Назад: Принц

Гвардеец

– Леджер, просыпайся!

– У меня выходной, – буркнул я, натягивая на голову одеяло.

– Сегодня выходные отменяются. Вставай давай, сейчас все объясню.

Я вздохнул. Обычно служба была мне в радость. Строгий распорядок, дисциплина, чувство, что день прожит не зря, – я любил все это. Но нынче все по-другому.

Вчерашняя вечеринка по случаю Хеллоуина была моей последней надеждой. Когда мы с Америкой танцевали единственный танец и она объясняла, почему Максон держится с ней как чужой, я успел напомнить ей, кем мы были друг для друга… и почувствовал это вновь. Невидимые ниточки, связывавшие нас, никуда не делись. Быть может, Отбор ослабил притяжение, но оно по-прежнему существовало.

– Пообещай, что подождешь меня, – умолял ее я.

Она ничего не ответила, но я не терял надежды.

До тех пор, пока к ней не подошел он, источая обаяние, богатство и власть. И все. Я проиграл.

Не знаю, что нашептывал ей Максон во время танца, но, похоже, его слова развеяли все ее тревоги. Она льнула к нему, глядя в его глаза, как когда-то смотрела в мои. И так танец за танцем.

Так что, видимо, я слегка перебрал с выпивкой, пока следил за ними. И ваза в вестибюле разбилась, очевидно, потому, что я запустил ею в стену. И наверное, я глушил рвущиеся из груди рыдания, закусив подушку, чтобы меня не услышал Эйвери.

Эйвери решил, что Максон вчера вечером сделал ей предложение, и теперь нам всем предстояло присутствовать при официальном объявлении помолвки.

И как я это переживу? Как буду стоять там и охранять их? Он преподнесет ей кольцо, которое я никогда не мог бы себе позволить, и жизнь, которую я никогда не мог бы ей обеспечить… и я буду ненавидеть его за это до последнего вздоха.

Я уселся в постели, не глядя на Эйвери.

– Что случилось? – выдавил я, чувствуя, как с каждым слогом в голову точно вколачивают гвоздь.

– Плохо дело. Совсем худо.

Я наморщил лоб и покосился на сослуживца. Тот, сидя на койке, застегивал рубаху. Наши глаза встретились, и я прочитал в его взгляде тревогу.

– Да говори уже толком! Что случилось-то?

Если весь этот переполох из-за того, что не смогли раздобыть скатертей нужного оттенка, или еще из-за чего-нибудь в этом роде, я возвращаюсь обратно в постель.

Эйвери вздохнул:

– Знаешь Вудворка? Приветливый такой малый, вечно еще улыбается?

– Ну да. Мы с ним иногда вместе ходили в караул. Он славный парень.

Вудворк из Семерок, и мы с ним практически мгновенно сдружились на почве наших больших семейств и смерти отцов. Он был настоящий трудяга, и если кто-то и заслуживал нашей новой касты, то это он.

– А что? Что-то с ним?

Эйвери явно до сих пор еще не отошел.

– Ночью его застукали с одной из девушек из Элиты.

Я остолбенел:

– Что?! Как?

– Это все камеры. Репортеры снимали во дворце скрытыми камерами, и один из них услышал какой-то шум из чулана. Он открыл его и обнаружил там Вудворка с леди Марли.

– Да это же… – я едва не ляпнул «лучшая подруга Америки», но вовремя прикусил язык, – безумие.

– И не говори. – Эйвери подобрал с пола носки и продолжил одеваться. – А ведь с виду неглупый парень. Наверное, просто слишком много выпил.

Может, так оно и было, но я сильно сомневался, что это послужило причиной. Вудворк действительно не дурак. Благополучие семьи заботило его ничуть не меньше, чем меня – благополучие моей. Единственной причиной, по которой он мог пойти на такой риск, была та же, что толкала на риск и меня: по всей видимости, он без памяти любил Марли.

Я потер виски, пытаясь унять головную боль. Не время расклеиваться, когда происходят подобные вещи. И тут меня точно током ударило, когда я понял, чем это может грозить.

– Их… их теперь казнят? – спросил я вполголоса, как будто, произнесенные слишком громко, эти слова могли напомнить всем, что́ во дворце делали с изменниками.

Эйвери покачал головой, и сердце у меня забилось вновь.

– Их будут бить батогами. А остальных девушек из Элиты и их родных заставят смотреть. На площади перед дворцом уже установили эшафот, и мы все должны быть в полной готовности. Так что давай одевайся. – Он поднялся и двинулся к двери. – И выпей кофе для начала, – бросил он через плечо. – У тебя такой вид, словно это тебя будут прилюдно сечь.

Третий и четвертый этажи располагались достаточно высоко, чтобы оттуда открывался вид поверх массивных стен, защищавших дворец от внешнего мира. Я торопливо подошел к широкому окну на четвертом этаже. Внизу уже установили сиденья для королевской семьи и Элиты, а также эшафот для Марли с Вудворком. Похоже, та же самая мысль пришла в голову большинству гвардейцев и дворцовой челяди, и я кивнул двум ребятам из гвардии, которые тоже стояли у окна, и хмурому лакею в безупречно отутюженной ливрее. В ту самую минуту, когда ворота дворца распахнулись и оттуда высыпали девушки и их родные, встреченные громовыми овациями собравшейся толпы, к нам подбежали две служанки. Узнав Люси и Мэри, я потеснился, освобождая им место рядом.

– Энн тоже придет? – спросил я.

– Нет, – отозвалась Мэри. – Она сказала, нечего глазеть на что попало, когда еще столько дел не сделано.

Я кивнул. Это было очень в ее духе.

С тех пор как мне поручили по ночам стоять на часах перед комнатой Америки, я постоянно сталкивался с ее горничными. Я всегда старался не выходить за рамки профессионального общения, но с ними позволял себе пренебрегать некоторыми формальностями. Мне хотелось получше узнать людей, которые заботились о моей девочке. Казалось, я был перед ними в неоплатном долгу за все то, что они делали для нее.

Люси заламывала пальцы. Несмотря на то что во дворце пробыл всего ничего, я успел заметить, что в состоянии стресса ее беспокойство всегда проявлялось десятком навязчивых движений. В тренировочном лагере меня научили обращать внимание на нервозность в поведении людей, которые входят во дворец, и пристально наблюдать за ними. Разумеется, Люси не представляет никакой угрозы, и, видя девушку в таком смятении, я захотел защитить ее.

– Уверена, что выдержишь это? – прошептал я ей. – Зрелище будет не из приятных.

– Знаю. Но леди Марли очень мне нравится, – так же тихо ответила девушка. – Мне кажется, я должна при этом присутствовать.

– Она больше не леди, – заметил я; наверняка теперь ее место будет среди низших из низших.

Люси на мгновение задумалась.

– Та, что рискнула жизнью ради любимого, определенно заслуживает, чтобы ее называли леди.

– Великолепно сказано, – усмехнулся я.

Она оставила пальцы в покое, и на лице у нее промелькнула слабая улыбка.

Приветственные возгласы толпы сменились улюлюканьем при виде Марли и Вудворка. По усыпанной гравием дорожке они проковыляли к площадке, расчищенной перед воротами дворца. Охранники довольно грубо подталкивали их, и, судя по походке, Вудворка уже крепко избили.

Слов отсюда было не разобрать, но, похоже, толпе объявили об их преступлениях. Я не сводил глаз с Америки и ее родных. Мэй сидела, обхватив себя руками, как будто боялась рассыпаться. Мистер Сингер казался встревоженным, но держался хладнокровно. Мер выглядела озадаченной. Я пожалел, что не могу обнять ее и сказать, что все будет хорошо, не загремев на эшафот вслед за Вудворком.

Я вспомнил, как у меня на глазах за украденное яблоко пороли Джемми. Если бы я мог занять его место, то без колебаний сделал бы это. И в то же время я помнил, какое безграничное облегчение охватило меня при мысли о том, что мне самому повезло не попасться в те несколько раз, когда что-то воровал. Должно быть, нечто подобное чувствовала сейчас Америка: отчаяние, что Марли приходится проходить через это, и облегчение, что на ее месте не оказались мы с ней.

Когда на несчастных влюбленных обрушились первые удары, Мэри и Люси одновременно вздрогнули, хотя мы не слышали ничего, кроме рева толпы. Каждый новый удар следовал за предыдущим через промежуток, который давал беднягам ощутить боль, но не позволял привыкнуть к ней. И прежде чем сердце успевало зайтись от новой боли. Причинять страдание – настоящее искусство, и во дворце, похоже, достигли в нем непревзойденного мастерства.

Люси закрыла лицо руками и тихо заплакала, Мэри обняла ее, утешая.

Я готов был присоединиться к ней, когда мое внимание привлекли промелькнувшие рыжие волосы.

Что она творит? Она что, полезла драться с гвардейцем?

Меня разрывало между желанием броситься туда и заставить Америку сесть на место и желанием схватить ее за руку и утащить прочь. Мне хотелось поддержать ее и умолять остановиться. Сейчас было не место и не время привлекать к себе внимание.

На моих глазах Америка перескочила через ограждение. Подол ее платья развевался на ветру. Она приземлилась и развернулась, и тут до меня дошло, что Мер пытается вовсе не сбежать от разворачивающегося перед ней зрелища, а пробиться к лестнице, ведущей на эшафот, где была Марли.

Меня переполнили страх и гордость.

– О господи! – ахнула Мэри.

– Миледи, сядьте, пожалуйста! – взмолилась Люси, приникнув к оконному стеклу.

Америка мчалась вперед. С ноги у нее слетела туфля, но она упрямо отказывалась остановиться.

– Сядьте, леди Америка! – заорал один из стоявших рядом с нами гвардейцев.

Но она была уже у самой лестницы, ведущей на помост, и кровь в висках у меня пульсировала так яростно, что, казалось, голова вот-вот лопнет.

– Там же камеры! – закричал я через стекло.

Гвардеец наконец-то настиг ее и повалил наземь. Она забилась, по-прежнему отказываясь признавать поражение. Я взглянул на монаршее семейство; глаза всех троих были прикованы к рыжеволосой девушке, извивающейся на земле.

– Отправляйтесь в ее покои, – велел я Мэри и Люси. – Вы ей сейчас понадобитесь.

Девушки поспешили удалиться.

– Вы двое, – обратился я к гвардейцам. – Давайте вниз, посмотрите, не нужна ли там помощь. Никогда не знаешь, кто окажется свидетелем и кто как отреагирует.

Ребята бросились к лестнице на первый этаж. Мне отчаянно хотелось быть рядом с Америкой, без промедления отправиться в ее комнату. Но, учитывая обстоятельства, я понимал, что лучше потерпеть. Пусть пока побудет в обществе служанок.

Накануне вечером я просил Америку дождаться меня. Думал, что она может отправиться домой раньше. И теперь эта мысль вернулась. Едва ли король потерпит такое поведение.

Я стоял, пытаясь дышать, думать и сохранять рассудок, и каждую клеточку моего тела терзала боль.

– Потрясающе, – выдохнул лакей. – Неслыханная отвага.

Он отошел от окна и отправился по своим делам, а я остался гадать, кого он имел в виду: пару на помосте или девушку в испачканном платье. Пока я пытался переварить сцену, разыгравшуюся у меня на глазах, экзекуция подошла к концу. Королевская семья удалилась, толпа зрителей рассосалась. Вокруг помоста осталась лишь горстка гвардейцев, призванных унести два поникших тела, которые, казалось, тянулись друг к другу даже в бессознательном состоянии.

Мне вспомнилось, как прежде я целыми днями маялся, дожидаясь ночного часа, когда можно будет украдкой улизнуть в наш домик на дереве. Тогда казалось, стрелки часов не то что прилипли к циферблату, а ползут в обратную сторону. Но сейчас все было в тысячу раз хуже. Я знал, что все плохо. Что я нужен ей. Знал – и не мог быть рядом.

Мне удалось обменяться дежурствами с гвардейцем, который должен был охранять ее покои сегодня ночью. А до тех пор я вынужден был занимать себя работой.

Когда я направился в кухню на поздний завтрак, до меня донесся чей-то возмущенный голос:

– Я хочу увидеть мою дочь!

С трудом узнал я мистера Сингера: никогда еще в его голосе не звучало такого отчаяния.

– Сэр, прошу прощения. В целях обеспечения безопасности вам надлежит немедленно покинуть дворец, – отвечал гвардеец.

Лодж, судя по голосу. Я выглянул из-за угла: и правда, Лодж пытался утихомирить мистера Сингера.

– Но вы держите нас взаперти с самого этого отвратительного шоу, а моего ребенка уволокли прочь, и мне не дали даже увидеть ее!

Я с уверенным видом подошел и вмешался:

– Позвольте, я со всем разберусь, офицер Лодж.

Тот склонил голову и отступил в сторону. Обычно, если я начинал вести себя так, как будто был наделен правом командовать, люди меня слушались. Трюк был простой и действенный.

Как только Лодж удалился, я наклонился к мистеру Сингеру:

– Сэр, здесь нельзя разговаривать так. Вы сами видели, что произошло, и все из-за какого-то поцелуя и расстегнутого платья.

Отец Америки кивнул и провел рукой по волосам:

– Понимаю. Я понимаю, ты прав. У меня в голове не укладывается, что они заставили ее смотреть на это. И Мэй тоже.

– Если это вас утешит, служанки Америки очень преданы ей, и я не сомневаюсь, что они сделают для нее все, что будет нужно. Нам не сообщали о том, что ее отправили в больничное крыло, так что она, по всей видимости, не пострадала. Во всяком случае, физически. Насколько мне известно, – господи, даже произносить это было отвратительно! – принц Максон выделяет ее из всех.

Мистер Сингер улыбнулся скупой улыбкой, но глаза его остались печальны.

– Так и есть.

Все внутри меня восставало против мысли о том, чтобы спросить, что ему известно.

– Я уверен, он с пониманием отнесется к ней и ее горю.

Отец Америки кивнул и буркнул себе под нос, будто разговаривал сам с собой:

– Я ожидал от него большего.

– Сэр?

Он глубоко вздохнул и распрямился:

– Нет-нет, это я так. – Потом он осмотрелся по сторонам, то ли восхищаясь красотой дворца, то ли глядя на него с отвращением. – Знаешь, Аспен, она отказывалась мне верить, когда я твердил, что она достаточно хороша для этого места. И в каком-то смысле оказалась права. Она слишком хороша для него.

– Шалом? – Мы с мистером Сингером оглянулись и увидели выходящую из-за угла миссис Сингер в сопровождении Мэй. Обе несли сумки. – Мы готовы. Тебе удалось увидеть Америку?

Мэй отодвинулась от матери и прильнула к отцу. Тот обнял ее за плечи.

– Нет. Но Аспен проследит за ней.

Я ничего такого не обещал, но мы с Сингерами были практически одной семьей, и он был во мне уверен. Разумеется, я прослежу за ней.

Миссис Сингер порывисто обняла меня:

– Аспен, ты не представляешь, какое утешение знать, что ты здесь. Ты умнее всех остальных гвардейцев, вместе взятых.

– Только не говорите это вслух в их присутствии, – пошутил я, и она улыбнулась, прежде чем выпустить меня.

Мэй бросилась ко мне, и я немного наклонился, чтобы быть с ней на одном уровне.

– Дай-ка я и тебя тоже обниму. Зайдешь к моим, передашь от меня привет?

Она кивнула, уткнувшись в мое плечо. Я ждал, когда девочка отпустит меня, но она все никак не разжимала рук. Внезапно ее губы приблизились к моему уху.

– Пожалуйста, не давай ее никому в обиду.

– Ни за что на свете.

