Книга: Сто Тысяч Королевств
Назад: 14 ХОДЯЧИЙ ТРУП
Дальше: 16 САР-ЭННА-НЕМ

15
НЕНАВИСТЬ

Я смотрю вниз — подо мной проплывает моя земля. Словно я лечу. Лечу над высокими горными хребтами, над изломанными, затянутыми туманом долинами. Редко-редко попадаются расчищенные поля. Еще реже — города и деревни. Дарр такой зеленый. Я столько стран перевидала по дороге в Небо — ведь мне пришлось проехать через весь Дальний Север и Сенм, и ни один край не мог сравниться с моим ненаглядным зеленым Дарром. Теперь я знаю почему.
* * *
Я снова уснула. А когда проснулась, Сиэй еще не вернулся, а вокруг стояла ночь. Я не ожидала, что Энефадэ ответят быстро. Возможно, я их рассердила: ну как же, ничтожная смертная нагло отказалась смирно плестись навстречу назначенной смерти! Я бы на их месте точно заставила бы меня помучиться ожиданием.
В дверь постучали. Пришлось открыть. В коридоре стоял — навытяжку — мальчик-слуга с очень худым лицом. Он — до боли официальным голосом — сообщил:
— Леди Йейнэ. У меня к вам послание.
Я заспанно потерла глаза и рассеянно кивнула — продолжай, мол. И он сказал:
— Ваш дед повелевает немедленно предстать перед ним.
Остатки сна слетели с меня в тот же миг.
* * *
Аудиенц-зал встретил меня гулкой пустотой. Только я и Декарта, никого более. Я опустилась на колени, как и в тот первый вечер, и, по обычаю, положила на пол кинжал. Как ни странно, мне даже не хотелось пустить его в ход. Да, я ненавидела деда. Но мне нужно больше, чем кровопускание, чтобы утолить жажду мести.
— Ну что ж, — прозвучал с высоты трона его голос.
Он говорил тише, чем в тот раз, — хотя, возможно, мне только почудилось.
— Как тебе понравилось во дворце? Понравилось быть Арамери? Ты уже неделю здесь… внучка.
Всего-то неделю?
— Нет, дедушка, — сказала я. — Не понравилось.
Он фыркнул:
— Зато ты лучше понимаешь нас, правда? Что ты о нас думаешь сейчас?
Вот этого вопроса я не ожидала. Я посмотрела вверх и подивилась, что ему от меня надо.
— Я думаю, — медленно, подбирая слова, выговорила я, — то же, что и перед приездом. Я думаю, что Арамери есть зло. Но теперь я думаю, что вы не только полны скверны, но еще и безумны — почти все.
Он улыбнулся, обнажив беззубые десны:
— Когда-то Киннет сказала мне то же самое. Правда, она и себя считала полной скверны и сумасшедшей.
Мне очень хотелось горячо воскликнуть, что я не верю, но пришлось сдержаться.
— Возможно, именно поэтому она и покинула дворец. Возможно, если я здесь задержусь, я стану такой же скверной и безумной, как и все вы.
— Возможно.
Он произнес это с какой-то странной нежностью. Это меня поразило. Но он смотрел на меня все так же бесстрастно. Во всяком случае, у меня не получалось понять, что он на самом деле чувствует. Слишком много морщин на лице.
Мгновения падали, и между нами росло молчание. Оно слюденисто застыло. Остекленело. И со звоном лопнуло.
— Расскажи мне, за что ты убил мою мать, — сказала я.
Улыбка исчезла с его лица.
— Я не Энефадэ, внучка. Ты не можешь приказать мне отвечать на вопросы.
Меня обдало жаром. Потом холодом. Я медленно поднялась на ноги.
— Ты любил ее. Если бы ты ненавидел ее или боялся, я бы поняла. Но ты — ее — любил.
Он кивнул:
— Я любил ее.
— Умирая, она плакала. Нам пришлось смочить веки водой, чтобы разлепить их…
— Замолчи.
В пустом зале заскакало эхо его голоса. Мерзким, глухим звуком — как тупой кинжал, который прошелся по и без того растравленному сердцу.
— И ты ведь до сих пор любишь ее, ты, старый злобный мерзкий негодяй.
Я шагнула вперед. Кинжал остался на полу. Ненадежное оружие — во всяком случае, здесь и сейчас. Я медленно пошла к высокому не-трону, на котором восседал дед. Тот подобрался — то ли испугался, то ли рассердился.
