Принц

Я расхаживал по комнате из угла в угол, пытаясь совладать с беспокойством. Пока Отбор оставался отдаленной перспективой и возможностью устроить свое будущее, мысль о нем казалась захватывающей. Но теперь… Теперь все выглядело иначе…

Перепись завершили, цифры несколько раз проверили и перепроверили. Дворцовую челядь нагрузили новыми обязанностями. Пошив гардероба шел полным ходом, а комнаты были уже почти готовы принять наших гостий. Маховик раскручивался все стремительней, и это пугало и волновало одновременно.

Для девушек процесс начался в тот день, когда они заполнили анкеты; таких, судя по всему, были многие тысячи. Но для меня же все стало реальностью только сейчас.

Сегодня мне исполнялось девятнадцать. Официально я достиг совершеннолетия.

Застыв перед зеркалом, я в очередной раз поправил галстук. Вечером на меня будет устремлено множество глаз – необходимо выглядеть собранным и уверенным, как полагается принцу. С внешним видом вроде бы все в порядке, можно идти к королю.

По пути я кивал советникам и знакомым гвардейцам. Трудно представить, что менее чем через две недели эти коридоры заполнятся девушками. Дойдя до отцовского кабинета, я решительно забарабанил в дверь. Таково было его собственное требование.

«Максон, стучись увереннее».

«Максон, хватит ходить туда-сюда».

«Ты должен быть быстрее, умнее, лучше».

– Войдите.

И я вошел. Отец на мгновение оторвался от созерцания собственного отражения, чтобы кивнуть мне.

– А, вот и ты. Мама скоро подойдет. Готов?

– Конечно.

Никакой другой ответ отца не устроил бы.

Он взял небольшой ящичек и положил его передо мной на стол.

– С днем рождения.

Я развернул серебристую папиросную бумагу и извлек черную коробочку. Внутри оказались новые запонки. Должно быть, за всеми заботами он позабыл, что уже дарил мне запонки на нынешнее Рождество. Королем быть нелегко. Возможно, когда я сам стану главой государства, я тоже не буду помнить, что дарил своему сыну, а что нет. Впрочем, прежде чем думать о сыновьях, следовало для начала найти себе жену.

Супругу. Я примерился к этому слову, не произнося его вслух. Оно показалось каким-то совсем чужим.

– Сир, благодарю вас. Я сейчас же их надену.

– Тебе сегодня необходимо выглядеть на все сто, – сказал он, вновь отрываясь от зеркала. – Отбор будет занимать мысли всех и каждого.

Я натянуто улыбнулся:

– Включая и мои собственные.

Может, стоило поделиться с ним своими тревогами? Он ведь тоже когда-то проходил через все это. И наверняка его терзали сомнения.

Очевидно, моя нервозность отразилась на лице.

– Смотри на вещи веселей. Это будет увлекательно! – подбодрил он.

– Знаю. Просто все случилось так быстро, что я до сих пор не могу опомниться.

Я принялся сосредоточенно вдевать запонки в прорези на манжетах.

– Это тебе кажется, что быстро, а у меня на подготовку ушли многие годы, – рассмеялся отец.

Я сощурился, отрываясь от своего занятия:

– Как это?

Тут дверь распахнулась, и вошла моя мать. При виде ее отец, по обыкновению, оживился:

– Эмберли, ты выглядишь просто сногсшибательно! – Он двинулся ей навстречу.

Она улыбнулась мужу в своей обычной манере, словно не верила, что кто-то мог заметить ее появление, и обняла его.

– Надеюсь, не чересчур. Не хотелось бы перетягивать внимание на себя. – Отпустив отца, мама подошла ко мне и сжала в объятиях. – С днем рождения, сынок.

– Спасибо.

– Подарок будет чуть позже, – прошептала она и снова обернулась к мужу. – Значит, мы готовы?

– Так и есть. – Он предложил ей руку, и так, рука об руку, они вышли из кабинета, а я поплелся следом.

Как обычно.

– Ваше высочество, долго еще ждать? – спросил один из репортеров.

От света софитов у меня выступила испарина.

– Имена огласят в эту пятницу, а сами дамы прибудут во дворец еще через неделю, – ответил я.

– Вы волнуетесь, сир? – послышался очередной вопрос.

– По поводу перспективы жениться на девушке, которую пока даже не знаю? Ну, что делать, раз уж мне так по должности положено.

Я подмигнул, и в толпе раздались смешки.

– Ваше высочество, неужели вы совсем не нервничаете?

Я попытался определить, от кого исходил вопрос, но быстро оставил эту затею и просто повернул голову в том направлении, откуда он донесся, надеясь, что не ошибся.

– Напротив, я очень рад.

Если можно так выразиться.

– Мы уверены, что вы сделаете прекрасный выбор, сир.

Вспышка ослепила меня.

– Поддерживаем! – закричали остальные.

– Не знаю, не знаю, – пожал я плечами. – Пока я даже не представляю, какая девушка в здравом уме согласится за меня выйти.

В толпе снова засмеялись. И я решил, что на этой ноте лучше закончить.

– Прошу прощения, меня ждут родные – не хочу быть невежливым.

Я отвернулся от репортеров и фотографов и перевел дух. Неужели так будет весь вечер?

Мой взгляд скользнул по Главному залу – столы, накрытые темно-синими скатертями, яркое освещение, призванное продемонстрировать богатство отделки, – похоже, деваться и правда некуда. В одном углу собрались сановники, в другом – репортеры; рассчитывать на то, что удастся побыть в тишине и покое, не приходилось. Учитывая, что виновником торжества был не кто иной, как я, казалось бы, выбор сценария празднества должен быть за мной. Однако это недостижимая мечта.

Не успел я отделаться от толпы репортеров, как почувствовал на плече тяжелую отцовскую руку. Я напрягся; это неожиданное внимание ничего хорошего не предвещало.

– Улыбайся, – вполголоса приказал он, и я подчинился, демонстрируя радость нашим особым гостям, на которых он указал кивком.

Я перехватил взгляд Дафны, приехавшей из Франции вместе со своим отцом. К счастью, так совпало, что на вечеринке нашим родителям необходимо было обсудить предстоящее заключение торгового соглашения. Дафна была дочерью французского короля, так что наши пути время от времени пересекались. Если не считать членов семьи, Дафна, пожалуй, единственный человек, с которым я общался более или менее регулярно. Увидеть в зале знакомое лицо было отрадно.

В ответ на мой приветственный кивок она приподняла бокал с шампанским.

– Что за неуместный сарказм? Ты кронпринц, а потому должен задавать тон. – Железные пальцы отца больно сжимали мое плечо.

– Сир, прошу прощения. Все-таки это вечеринка, и я подумал…

– Ты подумал неправильно. Очень рассчитываю, что в эфире «Вестей» подобного не повторится. – Он буквально сверлил меня взглядом серых глаз.

Я снова растянул рот в улыбке; на публике приходилось держать лицо.

– Разумеется, сир. Я проявил непростительную несерьезность.

Он выпустил мое плечо и поднес к губам бокал с шампанским:

– Ты слишком часто ее проявляешь.

Я украдкой посмотрел на Дафну и закатил глаза. Девушка рассмеялась. Кто-кто, а она понимала мои чувства. Отец проследил за направлением моего взгляда.

– А она миленькая. Жаль, не может участвовать в конкурсе.

Я пожал плечами:

– Дафна действительно очень милая. Впрочем, я никогда не питал к ней никаких чувств.

– Очень хорошо. Это было бы крайней глупостью с твоей стороны.

Я пропустил его высказывание мимо ушей.

– И потом, мне не терпится скорее познакомиться с кандидатками в мои спутницы жизни.

Он немедленно ухватился за эту идею и снова двинулся вперед, увлекая меня за собой.

– Ты стоишь на пороге первого серьезного выбора в своей жизни. И он должен быть взвешенным. Уверен, ты находишь мои методы чересчур суровыми, но нужно, чтобы ты осознавал свою ответственность.

Я с трудом удержался от тяжелого вздоха.

«Я пытался сделать свой выбор, и не раз. Вот только у тебя нет ко мне доверия».

– Отец, не волнуйся. Я отношусь к выбору жены крайне серьезно. – Оставалось надеяться, что это прозвучало вполне искренне.

– Дело далеко не только в том, чтобы найти женщину, с которой ты хорошо бы уживался. Взять хотя бы Дафну. Смазливое личико, но толку от нее никакого.

Он в очередной раз глотнул шампанского и помахал кому-то за моей спиной.

И снова пришлось сделать над собой усилие, чтобы не выдать своих чувств. Разговор принимал не слишком приятный оборот. Я, сунув руки в карманы, обвел глазами зал.

– Пойду, пожалуй, пообщаюсь с гостями.

Он взмахнул рукой, давая понять, что разрешает уйти, а сам вновь уткнулся в бокал. Я счел за лучшее побыстрее удалиться. Весь этот диалог оставил меня в совершенном замешательстве. Зачем он так грубо прошелся по Дафне, если ее в качестве моей спутницы жизни никто даже не рассматривал?

Главный зал возбужденно бурлил. Мне говорили, что народ Иллеа с нетерпением ждет этого момента: объявления новой принцессы и провозглашения меня будущим королем. Но сегодня впервые я в полной мере ощутил мощь людского волнения и испугался, как бы оно не погребло меня под собой.

Я пожимал десятки рук и с благодарностью принимал ненужные подарки; обсуждал с фотографами объективы на их фотокамерах и обменивался поцелуями с родными, друзьями, знакомыми и незнакомцами.

Наконец меня на мгновение оставили в покое. Я оглядел толпу, совершенно уверенный, что меня наверняка где-то ждут. На глаза попалась Дафна, и я направился к ней. Как глоток свежего воздуха, мне необходимо было хотя бы несколько минут настоящего, искреннего общения, но по дороге меня перехватила мама.

– Ты хорошо проводишь время? – поинтересовалась она.

– А я произвожу впечатление человека, который хорошо проводит время?

– Да. – Мама погладила пальцами рукав моего безупречного костюма.

– Вот и прекрасно, – просиял я.

Она ласково улыбнулась и склонила голову набок:

– Давай на минутку выйдем.

Я предложил ей руку, которую она с радостью приняла, и под стрекот фотокамер мы двинулись к выходу в коридор.

– А нельзя в следующем году устроить что-нибудь менее помпезное? – спросил я.

– Не думаю. К тому времени ты уже почти наверняка будешь женат. Твоя супруга, скорее всего, захочет отметить вашу первую совместную годовщину пышным празднеством.

Я нахмурился: в ее присутствии это можно было себе позволить.

– Вдруг она тоже предпочтет тихую и спокойную жизнь?

– Милый, мне жаль тебя разочаровывать. – Она негромко рассмеялась. – Любая девушка, подписавшаяся на участие в Отборе, по определению ищет возможность вырваться из тихой и спокойной жизни.

– И ты тоже? – неожиданно для себя спросил я.

Мы с ней никогда не говорили о том, как она сюда попала. Это было то, что отличало меня от нее: я вырос во дворце, тогда как мать оказалась здесь по собственной воле.

Она остановилась и с любовью посмотрела на меня:

– Я была без ума от лица, которое видела по телевизору. Бредила твоим отцом, как тысячи претенденток теперь бредят тобой.

Ее легко было представить молоденькой девушкой с косой из Гондурагуа, не сводящей глаз с экрана телевизора. Я так и видел, как она вздыхала каждый раз, когда он произносил речь.