Она обняла меня еще крепче, и я последовал ее примеру. Как же мне хотелось защитить ее от всего, что творилось вокруг! Мэй с Америкой были слишком похожи, они даже не понимали насколько. Но в Мер было больше от дикарки. Никто не защищал ее от мира, кроме нее самой. Когда мы с Америкой начали встречаться, она была всего на несколько месяцев старше, чем сейчас Мэй, и тем не менее у нее хватило духу сделать шаг, на который никогда не отважились бы многие более взрослые люди. Америка всегда осознавала, что происходит вокруг и какие последствия ее ждут, если что-то пойдет не так, а Мэй порхала по жизни, совершенно не замечая ее неприглядных сторон.

Боюсь, сегодня розовые очки с нее слетели.

Наконец она выпустила меня из объятий, и я протянул руку мистеру Сингеру. Тот пожал ее и негромко произнес:

– Хорошо, что есть ты. Можно считать, здесь у нее есть частичка дома.

Мы посмотрели друг на друга, и я снова с трудом подавил желание спросить его, что ему известно. По самой меньшей мере он что-то подозревал. Взгляд мистера Сингера не дрогнул. Я пристально вгляделся в его лицо, пытаясь разгадать, что за секрет он хранит. Несмотря на всю выучку, у меня не было даже намека на разгадку, но я был убежден – мистер Сингер что-то скрывает.

– Я позабочусь о ней, сэр.

– Ни минуты не сомневаюсь, – улыбнулся он. – И береги себя. Кое-кто утверждает, что служба здесь даже опаснее, чем в Новой Азии. Мы хотим, чтобы ты вернулся домой целым и невредимым.

Я кивнул. Из миллионов слов мистеру Сингеру всегда каким-то образом удавалось выбрать именно те, что давали понять – ты многое значишь.

– Со мной еще никогда в жизни так грубо не обращались, – послышалось из-за угла чье-то бормотание. – И где? Во дворце!

Мы дружно повернули голову. Судя по всему, родителям Селесты тоже пришлось не по вкусу требование убраться из королевского дома. Миссис Ньюсом волокла за собой объемистую сумку и качала головой, соглашаясь с мужем. При этом она то и дело встряхивала своими блондинистыми волосами. Меня так и подмывало подойти и предложить ей заколку.

– Эй, ты, – бросил мне мистер Ньюсом и при этом плюхнул чемоданы на пол. – Займись-ка нашим багажом.

– Он не слуга, – вступился мистер Сингер. – Его задача – обеспечивать вашу безопасность. Вы вполне в состоянии донести ваши чемоданы самостоятельно.

Мистер Ньюсом закатил глаза и обернулся к жене:

– Подумать только, наша малышка вынуждена общаться с Пятеркой.

Эти слова были произнесены громким шепотом, явно в расчете на то, что мы все услышим.

– Молюсь, чтобы она не набралась от нее плебейских замашек. Наша девочка слишком хороша для этой швали. – Женщина снова встряхнула своими космами.

Теперь ясно, где Селеста так отточила зубки. Впрочем, от Двойки я ничего иного и не ожидал.

Я бы с трудом оторвался от перекошенного лица миссис Ньюсом, если бы не приглушенный звук рядом со мной. Мэй плакала, уткнувшись в материнскую грудь. Как будто ей сегодня мало всего пришлось пережить.

– Мистер Сингер, желаю благополучно добраться, – шепнул я.

Он кивнул в ответ и повел семейство к выходу. Сквозь открытые двери я увидел, что машины уже ждут. Америка расстроится, что им не дали попрощаться.

Я подошел к мистеру Ньюсому:

– Не беспокойтесь, сэр. Оставьте ваш багаж здесь, я прослежу, чтобы о нем позаботились.

– Вот славный малый, – одобрительно кивнул мистер Ньюсом и, хлопнув меня по спине, поправил галстук и двинулся прочь, увлекая за собой жену.

Как только они скрылись за дверями, я подошел к ближайшему столику и вытащил из ящика ручку. Рассчитывать, что моя маленькая месть сойдет с рук дважды, не стоило, поэтому пришлось выбирать, кого из четы Ньюсом я в данный момент ненавижу сильнее. Победила мадам, хотя бы только из сочувствия к Мэй. Я расстегнул молнию на сумке, сунул туда ручку и быстрым движением переломил ее пополам. На ладони осталось чернильное пятно, но, поскольку в моем распоряжении оказалось барахла на тысячи долларов, пятно было без проблем удалено. Убедившись, что Ньюсомы уселись в машину, я быстро затолкал их сумки в багажник и позволил себе еле заметную ухмылку. Испортив гардероб миссис Ньюсом, я испытал удовлетворение, хотя и понимал, что едва ли это серьезно осложнит ее существование. Через несколько дней она обзаведется новым. А вот Мэй всю жизнь проживет с этими словами в душе.

Прижимая тарелку к груди, я торопливо закидывал в рот яичницу с сосисками, чтобы поскорее вырваться из дворца. В кухне было не протолкнуться: гвардейцы и слуги жадно поглощали еду, прежде чем отправиться на смену.

– Он всю экзекуцию твердил ей, что любит ее, – донесся до меня голос Фрая. – Я стоял у самого помоста и все слышал. Даже когда она потеряла сознание, Вудворк продолжал это говорить.

Две служанки жадно ловили каждое его слово.

– Как мог принц так поступить с ними? – печально склонила голову набок одна. – Они ведь любят друг друга.

– Принц Максон – хороший человек. Он просто соблюдал закон, – оборвала ее вторая. – Но… всю экзекуцию?

Фрай кивнул.

Вторая служанка покачала головой:

– Неудивительно, что леди Америка бросилась к ним.

Я обошел длинный стол и направился в другой конец помещения.

– Она мне так наподдала коленом, аж искры из глаз посыпались, – поделился Рисен, слегка поморщившись при воспоминании. – Я не смог бы ее перехватить – дышал-то с трудом.

Я улыбнулся про себя, хотя от души сочувствовал бедняге.

– А она отчаянная, эта леди Америка. Король вполне мог бы отправить ее за такую выходку на эшафот, – захлебывался от восторга молоденький лакей; похоже, все произошедшее он воспринимал как развлечение.

Я двинулся дальше, боясь, что не выдержу и ляпну что-нибудь, если они не уймутся. Прошел мимо Эйвери, но он лишь молча кивнул. Выражение его лица недвусмысленно говорило, что ему сейчас не нужна компания.

– Могло быть и хуже, – прошептала какая-то служанка.

Ее соседка закивала:

– По крайней мере, они остались живы.

Деваться от этих разговоров было некуда. Они сливались в один нестройный гул. Казалось, имя Америки у всех на устах, хоть уши затыкай. Меня переполняли то гордость, то гнев.

Будь Максон действительно порядочным человеком, Америка вообще не оказалась бы в таком положении.

В очередной раз я взмахнул топором, и чурбак разлетелся надвое. Солнце приятно пригревало голый торс, а изничтожение поленьев помогало излить ярость. Ярость за Вудворка и Марли, Мэй и Америку. Ярость за себя.

Я пристроил очередной чурбак и, крякнув, замахнулся.

– Ты дрова колешь или пытаешься распугать птиц? – поинтересовался кто-то у меня за спиной.

В нескольких шагах стоял пожилой мужчина в жилетке, выдававшей в нем дворового рабочего. Под уздцы он держал лошадь. Лицо изборождено морщинами, но улыбка как у молодого. У меня было такое чувство, что я уже где-то видел его, но я никак не мог вспомнить где.

– Простите. Я напугал вашу лошадь? – спросил я.

– Да нет, – покачал головой он, подходя поближе. – Мне показалось, ты как будто чем-то расстроен.

– Ну, – отозвался я, снова вскидывая топор, – такой уж сегодня выдался день.

– Да уж, что есть, то есть. – Он похлопал лошадь по загривку. – Ты его знал?

Я помолчал, поскольку разговаривать не очень тянуло.

– Не слишком хорошо. Но у нас было много общего. У меня все это в голове не укладывается. Не верится, что он все потерял.

– Что такое все, когда любишь? Тем более пока ты молод.

Я пригляделся к старику. Он явно конюх, и хотя я, возможно, и ошибаюсь, но готов биться об заклад, что он моложе, чем кажется. Должно быть, от тяжелой жизни.

– Да, пожалуй, – согласился я.

Разве я сам не готов был пожертвовать всем ради Мер?

– Он пошел бы на этот риск снова. И она тоже.

– И я тоже, – пробормотал я, глядя себе под ноги.

– Что ты говоришь, сынок?

Ничего.

Я закинул топор на плечо и подобрал очередное полено, надеясь, что он поймет намек.

Но он вместо этого привалился к конскому боку.

– Ты, конечно, можешь переживать, но это ни к чему не приведет. Нужно думать о том, чему ты в состоянии научиться. Пока что, как я погляжу, ты научился только колошматить деревяшки, которые даже сдачи дать не могут.

Я с размаху ударил по полену топором и промахнулся.

– Послушайте, я понимаю, что вы хотите мне помочь, но я тут дело делаю.

– Сомневаюсь. Это просто способ выместить свою злость не на том, на чем следовало бы.

– И на чем же вы предлагаете мне ее вымещать? На королевской шее? Или на шее принца Максона? Или, может быть, на вашей? – Я снова занес топор и ударил по полену. – Потому что все не так. Им сходит с рук все, что угодно.

– Кому – им?

– Им. Единицам. Двойкам.

– Так ты сам Двойка.

Я отшвырнул топор и заорал:

– Шестерка! – Я стукнул себя кулаком в грудь. – Какую бы форму на меня ни нацепили, я все тот же парень из Каролины и останусь им навсегда!

Он покачал головой и потянул коня за уздечку:

– Нашел бы себе девушку, что ли.

– У меня уже есть девушка! – крикнул я ему в спину.

– Так впусти ее к себе в душу. Ты машешь кулаками не в той драке.

Я подставил тело под струи горячей воды, надеясь, что она унесет с собой все воспоминания сегодняшнего дня. Из головы не шли слова старого конюха. Пожалуй, они разозлили меня больше всего, что произошло за день.

Америка уже давно в моей душе. И я знал, за что борюсь.

Я не спеша вытерся, потом принялся одеваться, надеясь, что привычный ритуал облачения в форму поможет вернуть душевное равновесие. Накрахмаленный сюртук плотно обхватил тело, и пришло ощущение целеустремленности и воли. Мне нужно было делать дело.

Следовало соблюдать порядок, а до Мер черед дойдет к вечеру.

Я пытался не отвлекаться на посторонние мысли, направляясь на третий этаж, где располагался королевский кабинет. Когда я постучал, дверь открыл Лодж. Мы приветствовали друг друга кивками. Присутствие короля не всегда пугало меня, но в этих стенах как-то особенно чувствовалось то, что он может изменять судьбы тысяч людей по щелчку пальцев.

– Кроме того, впредь до особого распоряжения запрещается фото– и видеосъемка во дворце, – диктовал король Кларксон. Его советник лихорадочно строчил в своем блокноте. – Я уверен, что сегодня все девушки получили хороший урок, но дай Сильвии указание уделить больше внимания правилам поведения. – Он покачал головой. – Ума не приложу, с чего вдруг этой девице вздумалось выкинуть такую глупость? Она была фавориткой.

«Может, твоей и была», – мелькнула мысль по пути к его рабочему столу из темного полированного дерева, и я молча потянулся взять из лотка письма, ждущие отправки.

– Кроме того, распорядись, чтобы взяли под наблюдение ту девицу, которая пыталась выскочить на помост.

Я навострил уши.

– Ее никто даже не заметил, ваше величество, – покачал головой советник. – Девушки такие взбалмошные создания. Если кто-нибудь спросит, вы всегда можете списать это на минутный каприз.

Король молча откинулся на спинку кресла:

– Пожалуй. Даже на Эмберли иногда находит. Но все равно эта Пятерка никогда мне не нравилась. Ее и взяли-то для отвода глаз. Она не должна была пройти так далеко.

Советник задумчиво кивнул:

– Почему бы просто не отправить ее домой? Изобрести какой-нибудь предлог и вышвырнуть. Неужели этого нельзя сделать?

– Максон догадается. Он бдит за этими девицами, точно ястреб. Неважно, – сказал король, вновь придвигаясь к столу. – Она явно не подходит для роли принцессы, и рано или поздно это вскроется. Мы пойдем на крайние меры, если придется. Так, что там у нас дальше? Где письмо от итальянцев?

Я собрал почту и, отвесив короткий поклон, который остался незамеченным, вышел из кабинета. Меня одолевали противоречивые чувства. С одной стороны, хотелось, чтобы Америка поскорее оказалась подальше от лап Максона. Но с другой – в том, как король Кларксон говорил об Отборе, мне почудилось что-то мрачное. А вдруг Мер падет жертвой очередного его каприза? И если она попала на Отбор, как он выразился, для отвода глаз, выходит, это была часть какого-то плана? И ее взяли специально ради того, чтобы исключить? Но раз так, значит кто-то из девушек попал на Отбор с прицелом на дальнейшую победу? Интересно, она все еще здесь?

По крайней мере, найдется о чем подумать, пока я буду всю ночь стоять под дверью у Америки.

Я бегло просмотрел конверты, которые нес, на ходу читая адреса.

В тесной комнатушке, предназначенной для обработки всей дворцовой корреспонденции, три клерка в годах сортировали входящую и исходящую почту. В лотке с надписью «Избранные» высилась гора писем от почитателей. Интересно, доходили ли эти письма до девушек?

– Леджер, привет. Как поживаешь? – поздоровался Чарли.

– Так себе, – признался я, передавая стопку писем ему лично в руки.

Не хватало еще, чтобы они затерялись в общей куче.

– Да уж, видали мы деньки и получше. Хорошо хоть оба остались живы.

– Ты слышал про девушку, которая пыталась прорваться к ним? – спросил Мертин, поворачиваясь ко мне на крутящемся стуле. – Во дает, правда?

Третий тоже обернулся. Коул был тихий и неразговорчивый малый, идеально подходящий для своей работы, но даже его интересовало, что я отвечу.

Кивнув, я сложил руки на груди:

– Да, слышал.

– Ну и что ты думаешь? – допытывался Чарли.

Я пожал плечами. Похоже, большинство народу считали, что Америка повела себя героически, но я понимал, что, если ляпнуть в таком духе в присутствии кого-нибудь, кто истово преклонялся перед королем Кларксоном, можно нажить себе серьезные неприятности. Так что лучше всего сейчас было высказываться нейтрально.

– У меня просто нет слов.

Вот и пусть думают, то ли от возмущения, то ли от восхищения.

– Мне пора в караул, – сказал я, чтобы свернуть этот разговор. – До завтра, Чарли.

Я шутливо отсалютовал клерку, и он улыбнулся:

– Желаю благополучно отдежурить.

Я зашел в цейхгауз за жезлом, хотя, по-моему, от него ровным счетом никакого толку. Куда лучше пистолет.

Обойдя лестницы и очутившись на втором этаже, я увидел в коридоре Селесту. Стоило ей узнать меня, как ее поведение мгновенно изменилось. Эта, в отличие от матери, по крайней мере, способна была испытывать стыд.

Девушка с опаской приблизилась ко мне и остановилась:

– Офицер.

– Мисс, – поклонился я.

Она с напряженным лицом подбирала слова:

– Я просто хотела убедиться, что вы отдаете себе отчет, что наш вчерашний разговор имел сугубо профессиональный характер.

Я едва не рассмеялся ей в лицо. Может, во время танца ее руки чинно лежали на моих плечах, но ее прикосновения говорили о многом. Вела она себя на грани приличий. Когда я сказал, что до того, как попасть в гвардию, был Шестеркой, она предложила мне не оставаться после демобилизации на службе, а подумать о карьере модели.

