и воспользуемся. Придет срок, и эти лазутчики откроют перед нами ворота. После этого мы легко расправимся с ее охраной и поставим на стены уже своих людей. Убежище герцогини скоро станет ее тюрьмой!

И он улыбается. Белые зубы кажутся ослепительными в густой черноте бороды.

Ясно как божий день: безудержное честолюбие д'Альбрэ способна обуздать только смерть. Я представляю себе, как его воинство надвигается на Ренн и наводняет его улицы, и желудок скручивается в тугой узел. Случись это, будет столько смертей…

Пьер торжественно поднимает бокал:

— Не пора ли отправить ей наше послание, государь?

Д'Альбрэ замирает, и на какой-то миг я даже опасаюсь, как бы он не запустил в Пьера кубком. Но вместо этого он улыбается:

— Завтра, молокосос. Мы отправим его завтра.

И я понимаю, что время, отпущенное раненому рыцарю, истекло.