— Ты любишь и оплакиваешь ее, ты сам во всем виноват, и ты хочешь ее вернуть. Разве нет? Но если Итемпас слушает нас, если Ему есть хоть какое-то дело до порядка и праведности и до прочих штук, о которых так много говорят жрецы, тогда я молюсь, чтобы ты любил ее и дальше. Потому что тогда боль потери станет такой же острой, как и моя. И ты будешь биться в этой агонии до самой смерти, и я молю Итемпаса, чтобы ты прожил и промучился достаточно долго!
Я наклонилась и положила ладони на подлокотники его царственного кресла. С такого расстояния можно было различить цвет глаз — бледно-бледно-голубые. Выцветшие до полного бесцветия. Передо мной сидел хрупкий человечек — наверное, в молодости он был выше и крепче, но сейчас… стоит мне дунуть, и я переломаю эти тонкие старческие кости.
Но я его и пальцем не тронула. Декарта не заслуживал чего-то такого простого и понятного, как физическая боль. И быстрой смерти тоже не заслуживал.
— Как же ты меня ненавидишь, — прошептал он.
А потом, к моему ужасу и изумлению, улыбнулся. Правда, улыбка выглядела как предсмертный оскал.
— Возможно, ты все же что-то от нее унаследовала…
Я выпрямилась и велела себе — не вздумай отступить.
— Ну что ж, — вдруг сказал Декарта таким тоном, словно мы тут вели светскую беседу о погоде. — Время перейти к делу, внучка. Через семь дней, ночью четырнадцатого дня, в Небе будет устроен бал. Бал в твою честь — отпразднуем твое провозглашение наследницей. На празднике будут присутствовать самые именитые граждане. Ты хотела бы кого-то видеть? Мы можем выслать приглашение.
А я услышала совсем, совсем другие слова. Через семь дней цвет Ста Тысяч Королевств соберется здесь, чтобы посмотреть, как ты умрешь. Интуиция прямо-таки орала мне в оба уха: Йейнэ, он говорит о церемонии передачи власти!
Между нами тихо и застенчиво висел заданный им вопрос.
— Нет, — ответила я. — Не хочу.
Декарта вежливо склонил голову:
— В таком случае, внучка, ты можешь идти.
Я долго смотрела на него. Возможно, мне более не представится случая поговорить с ним вот так, лицом к лицу и наедине. Он не сказал, за что убил мою мать, но ведь есть и другие секреты — которые он будет совсем не против открыть мне. Может быть, он даже знает, как мне спастись.
Но пока длилось это молчание, мне не пришло в голову ни единого вопроса. И как добраться до ответов на них — тоже не пришло. Поэтому я просто подняла с пола кинжал и вышла из зала и изо всех сил попыталась не чувствовать стыда, когда стража захлопнула дверь за моей спиной.
* * *
Оказалось, что мне предстоит бурная ночь. И все еще только начиналось.
* * *
Я вошла к себе и обнаружила, что у меня гости.
Курруэ уселась в мое кресло. Причем сидела прямо, напряженно, сцепив пальцы. И твердо и мрачно смотрела перед собой. Сиэй примостился на краешке кушетки в гостиной, задрав колени к подбородку и глядя в пол. Чжаккарн с бесстрастным, как всегда, видом несла безмолвную стражу у окна. Нахадот — его присутствие за спиной я ощутила за мгновение до того, как он рукой пробил мне грудную клетку.
— Скажи, — прошептал он мне на ушко, — почему я не должен тебя убивать?
Я широко раскрытыми глазами смотрела на ладонь, торчавшую из груди. Крови не было — да и раны, насколько я могла почувствовать, тоже. Осторожно пощупав пальцы Нахадота, я убедилась, что рука бестелесна, как тень. Мои пальцы прошли сквозь призрачную плоть, не встретив сопротивления, и разогнали мутное свечение там, где белел его кулак. Не больно, но словно окунула ладонь в ледяную реку. И между грудями склубился глубокий, болезненный холод.
Он мог выдернуть руку — и вместе с ней мое сердце. Он мог не вынимать руку, а сделать ее материальной. Я бы тут же умерла.
— Нахадот, — предостерегающе проговорила Курруэ.
Сиэй подпрыгнул и подбежал ко мне — в глазах плескался страх.
— Пожалуйста, не убивай ее. Пожалуйста-пожалуйста!
— Она Арамери, плоть от плоти, — прошипел он над ухом.
Дыхание его леденило шею, и она пошла гусиной кожей.
— Такая же, как все они. Они все считают себя высшими существами. Мы сделали ее тем, кто она есть, Сиэй, и что? Она осмеливается отдавать нам приказы! Да у нее нет никакого права вынашивать душу моей сестры!