Если быть точным, она сказала: «Если у меня ничего не выгорит, мы с тобой теперь ровня. Разыщи меня, когда закончишь службу».

Селеста была не из тех девушек, которые готовы ждать кого бы то ни было, а потому я не стал тешить себя иллюзиями, будто она питает ко мне какие-то чувства. Любому дураку ясно, язык у Селесты развязался просто потому, что на вчерашней вечеринке она перебрала с выпивкой. Однако из нашей беседы я вынес твердое убеждение, что она не любит принца Максона. Ни в малейшей степени.

– Разумеется, – благоразумно ответил я.

– Просто я думала дать вам маленький профессиональный совет. Нелегко привыкнуть к такому резкому повышению в статусе. Конечно же, я искренне желаю вам удачи, но хочу еще раз подчеркнуть, что мое сердце всецело принадлежит принцу Максону.

Я не стал уличать ее во лжи. Правда, удержался с трудом. Меня остановило отчаяние в ее глазах, смешанное со всепоглощающим страхом. Кроме того, обвинив ее, я тем самым обвинил бы себя. Ясно, что Максон для нее ничего не значит. Да и они все для принца, возможно, тоже. Но, обвини я ее во лжи или затей какую-нибудь игру, чем это могло бы закончиться для нас обоих?

– А я всецело предан делу обеспечения его безопасности. Доброго вечера, мисс.

В ее глазах промелькнуло какое-то сомнение, и я понял, что мой ответ не вполне ее удовлетворил. Хотя девушке вроде нее немножко страха лишь на пользу.

Я глубоко вздохнул и свернул в закуток, что вел к покоям Америки. Мне отчаянно хотелось оказаться за этими дверями, поговорить с ней, обнять. Я остановился перед входом и приложил к двери ухо. До меня донеслись голоса служанок; значит, она не одна. Но потом я расслышал судорожные всхлипы.

При мысли о том, что Мер проплакала весь день напролет, я не выдержал. Это стало последней каплей.

Кроме того, я поклялся ее родителям, что она любимица Максона и что ее успокоят. Раз она до сих пор в слезах, значит он ничего для нее не сделал. Если Мер не достанется мне, ему лучше бы обращаться с ней как с принцессой. Но пока что у него это получалось из рук вон плохо.

Я знал – знал, – что она должна принадлежать мне. И постучал в дверь, не заботясь о последствиях. Открыла Люси; при виде меня она растерянно улыбнулась. Это вселило надежду, что я смогу быть здесь полезен.

– Простите за беспокойство, дамы, но я услышал плач и хотел убедиться, все ли в порядке.

Я аккуратно проскользнул мимо Люси и так близко, насколько хватило отваги, подошел к постели Америки. Она вскинула на меня глаза, и вид у нее при этом был такой беспомощный, что меня накрыло жгучее желание схватить ее и унести отсюда.

– Леди Америка, мне очень жаль, что все так случилось с вашей подругой. Я слышал, она чудесная девушка. Если вам что-нибудь понадобится, я рядом.

Мер молчала, но по ее глазам я видел, что она бережно хранит все, даже самые крохотные, воспоминания наших двух лет и что будущее, на которое мы оба так надеялись, вполне возможно.

– Благодарю вас, – с робкой надеждой в голосе произнесла она. – Ваша доброта очень много для меня значит.

Я учтиво улыбнулся, но сердце у меня ликующе колотилось. Глядя в ее лицо, которое видел при самом разном свете, я вспоминал бесчисленные мгновения наших тайных встреч. Ее слова вселили в меня несокрушимую уверенность: она меня любит.

Америка меня любит. Америка меня любит. Америка меня любит.

Мне нужно встретиться с ней наедине, по-настоящему наедине. Придется проявить некоторую изворотливость, но я смогу это устроить.

Наутро я был на ногах задолго до того времени, когда пора было заступать на дежурство. Проверил расположение всех караульных постов, график уборки дворца, расписание приема пищи королевской семьи, офицеров и прислуги. Я изучал документы до тех пор, пока они не уложились в моей голове в стройную схему, и сразу стали видны дыры в организации охраны. Интересно, еще кто-нибудь из гвардейцев занимался этим или я единственный дал себе труд вникнуть во все нюансы?

Как бы там ни было, мой план готов. Оставалось только дать знать ей.

Сегодня мне выпало дежурить в кабинете короля, где предстояло провести несколько смертельно скучных часов, стоя навытяжку у двери. Я предпочитал передвигаться, ну или, по крайней мере, находиться где-нибудь в более открытой части дворца. Если уж быть совсем откровенным, подальше от холодного взгляда его величества.

Максон пытался работать, но мысли его явно были заняты чем-то другим. Он сидел за маленьким столом, который, судя по всему, втиснули в кабинет намного позже всей остальной мебели. Я смотрел на него и думал, каким же идиотом надо быть, чтобы так неосмотрительно вести себя с Америкой.

В самый разгар моего дежурства в кабинет ворвался Смитс, один из гвардейцев, который служил во дворце уже много лет. Он бросился к королю и коротко кивнул:

– Ваше величество, две девушки из Элиты, леди Ньюсом и леди Сингер, только что устроили свару.

Присутствующие замерли, глядя на короля.

Тот вздохнул:

– Опять вопили как кошки?

– Нет, сир. Обе сейчас в больничном крыле. Расцарапали друг друга до крови.

Король взглянул на Максона:

– Без сомнения, ответственность лежит на Пятерке. Не понимаю, что ты вообще в ней нашел.

Принц поднялся:

– Отец, после вчерашнего нервы у девушек на пределе. Я уверен, они тяжело переживают то, что произошло.

Король наставил на него указательный палец:

– Если зачинщица она, это была последняя ее выходка. Ты это знаешь.

– А если это Селеста? – возразил Максон.

– Сомневаюсь, чтобы девушка такого полета так низко опустилась бы без серьезного повода.

– Так все-таки ты исключишь ее или нет? – настаивал Максон.

– Она тут ни при чем.

– Я во всем разберусь, – решительно заявил принц. – Уверен, ничего серьезного не произошло.

Голова у меня шла кругом. Я отказывался что-либо понимать. Если он не обращается с Америкой так, как она того заслуживает, почему тогда настроен во что бы то ни стало оставить ее во дворце? И если у него не получится доказать, что она ни в чем не виновата, успею ли я повидаться с ней перед тем, как ее отправят домой?

Слухи разлетались по дворцу с головокружительной быстротой. Практически в мгновение ока я уже знал, что словесную перебранку затеяла Селеста, но первый удар нанесла Америка. Клянусь, моей девочке следовало бы выдать медаль. Обеих оставили во дворце – судя по всему, сочли, что их действия уравновесили друг друга. Хотя, насколько я понял, Мер была на грани исключения.

Эта новость еще больше укрепила уверенность, что она снова моя.

Я бросился в свою комнату, пытаясь втиснуть все, что необходимо было сделать, в те несколько минут, которыми располагал. Торопливо нацарапал записку, стараясь выражаться как можно яснее. Затем поднялся на второй этаж и дождался, пока служанки Америки не пойдут перекусить. Проникнув в ее комнату, я задумался, где оставить послание, но на самом деле подходящее место для этого было одно-единственное. Оставалось лишь надеяться, что она его увидит.

Когда я возвращался обратно в главный коридор, судьба улыбнулась мне. На Америке не было заметно никаких ран, так что, видимо, это она расцарапала Селесту. Мер подошла ближе, и я различил у нее на лице небольшую припухлость, практически полностью скрытую волосами. Но лучше всего было то, что при виде меня ее глаза зажглись радостью.

Господи, до чего же мне хотелось просто посидеть рядом с ней. Я сделал несколько глубоких вдохов. Если сейчас потерпеть, потом мы с ней сможем уединиться по-настоящему.

Я с поклоном остановился и быстро шепнул:

– Склянка. – После чего выпрямился и пошел дальше.

Она все слышала, потому что на миг задумалась, а затем практически побежала по коридору, даже не оглянувшись.

Я улыбнулся, радуясь, что к ней возвращается жизнерадостность. Молодчина.

– Погибли? – переспросил король. – От чьих рук?

– Точно неизвестно, ваше величество. Впрочем, от разжалованных пособников ничего другого и ждать не приходится.

Бесшумно войдя в кабинет, чтобы забрать почту, я немедленно понял, что речь идет о жителях Бониты. Недавно триста с лишним семей были смещены по меньшей мере на уровень вниз в кастовой лестнице по подозрению в поддержке повстанцев. Похоже, они не захотели сдаваться без сопротивления.

Король Кларксон покачал головой, а потом вдруг с размаху грохнул кулаком по столу. Я подскочил от неожиданности, как и все остальные, кто находился в комнате.

– Эти люди что, сами не понимают, что делают? Они разрушают все, над чем мы трудились, и ради чего? Ради каких-то призрачных интересов? Я предложил им безопасность. Порядок. А они взбунтовались!

Разумеется, странно было бы ожидать, что человек, имеющий все, что ему захочется, поймет, с чего это обычным людям мечтать о таких же возможностях.

Когда меня призвали в армию, я испытал одновременно ужас и восторг. Я знал, что некоторые считали это смертным приговором. Но по крайней мере, меня ждала захватывающая жизнь, а не нудная канцелярская работа и поденный труд в семьях представителей более высоких каст, на что я был бы обречен, останься в Каролине.

Его величество Кларксон встал и принялся расхаживать по кабинету.

– Этих людей необходимо остановить, чего бы это ни стоило. Кто сейчас управляет Бонитой?

– Ламэй. Он на время отправил семью подальше и начал приготовления к похоронам бывшего губернатора Шарпа. Похоже, несмотря на все трудности, он гордится своей новой ролью.

Король вскинул руку:

– Вот человек, довольствующийся своим положением, который верно исполняет долг перед обществом. Почему они все не могут делать то же самое? – Я забрал письма из лотка. Король Кларксон между тем продолжал: – Мы поручим Ламэю немедленно расправиться со всеми подозреваемыми в убийствах. Даже если кто-то и ускользнет от расплаты, мы недвусмысленно обозначим свою позицию. Кроме того, необходимо найти способ вознаградить тех, кто располагает какой-нибудь информацией. Нам нужны свои люди на Юге.

Я поспешно отвернулся, жалея, что услышал это. Повстанцев я не поддерживал. Большинство из них – убийцы. Но сегодняшние распоряжения короля не имели ничего общего с правосудием.

– Эй, ты! Стой.

Я обернулся, не уверенный, что король обращается ко мне. Однако это оказалось именно так. У меня на глазах он набросал коротенькое письмо, сложил его и кинул поверх остальной кипы.

– Отнеси это на почту. Там знают правильный адрес. – Король кинул послание так небрежно, словно оно не имело ровным счетом никакой ценности. Я остался стоять столбом, потому что ноша вдруг стала неподъемной. – Иди.

Я взял корреспонденцию и с черепашьей скоростью поплелся в почтовую комнату.

«Аспен, это не твое дело. Ты здесь для того, чтобы защищать монархию. И ни для чего больше. Сосредоточься на Америке. Весь остальной мир может катиться к чертовой матери, главное сейчас – встретиться с ней».

Я расправил плечи и сделал то, что должен был.

– Чарли, привет.

Увидев пачки писем, он присвистнул:

– Сегодня что-то много.

– Ну да. Э-э… Тут было одно письмо… У короля под рукой не оказалось адреса, он сказал, что вы должны знать.

Я кивнул на послание Ламэю, лежавшее на самом верху.

Чарли развернул листок, чтобы посмотреть, кто адресат. Когда же он пробежал бумагу глазами, на его лице отразилась тревога.

– Ты это читал? – спросил он негромко.

И хотя мне было известно содержание, я только покачал головой и сглотнул. Даже немного стыдно стало. Возможно, в моих силах это остановить, но я всего лишь делаю свою работу.

– Гм, – пробормотал Чарли и, крутанувшись на стуле, задел пачку уже отсортированной корреспонденции.

– Чарльз! – возмутился Мертин. – Я три часа на это угробил!

– Прости. Я сейчас приведу все в порядок. Леджер, подожди немного. – Чарли вытащил одинокий конверт. – Это тебе.

Я немедленно узнал мамин почерк.

– Спасибо! – Я сжал письмо в руке, радуясь весточке из дома.

– Не за что, – отозвался он небрежно, вытаскивая из-под стола проволочную корзину. – Да, кстати, не мог бы ты оказать мне большую любезность и снести вот эту макулатуру в топку? Прямо сейчас?

– Нет проблем.

Чарли кивнул. Я спрятал письмо и забрал у него корзину.

Печи располагались неподалеку от казарм. Я опустил корзину на пол и открыл заслонку. Угли практически прогорели, и я аккуратно подкладывал в топку бумаги, вороша их, чтобы был приток воздуха.

Не осторожничай я так, то, наверное, и не заметил бы письма к Ламэю, затесавшегося между открытых конвертов и обрезков неправильных адресов.

Чарли, что ты задумал?

Я застыл, лихорадочно соображая. Если отнести письмо обратно, он поймет, что попался. Хочу ли я, чтобы он знал, что попался? Хочу ли я вообще, чтобы он попался?

Нет. А потому я просто швырнул послание в топку и убедился, что оно превратилось в пепел. Моя работа сделана, все остальные письма отправятся к своим адресатам. Никого ни в чем обвинить нельзя, а кто знает, сколько жизней будет спасено?

Хватит с нас уже смертей, хватит боли.

Я зашагал прочь. Время рассудит, кто был прав, а кто нет. Потому что сейчас делать выводы сложно.

Вернувшись к себе, я нетерпеливо надорвал конверт и принялся жадно читать письмо из дома. Мне не по себе было от мысли, что мама осталась там без меня. Немного утешало, что я посылал ей деньги. Но это не избавляло от беспокойства за благополучие родных.

Похоже, беспокойство было взаимным.

«Я знаю, что ты ее любишь. Но пожалуйста, не делай глупостей».

Разумеется, она всегда была на два шага впереди меня, и ей не требовалось намеков, чтобы обо всем догадаться. Она поняла все про нас с Америкой задолго до того, как я рассказал ей. И знала, как меня злит существующее положение вещей, хотя ни разу не слышала моих жалоб. А теперь с другого конца страны она предостерегала меня от поступка, который, мама в этом не сомневалась, я собираюсь совершить.

Я сидел и смотрел на письмо. Король, похоже, обозлился не на шутку, но меня ему не поймать. А мама, хотя никогда и не давала мне плохих советов, понятия не имела, каких высот я достиг в своем деле. Я порвал письмо и закинул его в топку по пути на встречу с Америкой.

Я просчитал все до секунды. Если Америка появится в ближайшие пять минут, ни я, ни она никому не попадемся на глаза. Я понимал, что рискую, но по-другому не мог. Она мне нужна.

Дверь приоткрылась и быстро захлопнулась.

– Аспен?

Сколько раз я слышал, как Мер вот так произносит мое имя?

– Прямо как в старые добрые времена.

– Ты где? – Она ахнула от неожиданности, когда я вышел из-за тяжелой шторы. – Ты меня напугал, – шутливо произнесла она.

– Не в первый и не в последний раз.

Природа наградила Америку множеством талантов, но умение передвигаться бесшумно к их числу не относилось. Стремясь добраться до меня, она наткнулась на диван, сшибла два столика и запнулась о край ковра. Не хотелось заставлять ее волноваться, но нам сейчас нужно быть очень осторожными.

– Тише! Если ты не прекратишь вести себя как слон в посудной лавке, весь дворец очень скоро будет в курсе, где мы находимся, – прошептал я скорее ради того, чтобы поддразнить ее, чем призвать к осторожности.

Она прыснула.

– Прости. Может, включим лампу?