– Все девушки мечтают о том, чтобы стать принцессой, избранницей принца. И надеть корону… Всю неделю до того, как были названы имена претенденток, я просто не могла думать ни о чем другом. Я тогда и не подозревала, что это не главное. – Она немного погрустнела. – Представления не имела ни о грузе ответственности, ни о том, что я практически полностью перестану себе принадлежать. И тем не менее твой отец достался мне, и я родила тебя. – Она погладила меня по щеке. – Это именно то, о чем я мечтала тогда.

Она с улыбкой поглядела мне в глаза, но за этой улыбкой стояли слезы. Нужно было скорее разговорить ее снова.

– Значит, ты ни о чем не жалеешь?

– Абсолютно ни о чем, – покачала она головой. – Отбор изменил мою жизнь. Я имею в виду изменения в самом лучшем смысле. Кстати, именно об этом я хотела с тобой поговорить.

– Не очень тебя понимаю, – сощурился я.

– Я была Четверкой. – Она вздохнула. – И работала на заводе. – Мама вытянула руки. – Кожа была загрубелой и потрескавшейся, а из-под ногтей никогда не выводилась грязь. А еще – ни союзников, ни статуса… Ничего, что помогло бы пробиться в принцессы… И все-таки я ею стала.

Я смотрел на нее во все глаза, все еще не очень понимая, к чему она клонит.

– Максон, это будет мой подарок тебе. Я обещаю, что буду изо всех сил стараться смотреть на этих девушек твоими глазами. Не глазами королевы, не глазами твоей матери, а твоими. Даже если девушка, которую ты выберешь, окажется из самой низкой касты, даже если все остальные будут считать, что она ни на что не годится, я всегда выслушаю твои доводы. И сделаю все от меня зависящее, чтобы поддержать твой выбор.

– А с отцом было не так? С тобой и с ним? – До меня наконец дошло.

– У каждой девушки свои плюсы и минусы. – Она распрямилась. – Найдутся люди, которые будут подчеркивать худшее в одних и лучшее в других, а ты будешь недоумевать, почему они так необъективны. Но я буду на твоей стороне, кого бы ты ни выбрал.

– Ты всегда на моей стороне.

– Верно. – Она взяла меня под руку. – И я знаю, что скоро отойду для тебя на второй план, уступив место другой женщине, как и полагается. Но моя любовь к тебе всегда будет неизменна.

– И моя к тебе тоже.

Я очень надеялся, что она почувствовала мою искренность. Не представляю себе, что должно произойти, чтобы исчезла та горячая любовь, которую я к ней испытывал.

– Знаю. – Она потянула меня обратно в зал.

Нас встретил шквал улыбок и аплодисментов, но я продолжал думать о словах матери. Я не знал другого столь же великодушного человека. Эту черту мне очень хотелось бы от нее перенять. И если она собиралась преподнести в дар то, о чем мы говорили, значит я пока даже не подозревал, как это будет мне необходимо. Мама никогда и ничего не дарила мне без причины.

Гости задержались намного дольше, чем я считал приличным. Вот вам и еще одна жертва, рука об руку идущая с привилегированным положением: никому не хотелось, чтобы праздник во дворце заканчивался. Даже когда этого уже желала королевская семья.

Я передал очень пьяного сановника из Германской Федерации на попечение одного из гвардейцев, поблагодарил всех королевских советников за подарки и перецеловал руки едва ли не всех дам, которые находились во дворце. И на мой взгляд, долг я выполнил с лихвой и заслужил возможность провести несколько часов в тишине и покое. Я уже собирался улизнуть от засидевшихся гостей, когда был остановлен взглядом синих глаз.

– Вы весь вечер меня избегаете, – кокетливо произнесла Дафна.

У нее был ласкающий ухо мелодичный акцент, а речь всегда звучала как музыка.

– Вовсе нет. Просто приглашенных оказалось больше, чем я рассчитывал.

Я оглянулся на горстку людей, которые явно были исполнены решимости встретить в дворцовых стенах закат.

– Ваш отец любит пускать пыль в глаза.

Я рассмеялся. Дафна, казалось, понимала такие вещи, которые я никогда не произносил вслух. Иногда от этого становилось не по себе. Сколько еще ей известно обо мне?

– Сегодня он превзошел самого себя.

Она пожала плечами:

– Это лишь до следующего приема.

Мы оба умолкли, хотя я чувствовал, что ей хочется сказать что-то еще. Наконец она закусила губу и прошептала:

– Я могу поговорить с вами наедине?

Кивнув, я подал ей руку и повел в одну из небольших гостиных дальше по коридору. Дафна по-прежнему молчала, видимо, приберегала слова до того мгновения, пока я не закрыл за нами двери. Хотя мы с ней нередко разговаривали наедине, сегодня ее поведение меня встревожило.

– Вы ни разу не пригласили меня на танец, – с обидой в голосе произнесла она.

– Я вообще ни с кем не танцевал.

Отец пожелал, чтобы играли классические музыканты. Пятерки очень талантливы, но их музыка предполагала медленные танцы. Наверное, если бы мне захотелось потанцевать, я пригласил бы именно ее. Просто в условиях, когда все засыпали меня вопросами о неведомой будущей жене, это казалось неправильным.

Дафна издала прерывистый вздох и принялась расхаживать по комнате.

– По возвращении домой меня ждет свидание. Фредерик, так его зовут. Я, разумеется, его уже видела. Он отличный наездник и к тому же очень красив. На четыре года старше меня, но я думаю, что это лишь одна из причин, по которым он нравится папа́.

Дафна с полуулыбкой взглянула на меня через плечо.

Я саркастически ухмыльнулся в ответ:

– И что бы мы с вами делали без отцовского одобрения?

– Совсем пропали бы, разумеется, – прыснула она. – Разве мы что-нибудь понимаем в этой жизни?

Я тоже засмеялся, радуясь тому, что можно с кем-то пошутить на эту тему. Юмор порой единственное, что мне остается.

– Но да, папа́ одобряет. И все-таки мне хотелось бы знать… – Она, внезапно засмущавшись, опустила взгляд.

– Что вам хотелось бы знать?

Дафна некоторое время молчала, рассматривая пол у себя под ногами. Потом она наконец взглянула на меня своими синими глазами.

– Одобряете ли вы?

– Что именно?

– Фредерика.

– Ну как я могу ответить на этот вопрос? – засмеялся я. – Мы даже не знакомы.

– О нет, – упавшим голосом произнесла она. – Я не имею в виду конкретного человека, я имею в виду идею. Как вы относитесь к тому, что я стану встречаться с ним? И возможно, даже выйду за него замуж?

За ее непроницаемым лицом скрывалось что-то такое, чего я не понимал. Я смущенно пожал плечами.

– От моего мнения все равно ничего не зависит. Как, скорее всего, и от вашего, – добавил я с грустью в голосе.

Такова уж наша судьба.

Дафна заломила руки, словно была охвачена смятением или душевной мукой. Я по-прежнему не понимал, что происходит.

– Значит, вам совершенно все равно? Потому что если это будет не Фредерик, то Антуан. А если не Антуан, то Гаррон. Меня дожидается целая толпа мужчин, ни один из которых мне даже наполовину не такой друг, как вы. Но в итоге мне все-таки придется выбрать кого-то из них в мужья, а вам нет до этого никакого дела?

Это было поистине печально. Притом что мы с ней виделись от силы трижды в год, я тоже считал ее самым близким своим другом. Надо же было до такого докатиться.

Я сглотнул, подбирая нужные слова:

– Уверен, все как-нибудь образуется.

Дафна внезапно залилась слезами. Я принялся озираться по сторонам, словно в поисках какого-нибудь объяснения или причины, с каждой секундой чувствуя себя все более и более неловко.

– Пожалуйста, скажите, что не станете участвовать в этом! Вы не можете! – взмолилась она.

– Что вы имеете в виду? – с отчаянием спросил я.

– Отбор! Пожалуйста, не женитесь на совершенно чужой вам девушке. Не вынуждайте меня выходить замуж за абсолютно чужого мне человека.

– У меня нет выбора. Такова традиция. Все принцы Иллеа женятся на одной из подданных.

Дафна бросилась ко мне и сжала мои руки:

– Но я люблю вас! И всегда любила. Пожалуйста, не женитесь на другой девушке, пока хотя бы не спросите у отца, могу ли я стать вашей избранницей.

Всегда любила? Меня? Я опешил, пытаясь найти нужные слова.

– Дафна, но как… я просто не знаю, что сказать.

– Скажите, что поговорите с отцом, – с надеждой утирая слезы, взмолилась она. – Отложите Отбор, чтобы мы могли хотя бы понять, стоит ли нам пытаться. Или позвольте мне тоже принять в нем участие. Я отрекусь от своих прав на корону.

– Пожалуйста, не плачьте, – прошептал я.

– Как тут не плакать, когда я скоро потеряю вас навсегда?

Она закрыла лицо руками, содрогаясь в безмолвных рыданиях.

Я стоял столбом, боясь сделать что-нибудь такое, что лишь все усугубит. Несколько напряженных мгновений спустя она вскинула голову и заговорила, невидящими глазами глядя прямо перед собой:

– Вы единственный, кто знает меня по-настоящему. И единственный, кого по-настоящему знаю я сама.

– Знать – еще не значит любить, – возразил я.

– Это неправда! У нас с вами есть общая история, и сейчас она готова оборваться. И все это в угоду нелепой традиции.

Ее взгляд был по-прежнему устремлен в какую-то незримую точку в центре комнаты, и мне оставалось лишь гадать, о чем она сейчас думает. Впрочем, отгадывать ее мысли я определенно не мастер.

Наконец Дафна обернулась ко мне:

– Максон, заклинаю вас, поговорите с отцом. Даже если он скажет «нет», я буду знать, что, по крайней мере, сделала все, что могла.

Я не сомневался в ответе отца, поэтому озвучил то, что должен был.

– Дафна, вы и так сделали все, что могли. – Я вскинул руки и опустил их. – Больше ни на что рассчитывать не приходится.

Она ответила мне долгим взглядом, не хуже моего понимая, что обращение к отцу с подобным предложением никогда в жизни не сошло бы мне с рук. Я видел, как лихорадочно работает ее мысль, Дафна пыталась отыскать какой-нибудь другой способ, но быстро поняла, что его нет. Она служила своей короне, я – своей, и нашим повелителям никогда не суждено было пересечься.

Дафна кивнула и снова залилась слезами. Потом опустилась на кушетку и попыталась взять себя в руки. Я стоял неподвижно, стараясь не причинить ей еще большую боль. Мне очень хотелось рассмешить ее, но во всем происходящем не было ничего веселого. Я даже не подозревал, что способен разбить кому-то сердце.

Повторять этот опыт мне определенно не хотелось.

И тут до меня дошло, что как ни крути, а повторение неизбежно. В следующие несколько месяцев мне предстояло отказать тридцати четырем девушкам. А если они все будут так реагировать?

При одной мысли об этом нахлынула такая усталость, что у меня против воли вырвался тяжелый вздох.

Дафна вскинула голову. Выражение ее лица медленно переменилось.

– Неужели вы ничего не чувствуете? – возмутилась она. – Вы не настолько хороший актер!

– Разумеется, меня это волнует.

Она поднялась и молча посмотрела на меня оценивающим взглядом.

– Но вовсе не по той причине, по которой это волнует меня, – прошептала она и приблизилась ко мне. – Максон, вы любите меня.

В ее взгляде читалась мольба.

Я стоял неподвижно.

– Максон, – уже с бо́льшим нажимом произнесла она, – вы любите меня. Любите!

Я вынужден был отвести глаза, не в силах больше выдерживать ее жгучий взгляд. Провел рукой по волосам, пытаясь найти слова, которые выразили бы то, что творилось у меня в душе.

– Дафна, я никогда не видел такого бесстрашного человека, как вы. И не сомневаюсь, что вы были искренни в выражении своих чувств, но я не могу ответить вам тем же.