Торчащие из меня пальцы сжались, как когти, и я вдруг поняла, что он хочет разодрать в клочья вовсе не меня.
Твое тело привыкло к двум душам, сказала Чжаккарн. А если останется только одна, оно может не выдержать.
Осознав это, я — совершенно неожиданно для себя — расхохоталась.
— Ну так давай, сделай это. Убей меня!
Смеяться было трудновато — возможно, из-за того, что из легких торчала чужая рука.
— Я вот это вот пускать в себя не желала! Давай, попробуй! Выдери из меня чужую душу!
— Йейнэ! — Сиэй вцепился в меня. — Но ты же умрешь!
— А какая разница! Вы все равно хотите меня убить! Декарта, кстати, того же мнения — у него вообще все уже распланировано. Моя смерть назначена через неделю! А я — я просто хочу выбрать более достойную кончину. Разве это плохо? А?!
— Сейчас увидим, — прошипел Нахадот.
Курруэ резко наклонилась вперед:
— Подожди, что она…
Нахадот выдернул руку. Видимо, это ему далось непросто — ладонь выдиралась как из застывающей глины. Я прочувствовала движение в полном объеме — меня пронзила такая боль, что я заорала на пределе легких. Инстинктивно подалась вперед — пытаясь таким глупым образом избавиться от муки, — но это лишь повредило. Думать сил не осталось — мысли поглотила агония страдающего тела. Ощущение было такое, словно меня рвут на части. Собственно, именно это и происходило.
А потом… потом случилось вот что.
* * *
Надо мной простиралось небо из кошмарных снов. Ночь это? День? Непонятно. Но над землей стояли одновременно и солнце и луна — правда, разобрать, что есть что, не получалось. Луна выглядела неестественно огромной и желтой, как застарелая опухоль. А солнце плавало в искажающем его правильную окружность мареве. В небе висело единственное облако — черное, не серое, как набухающая дождем туча, а именно черное, как перемещающаяся в небесах дырка. А потом я поняла — а ведь это и вправду дырка, потому что из нее что-то падает…
Маленькие такие фигурки — они вцепились друг в друга. Видимо, дрались. Одна — белая и сияющая, другая — черная и исходящая дымным ореолом. Они рухнули, вверх рвануло пламя и грохнуло, словно гром загремел. Земля содрогнулась, к небу взлетели пыль и каменные осколки, человек бы такого удара не пережил, но я знала, что они не…
И я побежала к ним. А вокруг меня — везде — лежали тела, не мертвые, я это точно знала, как во сне все знают, но умирающие. Под босыми ногами хрустела желтая высохшая трава. Энефа мертва. Все умирает. Листья облетают, будто густой снег идет. А впереди, среди деревьев: «Ты этого хочешь? Да?» В голосе звенит нечеловеческая ярость, эхо разлетается между стволов. А следом звучит вопль такой боли, такой муки, я такого никогда не слышала…
Я побежала через лес и остановилась у самого края воронки и увидела…
О богиня, я увидела…
* * *
— Йейнэ! — Меня легонько похлопали по щеке. — Йе-е-ейнэ!
Оказалось, глаза у меня открыты. Я сморгнула — слез не было. Я стояла на коленях. На полу. Сиэй — на четвереньках передо мной. Он испуганно таращился. Курруэ и Чжаккарн тоже внимательно смотрели, причем Курруэ выглядела расстроенной, а Чжаккарн — нет. Она, как обычно, выглядела статуей солдата на часах.
Мыслей в голове не осталось.
Нахадот стоял, подняв руку — ту самую, что сунул мне в грудь. И смотрел на меня сверху вниз, и я поняла, что он каким-то непостижимым образом знает, что за видение только что посетило меня.
— Не понимаю. — Курруэ поднялась из-за письменного стола.
И сжала пальцы на спинке кресла.
— Прошло двадцать лет. Душа должна достаточно укрепиться, чтобы пережить извлечение.
— Никто еще не подсаживал душу бога в тело смертного, — ответила Чжаккарн. — И мы знали, что рискуем.
— Рискуем? Вот этим? — Ее палец обвиняюще уперся в меня. — А вы уверены, что это вообще та же самая душа? На нее же столько смертной грязи налипло!
— Замолчи! — гаркнул Сиэй.
Он подскочил, резко развернулся и злобно уставился на нее. У него даже голос стал глубже и ниже — словно он мгновенно подрос и из ребенка превратился в юношу.