– Нет. – Я перебрался поближе к ней. – Если кто-нибудь увидит пробивающийся из-под двери свет, нас могут застукать. Этот коридор не часто патрулируют, но лишняя осторожность не помешает.

Америка наконец пробралась ко мне, и едва я коснулся ее кожи, как мир немедленно показался намного более привлекательным местом. Я обнял ее и повел в угол.

– Откуда ты вообще узнал про эту комнату?

– Ведь я гвардеец, – пожал я плечами. – И притом очень хороший. Я знаю весь дворец и территорию вокруг него как свои пять пальцев. Каждую тропку, все укромные местечки и даже самые потайные комнаты. Кроме того, я также знаю расписание смены караула, какие участки обычно реже всего патрулируются и время, когда охрана наиболее малочисленна. Если ты мечтаешь исследовать самые потаенные уголки дворца, делать это нужно именно со мной.

– Поразительно.

В этом единственном слове слышались изумление и гордость.

Я осторожно потянул ее вниз, и она опустилась на пол, еле различимая в слабом отблеске лунного света. Мер улыбнулась, но сразу же посерьезнела:

– Ты уверен, что нам ничто не грозит?

Я знал, что перед глазами у нее стоят спина Вудворка и руки Марли и что она не может отделаться от мыслей о позоре и крахе всего, а этого не избежать, если нас раскроют. И это еще в лучшем случае. Но я верил в свои силы.

– Абсолютно. Чтобы нас здесь обнаружили, должно произойти невероятное количество совпадений. Нам ничто не грозит.

В ее взгляде по-прежнему читалось сомнение, но, когда я обнял ее за плечи, она прильнула ко мне, нуждаясь в этом не меньше меня.

– Как ты?

Наконец-то я смог задать ей этот вопрос.

Она так тяжело вздохнула, что у меня защемило сердце.

– Более или менее. В основном грущу или злюсь. – Не отдавая себе отчета, Мер инстинктивно погладила пальцами мое колено – в том самом месте, где на моих оставшихся дома драных джинсах была прореха, которую она вечно теребила. – Больше всего мне сейчас хочется, чтобы этих двух дней не было и Марли вернулась обратно. И Картер тоже. А ведь я даже не знала его.

– Зато я знал. Он отличный парень. – Тут же мелькнула мысль о его родных, как они теперь будут без своего кормильца. – Я слышал, Картер все время говорил Марли, что любит ее, пытался поддержать.

– Ну да, пытался. Во всяком случае, вначале точно. Меня уволокли до того, как все закончилось.

Я улыбнулся и поцеловал ее в макушку.

– О тебе я тоже слышал. – Я сказал это и немедленно удивился, почему не признался ей, что видел все своими глазами. О том, что она бросилась на выручку подруге, мне стало известно еще до того, как об этом начали перешептываться во дворце. Впрочем, именно так я теперь смотрел на ее поступок: сквозь призму всеобщего изумления и, как правило, восхищения. – Я горжусь, что ты подняла бучу. Молодец.

Мер прижалась ко мне:

– Папа тоже гордится. Королева сказала, что я не должна была так себя вести, но она рада, что я так поступила. Я вообще перестала что-либо понимать. С одной стороны, это вроде как была хорошая идея, но в то же время не очень, и все равно это ни к чему не привело.

Я обнял ее еще крепче; ни в коем случае нельзя, чтобы она усомнилась в том, что было для нее естественным.

– Ты поступила правильно. Это много для меня значит.

– Для тебя?

Мне неловко было признаваться в своих страхах, но она должна об этом знать.

– Угу. Иногда я задаюсь вопросом, изменилась ты за время Отбора или нет. Тебя тут холят и лелеют, ты живешь в роскоши. Я спрашивал себя, много ли в тебе осталось от прежней Америки. То, что произошло, дало мне понять, что ты все та же, прежняя, и обстановка дворца никак на тебе не сказывается.

– О, сказывается, и еще как, но не в том смысле, – фыркнула она раздраженно. – Я постепенно прихожу к выводу, что принцессы из меня не выйдет.

Ее гнев уступил место грусти. Америка уткнулась лицом мне в грудь, как будто пыталась скрыться у меня под ребрами. Очень хотелось обнять ее и прижать к сердцу так крепко, чтобы она стала его частью, защитить от боли, которую она могла встретить на своем пути.

– Послушай, – заговорил я, понимая: для того, чтобы добраться до приятных вещей, нужно сначала разделаться с неприятными. – Беда с Максоном в том, что он актер. У него всегда такой вид, как будто он выше всего того, что происходит. Но на самом деле он обычный человек, ничем не лучше других. Я знаю, что ты испытываешь к нему какие-то чувства, иначе просто не стала бы здесь задерживаться. Но уже пора понять, что все это ненастоящее.

Америка кивнула, и у меня возникло ощущение, что я, в общем-то, не сказал ей ничего особенно нового, похоже, в глубине души она всегда это подозревала.

– И хорошо, что ты разобралась в этом сейчас. Что было бы, если бы ты вышла за него замуж, а потом узнала, каков он на самом деле?

– Согласна, – выдохнула Мер. – Я и сама об этом думаю.

Я попытался не зацикливаться на том, что она уже задумывалась о своей будущей жизни с Максоном. Рано или поздно ей пришлось бы об этом размышлять. Но теперь все уже в прошлом.

– У тебя большое сердце. Я понимаю, что ты не можешь одним махом взять и положить всему этому конец, но в том, чтобы хотеть этого, нет ничего плохого. Вот и все.

Она помолчала, обдумывая мои слова.

– Я чувствую себя полной дурой.

– Никакая ты не дура, – возразил я.

– А вот и дура.

Нужно было во что бы то ни стало заставить ее улыбнуться.

– Мер, скажи, ты считаешь меня умным?

– Разумеется, – легко отозвалась Америка.

– Это потому, что я такой и есть. И я слишком умен, чтобы влюбиться в дуру. Так что заканчивай говорить глупости.

Она издала еле слышный смешок, но этого оказалось достаточно, чтобы разогнать грусть. У меня свои проблемы, связанные с Отбором, поэтому стоило попытаться лучше понять ее. В конце концов, Мер не собиралась участвовать в лотерее. Об этом ее попросил я. Так что сам во всем и виноват.

Я уже десять раз хотел объясниться, попросить у нее прощения, которое она мне уже и так даровала. Хотя я этого не заслуживал. Может быть, стоит сделать это немедленно. Возможно, сейчас как раз самый подходящий момент наконец извиниться по-настоящему.

– Похоже, я причинила тебе столько боли, – с раскаянием в голосе произнесла Мер. – Не понимаю, как ты можешь до сих пор любить меня.

У меня вырвался вздох. Она вела себя так, будто в чем-то провинилась передо мной, хотя на самом деле все обстояло с точностью до наоборот. А я не знал, как донести это до нее. Не существовало слов, способных вместить глубину моих чувств к ней. Даже я сам не способен был до конца осознать их.

– Это данность. Небо голубое, солнце светит, Аспен любит Америку. Так устроен мир. – Я почувствовал, как дрогнула в улыбке ее щека, прижатая к моей груди. Если у меня не хватало мужества извиниться, можно, наверное, было хотя бы объяснить ей, что те наши последние минуты в домике на дереве были случайностью. – Серьезно, Мер, кроме тебя, мне никогда не была нужна ни одна девушка. Я не могу представить себя рядом с кем-то другим. Пытаюсь, просто на всякий случай… и не могу.

Слов катастрофически не хватало, и в дело вступили наши тела. Не было даже поцелуев, мы лишь молча сидели обнявшись, но ничего больше и не требовалось. Я испытывал ровно те же самые чувства, что и дома, в Каролине. Наверняка мы сможем вернуть то, что было у нас тогда. А может, еще и улучшить.

– Нам не стоит долго здесь задерживаться, – произнес я, как ни хотелось бы мне оттянуть этот момент. – Я совершенно уверен в своих способностях, но искушать судьбу не хочу.

Америка с неохотой поднялась, и я в последний раз притянул ее к себе, надеясь, что это поможет мне продержаться до того раза, когда я снова смогу с ней увидеться. Она отчаянно прильнула ко мне, словно боялась отпустить. Да, ей сейчас будет очень нелегко, но, что бы ни произошло, я буду рядом.

– Понимаю, в это трудно поверить, но мне действительно жаль, что Максон оказался таким подлецом. Я хотел вернуть тебя, но не такой ценой.

– Спасибо, – пробормотала она.

– Я серьезно.

– Верю. – Она поколебалась. – Но ничего еще не кончено. Ведь я же пока здесь.

– Да, но я тебя знаю. Ты будешь делать вид, что все в порядке, чтобы твоей семье капали деньги и мы с тобой могли видеться, но для того, чтобы все исправить, ему пришлось бы повернуть время вспять. – Я уткнулся подбородком ей в макушку. – Мер, не беспокойся. Я о тебе позабочусь.

Мне снился сон. Америка находилась в противоположном конце зала, привязанная к трону, а рядом с ней стоял Максон, положив руку ей на плечо и пытаясь принудить подчиниться. Ее полный тревоги взгляд был прикован ко мне, она силилась вырваться из своих пут. И тут я увидел, что принц тоже на меня смотрит. В его взгляде была неприкрытая угроза, и в этот миг он очень походил на своего отца.

Я знал, что должен подойти к трону и развязать ее, чтобы мы могли убежать, но был не в состоянии сдвинуться с места. Веревки удерживали меня примерно на такой же конструкции, на какой распяли Вудворка. От страха по коже пробежал холодок. Как бы мы ни старались, нам с ней ни за что не спасти друг друга.

Максон подошел к бархатной подушечке, взял затейливую корону и попытался надеть ее на голову Америке. Она настороженно покосилась на принца, но не стала сопротивляться, когда он возложил это произведение ювелирного искусства на ее огненно-рыжие волосы. Однако корона не желала держаться и раз за разом съезжала набок.

Нимало не обескураженный, Максон порылся в кармане и вытащил оттуда что-то похожее на двузубый крючок. Он водрузил корону на место и двузубцем пришпилил ее к голове Америки. Когда острие вошло в кожу, в тот же миг что-то дважды вонзилось мне в спину, заставив вскрикнуть от боли. Я ждал, что потечет кровь, но не ощутил ее.

Вместо этого кровь брызнула там, где острия крюка впились в кожу Америки, и хлынула потоком, смешиваясь с рыжими водопадами волос и пачкая кожу. Максон улыбнулся, а в руках у него откуда-то появились новые булавки, которые он одну за другой принялся втыкать в волосы Америки. Каждый раз, когда булавка вонзалась в кожу, я вскрикивал от боли, с ужасом глядя, как любимая тонет в собственной крови.

Я вынырнул из сна. Давно мне не снились такие кошмары, а с участием Америки – вообще никогда. Вытерев покрытый испариной лоб, я напомнил себе, что все это было не наяву. Но все равно продолжал чувствовать отголоски боли от крюков. Голова кружилась.

Мои мысли мгновенно перескочили на Вудворка с Марли. В моем сне я с радостью взял на себя всю боль Америки, чтобы ей не пришлось страдать. Быть может, Вудворк чувствовал себя так же? Готов был вытерпеть экзекуцию дважды, лишь бы уберечь от этой участи Марли?

– Леджер, у тебя все в порядке? – спросил Эйвери.

В комнате было еще темно, так что, должно быть, он услышал, как я ворочаюсь.

– Все нормально. Прости. Дурной сон приснился.

– А мне вот тоже не спится.

Я повернулся к нему, хотя в темноте все равно ничего нельзя было различить. Комнаты с окнами полагались только старшим офицерам.

– Что-то не так? – спросил я.

– Не знаю. Ты не против, если я немного порассуждаю вслух?

– Конечно.

Эйвери был отличным другом. Поступиться ради него несколькими минутами сна было самым меньшим, чем я мог ему отплатить.

Он завозился в постели, усаживаясь.

– Я все думаю про Вудворка с Марли. И про леди Америку.

– А что леди Америка? – спросил я, тоже садясь на постели.

– Сначала, когда я увидел, как леди Америка бросилась к Марли, я разозлился. Подумал, надо же иметь соображение. Все-таки они проштрафились и заслужили наказание. Не могут же король с принцем Максоном спустить это им с рук, так?

– Ну да.

– А когда служанки с лакеями рассуждали об этом, они вроде как одобряли леди Америку. Мне это казалось неправильным, потому что, думал я, они поступили плохо. Но в общем, слуги прожили во дворце куда дольше нашего. Может, они много чего здесь видели. И знают что-то такое, чего не знаем мы. А если все считают, что леди Америка поступила правильно… тогда, может, я чего-то не понимаю?

Мы с ним сейчас вступали на зыбкую почву. Но он был моим другом. Лучшего друга у меня не было никогда. Я доверял Эйвери мою жизнь, а дворец – такое место, где без союзника никак нельзя.

– Хороший вопрос. Тут поневоле задумаешься.

– Вот именно. Например, порой, когда я дежурю в кабинете короля, принц сидит и работает, а потом выходит за чем-нибудь. Тогда король Кларксон берет то, что сделал принц, и половину отменяет. Почему? Неужели нельзя хотя бы поговорить с ним на эту тему? Я думал, он готовит его к правлению.

– Не знаю. Контроль? – Едва я произнес это слово, как понял, что это не может не быть правдой хотя бы отчасти. Порой я подозревал, что принц не до конца в курсе того, что происходит. – Возможно, Максон не настолько компетентен, как того хотелось бы королю?

– А что, если наоборот – более компетентен, чем того хотелось бы королю?

Я подавил смешок:

– В это трудно поверить. Его высочество производит впечатление человека, который витает в облаках.

– Гм. – Эйвери поерзал в темноте. – Может, ты и прав. Просто мне кажется, что люди лучшего о нем мнения, чем король. И, судя по тому, что все говорят о леди Америке, если бы они могли выбирать принцессу, то выбрали бы ее. И если она такая строптивая, может, и принц Максон тоже?

Он спрашивал о таких вещах, которые мне не хотелось признавать. Возможно ли, что Максон на самом деле пытается подорвать отцовское влияние? А если это так, значит ли это, что он пытается подорвать королевскую власть и все то, что она олицетворяет? Я никогда не был горячим поклонником монархии и не мог испытывать серьезную неприязнь к человеку, который с ней борется.

Но моя любовь к Америке была превыше всего остального, а поскольку Максон стоял между мной и этой любовью, едва ли что-то сказанное или сделанное им могло бы заставить меня считать его приличным человеком.

– Даже и не знаю, – ответил я честно. – Он ведь не остановил то, что учинили над Вудворком.

– Конечно, но это еще не значит, что все случилось с его одобрения. – Эйвери зевнул. – Я просто хочу сказать, что нас учили наблюдать за каждым человеком, который переступает порог дворца, чтобы определить, нет ли у него каких-либо тайных намерений. Возможно, с теми, кто уже находится во дворце, не помешало бы вести себя точно так же.

Я улыбнулся.

– Похоже, ты что-то нащупал, – признал я.

– Ну разумеется. Я мозг всей этой операции. – Он зашуршал одеялом, снова укладываясь в постель.

– Спи давай, мозг. Твой ум понадобится нам завтра, – поддразнил я его.

– Есть. – С минуту он лежал молча, прежде чем снова подать голос: – Спасибо тебе за то, что выслушал.

– Всегда пожалуйста. Для чего еще нужны друзья?

– Угу. – Он опять зевнул. – Я скучаю по Вудворку.

– Знаю, – вздохнул я. – Я тоже по нему скучаю.

Я был не против инъекций, но место укола потом еще с час адски саднило. Хуже всего было то, что после них тебя большую часть дня наполняла странная пульсирующая энергия. Так что не редкостью было наткнуться на группку гвардейцев, наматывающих круг за кругом вокруг дворца или хватающихся за любую самую изнурительную работу, в попытке дать ей выход. Доктор Эшлер внимательно следил, чтобы в день инъекции получало строго ограниченное количество гвардейцев.