– Это не значит, что вы не испытываете ничего ко мне. Просто вы не умеете выражать чувства! Ваш отец вечно напускает на себя ледяную холодность, а мать держит все в себе. И вы никогда не видели людей, которые свободно выражают свою любовь, и потому сами не умеете ее демонстрировать. Но вы ее чувствуете, я же вижу. Вы любите меня так же сильно, как я люблю вас!

Я медленно покачал головой, опасаясь, что любое мое слово начнет все сначала.

– Поцелуйте меня! – потребовала она.

– Что?

– Поцелуйте меня. Если вы сможете поцеловать меня и после этого утверждать, что не испытываете ко мне никаких чувств, я никогда больше не заговорю на эту тему.

– Нет. Простите, не могу. – Я попятился.

Не хотелось признаваться, что на самом деле за моим отказом стоит страх. Я не знал точно, со многими ли молодыми людьми Дафна уже целовалась, но такие, уверен, были. Она позаботилась о том, чтобы донести до меня этот факт, когда несколько лет назад я гостил во Франции. Ну и вот. Дафна обскакала меня в этом, так что я не собирался выставлять себя еще большим болваном, чем уже выставил.

Печаль на ее лице сменилась гневом, и она отступила. Затем горько засмеялась:

– То есть это ваш окончательный ответ? Вы говорите «нет»? Предпочитаете позволить мне уехать? – (Я пожал плечами.) – Максон Шрив, вы идиот. Ваши родители совершенно искалечили вас морально. Да вам хоть тысячу девушек приведи, никакой разницы все равно не будет. У вас не хватит ума увидеть любовь, даже если она окажется у вас прямо перед носом. – Она утерла глаза и оправила платье. – Искренне надеюсь, что не увижу вас больше никогда в жизни!

Теперь меня охватил другой страх. Она устремилась прочь, но я удержал ее за локоть. Мне не хотелось, чтобы Дафна исчезла из моей жизни навсегда!

– Мне очень жаль!

– Не нужна мне ваша жалость, – ледяным тоном отрезала она. – Жалейте лучше самого себя. Вы найдете себе жену, потому что родители так велели, но настоящей любви вам не видать – вы ее уже упустили.

Она вырвала руку и удалилась, оставив меня в одиночестве.

Максон, с днем рождения тебя.

От Дафны пахло вишневой корой и миндалем. Она пользовалась одними и теми же духами с тех пор, как ей исполнилось тринадцать. Прошлым вечером тоже ими надушилась, и в ту минуту, когда клялась, что не хочет видеть меня, я чувствовал их горьковатый аромат.

На запястье у нее был шрам. Она заработала его, забираясь на дерево в возрасте одиннадцати лет. Это была моя вина. В ту пору манеры у нее были несколько менее женственные, и я уговорил ее – ну ладно, подначил – устроить соревнование, кто из нас быстрее заберется на вершину одного из деревьев на краю сада. Я победил.

Дафна до истерики боялась темноты, и, поскольку у меня тоже были свои страхи, я никогда не дразнил ее за это. А она никогда не дразнила меня. Во всяком случае, когда речь шла действительно о важных вещах.

У Дафны аллергия на моллюсков. Любимый ее цвет – желтый. У нее начисто отсутствует музыкальный слух. Зато она хорошо танцует. Тем обидней ей было, что я не пригласил ее вчера вечером на танец.

Когда мне было шестнадцать, она прислала мне на Рождество новую сумку для фотокамеры. Хотя я никогда не рассказывал, что хочу избавиться от старой, этот подарок говорил о том, что она обращает внимание на мои увлечения, и он так меня тронул, что я сменил старую на новую. И до сих пор ею пользовался.

Я потянулся под одеялом, повернув голову туда, где лежала сумка. Интересно, долго она выбирала?

Наверное, Дафна была права. Я и сам не осознавал, сколько всего нас связывает. Наши отношения ограничивались редкими визитами и случайными телефонными звонками, и я никогда даже представить себе не мог, что они выльются в нечто большее.

А теперь Дафна в самолете, который уносил ее обратно во Францию, к Фредерику.

Я выбрался из постели, скинул мятую рубашку и брюки от костюма и направился в душ. Подставляя тело упругим струям воды, призванным смыть последние воспоминания о вчерашнем дне, я пытался избавиться и от мыслей.

В голове по-прежнему звучали ее колкие слова о том, что я моральный калека. Неужели мне и впрямь не дано понять, что такое любовь? Или я попробовал ее и отбросил прочь? Если так, зачем мне Отбор?

Советники сновали по дворцу с кипами бланков анкет для конкурса, улыбаясь с таким видом, словно знали что-то такое, чего не знал я. Время от времени кто-нибудь похлопывал меня по плечу или вполголоса говорил что-то ободряющее, как будто все чувствовали, что я внезапно засомневался в той единственной вещи в жизни, на которую всегда рассчитывал и надеялся.

– В сегодняшней партии есть интересные экземпляры, – заметил один.

– Да вы счастливчик, – высказался второй.

Количество анкет росло, но все, о чем я мог думать, были обидные слова Дафны.

Мне следовало изучать цифры финансового отчета, лежавшего передо мной, а вместо этого я рассматривал лицо отца. Неужели он действительно морально меня искалечил, начисто лишив основополагающих понятий о том, что значит находиться в романтических отношениях с кем-то? Я видел, как они с мамой ведут себя друг с другом. Может, между ними и нет страсти, но близость определенно существует. Выходит, этого недостаточно? Нужно стремиться к чему-то другому?

Я задумался, глядя прямо перед собой. Может быть, он считал, что, если я буду жаждать чего-то большего, Отбор окажется для меня невыносимым? Или что я разочаруюсь, если не найду чего-то такого, что перевернет мою жизнь. Пожалуй, не зря я никогда не говорил вслух о том, что именно на это и надеялся.

А может, он вовсе ни о чем таком не думал. Люди такие, какие они есть. Отец был человеком жестким – ни дать ни взять меч, закаленный необходимостью править страной, раздираемой постоянными войнами и набегами повстанцев. Мама же – как одеяло, мягкая и уютная. Она выросла в тяжелых условиях и оттого вечно пытается всех утешить и защитить.

Я отдавал себе отчет в том, что в глубине души куда больше похож на нее, чем на него. И меня это вполне устраивало, а вот отца – нет.

Так что, возможно, он ограничивал проявление чувств намеренно, чтобы придать мне твердости.

«У вас не хватит ума увидеть любовь, даже если она окажется у вас прямо перед носом».

– Максон, спустись на землю, – выдернул меня из задумчивости отцовский голос.

– Сир?

Вид у него был усталый.

– Сколько еще тебе повторять? Отбор – возможность сделать взвешенный и разумный выбор, а не предеваться грезам.

В комнату вошел советник и вручил отцу письмо, а я тем временем выровнял стопку бумаг, постучав торцом по столу.

– Да, сир.

Пока он пробегал глазами текст, я в последний раз посмотрел на него.

Возможно.

Нет.

Все-таки нет. Он хотел сделать из меня мужчину, а не машину.

Досадливо крякнув, он скомкал листок и швырнул его в мусорную корзину:

– Чертовы повстанцы!

Бо́льшую часть утра я провел у себя в комнате, подальше от любопытных глаз. В одиночестве работалось гораздо продуктивней, а если даже я трудился и не очень продуктивно, по крайней мере, меня некому было за это критиковать. Впрочем, судя по приглашению, которое я получил, рассчитывать провести так весь день не стоило.

– Ты меня звал? – спросил я, входя в личный кабинет отца.

– А, вот и ты, – сказал отец. Глаза у него искрились от удовольствия. – Завтра мы начинаем. – Он потер руки.

– Да, – вздохнул я. – Еще раз пройдемся по сценарию «Вестей»?

– Нет, не надо. – Он положил руку мне на спину, увлекая за собой, и я поспешно распрямился. – Ничего сложного не будет. Вступительная часть, короткий разговор с Гаврилом, а потом объявление имен и показ фото девушек.

– Вроде бы все просто, – кивнул я.

Мы подошли к его рабочему столу, и он хлопнул ладонью по толстой стопке папок:

– Вот они.

Я опустил глаза. Покосился на папки. Сглотнул.

– Так. Примерно двадцать пять из них или около того обладают очевидными качествами, идеальными для новой принцессы. Хорошие семьи, связи с другими странами, которые могут оказаться очень полезными. Есть и ослепительные красавицы. – Он шутливо ткнул меня под ребра, что было совершенно ему несвойственно, и я отступил в сторону. Мне было совсем не до шуток. – К сожалению, не все провинции выдвинули достойных кандидаток. И чтобы это больше походило на случайный выбор, мы воспользовались этими кандидатками для придания большего разнообразия. Сюда затесалось даже несколько Пятерок. Впрочем, более низших каст нет. Должны же мы поддерживать хоть какую-то планку.

А я-то, наивный, полагал, что всем будет управлять рука судьбы… в то время как за Отбором снова стоял он.

Отец провел большим пальцем по обрезу папок.

– Не хочешь взглянуть? – поинтересовался он.

Я опять покосился на стопку. Имена, фотографии, перечень достижений. В досье указаны все существенные подробности. Тем не менее я твердо знал, что в анкетах не было ни слова о том, что могло их рассмешить или побуждало раскрывать самые мрачные свои секреты. Это подборка сухих фактов, а не живых людей. И, судя по всему, выбора у меня не было.

– Это ты их отобрал? – Я оторвал взгляд от папок и вскинул глаза на отца.

– Да.

– Всех до единой?

– Ну, в основном, – улыбнулся он. – Как я уже сказал, некоторые попали в список для отвода глаз, но я полагаю, что варианты тебе достались очень неплохие. Получше, чем мне.

– Для тебя кандидаток тоже подбирал твой отец?

– Некоторых – да. Впрочем, тогда все было по-другому. А почему ты спрашиваешь?

Мне вспомнилась одна отцовская фраза.

– Так вот что ты имел в виду, да? Когда сказал, что потратил на подготовку многие годы?

– Ну, нам необходимо было подгадать так, чтобы определенные девушки достигли нужного возраста, а в ряде провинций у нас был выбор из нескольких вариантов. Но поверь мне, они все тебе понравятся.

– Да?

Понравятся? Можно подумать, ему есть до этого какое-то дело. И можно подумать, для него это нечто большее, нежели еще один способ укрепить позиции короны, государства и свои личные.

Внезапно до меня дошел смысл его бесцеремонного комментария насчет того, что от Дафны в качестве моей спутницы жизни не было бы никакого толку. Ему плевать, что я сблизился с ней, поскольку она очаровательная и с ней весело. Все, что его интересовало, – это то, что она представляла Францию. Он вообще не видел в ней человека. А поскольку отец уже и так получил практически все, что ему было нужно от этой страны, Дафна его не интересовала. Я не сомневался в том, что если бы он мог извлечь из моего брака с ней какую-то выгоду, то первым бы плюнул на все свои драгоценные традиции.

– Ну, не кисни, – вздохнул он. – Я думал, ты обрадуешься. Неужели тебе даже не хочется на них взглянуть?

Я одернул пиджак:

– Ты сам сказал, что грезить тут не о чем. Я увижу их тогда же, когда и все остальные. А теперь, с твоего позволения, мне нужно закончить читать поправки к законопроекту, которые ты внес.

Вышел я, не дожидаясь его разрешения, поскольку был уверен, что привел достаточно веский довод, чтобы он позволил мне удалиться.

Я чувствовал себя загнанным в угол. Мне предлагалось найти среди десятков отобранных им лично девушек ту, которая мне понравится. И каким образом я должен это сделать?