— Да как ты смеешь? Сколько раз говорить тебе — смертные такие же создания Энефы, как и мы!
— Кто? — рявкнула в ответ Курруэ. — Эти объедки с нашего стола? Трусливые, слабосильные, глупые создания, не способные и пяти минут остаться без присмотра! А вы с Нахой еще и требуете, чтобы мы им доверяли!
Сиэй закатил глаза:
— Начина-а-а-а-ется… Ты лучше вот что скажи, Курруэ. Если ты такая вся из себя умная богиня, то почему ни один твой супер-пупер-умно-божественный план по нашему освобождению не сработал?!
Курруэ сердито отвернулась.
Меня их перепалка особо не интересовала. Мы с Нахадотом все так же смотрели друг на друга.
— Йейнэ? — Мягкая лапка Сиэя потрогала меня за щеку и осторожно развернула мою голову.
Теперь я смотрела ему в лицо. Голос у него снова стал по-детски писклявым:
— Ты как?
— А что это было? — поинтересовалась я в ответ.
— Мы… не очень поняли.
Я вздохнула и отстранилась от него. Надо подняться на ноги. Меня будто выпотрошили, а потом набили ватой. Я оскользнулась и опять оказалась на коленях. Выругалась.
— Йейнэ…
— Если ты намерен скормить мне очередную порцию лжи, прошу тебя, не трудись.
На скулах Сиэя заиграли желваки.
— А я не вру, Йейнэ. Мы и вправду не знаем, что происходит. Но… как-то так вышло… в общем, душа Энефы еще не исцелилась в полной мере. Хотя мы надеялись, что к этому времени она… Одним словом, она снова стала единым целым. — И тут он многозначительно поглядел на Курруэ. — Но она по-прежнему очень хрупка — и ее невозможно извлечь из тела, не повредив.
Не повредив душу — не тело. Он это имел в виду. Какая трогательная забота. О душе. Жаль, у меня не оставалось сил, чтобы рассмеяться.
— И теперь непонятно, насколько она повреждена — после того, как долгое время пребывала в таком состоянии, — мрачно пробормотала Курруэ.
Она принялась мерить шагами крошечную комнату.
— Если конечностью не пользоваться, она отомрет, — тихо проговорила Чжаккарн. — У нее есть собственная душа, а необходимости во второй — нет и не было.
А я бы вам так сразу и сказала, подумала я. Но мне не дали возможности для протеста. Обидно.
Но что, во имя Вихря, со мной теперь будет? Энефадэ прекратят попытки извлечь душу из моего тела? Отлично, мне как-то больше не хотелось испытывать такую же боль. Но это значит, что они последуют прежнему плану. Потому что по-другому заполучить душу у них не вышло.
Значит, поэтому меня преследовали странные сны и видения? Потому что душа богини стала гнить и разлагаться?
Демоны. Тьма. Как игла компаса в поисках севера, я развернулась к Нахадоту. Тот отвел взгляд.
— Что ты там такое говорила? — вдруг требовательно гаркнула Курруэ. — Про Декарту?
Про Декарту?.. До него ли мне сейчас?! Но я сделала над собой усилие и вернулась в эту комнату, в я-здесь-сейчас, и выпихнула из разума видение жуткого неба и страшную картину — сияющие руки вцепляются в чью-то плоть и хищно рвут ее.
— Декарта намерен устроить бал в мою честь, — выговорила я. — Через неделю. Чтобы отпраздновать мое назначение наследницей.
И покачала головой:
— Кто знает? Возможно, это просто бал…
Энефадэ переглянулись.
— Так скоро, — нахмурившись, пробормотал Сиэй. — Я и не думал, что он решится на это так быстро…
Курруэ покивала собственным мыслям:
— Хитрый старый мерзавец. Скорее всего, он собирается провести ритуал на рассвете следующего дня.
— Это что же, получается, он узнал, что мы тут затеваем? — спросила Чжаккарн.
— Нет, — сказала Курруэ. — В таком случае она была бы давно мертва, а душа попала бы в руки к Итемпасу.
Меня передернуло от одной мысли об этом. А потом я наконец-то сумела подняться на ноги. К Нахадоту я больше не поворачивалась.
— Ну что, может, хватит уже злиться и рычать на меня? — светским тоном осведомилась я, отряхивая и разглаживая юбку. — Потому как в свете грядущих событий у вас, господа хорошие, дел ой-ой-ой как прибавится.
Назад: 14 ХОДЯЧИЙ ТРУП
Дальше: 16 САР-ЭННА-НЕМ