– Офицер Леджер! – вызвал он меня, и я, войдя в кабинет, замер перед узкой смотровой кушеткой, установленной рядом с его столом.

В больничном крыле хватило бы места на всех, но почему-то было приятнее проделывать это в индивидуальном порядке.

Доктор Эшлер кивнул в знак приветствия, я развернулся и приспустил штаны. Я не вздрогнул ни когда кожу протерли холодным антисептиком, ни когда в нее впилась игла шприца.

– Ну вот и все! – весело воскликнул он. – За витаминами и жалованьем подойдешь к Тому.

– Есть, сэр. Спасибо.

Каждый шаг отзывался болью, но я не позволил себе ничем выказать это.

Том выдал мне какие-то таблетки и стаканчик с водой. Я проглотил их, поставил свою подпись на маленькой бумажке, забрал деньги, занес их в комнату и направился прямиком к поленнице. Меня уже распирало от желания выплеснуть переполнявшую энергию.

Каждый взмах топором приносил облегчение. Уколов вкупе с вопросами Эйвери и сегодняшним зловещим сном оказалось для меня слишком много.

Мне вспомнились слова короля о том, что Америку взяли на Отбор для отвода глаз. Теперь, когда она была так зла на Максона, ее победа казалась маловероятной, и все же я задался вопросом, что будет, если та единственная кандидатура, которая, по мнению короля Кларксона, не должна завоевать корону, все-таки это сделает.

И если Марли была фавориткой, быть может, даже личным выбором короля, на кого он теперь возлагал надежды?

Я пытался сосредоточиться, но мысли путались, неутолимая тяга куда-то бежать и что-то делать не давала покоя. Снова и снова я поднимал и опускал топор и остановился лишь два часа спустя, и то потому, что переколол все дрова.

– Там еще целый лес в запасе, если тебе нужно.

Я обернулся и увидел, что за спиной у меня улыбается старик-конюх.

– Пожалуй, на сегодня все, – отозвался я.

Отдышавшись, я понял, что пик воздействия укола миновал.

Слуга подошел поближе:

– Ты стал лучше выглядеть. Спокойнее.

Я засмеялся, чувствуя, как меня понемногу отпускает.

– Сегодня мне нужно было дать выход другой энергии.

Он с непринужденным видом присел на колоду. Я не знал, что и думать.

Я обтер потные ладони о штаны, пытаясь сообразить, что ему сказать.

– Послушайте, простите за мою давешнюю выходку. Я не хотел вас обидеть, просто…

Он вскинул руки:

– Ничего страшного. А я не хотел показаться назойливым. Просто слишком часто я видел, как творившаяся здесь несправедливость ожесточала людей. В конце концов они потеряли возможность изменить мир к лучшему, потому что видели вокруг только худшее.

Его черты и манера говорить почему-то казались мне знакомыми.

– Понимаю, о чем вы. – Я покачал головой. – Меня иной раз такая злость берет! Порой кажется, что я слишком много знаю или что, как бы ни поступил, все равно будет плохо, и это не дает мне покоя. А когда я вижу вещи, которые не должны происходить…

– То не знаешь, куда себя деть.

– Именно так.

Он кивнул:

– Ну, я бы на твоем месте для начала сел и подумал о том, что в жизни есть хорошего. А потом спросил бы себя, как я могу сделать это хорошее еще лучше.

– В этом нет никакого смысла, – рассмеялся я.

– А ты просто подумай об этом, – произнес он и поднялся.

Всю обратную дорогу до своей комнаты я ломал голову, откуда я могу его знать. Может, до того, как устроиться работать во дворце, он бывал в Каролине? Шестерки часто в поисках работы переезжали с места на место. Но где бы он ни побывал и что бы ни повидал, он не позволил этому сломить себя. Зря я не спросил, как его зовут. Впрочем, раз уж мы так часто натыкаемся друг на друга, у меня еще будет шанс сделать это. Когда я не был в ужасном настроении, он на самом деле казался вполне достойным мужиком.

Слова конюха еще долго не выходили у меня из головы. Что в жизни есть хорошего? Как я могу сделать это еще лучше?

Я взял конверт, в котором держал деньги. Во дворце у меня не было необходимости на что-либо тратиться, так что все до цента обычно отправлялось моим родным. Обычно. Я сел и написал коротенькое письмо маме.

Прости, на этот раз не так много, как обычно. Кое-что произошло. На следующей неделе пришлю еще.

С любовью, Аспен.

Сложив чуть меньше половины жалованья в конверт вместе с письмом, я отодвинул его в сторону и взялся за чистый лист бумаги.

Адрес Вудворка я помнил наизусть, поскольку не раз надписывал вместо него конверт. Неграмотных людей было гораздо больше, чем представлялось многим, но Вудворк так беспокоился, как бы его не сочли глупым или никчемным, что из всех товарищей доверил свой секрет мне одному.

В зависимости от многих вещей – места жительства и количества учеников, обучавшихся в школе, – можно было просидеть за партой добрый десяток лет и не научиться практически ничему.

Нельзя сказать, чтобы Вудворка проморгали. Система списала его со счетов с широко открытыми глазами.

А теперь никто из нас не имел ни малейшего представления ни о том, где он и как у него дела, ни о том, вместе ли они до сих пор с Марли.

Миссис Вудворк,

это Аспен. Мы все очень сочувствуем вашему сыну. Надеюсь, у вас все хорошо. Посылаю его последнее жалованье. Всего вам самого наилучшего.

Я не стал писать ничего больше, хотя и задумывался над этим. Не хотелось, чтобы она сочла эти деньги подачкой, а потому лучше не вдаваться в подробности. Но я надеялся, что смогу время от времени анонимно посылать ей небольшую сумму.

Семья есть семья, а родные Вудворка никуда не делись. Нужно попытаться помочь им.

Я убедился, что все улеглись спать, и лишь тогда приоткрыл дверь в комнату Америки. К моей невыразимой радости, она еще не заснула. Мне очень хотелось, чтобы Мер дожидалась меня, и, судя по тому, как она развернулась и придвинулась ближе к краю кровати, Америка тоже надеялась, что я появлюсь у нее этой ночью.

Как обычно, я оставил дверь приоткрытой и склонился над ее постелью.

– Ну как ты?

– Вроде ничего. – (Но я видел, что это неправда.) – Селеста сегодня подсунула мне статейку. Не уверена, что я хочу во все это ввязываться. До чего же она надоела!

Что за несносная девица! И с чего только она взяла, что может мучить людей и манипулировать ими ради короны? То, что ее до сих пор не отправили домой, было еще одним доказательством кошмарного вкуса Максона.

– Наверное, теперь, когда Марли выгнали, он какое-то время не будет никого исключать.

Чтобы печально пожать плечами, у нее, казалось, ушли все силы.

– Эй! – Я коснулся ее руки. – Все будет хорошо.

Она слабо улыбнулась:

– Знаю. Просто мне ее не хватает. И я в полном тупике.

– Относительно чего?

– Относительно всего. Что я здесь делаю, кто я такая. Думала… Не могу даже объяснить.

Я посмотрел на Америку и понял, что, потеряв Марли и увидев истинную сущность Максона, она оказалась лицом к лицу с фактами, которые не хотела признавать. Это отрезвило ее – возможно, чересчур неожиданно. И одновременно парализовало. Ей было страшно сделать какой-то шаг, потому что она не могла предугадать, что еще полетит в тартарары. Мер видела, как я лишился отца и переживал наказание Джемми, как бился, словно рыба об лед, пытаясь прокормить семью. Но она была всего лишь свидетельницей; ей не пришлось испытать ничего подобного на своей шкуре. Ее родные были при ней, кроме заболевшего звездной болезнью братца, и она никогда в жизни не теряла ничего по-настоящему важного.

«Если не считать тебя, идиот», – укоризненно напомнил мне внутренний голос. Я отмахнулся от этой мысли. Сейчас речь о ней, а не обо мне.

– Мер, ты знаешь, кто ты такая. Не дай им изменить тебя.

Она пошевелила рукой, как будто собиралась протянуть ее и дотронуться до моих пальцев. Но так и не сделала этого.

– Аспен, можно тебя кое о чем спросить?

На ее лице по-прежнему была написана тревога.

Я кивнул.

– Наверное, это прозвучит глупо, но если бы для того, чтобы стать принцессой, мне не нужно было выходить ни за кого замуж, если бы это была всего лишь работа, для которой меня могли бы выбрать, как полагаешь, я бы с ней справилась?

Такого вопроса я точно не ожидал. Выходит, Америка все еще не отказалась от мысли о возможности стать принцессой. А может, я и не прав. Все это умозрительные разговоры, и потом, она ведь сказала, чтобы я не принимал в расчет Максона.

Судя по ее реакции на все, что случалось на публике, наверное, она чувствовала себя беспомощной, сталкиваясь с вещами, которые происходили за закрытыми дверями. У нее было много талантов, и все же…

– Мер, прости. Я так не думаю. Ты не сможешь стать такой же расчетливой, как они.

Я хотел донести до нее, что в моих глазах это достоинство. Меня радовало, что она не такая.

Америка свела тонкие брови:

– Расчетливой? Это как?

У меня вырвался тяжелый вздох, и я попытался объяснить ей, не вдаваясь в ненужные подробности:

– Я бываю в разных местах. И много что слышу. На Юге, где высока концентрация низших каст, не утихают беспорядки. Если верить разговорам гвардейцев, долго прослуживших здесь, южане всегда протестовали против методов Грегори Иллеа. И неспокойно там уже давно. Ходят слухи, что король именно из этих соображений и выбрал королеву Эмберли. Она родом с Юга, и его решение на некоторое время их утихомирило. Но теперь, похоже, все началось по новой.

Мер задумалась над моими словами.

– Это не объясняет, что ты подразумеваешь под расчетливостью.

Стоит делиться с ней тем, что мне известно, или нет? Она хранила наши отношения в тайне два года. Ей можно доверять.

– Я тут на днях, еще до празднования Хеллоуина, побывал в одном министерстве. Речь шла о сочувствующих повстанцам на Юге. Мне приказали доставить распоряжения в почтовое крыло. Их там было три с лишним сотни. Америка, триста семей, смещенных на касту ниже за то, что не донесли о чем-то или помогли кому-то, кого во дворце сочли опасным. – (Она ахнула.) – Вот именно. Можешь себе представить? Что, если бы это случилось с тобой, а ты, кроме как играть на пианино, ничего делать не умеешь? Откуда тебе знать, как выполнять канцелярскую работу, как вообще ее найти? Подтекст предельно ясен.

Похоже, мне все-таки удалось отвлечь ее от грустных мыслей.

– Ты считаешь… Максон в курсе?

Хороший вопрос.

– Думаю, он не может не быть в теме. Ведь он без пяти минут глава страны.

Она кивнула, переваривая очередное открытие относительно ее дружка.

– Только не говори никому, ладно? – попросил я. – Если об этом кто-то узнает, я могу в два счета отсюда вылететь.

«И это в лучшем случае», – добавил я про себя.

– Разумеется. Я ничего не слышала.

За легкомысленным тоном она пыталась скрыть тревогу. Я улыбнулся этой наивной попытке меня обмануть.

– Я скучаю по прошлой жизни, в которой были только ты и я, и ничего больше. И по нашим старым проблемам тоже, – пожаловался я.

Чего бы я сейчас не отдал за то, чтобы самой моей большой проблемой было раздражение на ее постоянные попытки меня подкормить.

– Понимаю тебя, – произнесла она со смешком. С самым настоящим смешком. – Видеться тайком в домике на дереве было куда проще, чем во дворце.

– А изворачиваться, чтобы заработать для тебя лишний медяк, было куда лучше, чем не иметь возможности дать тебе вообще ничего. – Я похлопал по склянке, стоявшей на столике у ее кровати. То, что она держала ее при себе еще до того, как я появился во дворце, всегда казалось мне хорошим знаком. – Я и не подозревал, что ты сохранила их, до того дня накануне твоего отъезда.

– Разумеется, я их сберегла! – воскликнула она с гордостью. – Только они меня грели, когда тебя не было рядом. Иногда я высыпала их на ладонь, чтобы тут же вернуть в банку. Мне нравилось держать в руках то, к чему ты прикасался.

Все-таки мы с ней два сапога пара. У меня не было ни одной ее даже самой маленькой безделушки, но я бережно хранил в памяти каждое мгновение, связанное с ней, как будто это нечто материальное, и в минуты затишья возвращался к ним снова и снова. Она даже не подозревала, что все это время была со мной рядом.

– Что ты с ними сделал? – поинтересовалась Мер.

– Ждут своего часа дома, – улыбнулся я.

До того как Америка уехала во дворец, я успел скопить небольшую сумму, чтобы жениться на ней. Сейчас мама по моей просьбе откладывала немного из тех денег, что я присылал; уверен, она прекрасно знала, на что я намерен их употребить. Но самой драгоценной частью этого запаса были те самые медяки.

– Зачем?

Чтобы организовать приличную свадьбу. Купить достойные кольца. Обустроить наш собственный дом.

– Этого я тебе сказать не могу.

– Ладно, храни свои секреты, – с притворной досадой произнесла она. – И не беспокойся об отсутствии возможности что-то мне дать. Я рада, что ты здесь, и мы можем, по крайней мере, что-то исправить, пусть даже ничего уже не будет как прежде.

Я нахмурился. Неужели мы оба так сильно изменились? Настолько, что ей понадобилось упоминать об этом? Мой ответ – нет. Мы по-прежнему парень и девушка из Каролины, и я должен заставить ее вспомнить об этом.

Хотел бы я бросить к ее ногам целый мир, но в данный момент не располагал ничем, кроме мундира. Я оглядел себя, а потом оторвал от рукава пуговицу и протянул ей.

– У меня в буквальном смысле больше нет ничего, что можно было бы тебе подарить, но ты в любой момент можешь подержать в руках то, к чему я прикасался, и вспомнить обо мне. И знать, что я тоже о тебе думаю.

Она взяла с моей ладони крохотную позолоченную пуговку и посмотрела на нее с таким выражением, словно я преподнес ей луну. Губы у нее задрожали, и она сделала несколько глубоких вдохов, как будто пыталась не расплакаться. Зря я, наверное, все это затеял.

– Я… я не знаю, как мне теперь быть. У меня такое чувство, что я вообще больше ничего не знаю. Но хочу, чтобы ты помнил… я тебя не забыла. Ты все еще у меня вот здесь.

Она положила руку себе на грудь. Пальцы впились в кожу, словно пытаясь унять бурю в душе.

Да, нам предстояло пройти длинный путь, но я знал, что, если мы будем вместе, он не покажется долгим.

Я кивнул. Ничего больше мне было не нужно.

– Мне этого достаточно.

Все девушки из Элиты были приглашены на чаепитие с королевской семьей, поэтому я знал, что не застану Америку, когда стучался в дверь ее комнаты.

– Офицер Леджер, – широко улыбнулась Энн, открывшая мне. – Очень рады вас видеть.

Услышав ее слова, Люси с Мэри тоже подошли поздороваться.

– Здравствуйте, офицер Леджер, – сказала Мэри.

– А леди Америки нет. Она на чаепитии с королевской семьей, – добавила Люси.

– Да я знаю. Я пришел поговорить с вами. Можно?

Энн жестом пригласила меня войти:

– Конечно.

Я подошел к столу и остановился. Они поспешно придвинули мне стул.

– Нет-нет, – покачал головой я. – Лучше вы сами присядьте.

Мэри и Люси опустились на стулья, а мы с Энн остались стоять.