Нужно успокоиться. Ведь он, в конце концов, выбрал маму, а она чудесный, замечательный, умный человек. Но похоже, отец, в отличие от меня, свой выбор сделал без постороннего вмешательства. К тому же теперь все было совершенно по-другому, как он сам утверждал.

Слова Дафны, отцовское давление и мои собственные растущие страхи превратили предстоящий Отбор в бесконечный кошмар.

Когда до встречи с будущим оставалось всего пять минут, я понял, что меня сейчас вырвет.

Предупредительная гримерша промокнула пот у меня на лбу.

– Сир, вам нехорошо? – забеспокоилась она.

– Я просто переживаю, что, несмотря на такую богатую палитру помад, все они не моего оттенка.

Так иногда говорила мама. «Это не мой оттенок». Понятия не имею, что это значило.

Девушка хихикнула, и мама с ее гримершей тоже.

– По-моему, меня уже можно выпускать. – Я разглядывал свое отражение в одном из больших зеркал, установленных в закутке студии. – Спасибо.

– И меня тоже, – сказала мама, и обе девушки поспешили прочь.

Я крутил в пальцах какой-то пузырек, пытаясь не думать об убегающих секундах.

– Максон, милый, может, тебе в самом деле нехорошо? – заволновалась мама, глядя не на меня, а на мое отражение.

Я обернулся к ней:

– Не знаю… Просто…

– Послушай, все волнуются, но по большому счету это всего лишь объявление имен и ничего более.

Я сделал медленный вдох и кивнул. Можно было относиться к происходящему и так. Объявление имен. И все. Просто список имен и ничего более.

Я снова глубоко вдохнул.

Какое счастье, что не ел с утра.

Я развернулся и двинулся к своему месту на сцене. Отец уже ждал.

– Возьми себя в руки, – покачал он головой. – Ты ужасно выглядишь.

– Как ты пережил все это? – спросил я.

– Я вел себя решительно, как подобает принцу. И ты тоже будешь вести себя так же. Или нужно напомнить, что приз в этом состязании – ты? – На его лице отразилась досада, как будто он ожидал, что это давным-давно должно было до меня дойти. – Это они состязаются за тебя, а не ты за них. Твоя жизнь никак не изменится, за исключением того обстоятельства, что некоторое время тебе придется иметь дело с кучкой ошалевших от собственного счастья девиц.

– А вдруг ни одна из них мне не понравится?

– Тогда выберешь наименее противную. Желательно ту, которая может быть чем-то нам полезна. Впрочем, на этот счет не волнуйся, я тебе помогу.

Если он собирался этими словами подбодрить меня, то у него ничего не вышло.

– Десять секунд, – объявил кто-то, и мама, которая как раз подошла к своему креслу, ободряюще подмигнула.

– Не забывай улыбаться, – напомнил отец и с уверенным видом повернулся в сторону камер.

Внезапно заиграл гимн, и все тут же заговорили. Я понимал, что должен следить за происходящим, но все мои силы уходили на то, чтобы сохранять спокойное и веселое выражение лица.

Из этого состояния меня вывел знакомый голос Гаврила.

– Добрый вечер, ваше величество, – произнес он, и сердце ушло в пятки, но я вовремя сообразил, что он обращается к отцу.

– Гаврил, всегда рад тебя видеть.

– Не терпится услышать объявление?

– О да. Я вчера присутствовал при выборе некоторых кандидатур. Все девушки очень милые.

Все это было произнесено так естественно, так гладко.

– Значит, вам уже известны имена финалисток?! – воскликнул Гаврил.

– Всего несколько.

И вновь меня поразила та легкость, с которой с его губ сорвалась эта ложь.

– А с вами его величество этой информацией, случайно, не поделился?

На сей раз Гаврил обращался уже ко мне. Булавка у него на лацкане сверкала в свете софитов.

Повернулся отец, взглядом напоминая о необходимости улыбаться. Я послушно растянул губы в улыбке и ответил:

– Нет. Я увижу финалисток вместе со всеми остальными.

Ох. Надо было сказать «девушек», а не «финалисток». Речь все-таки о наших гостьях, а не о выставочных животных. Я украдкой обтер вспотевшие ладони о брюки.

– Ваше величество, – подошел Гаврил к королеве, – что вы можете посоветовать нашим финалисткам?

Я покосился на маму. Сколько времени ушло у нее на то, чтобы научиться держаться с таким безукоризненным достоинством? Или это у нее врожденное? Она застенчиво склонила голову набок, и даже видавший виды Гаврил растаял.

– Наслаждайтесь своим последним днем в роли обычной девушки. Завтра, каков бы ни был исход состязания, ваша жизнь изменится. И еще один совет, старый, но тем не менее действенный: будьте сами собой.

– Мудрые слова, моя королева. – Он повел рукой и обернулся к камерам. – И на этом позвольте приступить к оглашению имен тридцати пяти молодых девушек, которым предстоит участвовать в Отборе. Дамы и господа, присоединяйтесь ко мне в чествовании дочерей Иллеа!

Я вскинул глаза на мониторы, где появился государственный герб, а в маленьком квадратике в уголке по-прежнему показывали мое лицо. Они что, будут наблюдать за мной все время?!

Мама осторожно, чтобы не попасть в камеру, накрыла мою руку своей. Я сделал несколько вдохов и выдохов.

Это всего лишь перечень имен. Подумаешь, велика важность. Они же не объявляют одну-единственную.

– Мисс Элейн Стоулз из Ханспорта, Тройка, – провозгласил Гаврил, глядя в карточку. Я попытался изобразить на лице воодушевление. – Мисс Тьюзди Кипер из Уэверли, Четверка, – продолжал он.

По-прежнему улыбаясь, я наклонился к отцу.

– Меня сейчас стошнит, – прошептал я.

– Дыши глубже, – процедил он сквозь зубы в ответ. – Говорил же, надо было просмотреть их вчера.

– Мисс Фиона Кастли из Паломы, Тройка.

Я взглянул на маму. Она улыбнулась:

– Очень хорошенькая.

– Мисс Америка Сингер из Каролины, Пятерка.

Это, видимо, была одна из тех самых наугад выбранных девушек, которыми отец хотел разбавить всех остальных. Я не успел даже различить ее черты, поскольку решил, что буду смотреть поверх мониторов и улыбаться.

– Мисс Миа Блу из Оттаро, Тройка.

В голове у меня уже творилась настоящая каша. Выучу, кто есть кто, потом, когда на меня не будет смотреть вся страна.

– Мисс Селеста Ньюсом из Клермонта, Двойка.

Я вскинул брови, хотя даже не видел ее лица. Если она из Двоек, значит важная птица, так что стоит изобразить интерес.

– Кларисса Келли из Белкура, Двойка.

Список все не кончался, и от улыбки у меня уже начинало сводить скулы. Я не мог думать ни о чем, кроме как о том, что в эту самую минуту происходит нечто очень важное, определяется огромная часть моей жизни, а я не могу даже порадоваться. Если бы я сам вытащил их имена из чаши в уединенной комнате и первым увидел их лица, все было бы совершенно по-иному.

Эти девушки предназначались для меня, они были единственным, о чем я мог с полным правом так сказать. И тем не менее я не ощущал этого.

– И на этом все! – провозгласил Гаврил. – Итак, нам наконец-то стали известны имена прелестных участниц Отбора! Всю неделю они будут готовиться к отъезду во дворец, а мы станем с нетерпением ждать их прибытия! В следующую пятницу мы покажем специальный выпуск «Вестей», целиком и полностью посвященный знакомству с этими очаровательными девушками. Ваше высочество, – он повернулся в мою сторону, – примите мои поздравления. Потрясающий цветник юных дам.

– У меня просто нет слов, – отозвался я, ни на йоту не кривя душой.

– Не волнуйтесь, сир, уверен, что в следующую пятницу говорить будут в основном девушки. А вы, дорогие телезрители, – он взглянул в камеру, – смотрите наши ежедневные репортажи об Отборе на Общественном канале. Доброй ночи, Иллеа!

Заиграл гимн, софиты погасли, и я наконец позволил себе расслабиться.

Отец поднялся и, к моему удивлению, крепко хлопнул меня по спине.

– Молодец. Ты держался намного лучше, чем я ожидал.

– Понятия не имею, что на меня нашло.

Он засмеялся, и советники, присутствовавшие в студии, присоединились к нему.

– Я же говорил, сын, приз здесь ты. Какие могут быть волнения? Эмберли, согласна со мной?

– Максон, уверяю тебя, у этих девушек поводов для тревоги куда больше, – подтвердила мама, поглаживая мой локоть.

– Вот именно, – кивнул отец. – Так, я умираю с голоду. Давайте насладимся последней возможностью спокойно поужинать в тесном семейном кругу.

Я поднялся и медленно двинулся к выходу. Мама подстроилась под мой шаг.

– У меня в голове все перемешалось, – пожаловался я шепотом.

– Тебе передадут фотографии и анкеты, чтобы ты мог на досуге их изучить. Это ничем не отличается от любого другого знакомства. Веди себя так, будто общаешься с обычными своими друзьями.

– Мама, не так уж у меня и много этих самых обычных друзей.

Она понимающе улыбнулась.

– Да, наше положение накладывает ограничения, – согласилась она. – Ну, представляй на их месте Дафну.

– А что Дафна? – слегка насторожившись, спросил я.

Мама ничего не заметила.

– Она ведь девушка, а вы с ней всегда были в дружеских отношениях. Вот и с ними веди себя так же.

Я устремил взгляд прямо перед собой. Сама того не сознавая, мама исцелила меня от одного огромного страха и одновременно подстегнула другой.

С тех пор как мы с Дафной поссорились, каждый раз, вспоминая о ней, я думал не о том, что в этот самый миг она может быть наедине с Фредериком, и не о том, как мне не хватает ее общества. Все, о чем я мог думать, были ее обвинения.

Будь я в нее влюблен, из головы у меня не выходил бы ее образ. А сегодня, когда объявляли имена Избранных, я терзался бы сожалениями о том, что среди них нет ее.

Наверное, Дафна права – я действительно не умею выражать свою любовь. Но даже если и так, с крепнущей уверенностью я понимал, что никогда не любил ее.

Где-то в глубине души я радовался, что ничего не упускаю и что могу участвовать в Отборе со свободным сердцем. Но к радости примешивалась горечь. Если бы все сложилось иначе, то я бы мог, по крайней мере, хвастаться тем обстоятельством, что когда-то давным-давно был влюблен и знал, что это такое. А так я по-прежнему не имел о любви никакого представления. Наверное, я просто таким родился.

Анкеты смотреть я так и не стал. У меня было много причин не утруждать себя просмотром, и в итоге я решил, что лучше будет, если знакомство для всех нас начнется с чистого листа. К тому же, если отец изучил всех кандидаток до мельчайших подробностей, мне их сравнивать было бессмысленно.

Я пытался не думать об Отборе… До тех пор, пока он не вломился в мою действительность.

В пятницу утром я шел по коридору третьего этажа, когда до меня с открытой площадки второго донесся звонкий девичий смех. Хохотушек было две.

– С ума сойти, мы во дворце! – воскликнул задорный голос, и обе снова захихикали.

Я вполголоса выругался и поспешно скрылся за дверью ближайшей комнаты, поскольку мне не раз и не два напоминали, что знакомство с девушками должно состояться только в субботу, и ни днем раньше. Никто не объяснил мне, почему это так важно, но я подозревал, что это связано со сменой образа, чему предстояло подвергнуться каждой из них. Пожалуй, без посторонней помощи какой-нибудь Пятерке, переступившей порог дворца, трудновато было бы тягаться со всеми остальными. Наверное, преображение затевалось для того, чтобы уравнять шансы для всех. Спустя пару минут я потихоньку выбрался из укрытия и вернулся к себе, стараясь выкинуть это происшествие из головы.