– Чем мы можем помочь вам? – спросила Люси.

– Я сейчас делал обход дворца и хотел узнать, не замечали ли вы чего-нибудь необычного. Возможно, это прозвучит глупо, но в деле охраны Элиты важна любая мелочь.

И это действительно было так, хотя на самом деле никто нам этого не поручал.

Энн задумчиво склонила голову, в то время как Люси возвела глаза к потолку.

– Я ничего такого не припоминаю, – первой отозвалась Мэри.

– Разве что леди Америка после Хеллоуина ведет себя не так активно, – с сомнением в голосе произнесла Энн.

– Из-за Марли? – предположил я.

Служанки дружно закивали.

– Мне кажется, она до сих пор переживает, – проговорила Люси. – Только не подумайте, что я это ей в упрек.

Энн похлопала ее по плечу:

– Мы ничего такого и не подумали.

– Значит, если не считать выходов в Женский зал и в столовую, она почти все время находится в своей комнате?

– Ну да, – подтвердила Мэри. – С леди Америкой и раньше такое бывало, но в последние несколько дней… Кажется, ей хочется от всех спрятаться.

Из этого я сделал два важных заключения. Во-первых, Америка больше не встречалась наедине с Максоном. И во-вторых, наши тайные свидания так и остались незамеченными – даже ее ближайшим окружением.

Оба эти обстоятельства наполнили мое сердце надеждой.

– Может, нужно еще что-нибудь сделать? – спросила Энн.

Я улыбнулся, поскольку на ее месте тоже задал бы такой вопрос – надо же знать, как предотвратить возможную проблему.

– Не думаю. Запоминайте все, что видите и слышите. И не стесняйтесь обращаться прямо ко мне, если заметите что-нибудь необычное.

На лицах у всех троих было написано рвение.

– Офицер Леджер, вы образцовый солдат, – сказала Энн.

– Это всего лишь моя работа, – покачал я головой. – И потом, вы же знаете, что мы с леди Америкой земляки, поэтому я чувствую себя обязанным приглядывать за ней.

Мэри повернулась ко мне:

– Надо же, как забавно получилось, что вы из одних краев, а теперь вас сделали практически ее личным телохранителем. Вы с ней в Каролине живете далеко друг от друга?

– Не очень, – уклончиво отозвался я.

Люси заулыбалась:

– А раньше вы ее видели? Какой она была в детстве?

Я против воли ухмыльнулся:

– Сталкивался с ней несколько раз. Она была мальчишкой в юбке. Вечно все дни напролет пропадала на улице вместе со своим братом. Упрямая как осел и, насколько я помню, очень-очень талантливая.

– Выходит, она с тех пор ничуть не изменилась, – заключила Люси, и все трое дружно засмеялись.

– Примерно так оно и есть, – подтвердил я.

От ее слов в груди у меня все стеснилось. Я знал Америку как облупленную, и под шелухой бальных платьев и драгоценностей она оставалась той же, кем была всегда.

– Мне нужно вниз. Не хочу пропустить «Вести».

Я потянулся взять со стола фуражку.

– Пожалуй, мы с вами, – сказала Мэри. – Сейчас они уже начнутся.

– Конечно.

«Вести» – единственная телепередача, которую разрешалось смотреть челяди, а телевизоры были установлены всего в трех местах: на кухне, в мастерской, где служанки занимались шитьем, и в просторной комнате отдыха, которую, как правило, использовали не по прямому назначению, а как дополнительное рабочее место. Я предпочитал кухню. Энн возглавила нашу процессию, а Мэри и Люси предпочли идти позади рядом со мной.

– Офицер Леджер, я кое-что слышала о том, что нам скоро предстоит принимать гостей, – сообщила Энн, на миг замедлив шаг, чтобы поделиться со мной этими сведениями. – Впрочем, возможно, это всего лишь сплетни.

– Нет, это чистая правда, – отозвался я. – Подробностей никаких не знаю, но вроде будут даны два отдельных приема.

– Вот радость-то! – с сарказмом в голосе воскликнула Мэри. – Опять мне придется отпаривать скатерти. Послушай, Энн, давай поменяемся, а? Не важно, что тебе поручат.

Она подошла к Энн, и они принялись бурно обсуждать, кому и что придется делать.

Я предложил Люси руку:

– Сударыня.

Девушка улыбнулась и, взяв меня под локоть, задрала нос:

– Сударь.

Мы двинулись по коридору. Они болтали о делах, которые необходимо успеть, и платьях, которые нужно подшивать, и я вдруг понял, почему мне так весело в их обществе.

С ними я мог быть Шестеркой.

Я присел на столешницу, а Мэри и Люси пристроились по обе стороны от меня. Энн зашикала на остальных слуг: начинались «Вести».

Когда на экране появились девушки, я понял: что-то не так. Америка казалась подавленной. Но хуже всего было то, что она пыталась делать вид, будто у нее все хорошо, и выглядело это крайне неубедительно.

Что ее так встревожило?

Краешком глаза я заметил, как Люси принялась ломать руки.

– Что произошло? – прошептал я.

– С госпожой что-то неладное. Я по лицу вижу. – Люси сунула палец в рот и начала грызть ноготь. – Что с ней случилось? А леди Селеста выглядит как кошка, которая вышла на охоту. Что мы будем делать, если она победит?

Я накрыл ладонью ее руку, лежавшую на коленях, и она, как по волшебству, замерла, смущенно глядя мне в глаза. Судя по всему, обычно никому не было дела до ее переживаний.

– Леди Америка не пропадет.

Люси кивнула, немного ободренная моими словами, и прошептала:

– Она такая хорошая. Мне очень хочется, чтобы она осталась. Ну почему те, кто мне нужен, всегда меня покидают?

Значит, Люси пережила какую-то утрату. А может, и не одну. Теперь мне стали понятней причины ее тревожности.

– Ну, я-то в ближайшие четыре года точно никуда от вас не денусь.

Я легонько ткнул ее локтем в бок, и она улыбнулась, хотя в глазах у нее стояли слезы.

– Офицер Леджер, вы такой милый. Мы все так считаем.

И она промокнула ресницы.

– Вы, леди, тоже очень милые. Мне всегда приятно с вами увидеться.

– Да какие из нас леди, – отозвалась она, глядя в пол.

Я покачал головой:

– Если Марли может по-прежнему считаться леди, потому что пожертвовала собой ради человека, который ей дорог, то вы и подавно можете. Я же вижу, как вы ежедневно жертвуете своими жизнями. Вы отдаете свое время и силы служению другому человеку, а это совершенно то же самое.

Мэри бросила на меня взгляд, прежде чем снова уткнуться в телевизор. Энн, думаю, тоже уловила мои слова. Она даже подалась в мою сторону, чтобы ничего не упустить.

– Офицер Леджер, вы – лучший!

Я улыбнулся:

– Когда мы здесь, внизу, вы все можете называть меня Аспен и на «ты».

Разглядывать стену мне наскучило минут через тридцать после того, как я заступил в караул. Было уже глубоко за полночь, и оставалось лишь считать часы до рассвета. Впрочем, ради безопасности Америки можно и поскучать.

За весь день не случилось ничего примечательного, если не считать полученного подтверждения двух предстоящих визитов.

Вернее, визитерок. К нам ехала куча женщин.

Эта новость меня скорее радовала, чем огорчила. Дамы, приезжавшие во дворец, обычно не проявляли физической агрессии. Однако их слова вполне могли стать поводом для войны, если были произнесены не тем тоном.

Представители Германской Федерации – наши давние друзья, поэтому с ними в плане охраны проблем возникнуть не должно. Итальянцы же – темные лошадки.

Я всю ночь думал об Америке, ломая голову, что мог означать ее встревоженный вид в «Вестях». Но спрашивать об этом у нее самой мне не хотелось. Если она решит со мной поделиться, я ее выслушаю. Сейчас ей необходимо сосредоточиться на делах насущных. Чем дольше она продержится во дворце, тем дольше будет рядом со мной.

Я повел плечами, разминая хрустящие кости. Дежурить оставалось еще несколько часов. Я потянулся – и неожиданно заметил пару голубых глаз, выглядывающих из-за угла.

– Люси?

– Привет! – Она вышла в коридор.

Следом за ней показалась Мэри с небольшой корзинкой. Ее содержимое было прикрыто тряпицей.

– Вас вызвала леди Америка? Что-то случилось?

Я потянулся открыть перед ними дверь комнаты.

Люси приложила к груди изящную ладонь. Она заметно нервничала.

– Нет-нет, все в порядке. Мы… э-э… пришли посмотреть, здесь вы или нет.

Я сощурился и убрал руку:

– Здесь, где же мне еще быть. Вам что-то нужно?

Девушки переглянулись, и Мэри заговорила:

– Просто мы заметили, что в последнее время вы очень часто дежурите, ну и подумали, что вы, наверное, голодный.

Мэри сняла тряпицу, под которой обнаружилось несколько кексов, пирожки и хлеб. Видимо, это были остатки того, что на кухне приготовили к завтраку.

Я улыбнулся краешком губ:

– Это очень мило с вашей стороны, но, во-первых, на посту есть не полагается, а во-вторых, как вы могли заметить, я малый довольно сильный. – Я согнул свободную руку, демонстрируя бицепс, и обе девушки захихикали. – И могу сам о себе позаботиться.

Люси склонила голову набок:

– Мы знаем, но умение принять помощь – это тоже в некотором роде сила.

От этих слов у меня перехватило дух. Жаль, никто не сказал мне этого несколько месяцев назад. Это помогло бы мне уберечься от многих горестей.

Я посмотрел на их лица, так похожие на лицо Америки в ту последнюю ночь в нашем домике на дереве. Они светились радостью, надеждой и теплотой. Мой взгляд переместился на корзину со снедью. Неужели я так и буду раз за разом наступать на эти грабли? Отталкивать людей, рядом с которыми я чувствовал себя собой?

– Ну ладно, убедили. Только, чур, если кто-нибудь появится, вы повалили меня на пол и силой заставили есть. Договорились?

Мэри с ухмылкой протянула мне корзину:

– Договорились!

Я взял ломтик коврижки и начал жевать.

– Вы же перекусите вместе со мной? – спросил я с набитым ртом.

Люси с воодушевлением стиснула руки и принялась рыться в корзине. Мэри без промедления последовала примеру подруги.

– Признавайтесь-ка, вы хорошо умеете драться? – поинтересовался я шутливо. – Должен же я убедиться, что наша история будет выглядеть правдоподобно.

Люси со смешком прикрыла рот рукой:

– Как ни забавно, этому нас не учат.

– Неужели?! – ахнул я. – Это же совершенно незаменимое в условиях дворца умение. – Уборка, тонкости дамского туалета, рукопашный бой.

Обе дружно захихикали, не переставая жевать.

– Я серьезно. Кто у вас за главного? Я напишу ему письмо.

– Мы завтра же поговорим на эту тему с экономкой, – пообещала Мэри.

– Вот и славненько.

Я проглотил еще один кусок и с притворным негодованием покачал головой.

Мэри сглотнула.

– Офицер Леджер, вы такой смешной.

– Аспен и «ты».

Она снова улыбнулась:

– Аспен. Ты останешься здесь, когда закончится срок призыва? Уверена, если ты подашь заявку, тебя с радостью возьмут на постоянную службу в охрану.

Теперь, став Двойкой, я твердо знал, что хочу и дальше быть солдатом… но во дворце?

– Вряд ли. У меня в Каролине осталась семья, так что я, наверное, попытаюсь устроиться на службу где-нибудь в тех краях, если получится.

– Очень жаль, – прошептала Люси.

– Не расстраивайся раньше времени. Мне еще четыре года служить.

Люси слабо улыбнулась:

– А, ну да.

Но я видел, что она все равно переживает. Мне вспомнились ее недавние слова о том, что люди, которые ей дороги, всегда покидают ее. При мысли о том, что каким-то образом я стал ей небезразличен, я испытал смешанные чувства. Она тоже важна для меня, как и Энн с Мэри. Но я связан с ними исключительно через Америку. Когда же они успели ко мне привязаться?

– У тебя большая семья? – спросила Люси.

Я кивнул:

– Три брата – Рид, Бекен и Джемми – и три сестры – Камбер и Селия, они близняшки, и малышка Айви. И еще мама.

Мэри принялась запаковывать корзину:

– А отец?

– Он умер несколько лет назад.

Наконец-то я был в состоянии произнести эти слова без ощущения, что сейчас разорвется сердце. Раньше мне было больно об этом говорить, потому что я все еще нуждался в нем. Как и мы все. Впрочем, мне еще повезло. У некоторых в нижних кастах отцы просто исчезали, предоставив оставшимся справляться самостоятельно или пойти ко дну.

А наш отец делал для нас все, что было в его силах, до самого конца. Нам, Шестеркам, в любом случае приходилось туго, но, пока он был жив, мы худо-бедно держались на плаву и сохраняли хоть какое-то достоинство. Он оставался для меня примером.

Жалованье во дворце было больше, но, если я хотел стать своей семье настоящей опорой, лучше жить поближе.

– Сочувствую, – негромко произнесла Люси. – Моя мама тоже умерла несколько лет назад.

Оказывается, Люси потеряла самого важного человека в жизни. Теперь, когда я взглянул на нее другими глазами, мне многое стало понятно.

– И все навсегда изменилось, верно?

Она кивнула, разглядывая узор на ковре:

– Но все равно нужно искать в жизни что-то хорошее.

Люси подняла голову, и ее лицо озарила слабая надежда. Я смотрел на нее во все глаза:

– Как странно, что ты это сказала.

Она взглянула на Мэри, потом на меня:

– Почему?

– Просто странно, – пожал я плечами, сунул в рот последний кусок коврижки и стряхнул с пальцев крошки. – Спасибо, девушки, за угощение, но вам пора уходить. Разгуливать по дворцу по ночам не слишком безопасно.

– Ладно, – согласилась Мэри. – Все равно нам нужно приниматься за изучение рукопашного боя.

– Попробуйте наброситься на Энн, – посоветовал я ей. – Никогда нельзя недооценивать элемент неожиданности.

Она снова рассмеялась:

– Мы учтем, офицер Леджер. Доброй ночи.

Они развернулись и пошли по коридору.

– Стойте! – окликнул я, и обе как по команде остановились. Я кивнул в сторону секретной дверцы в стене. – Мне будет спокойнее, если вы пройдете потайным ходом.

Девушки улыбнулись:

– Конечно.

Они помахали мне и направились дальше, но, когда уже дошли до стены и Мэри нажала на потайную пружину, Люси что-то прошептала ей. Мэри кивнула и поспешила по лестнице вниз, а Люси вернулась ко мне.

Она снова ломала пальцы, как делала всегда, когда нервничала.

– Я… я не большая мастерица говорить красивые слова, – призналась она, покачиваясь вперед-назад на каблуках. – Но я хотела сказать тебе спасибо за то, что ты так добр к нам.

Я покачал головой:

– Тут не за что благодарить.

– Нет, есть за что. – В ее взгляде была настойчивость, какой я никогда прежде у нее не видел. – Сколько бы прачки и кухарки ни твердили, что нам, горничным, хорошо живется, это далеко не всегда так, если к тебе плохо относятся. Леди Америка отнеслась к нам по-человечески, хотя никто из нас такого не ожидал. И ты тоже по-человечески к нам относишься. Вы оба добры и не прилагаете к этому никаких усилий. – Она улыбнулась. – Я просто подумала, ты должен знать, что это очень важно для нас. Может, для Энн больше, чем для кого бы то ни было, хотя она никогда в жизни в этом не признается.

Я не знал, что ответить. Единственное, что мне в конце концов все-таки удалось из себя выдавить, было «спасибо».

Люси кивнула и, смутившись, направилась к потайному ходу.

– Мисс Люси, доброй ночи.

Она обернулась с таким видом, будто я преподнес ей самый драгоценный подарок в мире.

– Доброй ночи, Аспен.

Когда она удалилась, мои мысли вернулись к Америке. У нее сегодня был такой расстроенный вид! Интересно, догадывается ли она, насколько ее отношение к окружающим изменяет их? Прав ее отец: Мер слишком хороша для этого места.

Нужно найти время и рассказать ей, что она помогает людям, сама даже того не зная. А пока что я надеялся, что Мер отдыхает от дневных тревог, чем бы они ни…

На меня наткнулись бегущие по коридору лакеи. Один слегка запнулся на ходу. Я прошел до конца коридора, чтобы взглянуть, от чего они убегают, когда взвыла сирена.

До сегодняшнего дня я ни разу ее не слышал, но отлично знал, что значит этот сигнал. Повстанцы.

Я со всех ног бросился обратно и ворвался в комнату Америки. Если народ побежал, возможно, мы уже потеряли слишком много драгоценных минут.

– Черт, черт, черт! – выругался я себе под нос.

Времени на сборы у нее практически не было.

– Что?! – сонным голосом спросила она.

Одежда. Нужно найти ее одежду.

– Мер, вставай! Куда подевались твои туфли?

Америка сбросила одеяло и, спустив ноги с кровати, сунула их прямо в туфли.

– Вот они. Мне нужна одежда, – добавила она, поправляя задники.

Хорошо, что она так быстро поняла всю серьезность ситуации. Я нащупал в изножье кровати скомканный халат и попытался сообразить, где что.

– Не трать время, я возьму его с собой.

Она потянула халат у меня из рук, и я торопливо потащил ее к двери.

– Тебе нужно спешить, – предупредил я. – Понятия не имею, где они сейчас.

Америка кивнула. Я чувствовал, как разбегается по венам адреналин, и, хотя понимал, что это неразумно, притянул ее к себе в темноте и обнял.

Прижавшись губами к ее губам, я запустил руку ей в волосы. Безрассудно. До чего же безрассудно. Но это так… правильно. Прошла, казалось, вечность с тех пор, как мы в последний раз целовались с такой страстью, но все произошло совершенно естественно. Ее теплые губы были такими знакомыми на вкус. От нее слабо пахло ванилью, но даже сквозь этот аромат я ощущал естественный запах ее волос, ее кожи.

Я мог бы провести так всю ночь и чувствовал, что и она испытывала то же самое, но необходимо было переправить ее в убежище.

– Давай. Беги, – приказал я, подтолкнув ее в направлении коридора, а сам, не оглядываясь, бросился за угол, навстречу тому, что ждало меня там.

Выхватив из кобуры пистолет, я осмотрелся в поисках чего-нибудь необычного. Мелькнул подол юбки: кто-то из служанок спешил скрыться в тайнике. Я очень надеялся, что Люси и Мэри успели вернуться к Энн и все трое сейчас в безопасности в одном из убежищ для слуг.

До меня донесся звук выстрелов, который ни с чем нельзя было спутать, и я бросился к парадной лестнице. Судя по всему, дальше первого этажа повстанцам прорваться так и не удалось, так что я опустился на одно колено и, не высовываясь из-за угла, стал ждать, наблюдая за лестничным пролетом.

В следующий миг на ступеньках кто-то показался. Я практически мгновенно понял, что это чужой. Задержав дыхание, я спустил курок и попал ему в руку. Повстанец с криком повалился навзничь, и подоспевший гвардеец схватил его.

Грохот в дальнем конце коридора сказал мне, что напавшие обнаружили боковую лестницу и прорвались на второй этаж.

– Если найдете короля, убейте его! Забирайте все, что сможете унести! Пусть знают, что мы были здесь! – закричал кто-то.

То и дело оглядываясь по сторонам, я короткими перебежками бесшумно подобрался поближе к тому месту, откуда доносились вопли. Краем глаза я заметил еще двоих в гвардейской форме и знаками велел им пригнуться и передвигаться медленно. Когда они приблизились, я узнал Эйвери с Таннером. Лучшей подмоги нельзя было и желать. Эйвери стрелял без промаха, а Таннер всегда и во всем выкладывался на полную катушку, потому что ему, в отличие от большинства гвардейцев, было что терять.

Таннер был одним из немногих, кого призвали на службу уже женатым. Он все время рассказывал, как его супруга кипятилась, что он носит обручальное кольцо на большом пальце, но кольцо досталось ему в наследство от деда, а уменьшить его им было не по карману. Он пообещал, что сделает это первым же делом, когда вернется домой, а еще купит ей кольцо получше.

Жена была для него тем же, чем для меня Америка. Из-за нее он постоянно был начеку.

– Что происходит? – прошептал Эйвери.

– Похоже, я только что подслушал их главаря. Он приказал своим людям убить короля и вынести отсюда все, что можно.

Таннер поднялся, держа пистолет во вскинутой руке:

– Нужно отыскать их и удостовериться, что они направляются в противоположную от убежищ сторону.

Я кивнул:

– Их там может быть больше, чем мы в состоянии обезвредить, но если постараемся не попадаться им на глаза, думаю…

В дальнем конце коридора с грохотом распахнулась дверь, и оттуда выскочил лакей. По пятам за ним гнались двое повстанцев. Лакей – совсем мальчишка, растерянный и напуганный. Преследователи держали в руках что-то похожее на сельскохозяйственные инструменты, так что можно было хотя бы не бояться схлопотать пулю.

Я развернулся, принял устойчивое положение и прицелился.

– Ложись! – рявкнул я, и лакей послушно бросился ничком.

Пуля угодила одному из повстанцев в ногу. Эйвери подстрелил второго, но его выстрел, не знаю уж, намеренно или нет, оказался куда более смертоносным.

– Я ими займусь, – бросил он. – Отыщи главаря.

Лакей поднялся и нырнул в одну из спален, не задумываясь о том, что туда может войти кто угодно. Ему необходима была иллюзия безопасности.

Раздались новые крики, потом затрещали выстрелы, и я понял, что дело серьезно. Я подобрался и сосредоточился. Передо мной поставлена задача, и она вытеснила все прочие мысли.

Мы с Таннером прокрались на третий этаж, встретив по пути несколько раскуроченных столиков, разбитых статуй и цветочных горшков. Один из бандитов краской, которую, видимо, принес с собой, выводил что-то на стене. Я подскочил к нему сзади и рукояткой пистолета ударил по затылку. Он упал, и я нагнулся обыскать его на предмет оружия.

В следующую секунду в другом конце коридора снова затрещали выстрелы, и Таннер потащил меня за перевернутый диван. Когда шум утих, мы осторожно высунули голову, чтобы оценить ущерб.

– Я насчитал шестерых, – сказал он.

– Мне тоже так показалось. Я смогу уложить двоих, от силы троих.

– Этого достаточно. Остальные могут драпануть. Если они не вооружены.

Я огляделся по сторонам. Потом подобрал осколок зеркала, вырезал им кусок обивки из дивана и обернул его вокруг стекла.

– Вот, пустишь в ход, если они подберутся слишком близко.

– Чудно, – заметил Таннер и прицелился.

Я последовал его примеру.

Грянули выстрелы, и каждый из нас уложил двоих повстанцев, прежде чем двое оставшихся обернулись и бросились на нас, а не прочь, как мы ожидали. Я вспомнил, что командование приказывало нам брать повстанцев живыми, чтобы можно было их допросить, и прицелился по ногам, но они так быстро мчались, что я промахнулся.

Мы с Таннером смотрели, как на него надвигается один из них, здоровый громила. Второй, жилистый, с безумным взглядом, направлялся ко мне. Я сунул пистолет в кобуру, готовясь к схватке.

– Черт. Тебе достался лучший из двоих! – Таннер перескочил через стул и бросился на своего противника.

Я отстал от него лишь на долю секунды. Старший из повстанцев с воплем налетел на меня, пытаясь дотянуться похожими на клешни руками. Я перехватил его за локоть и полоснул импровизированным ножом по груди. Он был не слишком силен, и в глубине души мне было его даже жалко. Когда я вцепился в локоть нападавшего, тот оказался пугающе костлявым.

Мужчина со стоном упал на колени, я завел локти ему за спину и стал вязать по рукам и ногам. Тут кто-то навалился на меня с сзади и приложил лицом о висевший поблизости портрет. Осколком стекла мне рассекло лоб.

Голова закружилась, глаза уже заливала кровь, так что разглядеть моего противника оказалось практически невозможно. На мгновение мной овладела паника, но выучка не подвела. Повстанец продолжал держать меня сзади, и я, согнувшись, перекинул его через плечо.

Он грохнулся на усыпанный обломками пол. Я наклонился связать и его тоже, но в следующую же секунду полетел на пол, сбитый с ног еще одним бандитом.

Я оказался пригвожден к полу. Здоровый повстанец сидел верхом на моем животе, держа меня за запястья. Когда он заговорил, меня обдало его зловонным дыханием.

– Отведи меня к королю, – проскрежетал он.

Я покачал головой.

Он отпустил мои запястья и схватил за грудки. Я попытался оттолкнуть его, но он приподнял меня и от души приложил затылком об пол, так что я мгновенно уронил руки. В глазах помутилось, я пытался вздохнуть и не мог. Бугай своей лапищей схватил меня за подбородок и заставил взглянуть на него.

– Где король?

– Не знаю, – просипел я.

Боль в голове была практически невыносимой.

– Да ладно, красавчик, – с издевкой протянул он. – Отдай мне короля, а я, так уж и быть, возможно, оставлю тебе жизнь.

Я не мог сказать ему про убежище. Пусть мне ненавистно все то, что творил король Кларксон, выдать его означало выдать Америку, а об этом не могло быть и речи.

Можно солгать. Это позволит потянуть время, а там подвернется какой-нибудь шанс спастись.

А еще можно умереть.

– Четвертый этаж, – соврал я. – Потайная комната в восточном крыле. Максон тоже там.

Его лицо расплылось в улыбке, и до меня снова долетело его зловонное дыхание, когда он отрывисто хохотнул:

– Вот видишь, это ведь было совсем не сложно, правда? – (Я промолчал.) – Если бы ты сразу же все рассказал, мне бы, возможно, не пришлось так с тобой поступить.

Он сомкнул свои лапы на моем горле и сдавил его. Это была настоящая пытка. Я замолотил ногами и забарахтался, пытаясь сбросить его. Без толку. Слишком он здоровый.

Мои руки и ноги дергались, в глазах начало меркнуть.

Кто расскажет моей матери?

Кто позаботится о моей семье?

…по крайней мере, я успел поцеловать Америку в последний раз.

…в последний раз.

…раз.

Сквозь мутную пелену я услышал выстрел и почувствовал, как грузное тело повстанца обмякло и стало заваливаться на бок. Я захрипел и забулькал, хватая ртом воздух.

– Леджер? Ты живой?

В глазах по-прежнему было темно, так что я не видел лица Эйвери. Зато слышал его. Этого было вполне достаточно.

Разбор устроили в госпитальном крыле, поскольку многие из ребят очутились на больничной койке.

– Мы считаем своим успехом, что в этот раз наши потери составили всего два человека, – сказал командир. – То, что вы остались в живых, неоспоримое доказательство вашей выучки и умения. К тому же следует учесть и численность нападавших.

Он помолчал, видимо ожидая услышать бурный восторг, но мы были слишком вымотаны, чтобы аплодировать.

– Мы захватили в плен двадцать три преступника, и это просто фантастический результат. После того как они будут допрошены, их ожидает суд. Однако я недоволен числом убитых. – Он строго поглядел на нас с высоты своего роста. – Семнадцать. Убито семнадцать повстанцев.

Эйвери втянул голову в плечи. Он уже признался, что двое из них на его счету.

– Вы не должны убивать, за исключением тех случаев, когда вашей жизни или жизни ваших товарищей грозит непосредственная опасность или же нападению подвергается кто-либо из членов королевской семьи. Это отребье нужно нам живым для допросов.

Ребята негромко засопели. Этот приказ мне тоже был не по душе. Если бы мы могли просто уничтожать бандитов, проникших во дворец, справляться с ними было бы гораздо проще и быстрее. Но королю нужны ответы, и ходили слухи, что у него имелись свои методы, с помощью которых он выбивал из пленных информацию. Я от души надеялся никогда не узнать, что это за методы.

– Однако, несмотря на все сказанное, вы все отлично справились с защитой дворца и отражением угрозы. За исключением тех немногих, кто получил серьезные ранения, график дежурств для вас остается неизменным. А сейчас поспите, если сможете, и приготовьтесь. День будет длинный. Вы же сами видели, в каком состоянии находится дворец.

Было решено, что королевской семье и девушкам из Элиты лучше заняться своими делами на свежем воздухе в парке, пока челядь приводит дворец в божеский вид. Дамы из Германской Федерации и Итальянской монархии должны были прибыть всего через несколько дней, а служанки уже сбились с ног.

Палящее солнце, усталость и накрахмаленная гвардейская форма начинали действовать мне на нервы. Если прибавить к этому жгучую боль от раны на голове, саднящее горло и ноющую ногу – причем я даже не помнил, где умудрился ее повредить, – картина складывалась удручающая.

Хорошо хоть мой пост оказался неподалеку от того места, где сидела Америка. Они на пару с Крисс занимались подготовкой к приему наших гостий. Если не считать Селесты, я ни разу не замечал, чтобы Америка демонстрировала неприязнь к остальным девушкам, но сегодня даже ее поза красноречиво свидетельствовала о том, что находиться в обществе соседки ей неприятно. Но Крисс, как это ни странно, держалась совершенно непринужденно, болтая с Америкой и время от времени поглядывая на Максона. Меня немного беспокоило то обстоятельство, что Америка всякий раз перехватывала этот взгляд, но вряд ли ее чувства переменились. Я не представлял, чтобы она теперь могла смотреть на него и не видеть перед собой захлебывающуюся криком Марли.

Шатры и столики, расставленные на лужайке, выглядели так, будто королевская семья решила устроить пикник на свежем воздухе. Если бы я своими глазами не видел разгрома во дворце, то легко бы в это поверил. Здешние обитатели приучили себя не думать о нападениях и жить дальше.

Я не знал, почему так происходит: то ли потому, что мысли о них лишь делали их еще более ужасающими, то ли потому, что на подобные размышления просто не было времени. Возможно, если бы королевская семья села и хорошенько подумала о набегах повстанцев, то нашла бы более эффективный способ их предотвращать.

– Не понимаю, зачем я вообще трачу на это время! – преувеличенно громко произнес его величество. Он отдал кому-то бумаги и вполголоса распорядился: – Сотрите все пометки Максона; они только отвлекают внимание.

В то время как я прислушивался к словам короля, взгляд мой был устремлен на Америку. Она пристально смотрела на меня. Ее явно тревожили моя перевязанная голова и прихрамывающая походка. Я подмигнул ей, надеясь подбодрить. Вряд ли удастся продержаться весь день на ногах, а вечером поменяться с кем-нибудь так, чтобы ночью оказаться в карауле у ее дверей, но если это единственный способ…

– Повстанцы! Бегите!

Я повернул голову в сторону дворца, уверенный, что кто-то поднял ложную тревогу.

– Что? – переспросил Марксон.

– Повстанцы! Во дворце! – закричал Лодж. – Они уже близко!

Королева вскочила со своего места и, сопровождаемая служанками, бросилась к секретному входу во дворец.

Его величество сгреб в охапку бумаги. Я на его месте куда больше переживал бы за сохранность собственной головы, чем любой информации.

Америка по-прежнему сидела на стуле, точно оцепенев. Я рванулся было к ней, но возникший передо мной Максон сгрузил мне прямо на руки Крисс.