Однако, когда я снова вышел из комнаты, чтобы отнести кое-что в отцовский кабинет, до меня долетел незнакомый девичий голос, и все мое существо охватило какое-то странное томление. Я вернулся к себе и тщательно протер все объективы от камеры, а потом принялся наводить порядок в фотографических принадлежностях. Нужно было продержаться до вечера, когда они разойдутся по комнатам, после чего я смогу погулять.

Это одна из моих привычек, которые выводили отца из себя. Он утверждал, что его нервирует, когда я расхаживаю туда-сюда. Что я мог сказать? На ходу мне лучше думалось.

Дворец уже затих. Не знай я про нашествие гостий, ни о чем бы не догадался. Может, если я не буду зацикливаться на переменах, моя жизнь не слишком сильно перевернется?

Ноги несли по коридору, а в голове крутились все мои «а вдруг?». А вдруг среди этих девушек не окажется ни одной, которую я смогу полюбить? А вдруг ни одна из них не полюбит меня? А вдруг моя половинка осталась за бортом, потому что от ее провинции выбрали кого-нибудь более полезного?

Я присел на верхнюю ступеньку лестницы. Так как все это провернуть? Каким образом я должен найти ту, которую полюблю и которая полюбит меня, которую одобрят родители и восторженно примет народ? Не говоря уж о том, что она должна быть умна, привлекательна и обладать изысканными манерами, чтобы не стыдно было представить ее всем этим президентам и послам, с которыми приходилось иметь дело.

Стоит подумать о других, положительных «а вдруг?». А вдруг знакомство с этими девушками доставит мне немало приятных минут? А вдруг все они окажутся очаровательными, забавными и хорошенькими? А вдруг та, которая понравится мне больше всех, вопреки всем ожиданиям, заслужит одобрение отца? А вдруг моя половинка в эту самую минуту лежит в постели, надеясь завоевать мое сердце?

А может… а может, произойдет все, о чем я мечтал, пока Отбор не стал реальностью? Это мой шанс найти родственную душу. Долгое время Дафна оставалась единственным человеком, которому я мог довериться; все остальные просто не понимали, на что похожа наша жизнь. Теперь же я смогу впустить в свой мир еще кого-то, и это будет намного лучше, чем все то, что было у меня прежде… потому что она будет принадлежать мне.

И я буду принадлежать ей. Мы всегда будем поддерживать друг друга. Она станет для меня тем, чем всегда была для отца мама: источником тепла, умиротворяющим началом, которое сдерживало его. А я смогу стать ей опорой, защитником.

Я поднялся и двинулся вниз по лестнице, чувствуя прилив уверенности. Нужно было лишь удержать внутри себя это ощущение. Вот чем должен стать для меня Отбор. Он моя надежда.

К тому моменту, когда я добрался до первого этажа, я уже по-настоящему улыбался. Нельзя сказать, что на меня снизошло спокойствие, но я был полон решимости.

– …выйти, – услышал я чей-то слабый дрожащий голос, эхом отозвавшийся под сводами коридора.

Что происходит?

– Мисс, вы должны сейчас же вернуться в свою комнату.

Я пригляделся и в озерце лунного света увидел в конце коридора девушку – девушку! – которую теснил от двери гвардеец. Темнота скрывала лицо, но у нее были огненно-рыжие волосы, напоминавшие одновременно мед, розы и солнце.

– Пожалуйста.

Она дрожала всем телом, ее смятение, казалось, с каждым мигом только росло. К такой ситуации я был совершенно не готов.

Гвардеец произнес что-то, чего я не разобрал. Я подошел еще ближе, недоумевая, что происходит.

– Я… я не могу дышать…

Девушка пошатнулась и упала на руки охраннику. Тот, выронив копье, подхватил ее. Выглядел он раздосадованным.

– Отпустите ее! – приказал я, наконец подойдя к ним.

К черту правила, нельзя допустить, чтобы кто-то пострадал.

– Ваше высочество, она не удержалась на ногах, – пояснил гвардеец. – Хотела выйти в сад.

Я понимал, что охрана пытается обеспечить нашу безопасность, но что мне было делать?

– Откройте двери, – распорядился я.

– Но… ваше высочество…

Я пригвоздил его к месту взглядом.

– Откройте двери и выпустите ее. Живо!

– Сию секунду, ваше высочество!

Гвардеец отпер замок, и девушка слабо зашевелилась, пытаясь подняться на ноги. Тут двустворчатые двери распахнулись, и в вестибюль влетел порыв теплого и благоуханного анджелесского ветра. Едва незнакомка ощутила его, как тут же поднялась.

Остановившись у порога, я смотрел, как она нетвердой походкой идет по саду. Гравий негромко похрустывал под ее босыми ногами. Никогда прежде мне не приходилось видеть даму в ночной сорочке, и хотя эта юная особа в данный момент не отличалась изяществом движений, выглядело это все равно до странности притягательно.

Гвардейцы тоже поедали ее взглядами, и меня это почему-то задело.

– Отставить, – вполголоса произнес я. Оба смущенно закашлялись и вернулись на свои места по сторонам от дверей. – Стойте здесь, если только я вас не позову, – велел я и вышел в сад.

Я не видел ее, зато хорошо слышал. Девушка тяжело дышала, и мне даже показалось, что она плачет. Оставалось надеяться, что это не так. Наконец удалось разглядеть, что она сидит на траве, уронив руки и голову на каменную скамью.

Похоже, девушка не заметила, как я подошел, и некоторое время я стоял молча, дожидаясь, когда она поднимет голову. Вскоре я почувствовал себя неловко и, решив, что она, наверное, захочет меня поблагодарить, подал голос.

– Дорогая, вам нехорошо?

– Я вам не дорогая, – сердито отозвалась незнакомка и мотнула в мою сторону головой.

Ее лицо по-прежнему было скрыто в тени, но волосы сверкнули в свете луны, слабо пробивавшемся сквозь облака.

И тем не менее, даже не видя выражения ее лица, я прекрасно уловил смысл, который она вложила в свои слова. И это спасибо?

– Чем я вас обидел? Разве я не дал вам то, чего вы хотели?

Она ничего не ответила, лишь молча отвернулась и снова расплакалась. Ну почему женщины чуть что – сразу кидаются в слезы? Мне не хотелось показаться невежливым, но не спросить я не мог.

– Прошу прощения, дорогая, вы намерены продолжить лить слезы?

– Не смейте называть меня так! Я ничуть не более дорога вам, чем остальные тридцать четыре незнакомки, которых вы держите тут взаперти.

Я мысленно ухмыльнулся. Одним из самых серьезных моих опасений было то, что девушки будут из кожи вон лезть, пытаясь продемонстрировать себя с наилучшей стороны. Меня очень пугала перспектива убить несколько недель на то, чтобы узнать избранницу, прийти к выводу, что это и есть моя половинка, а после свадьбы получить совершенно другого человека, рядом с которым я не смогу находиться.

И вот тебе пожалуйста, эту особу, похоже, вовсе не волнует, что я принц. Настолько, что она устроила мне гневную отповедь!

Я принялся расхаживать кругами вокруг скамейки, думая о том, что она сказала. Интересно, моя привычка ходить туда-сюда будет действовать ей на нервы? И если будет, отважится ли она сообщить об этом?

– Это несправедливое утверждение. Мне все вы дороги, – возразил я. Да, я изо всех сил старался откреститься от всего, что было связано с Отбором, но это не значило, что конкурсантки в моих глазах не имели никакой ценности. – Вопрос лишь в том, чтобы выяснить, которая из вас станет дорога наипаче других.

– Наипаче? Вы в самом деле только что сказали «наипаче»? – поразилась она.

– Боюсь, что да, – признался я со сдавленным смешком. – Простите, это издержки моего образования. – (Девушка пробормотала что-то нечленораздельное.) – Извините.

– Это все какой-то бред! – выкрикнула она.

Ну и характерец! М-да, ни в коем случае нельзя допустить, чтобы об этом маленьком происшествии стало известно отцу. Он ни за что не оставил бы девушку с таким норовом во дворце. Повезло ей, что свидетелем ее нервного срыва стал я, а не он. В противном случае она отправилась бы домой еще пять минут назад.

– Что именно? – поинтересовался я, хотя был совершенно уверен, что она имеет в виду все происходящее в этот самый момент: со мной такого еще не случалось.

– Это состязание! Все это вообще! Вы что, никогда в жизни никого не любили? Как вы собираетесь выбирать себе жену? Неужели вы на самом деле такой пустоголовый?

Ее слова задели меня за живое. Пустоголовый? Я опустился на скамью, чтобы проще было разговаривать. Очень хотелось донести до этой фурии, кто бы она ни была, всю сложность моего положения, дать ей увидеть происходящее моими глазами. Я изо всех сил старался не отвлекаться на плавный изгиб ее талии там, где она переходила в бедро, на ее длинную ногу и даже на зрелище ее босой ступни.

– Отдаю себе отчет в том, что могу производить такое впечатление и что вся эта затея может казаться не более чем дешевым развлечением. Но в моем мире я постоянно нахожусь под наблюдением. И не так часто общаюсь с женщинами. Те немногие, с кем я все-таки встречаюсь, в большинстве своем дочери дипломатов, и обычно беседовать нам практически не о чем. Не говоря уже о том, что мы вообще далеко не всегда говорим на одном языке.

Я улыбнулся, вспоминая многочисленные неловкие моменты, когда, сидя на очередном нескончаемо длинном обеде с молодой девушкой, которую мне полагалось развлекать разговорами, я позорно проваливал задачу, потому что переводчики увлеченно обсуждали политику. Очень хотелось посмеяться над моим незавидным положением вместе с гостьей, но она решительно отказывалась улыбаться, и я, кашлянув, продолжил:

– При таких обстоятельствах, – я сложил ладони домиком и постучал большими пальцами друг о друга, – я не имел возможности влюбиться. – Похоже, она не понимала, что до настоящего момента мне этого никто бы и не разрешил. Даже любопытно стало. Надеясь, что я не один такой, я задал вслух свой потаенный вопрос: – А вы?

– Имела, – произнесла она.

Всего одно слово, но сколько в нем было одновременно гордости и грусти.

– Значит, вам повезло. – Какое-то время я разглядывал траву у себя под ногами. Потом продолжил, не желая заострять внимание на собственной неопытности: – Мои мать и отец познакомились таким же образом и вполне счастливы. Я тоже надеюсь найти свою суженую. Женщину, которую полюбит народ Иллеа, способную стать моей спутницей и помогать принимать лидеров других государств. Половинку, которая подружится с моими друзьями и разделит мои радости и тревоги. Я готов найти свою жену.

Даже я сам слышал в этих словах отчаяние, надежду, тоску. Червячок сомнения снова поднял голову. А вдруг никто из этих девушек не сможет меня полюбить?

«Нет, – сказал я себе, – все будет хорошо».

Я опустил глаза на незнакомку, которую, похоже, обуревали собственные страхи.

– Вы вправду чувствуете себя как в клетке?

– Да, – выдохнула она. И поспешно добавила: – Ваше высочество.

Вспомнила. Я рассмеялся:

– Я и сам иной раз так себя ощущаю. Но вы должны признать, что это прекрасная клетка.

– Для вас, – парировала она колко. – Поместите в ваш великолепный загон еще тридцать четыре человека, соревнующихся за один и тот же приз. Тогда и увидите, как это приятно.

– Неужели кто-то в самом деле из-за меня спорит? Разве вы не понимаете, что это я решаю?