– Беги! – приказал он. Я заколебался, думая об Америке. – Беги!

Я подчинился и побежал с Крисс на руках. Она кричала и рвалась к Максону. Не прошло и секунды, как послышалась пальба и из дверей здания хлынула толпа. Кто гвардеец, а кто повстанец, было уже не разобрать.

– Таннер! – заорал я, перехватив его на ходу, и передал ему Крисс. – Неси ее за королевой.

Он беспрекословно повиновался, а я бросился за Мер.

– Америка! Нет! Вернись! – закричал Максон.

Я перехватил его обезумевший от ужаса взгляд и увидел, что Америка со всех ног мчится по направлению к лесу, а по пятам за ней несутся повстанцы.

Нет.

Стаккато выстрелов лишь прибавляло еще больше драматизма этой неистовой гонке, головокружительной и смертельной. Бандиты уже практически поравнялись с ней. Их сумки от добычи трещали по швам. Эти казались моложе и выносливей тех, что прорвались во дворец ночью. У меня промелькнула мысль, что это могут быть их дети, пытающиеся довершить то, что начали родители.

Я выхватил пистолет и остановился, готовясь стрелять. Прицелившись в затылок одному из повстанцев, я один за другим выпустил в него три патрона. Однако же цели не достиг ни один, потому что парень принялся петлять, а потом скрылся за деревом.

Максон бросился в сторону леса, но не успел он сделать и нескольких шагов, как отец перехватил его.

– Не стрелять! – гаркнул принц, вырываясь из отцовской хватки. – Вы попадете в нее! Прекратить огонь!

Америка не входила в число членов королевской семьи, и я сомневался, чтобы кто-нибудь огорчился, если бы мы перестреляли повстанцев без допроса. Я бросился вперед, вновь остановился и дважды выстрелил. Мимо.

Рука Максона схватила меня за шиворот.

– Я сказал: не стрелять!

Хотя я был на дюйм или два выше принца и обычно считал его тряпкой, ярость, которая полыхала в его глазах в тот миг, внушала уважение.

– Прошу прощения, сир.

Он оттолкнул меня, потом отвернулся и провел ладонью по волосам. Никогда еще я не видел, чтобы принц метался, как раненый зверь. Максон напоминал своего отца, когда тот был на грани взрыва.

То же, что он сейчас демонстрировал открыто, творилось у меня внутри. Для него пропала одна из девушек Элиты. Для меня же под угрозой была жизнь единственной, которую я безумно любил. Я не знал, удалось ли ей оторваться от повстанцев и найти какое-нибудь укрытие. Сердце у меня колотилось от страха и одновременно замирало от отчаяния.

Я пообещал Мер, что никому не дам ее в обиду. И не сдержал обещания.

Я оглянулся на дворец, сам толком не зная, что ожидал увидеть. Все девушки и челядь успели благополучно скрыться. На лужайке не осталось никого, кроме принца, короля и десятка с небольшим гвардейцев.

Максон наконец посмотрел на нас, и его взгляд вызвал у меня мысль о затравленном звере.

– Найдите ее. Найдите ее немедленно! – заорал он.

Я хотел просто броситься в лес, чтобы добраться до Америки раньше остальных. Но как ее искать?

Марксон выступил вперед:

– Идемте, ребята. Нужно прочесать лес.

Мы двинулись за ним.

Я еле передвигал ноги. Надо было собраться. «Мы отыщем ее, – пообещал я себе. – Она крепкий орешек».

– Максон, отправляйся к матери, – донесся до меня повелительный голос короля.

– Ты что, смеешься? Как ты это себе представляешь? Я буду сидеть в убежище, а Америка все это время будет неизвестно где? Может, ее вообще уже нет в живых?

Я обернулся и увидел, как Максон сложился пополам и принялся хватать ртом воздух. От одной этой мысли его едва не выворачивало.

Король Кларксон рывком заставил его распрямиться, крепко взял за плечо и как следует тряханул:

– Возьми себя в руки. Ты нужен нам целым и невредимым. Пошел. Живо.

Максон сжал кулаки и слегка согнул руки в локтях, и какую-то долю секунды я был совершенно уверен, что он сейчас ударит отца.

Не мне, конечно, судить, но, по-моему, папаша вполне способен сделать из Максона лепешку, если у него возникнет такое желание. Было бы жаль, если бы парень погиб.

Пару судорожных вдохов спустя Максон вывернулся из отцовской хватки и зашагал во дворец.

Я поспешно отвернулся в другую сторону, надеясь, что король не обратит внимания на свидетеля их стычки. Недовольство Кларксона сыном занимало мои мысли все больше и больше. После увиденного у меня окрепло убеждение, что дело далеко не только в неправильных пометках, которые Максон оставлял на полях документов.

Почему человек, так озабоченный безопасностью своего сына, ведет себя с ним так… так агрессивно?

Я нагнал остальных гвардейцев как раз в ту минуту, когда Марксон начал говорить.

– Кто-то из вас ориентируется в этом лесу?

Все молчали.

– Он очень большой и превращается в густые заросли, стоит зайти буквально на несколько шагов вглубь. Дворцовые стены тянутся футов на четыреста, но дальний участок давно нуждается в ремонте. Бандитам не могло составить никакого труда перебраться сквозь провалы в стене, в особенности учитывая, с какой легкостью они преодолели наиболее укрепленные ее участки поблизости от дворца.

Прекрасно, нечего сказать.

– Мы растянемся в цепочку и будем передвигаться очень медленно. Ищите следы ног, брошенные вещи, сломанные ветки, что угодно, что может подсказать нам, куда они ее потащили. Если стемнеет, вернемся за фонарями и свежими людьми. – Он обвел взглядом всех нас. – Я не намерен возвращаться обратно с пустыми руками. Живой или мертвой, мы вернем ее во дворец. Король с принцем не должны остаться без ответов, ясно?

– Так точно, сэр! – отчеканил я, и остальные подхватили.

– Вот и славно. А теперь всем рассредоточиться.

Мы прошли всего несколько ярдов, когда Марксон протянул руку, останавливая меня.

– Леджер, ты сильно хромаешь. Уверен, что справишься? – спросил он.

Кровь отхлынула у меня от лица, и я представил, как впадаю в такую же ярость, как только что Максон. Черта с два я позволю меня отстранить!

– Я в полном порядке, сэр! – поклялся я.

Марксон снова смерил меня взглядом.

– Послушай, нам нужна сильная команда. Лучше тебе все-таки остаться.

– Никак нет, сэр, – ответил я поспешно. – Такого ни разу не было, чтобы я не подчинился приказу. Не вынуждайте меня делать это сейчас.

Видимо, он увидел отчаянную решимость на моем лице. Краешки его губ дрогнули в улыбке, и он, кивнув, направился к опушке:

– Прекрасно. Идемте.

Мне казалось, что все происходит точно в замедленной киносъемке. Мы звали Америку и останавливались, чтобы прислушаться, не донесется ли ответ, то и дело принимая за желанный отклик любой слабый шорох или дуновение ветерка. Кто-то нашел отпечаток ноги, но земля оказалась такой сухой, что буквально через два шага в пыли уже нельзя было ничего разобрать, так что мы лишь без толку потратили время. Дважды натыкались на клочья одежды, висящие на нижних ветках, но ни тот ни другой не походили на то, во что была одета Америка. Самое тягостное впечатление произвели несколько обнаруженных капель крови. Мы потратили около часа, осматривая каждое одинокое дерево, заглядывая под каждый комок грязи, который мог быть сдвинут с места.

Близился вечер; скоро должно было начать смеркаться.

Все, кроме меня, двинулись вперед, а я на мгновение остался стоять на месте. При любых других обстоятельствах я восхитился бы красотой пейзажа. Свет просачивался сквозь листву, превращаясь в призрак самого себя. Деревья тянули ветви друг к другу, точно пытались спастись от одиночества, и вообще вокруг царила какая-то потусторонняя атмосфера.

Нужно было смириться с мыслью, что я могу вернуться во дворец без нее. Или, хуже того, с ее бездыханным телом на руках.

Эта мысль отозвалась в сердце мучительной болью. За что мне бороться в этой жизни, если не станет ее? Я пытался искать что-то хорошее. Но все оказалось связано с Америкой.

Я подавил подступившие к горлу слезы и распрямил плечи. Буду просто продолжать бороться.

– Ищите везде, где только можно, – еще раз напомнил Марксон. – Если они убили ее, то могли повесить или попытаться похоронить. Будьте внимательны.

От его слов мне опять стало тошно, но я усилием воли выкинул их из головы.

– Леди Америка! – позвал я в стотысячный раз.

– Я здесь! – (Я обернулся на звук, боясь поверить собственным ушам.) – Здесь!

Из чащи выбежала моя девочка, босая и перепачканная, и я, поспешно сунув пистолет в кобуру, распахнул объятия ей навстречу.

– Слава богу! – выдохнул я. Мне так хотелось зацеловать ее прямо там. Но она дышала, я обнимал ее, и этого было довольно. – Я нашел ее! Она жива! – крикнул я остальным, глядя на бегущих к нам ребят.

Она еле заметно дрожала, и я видел, что пережитое потрясло ее.

Нога там или не нога, я не собирался выпускать ее. Я подхватил ее на руки, и она обвила меня за шею, прильнув ко мне.

– Я до смерти боялся, что мы найдем где-нибудь твой труп. Ты ранена?

– Только ноги исцарапала.

Лодыжки у нее оказались изодраны в кровь. Учитывая все обстоятельства, мы еще легко отделались.

Марксон остановился перед нами, стараясь обуздать свою радость оттого, что она нашлась.

– Леди Америка, вы не ранены?

– Только немного повредила ноги.

– Они не пытались причинить вам зло?

– Нет. Они меня не догнали.

Еще бы они догнали мою девочку.

Ребята не верили своему счастью, но больше всех радовался Марксон.

– Вряд ли другая девушка смогла бы от них убежать.

Она блаженно вздохнула и улыбнулась:

– Так среди них ведь нет Пятерок.

Я засмеялся, и все остальные тоже. Принадлежность к низшим кастам иной раз могла оказаться полезной.

– Логично. – Марксон хлопнул меня по плечу, по-прежнему не сводя глаз с Америки. – Что ж, давайте выбираться.

Он повел нас прочь из леса, на ходу отдавая команды остальным.

– Знаю, ты сообразительная и проворная, но я был просто в панике, – негромко произнес я.

Америка приблизила губы к моему уху:

– Я сказала вашему командиру неправду.

– В каком смысле?

– Они меня все-таки догнали. – (Я в ужасе воззрился на нее, пытаясь представить, что такого кошмарного повстанцы могли с ней сотворить, если Мер не нашла в себе сил признаться в этом перед остальными.) – Со мной все в порядке, но одна девушка меня увидела. Она сделала книксен и убежала.

Меня затопило облегчение. Потом на смену ему пришло недоумение.

– Книксен?

– Я тоже удивилась. Она не показалась мне ни злой, ни свирепой. Девушка как девушка. – Америка немного помолчала, потом добавила: – У нее были с собой книги, целая куча.

– Такое часто случается, – подтвердил я. – Никто понятия не имеет, что они с ними делают. Полагаю, жгут их, чтобы обогреться. Видимо, там, где они живут, холодно.

Казалось все более и более очевидным, что нападавшим просто хотелось крушить все, чем располагал дворец, – произведения искусства, стены, даже его чувство безопасности – и завладеть бесценным королевским имуществом просто ради того, чтобы было что потом спалить. Для них это, судя по всему, способ показать монархии средний палец.

Не испытай я на собственной шкуре, насколько жестоки они могут быть, то нашел бы это даже забавным.

Вокруг было слишком много посторонних ушей, так что всю оставшуюся дорогу мы молчали, и тем не менее с Америкой на руках обратный путь показался мне куда короче. Я даже пожалел, что мы так быстро пришли. После того, что случилось сегодня, мне страшно было отпускать ее от себя.

– В ближайшие несколько дней я буду очень занят, но все равно попытаюсь повидаться с тобой, – прошептал я, когда показался дворец.

У меня не было выхода, кроме как отдать ее им.

Она склонилась ко мне:

– Ясно.

– Леджер, отнеси ее к доктору Эшлеру, и можешь считать себя на сегодня свободным. Молодец, – сказал Марксон, снова хлопнув меня по спине.

Дворцовые коридоры по-прежнему кишели прислугой, занятой ликвидацией последствий первого нападения. Едва мы очутились в больничном крыле, вокруг сразу же захлопотали сестры, так что больше поговорить с Америкой мне не удалось. Но когда я уложил Америку на кровать, глядя на ее изорванное платье и исцарапанные ноги, то против воли подумал, что все это моя вина. С начала и до конца. Настала пора ее заглаживать.

Когда же ночью я прокрался в больничное крыло, Америка спала. Ее успели немного привести в порядок, но ее лицо и во сне хранило следы тревоги.

– Привет, Мер, – прошептал я, обходя вокруг кровати.

Она не шелохнулась. Присесть к ней на постель я не отважился даже под предлогом, что заглянул проведать спасенную девушку. Я остался стоять в своей отутюженной форме, которую надел всего на несколько минут ради того, чтобы сказать ей эти слова.

Я протянул руку и коснулся пальцев Америки, но тут же убрал ее. Потом заговорил, глядя на нее, спящую:

– Я… я пришел попросить у тебя прощения. За то, что случилось сегодня. – Я сделал большой глоток воздуха. – Я должен был броситься за тобой. Должен был защитить тебя. Но не сделал этого, и ты чуть не погибла.

Ее губы сомкнулись плотнее и снова разомкнулись во сне.

– Честно говоря, это далеко не все, о чем я сожалею. Сожалею, что вспылил тогда вечером в нашем домике на дереве. Что велел тебе заполнить эту дурацкую анкету. Просто мне кажется… – Я сглотнул. – Мне кажется, что ты единственная. Я не сумел спасти отца. Не сумел защитить Джемми. С трудом удерживаю на плаву мою семью, и я подумал, что, может быть, это твой шанс на лучшую жизнь, чем та, которую тебе смог бы дать я. И я убедил себя, что, если люблю тебя, так будет правильно.

Я смотрел на нее и жалел, что у меня не хватило мужества признаться ей в этом, когда она была в состоянии возразить мне, сказать, как сильно я не прав.

– Не знаю, получится ли у меня все исправить. И сможем ли мы когда-нибудь стать такими же, какими были до всего этого. Но я не намерен оставлять попытки. Ты для меня все. Ты единственное, ради чего я готов бороться.

Мне столько всего еще надо было сказать, но я вдруг услышал, как скрипнула входная дверь. Даже в темноте не узнать костюм Максона было невозможно. Я поспешил прочь, низко опустив голову и делая вид, как будто всего лишь обхожу больничное крыло дозором.

Принц даже не кивнул мне в знак приветствия, он словно бы вообще меня не заметил, направился прямиком к постели Америки. И, придвинув к кровати кресло, он опустился в него.

Я почувствовал укол ревности. С самого первого дня в квартире ее брата – с самого первого мгновения, когда я понял, какие чувства испытываю к Америке, – я вынужден был любить ее издали. Принц же мог сидеть рядом с ней, касаться ее руки, и даже пропасть между кастами не могла ему помешать.

На пороге я остановился, не сводя с них глаз. Отбор ослабил связывавшую нас ниточку, а Максон был тем острым лезвием, которое могло перерезать ее вообще, окажись он слишком близко. Но я не очень понимал, насколько близко к себе подпустила его Америка.

Все, что мне оставалось, – терпеливо ждать и предоставить Америке время на размышление, которое, похоже, ей необходимо. По правде говоря, оно необходимо нам всем.

Только время могло расставить все по своим местам.

Назад: Принц

На главную: Предисловие