Я не знал, радоваться этому обстоятельству или тревожиться, но думать об этом было занятно. Может, если я в самом деле так сильно нужен этим девушкам, и они тоже станут мне нужны.

– Вообще-то, это не совсем так. Борьба идет за разные вещи. Одни хотят вас, другие корону. И каждая воображает, будто уже поняла, как себя вести и что говорить, чтобы сделать ваш выбор очевидным.

– Ах да. Человек или корона. Боюсь, для некоторых нет никакой разницы. – Я покачал головой и вновь уставился на траву под ногами.

– Что ж, удачи им в этом нелегком деле, – саркастически усмехнулась она.

Впрочем, смешного тут ничего не было. Лишний раз подтвердился еще один мой страх. И меня снова одолело любопытство, хотя я не сомневался, что она не скажет мне правды.

– А вы за что боретесь?

– Я здесь по ошибке.

– По ошибке?

Каким образом такое возможно? Если она подала заявку на участие и была выбрана, а потом по собственной воле приехала сюда…

– Ага. Что-то вроде. В общем, это долгая история, – сказала она, и я решил, что со временем непременно до всего дознаюсь. – Ну и вот… я здесь. Я ни на что не претендую. Мой план заключается в том, чтобы наслаждаться едой, пока вы не турнете меня отсюда.

Я не выдержал и расхохотался. Эта девушка была полной противоположностью всему, чего я ожидал. Она приехала сюда ради еды? И с нетерпением ждет, когда ее выгонят? К собственному удивлению, это начинало мне нравиться. Может быть, все в самом деле окажется просто и, как мама и говорила, я со временем сближусь с кандидатками, как сблизился с Дафной?

– Вы кто? – спросил я.

Если главным, что привлекало ее во всей затее, была еда, девушка не может быть выше Четверки.

– Прошу прощения? – озадаченно переспросила она.

Мне не хотелось ее обидеть, поэтому я назвал заведомо завышенную цифру.

– Двойка? Тройка?

– Пятерка.

Значит, она одна из тех самых Пятерок. Я понимал, что, если мы подружимся, отца это не обрадует, но, в конце концов, он ведь сам включил ее в число финалисток.

– Ну, тогда еда, наверное, может послужить хорошим стимулом остаться. – Я снова издал смешок и попытался выяснить, как зовут эту занятную особу. – Простите, здесь недостаточно света, не могу разобрать, что написано у вас на брошке.

Она легонько покачала головой. Я заметался, пытаясь решить, как лучше поступить, если она вдруг спросит, почему я не в курсе, как ее зовут: солгать и сказать, что у меня было слишком много дел и я просто не успел запомнить все имена, или сознаться в том, что оттягивал заочное знакомство с ними до самой последней минуты, потому что очень волновался.

И тут я осознал, что эта самая последняя минута только что прошла.

– Меня зовут Америка.

– Что ж, прекрасно, – засмеялся я.

Удивительно, как она вообще с таким именем оказалась в Отборе. Ее имя совпадало с названием древней страны, упрямой и полной недостатков, на обломках которой мы построили новое сильное государство. С другой стороны, возможно, именно для этого отец и включил ее в состав финалисток: чтобы показать, что мы относимся к прошлому без страха и тревоги, пусть даже повстанцы по глупости цепляются за него.

Это слово прозвучало в моих ушах музыкой.

– Америка, дорогая, я от всей души надеюсь, что вы найдете в этом загоне что-нибудь, что покажется вам заслуживающим борьбы. После всего произошедшего я просто представить не могу, что случится, если вы в самом деле решите вступить в битву.

Я соскользнул со скамьи, опустился на корточки рядом с ней и взял ее за руку. Она смотрела на наши пальцы, а не мне в глаза, и я был этому рад. Потому что в противном случае она увидела бы, насколько я поражен, получив возможность наконец-то по-настоящему ее разглядеть. В облаках на мгновение образовался разрыв, и на ее лицо упал лунный свет. Мало того что она готова была открыто бросить мне вызов и явно не боялась быть самой собой, она оказалась еще и ослепительной красавицей.

Пушистые ресницы обрамляли глаза, голубые, как лед, – удивительный контраст с пламенем волос. Гладкая кожа на щеках порозовела от плача, а губы, розовые и нежные, слегка приоткрылись, когда она разглядывала наши руки.

В груди возник незнакомый трепет, похожий на жар камина или тепло летнего полдня. Он не спешил исчезать, вытворяя странные штуки с моим пульсом.

Я мысленно выругал себя. Что за склонность терять голову от первой же девушки, к которой мне официально позволили испытывать какие-то чувства? Это было безрассудно и скоропалительно, и я усилием воли подавил этот зыбкий трепет. И все равно мне не хотелось отпускать ее. Кто знает, вдруг в конце концов она окажется именно той, кого я ищу. Эту Америку мне определенно придется завоевывать, а на это, вне всяких сомнений, понадобится время.

– Если вас это порадует, я сообщу прислуге, что вам разрешено посещать сад. Тогда вы сможете приходить сюда по ночам беспрепятственно. Правда, я предпочел бы, чтобы поблизости был кто-нибудь из охраны.

Не стоит пугать ее рассказами, как часто на дворец нападают. Если за ней будет присматривать кто-нибудь из гвардейцев, ей не грозит опасность.

– Мне ничего от вас не нужно. – Она выдернула свою руку и принялась разглядывать траву.

– Как вам будет угодно. – Ее слова меня огорчили. Почему она оттолкнула меня? А вдруг сердце этой девушки невозможно завоевать? – Вы скоро собираетесь возвращаться?

– Да, – прошептала она.

– Тогда оставлю вас наедине с вашими мыслями. У дверей вас будет ждать охранник.

Мне не хотелось подгонять ее, но мысль о том, что кто-нибудь из девушек, пусть даже эта, явно не питавшая ко мне никаких теплых чувств, может пострадать от неожиданного нападения, страшила.

– Спасибо вам, э-э… ваше высочество.

Я уловил в ее голосе какие-то беззащитные нотки и понял, что, видимо, дело не во мне. Должно быть, все то, что происходило с ней сейчас, оказалось для нее непосильной ношей. Разве можно винить ее в этом? Я решил сделать еще одну попытку, пусть даже и рисковал встретить новый отказ.

– Дорогая Америка, вы не окажете мне одну услугу?

Я снова взял ее за руку, и она со скептическим выражением посмотрела на меня. Казалось, будто она прикидывала, сколько в моих глазах искренности, и была исполнена решимости во что бы то ни стало это выяснить.

– Возможно.

Ее тон дал мне надежду, и я ухмыльнулся:

– Не рассказывайте об этом маленьком происшествии остальным. Официально я должен познакомиться со всеми только завтра и не хочу никого расстраивать. – Я негромко фыркнул и немедленно пожалел об этом. Иногда собственный смех казался мне кошмарным. – Хотя ваша отповедь и близко не напоминает романтическое свидание, верно?

Америка наконец-то весело улыбнулась.

– Да уж. – Она помолчала, потом глубоко вздохнула. – Буду нема как рыба!

– Благодарю вас. – Наверное, мне следовало удовольствоваться ее улыбкой и уйти прочь. Но что-то в моей душе – возможно, накрепко вбитая привычка всегда настаивать на своем и добиваться успеха – заставило меня сделать еще один шаг. Я поднес руку девушки к губам и поцеловал ее. – Доброй ночи.

И, прежде чем она успела возмутиться, а я выкинуть еще какую-нибудь глупость, я удалился.

Меня так и подмывало оглянуться и посмотреть на ее лицо, но удерживало опасение увидеть на нем отвращение. Если бы отец мог прочитать сейчас мои мысли, он едва ли был бы мной доволен. Не такого поведения он ждал от меня.

Дойдя до дверей, я обратился к гвардейцам:

– Ей нужно немного побыть в одиночестве. Но если она не вернется в течение получаса, мягко убедите ее пройти внутрь. – Я перевел взгляд с одного на другого, чтобы удостовериться, что оба уяснили приказ. – Кроме того, я рассчитываю, что этот маленький инцидент останется между нами. Понятно?

Гвардейцы кивнули, и я направился к главной лестнице. Краем уха я уловил, как один из них озадаченным шепотом поинтересовался у другого:

– А что такое «инцидент»?

Я закатил глаза и зашагал дальше. Поднявшись на третий этаж, я практически бегом бросился в свою комнату. В ней есть балкон, выходящий в сад. Я не собирался маячить на нем, чтобы она не заметила, как я за ней наблюдаю, а осторожно пристроился у окна, чуть отведя гардины.

Девушка просидела на земле еще минут десять, явно успокаиваясь. Потом утерла лицо, одернула ночную рубашку и двинулась ко входу во дворец. Я хотел выйти в коридор второго этажа, чтобы как бы невзначай столкнуться с ней снова, но удержался. Она была расстроена и, вероятно, немного не в себе. Если я не хочу все испортить, придется подождать до утра.

До утра… когда она предстанет передо мной вместе с еще тридцатью четырьмя претендентками. Какой же я был идиот, что так долго тянул! Я кинулся к письменному столу и стал просматривать пачку досье, разглядывая фотографии. Не знаю, кому в голову пришла идея надписать имена на оборотной стороне, но толку от этого не было решительно никакого. Я взял карандаш и принялся переписывать имена на лицевую сторону. Ханна, Анна… Как тут не запутаться? Дженна, Джанель, Камилла… Они что, смеются? Это катастрофа. Нужно выучить хотя бы нескольких. С остальными придется полагаться на именные брошки, пока всех не запомню.

Я справлюсь. У меня все получится. Другого выхода нет. Мне необходимо наконец доказать, что я способен вести народ за собой, способен принимать решения. Как еще добиться, чтобы все увидели во мне своего короля?

Я решил сосредоточиться на самых впечатляющих кандидатках. Селеста… кажется, я слышал это имя. Один из советников упоминал, что она модель, и показывал ее фотографию в купальнике в каком-то глянцевом журнале. Из всех кандидаток она, пожалуй, была самой сексапильной, и я определенно не собирался считать это ее минусом. Лисса бросилась мне в глаза, но отнюдь не в положительном смысле. Если только она не окажется незаурядной личностью, у нее нет никаких шансов. Возможно, это поверхностный подход, но разве кто-нибудь бросит в меня камень за то, что мне хочется, чтобы моя избранница была привлекательной? Ага, а это Элиза. Судя по необычному миндалевидному разрезу глаз, это та самая, у которой имелись родные в Новой Азии. Про нее говорил отец. Дальнейшее участие в состязании она обеспечила себе уже одним этим.

Америка.

Я вгляделся в ее снимок. Она на нем прямо-таки светилась от счастья.

Что же заставило ее так улыбаться? Неужели я? Получается, чувства, которые она испытывала ко мне в тот день, угасли? Она не слишком-то обрадовалась сегодняшней встрече со мной. И все же… под конец она улыбнулась мне.

Завтра нужно будет начать все с чистого листа. Я и сам не очень понимал, чего ищу в моей избраннице, но при взгляде на эту фотографию внутри меня что-то отзывалось. Может, причина тому – сила ее духа или ее честность, может, нежная кожа с тыльной стороны ладони или запах ее духов… Но я вдруг отчетливо понял, что хочу ей понравиться.

И каким образом этого добиться?

Я приложил к груди синий галстук. Не то. Коричневый? Тоже не то. И что, я теперь каждый день обречен на такую мороку с выбором одежды?

Мне хотелось произвести хорошее первое впечатление на этих девушек – и хорошее второе впечатление на одну из них. И с чего-то я решил, что все зависит от правильного выбора галстука. У меня невольно вырвался вздох. Еще даже не знаком с этими дамами, но уже превратился в невменяемого.

Тогда я решил последовать маминому совету и быть самим собой, со всеми своими недостатками. Выбрав самый первый галстук, я закончил одеваться и пригладил волосы.

Выйдя из комнаты, я увидел на лестничной площадке родителей. Они вполголоса о чем-то переговаривались. Я уже собирался вернуться к себе, чтобы не мешать им, но мама приветственно помахала мне.

Когда я подошел, она одернула мне рукава, потом зашла сзади и расправила пиджак.

– Не забывай, – сказала она, – все девушки страшно нервничают, и твоя главная задача сейчас – сделать так, чтобы они чувствовали себя как дома.

– Веди себя как принц, – вмешался отец. – Помни, кто ты такой.

– И не спеши принимать решения. – Мама коснулась моего галстука. – Симпатичный.

– Но это не значит, что надо держать здесь тех, кто тебе точно не нравится. Чем скорее мы избавимся от балласта, тем будет лучше.

– Будь учтивым.

– Держись уверенно.

– Говори о чем угодно.

– Это не игра, – вздохнул отец. – Не забывай об этом.

Мама слегка отстранилась и посмотрела на меня:

– У тебя все прекрасно получится. – Она крепко меня обняла и опять отстранилась, чтобы заново привести в порядок мой костюм.

– Ладно, сын. Давай. – Отец жестом указал на лестницу.

– Мы будем ждать в обеденном зале.

У меня потемнело в глазах.

– Э-э… хорошо. Спасибо.

С минуту я постоял, приходя в себя. Я понимал, что родители пытались меня ободрить, однако при этом они умудрились начисто лишить меня спокойствия, которое мне с горем пополам удалось взрастить. Затем я напомнил себе, что собираюсь всего лишь пойти поздороваться с гостьями и что чаяния этих девушек ничуть не отличаются от моих.

А потом я вспомнил, что снова увижу Америку. По меньшей мере это будет забавно. С этой мыслью я сбежал по лестнице и двинулся в Главный зал. Собрался с духом и распахнул двери.

Там, под охраной гвардейцев, ждала стайка девушек. Засверкали вспышки камер, ловя их реакцию и мою одновременно. Я улыбнулся при виде полных надежды девичьих лиц; они были так неприкрыто счастливы оказаться здесь, что от одного этого мне стало спокойней.

– Ваше высочество.

Рядом в реверансе застыла Сильвия. Я и забыл, что она тоже здесь, чтобы преподать конкурсанткам основы дворцового этикета, как в детстве преподавала их мне.

– Сильвия, привет. Если ты не против, я хотел бы представиться нашим гостьям.

– Разумеется, – отозвалась она, снова делая книксен.

Временами она была чересчур склонна к театральным эффектам.

Я обвел взглядом лица, пытаясь отыскать знакомые огненные волосы. Это, наверное, удалось бы мне быстрее, не отвлекай меня блеск драгоценностей, украшавших практически каждое запястье, ухо и шею. В конце концов я все-таки заметил ее в одном из задних рядов. Выражение, с которым она на меня смотрела, разительно отличалось от всех остальных. Я улыбнулся, но вместо ответной улыбки на ее лице отразилось замешательство.

– Дамы, если не возражаете, – начал я, – то я буду вызывать вас по одной. Уверен, вам, как и мне, не терпится поскорее сесть за стол. Так что надолго не задержу. Прошу простить, если я не с первого раза запомню, как кого зовут; все-таки вас немало.

Кое-кто из девушек захихикал, и я с радостью понял, что помню в лицо больше из них, чем ожидал. Я направился к той, что сидела в ближайшем углу, и предложил ей руку. Она с готовностью ее приняла, и мы удалились к диванчикам, которые поставили специально для этой цели.

К сожалению, в жизни Лисса оказалась ничуть не более привлекательной, чем на фотографии. И тем не менее я решил дать ей шанс, так что мы все-таки пообщались.

– Лисса, доброе утро.

– Доброе утро, ваше высочество.

Она так широко улыбнулась, что я испугался, что у нее заболят щеки.

– Как вам дворец?

– Он изумительно прекрасный. Никогда в жизни не видела ничего прекраснее. Здесь так прекрасно. Ох, я, кажется, это уже говорила, да?

Вместо ответа, я улыбнулся:

– Все в порядке. Я рад, что вам здесь нравится. Чем вы занимались дома?

– В моей семье все скульпторы. Я Пятерка. У вас здесь собраны настоящие шедевры. Изумительно прекрасные.

Я пытался изображать интерес, хотя она совершенно меня не зацепила. Но мне неудобно было без причины обходить ее вниманием.

– Благодарю вас. Э-э… Сколько у вас братьев и сестер?

Через пару минут разговора, на протяжении которых она произнесла слово «прекрасный» и «прекрасно» никак не меньше двенадцати раз, я был уверен, что ничего больше не желаю знать об этой особе.

Пора переходить к следующей девушке, но держать здесь эту бедняжку, заранее зная, что у нас с ней нет никаких шансов, казалось слишком жестоким. Я решил, что начну отсеивать лишних прямо здесь и сейчас. Так будет гуманней по отношению к ним. А возможно, это произведет впечатление на отца. Ведь он же хотел, чтобы я наконец сделал в жизни какой-то серьезный выбор.

– Лисса, большое спасибо, что уделили мне время. Вы не будете возражать, если я попрошу вас задержаться на пару слов после того, как закончу со всеми остальными?

Она зарделась:

– Конечно.

Мы поднялись с дивана. Я чувствовал себя ужасно, понимая, что она вообразила, будто за этой просьбой кроется вовсе не то, что ожидало ее на самом деле.

– Будьте так добры, попросите подойти сюда следующую.

Она кивнула и, сделав книксен, вернулась к своей соседке, в которой я немедленно узнал Селесту Ньюсом. Редкий человек способен был забыть такое лицо.

– Леди Селеста, доброе утро.

– Доброе утро, ваше высочество, – сделав книксен, отозвалась она медоточивым голосом.

В тот же миг я понял, что среди конкурсанток есть девушки, вполне способные завладеть моими мыслями. Похоже, зря я беспокоился, что не смогу полюбить ни одну из них. На самом деле беспокоиться стоило о том, что мне понравятся все сразу и я до конца жизни не смогу определиться с выбором.

Я сделал ей знак сесть напротив:

– Насколько я понимаю, вы модель.

– Совершенно верно, – бойко ответила она, обрадовавшись, что я о ней знаю. – В основном снимаюсь в рекламе одежды. Мне сказали, что у меня подходящая для этого фигура.

Разумеется, услышав эти слова, я не мог не посмотреть на упомянутую фигуру, которая оказалась поистине умопомрачительной.

– Вам нравится ваша работа?

– О да. Поразительно, как фотография способна запечатлеть ускользающее мгновение.

Я просиял:

– Именно. Не знаю, осведомлены ли вы об этом, но я сам очень увлекаюсь фотографией.

– В самом деле? Тогда мы должны как-нибудь устроить фотосессию.

– Это было бы замечательно.

Уф! Дела у меня шли куда лучше, чем я рассчитывал. За десять минут я выявил кандидатуру на отсев и нашел человека со схожими интересами.

С Селестой я мог бы легко проболтать целый час, но если мы все-таки собирались в конце концов позавтракать, нужно было поторапливаться.

– Прошу прощения, моя дорогая, но я должен сегодня познакомиться со всеми девушками, – извинился я.

– Разумеется. – Она поднялась. – Мне не терпится продолжить наш разговор. Надеюсь, в самое ближайшее время это случится.

С этими словами она одарила меня таким взглядом… Не знаю даже, как это описать. Меня бросило в краску, и я склонил голову, чтобы скрыть пылающие щеки. Пришлось сделать несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы сосредоточиться на следующей девушке.

За ней последовали Бариель, Эммика, Тайни и еще полдюжины девушек. Большинство из них были очень милые и держались чинно. Но я-то надеялся на что-то существенно большее.

Нечто по-настоящему интересное произошло лишь пять девушек спустя. Я поднялся навстречу стройной брюнетке, и та протянула мне руку для рукопожатия.

– Привет, я Крисс.

Я воззрился на ее ладонь и уже собирался пожать ее, как она отдернула руку.

– Тьфу ты! Я ведь помнила, что нужно сделать книксен!

Девушка поспешно присела, качая головой.

Я рассмеялся.

– Чувствую себя такой дурой. Надо же так напортачить с самого начала.

Однако же она сопроводила свои слова улыбкой, и это было даже очаровательно.

– Не волнуйтесь, дорогая. – Я кивнул на диванчик. – Случалось и похуже.

– Правда?! – прошептала она взволнованно.

– В подробности вдаваться не стану, но да. И вы, по крайней мере, попытались соблюсти правила вежливости.

Она сделала большие глаза и покосилась на остальных участниц, гадая, которая из них позволила себе быть со мной неучтивой. Я порадовался, что у меня хватило ума держать язык за зубами, учитывая, что только вчера вечером кое-кто назвал меня пустоголовым, а также, что это маленькое происшествие осталось тайной.

– Ну, Крисс, расскажите о своей семье, – начал я.

Она пожала плечами:

– Семья как семья. Я живу с мамой и папой, они оба преподаватели. Думаю, у меня тоже есть склонность к преподаванию, хотя время от времени я балуюсь сочинительством. Я единственный ребенок в семье и только сейчас наконец с этим смирилась. Много лет я просила у родителей братика или сестричку, но они так и не согласились.

Я улыбнулся. Быть единственным ребенком нелегко.

– Уверен, они просто хотели, чтобы вся их любовь безраздельно досталась вам одной.

Она хихикнула:

– Это ваши родители так говорили вам?

Я замер. Ни одна из девушек до сих пор не спросила обо мне самом.

– Хм, не совсем так. Но я понимаю ваши чувства, – уклонился я от ответа и собирался перейти к заранее заготовленным вопросам, но она меня опередила:

– Как вы себя сегодня чувствуете?

– Все в порядке. Но конечно, все это очень выматывает, – бухнул я в приступе откровенности.

– Ну, вам хотя бы не пришлось надевать платье, – заметила она.

– А представляете, какой фурор бы я произвел, если бы пришлось?

У нее вырвался смешок, и я присоединился к ней. Я мысленно сравнил Крисс с Селестой и подумал, что они – абсолютные противоположности друг другу. В этой девушке было что-то очень чистое. За время беседы я так и не смог составить о ней полное впечатление, поскольку она настойчиво переводила разговор на меня. Одно стало ясно: она очень хорошая, в лучшем смысле этого слова.

До Америки дело дошло только через час. К этому моменту я успел познакомиться с тремя яркими личностями, включая Селесту и Крисс – последняя просто обречена стать народной любимицей. Однако девушка, что шла прямо перед Америкой, Эшли, оказалась настолько неподходящей кандидатурой, что начисто изгнала из моей головы все мысли о Крисс и Селесте.

Когда Америка поднялась со своего места и направилась ко мне, я был не в состоянии думать больше ни о ком другом. В ее глазах прыгали бесенята. Я вспомнил ее вчерашнее поведение и подумал, что она просто ходячий дух противоречия.

– Америка, я не ошибся? – пошутил я, когда девушка приблизилась.

– Нет, не ошиблись. А я, кажется, уже слышала ваше имя, но не будете ли вы так добры еще раз его мне напомнить?

Я рассмеялся и пригласил ее присесть. Когда она опустилась на диванчик, я склонился к ней и прошептал:

– Вы крепко спали, моя дорогая?

Ее взгляд сказал мне, что я играю с огнем, но губы дрогнули в улыбке.

– Я по-прежнему вам не дорогая. Но да. После того как успокоилась, спала очень хорошо. Служанкам пришлось вытаскивать меня из постели, так уютно там было.

Последние слова она произнесла таким тоном, будто доверила мне какой-то секрет.

– Я рад, что вы освоились, моя… – ох нет, придется мне в общении с ней отказаться от этой привычки, – Америка.

Она явно была признательна мне за это усилие над собой.

– Благодарю вас.

Улыбка сошла с ее лица, Америка о чем-то задумалась и принялась с отсутствующим видом покусывать нижнюю губу, подбирая слова.

– Мне очень жаль. Вчера я некрасиво вела себя, – произнесла она наконец. – Размышляя перед сном о случившемся, поняла, что, хотя вся эта ситуация для меня некомфортна, не следовало накидываться на вас. Вы не виноваты в том, что я оказалась в этом замешана, да и сам Отбор не ваша идея. – (Ну хоть кто-то это заметил.) – И потом, когда мне было так плохо, вы проявили доброту, а я вела себя ужасно. – Она покачала головой, и сердце у меня забилось быстрее. – Вы могли с полным правом вышвырнуть меня из дворца еще вчера ночью, но не сделали этого, – заключила она. – Спасибо вам.

Ее слова меня тронули, поскольку я уже понял, что в чем в чем, а в неискренности ее упрекнуть нельзя. Эта мысль плавно подводила к вопросу, не коснуться которого было невозможно, если нашим отношениям суждено развиваться дальше. Я подался вперед, поставив локти на колени. Это был переход на более неформальный и личный уровень, нежели тот, на котором я сегодня общался со всеми остальными.

– Америка, до сих пор вы были очень откровенны. Это качество вызывает у меня глубочайшее восхищение, и я, с вашего позволения, хотел бы кое о чем вас спросить. – (Она настороженно кивнула.) – Вы говорите, что оказались здесь по ошибке, поэтому полагаю, что вы не желаете участвовать в Отборе. Существует ли какая-то надежда на то, что вы испытываете ко мне какое-то подобие… романтических чувств?

Она принялась теребить оборки на платье. Пока я сидел, дожидаясь ответа и убеждая себя, что это все только потому, что ей не хочется демонстрировать слишком горячую заинтересованность, прошел, казалось, целый час.

– Ваше высочество, вы очень добры. – (Ура!) – Привлекательны. – (Ура!) – И заботливы. – (Уррра!)

Я до ушей расплылся в идиотской улыбке. Это воистину здорово, что после вчерашнего вечера она умудрилась увидеть во мне какие-то положительные качества.

– Но в силу веских причин, полагаю, это маловероятно, – закончила она еле слышно.

Впервые за все время я мысленно поблагодарил отца за выучку, которая позволила не выдать своих чувств. И даже мой голос, когда я задал следующий вопрос, прозвучал спокойно:

– Не будете ли вы так добры пояснить?

Она снова замялась.

– Боюсь… боюсь, что мое сердце принадлежит другому.

И тут у нее покатились слезы.

– Ох, пожалуйста, только не плачьте! – взмолился я вполголоса. – Понятия не имею, как обращаться с рыдающими женщинами!

Засмеявшись сквозь слезы, она промокнула уголки глаз. Мне радостно было видеть ее такой – искренней и непосредственной. Ну разумеется, у нее не могло никого не остаться дома. Она была такая настоящая, что ее не мог не разглядеть какой-нибудь очень умный и расторопный молодой человек. Мне оставалось только гадать, каким образом она здесь очутилась, хотя, откровенно говоря, это было не мое дело.

И пусть она и не принадлежит мне – я жажду видеть ее улыбку.

– Хотите, я сегодня же отпущу вас к вашему возлюбленному?

Она ответила мне усмешкой, которая больше походила на гримасу.

– В том-то и дело… Я не хочу возвращаться домой.

– Правда?

Я отклонился назад, провел рукой по волосам, и она снова рассмеялась.

Если ей не нужен ни я, ни он, какого тогда черта ей вообще нужно?

– Могу я быть с вами совершенно честной?

Это всегда пожалуйста. Я кивнул.

– Я должна остаться. Это важно для моей семьи. Если вы разрешите мне пробыть здесь всего неделю, для них это уже будет благословением.

Значит, хотя заполучить корону она не стремилась, я все-таки обладал чем-то желанным для нее.

– Вы хотите сказать, вам нужны деньги?

– Да. – (По крайней мере, у нее хватило порядочности выглядеть пристыженной.) – И потом… есть… люди, – она с многозначительным выражением посмотрела на меня, – которых мне невыносимо сейчас видеть.

Картинка в моей голове сложилась. Они больше не вместе. Но она все еще к нему неравнодушна, хотя и не принадлежит ему. Я кивнул, понимая ее затруднительное положение. Появись у меня возможность на недельку сбежать от гнета своих обязательств, я бы с радостью за нее ухватился.

– Если бы вы позволили мне задержаться еще ненадолго, мы могли бы заключить сделку.

А вот это уже интересно.

– Сделку?

Что она вообще может мне предложить?

Америка закусила губу:

– Если вы позволите мне продолжить участие… – У нее вырвался вздох. – В общем, сами подумайте. Вы принц. И вы целыми днями заняты. Управляете страной и все такое, а еще нужно найти время, чтобы выбрать из тридцати пяти, ну ладно, из тридцати четырех девушек единственную и неповторимую. Не слишком ли это, как вам кажется?

Хотя все это было высказано шутливым тоном, правда заключалась в том, что она попала не в бровь, а в глаз, ухватив самую суть моих страхов. Я кивнул, соглашаясь с ее словами.

– Не лучше ли, если у вас будет кто-то внутри вражеского лагеря? Кто-то, кто окажет помощь? Ну друг, понимаете?

– Друг?

– Ну да. Позвольте мне побыть здесь, и я буду поддерживать вас. Я стану вашим союзником. Вам не нужно ухаживать за мной, вы ведь уже знаете, что я не испытываю к вам никаких чувств. Но вы сможете в любой момент поговорить со мной, и я постараюсь вам помочь. Вчера ночью вы сказали, что ищете девушку, способную разделить с вами радости и заботы. Что ж, пока вы не нашли ее, я могу временно исполнять ее роль. Если хотите.

«Если хотите»… То, чего я хотел, похоже, было невозможно, но я мог, по крайней мере, помочь этой девушке. И может быть, насладиться ее обществом подольше. Отец, разумеется, пришел бы в ярость, узнай он, что я использую одну из кандидаток с такой целью… что в моих глазах сделало эту идею намного более привлекательной.

– Я познакомился почти со всеми девушками в этом зале, и ни одна из них не подходит на роль друга лучше, чем вы. Буду рад, если вы останетесь.

Она на глазах расслабилась. Я знал, что бессмысленно стараться завоевать ее чувства, но не мог не попробовать.

– Как думаете, я смогу вас все-таки называть «моя дорогая»? – поинтересовался я шутливо.

– Ну уж нет, – прошептала она в ответ.

Вряд ли намеренно, но это прозвучало как вызов.

– Пожалуй, я попытаюсь. Отступать не в моем характере.

Америка поморщилась, будто от раздражения.

– Их всех вы тоже так называли? – кивнула она в сторону остальных.

– Да. И им, судя по всему, это нравилось, – с притворным самодовольством бросил я.

В ее глазах, когда она ответила, по-прежнему читался вызов.

– Именно потому это и не нравится мне.

Америка поднялась, давая понять, что разговор окончен, и я против воли снова восхитился ею. Ни одна другая девушка не рвалась раньше времени закончить общение. Я коротко ей кивнул, и она ответила довольно неловким книксеном, а затем вернулась на место.

Я улыбнулся про себя, сравнивая Америку с другими участницами. Хорошенькая, хотя и слегка угловатая. Обладает необычной красотой, и я видел, что сама она не отдает себе в этом отчета. В ее внешности ничего… аристократического, хотя, пожалуй, в ее гордости есть определенное величие. И разумеется, я ни в малейшей степени ее не интересовал. И все равно я не мог отделаться от желания попробовать добиться ее.

Так Отбор впервые сыграл мне на руку: она здесь, и у меня, по крайней мере, был шанс.

– Если я попросил вас задержаться, пожалуйста, останьтесь на своих местах. Остальные могут проследовать за Сильвией в столовую. Я присоединюсь к вам в самое ближайшее время.

Девушки принялись коситься друг на друга, одни с недоумением, иные с выражением превосходства на лице. Я был уверен, что сделал правильный выбор, и теперь настала пора отчислить лишних. Мне казалось, это будет несложно, ведь мы были едва знакомы. За что им цепляться?

Все, кроме восьми девушек, вышли. Оставшиеся стояли передо мной, улыбаясь.

Я посмотрел на них и неожиданно пожалел, что ничего не сказал им, прежде чем выстроить перед собой.

– Спасибо, что задержались, – начал я и принялся расхаживать перед ними туда-сюда. – Я… э-э… хотел бы поблагодарить вас за… за то, что приехали во дворец и дали мне возможность познакомиться с вами.

Почти все захихикали или потупились. Кларисса перекинула через плечо волосы.

– Как ни жаль, полагаю, у нас с вами ничего не получится. Э-э… можете быть свободны.

Последняя фраза прозвучала скорее как вопрос, нежели как утверждение, и я порадовался, что меня сейчас не слышит отец.

Одна из девушек – кажется, Эшли – немедленно ударилась в слезы, и я напрягся.

– Это из-за того, что я выкрасила волосы? – предположила ее соседка.

– А?

– Это потому, что я Пятерка? – спросила Ханна.

– А что, вы Пятерка?

Кларисса бросилась ко мне и стиснула мою руку:

– Я исправлюсь, честное слово!

– Что?!

К моему облегчению, кто-то из гвардейцев оторвал ее от меня и вывел из зала. Я проводил девушку взглядом, совершенно огорошенный этим излиянием чувств. Я думал, они научены вести себя, как подобает леди. Что с ними такое?

– Но почему? – спросила одна из девушек так кротко, что этот простой вопрос причинил мне физическую боль.

Повторялась история с Дафной.

Я не уловил, кто именно это был, но обернулся и увидел на лицах всех восьмерых одинаково подавленное выражение, как будто их постигло полное крушение надежд. Но мы ведь познакомились двадцать минут назад. Как такое возможно?

– Мне очень жаль. – На душе было препогано. – Я ничего не почувствовал.

Вперед выступила Миа. По ее лицу едва ли можно было сказать, что она с трудом удерживается от слез, и в глубине души я восхитился ее самообладанием.

– А наши чувства? Неужели они совсем ничего не значат?

Она склонила голову набок, требовательно глядя на меня своими карими глазами.

– Ну конечно значат…

Может, лучше уступить? Ведь я не обязан никого исключать в первый же день. Но как будут развиваться эти отношения? Я принимаю решение, она говорит, что это было слишком скоропалительно, и я иду на попятный?

Нет. Я сделал выбор и должен идти до конца.

– Простите, что причинил вам боль, но не так-то легко выбрать из тридцати пяти талантливых, очаровательных, прекрасных девушек одну-единственную, которой предстоит стать моей женой, – честно признался я. – У меня нет другого выхода, кроме как прислушиваться к своему сердцу. И не только ради моего счастья, но и ради вашего тоже. Надеюсь, наше краткое знакомство не помешает нам расстаться друзьями.

Миа, на которую моя речь явно не произвела особого впечатления, бросила на меня холодный взгляд и прошествовала к двери. Практически все остальные девушки последовали за ней; похоже, они страшно обижены.

Эшли, которая, казалось, расстроилась сильнее всех, подошла ко мне и молча обняла. Я неловко обхватил ее руками, поскольку она прижала мои локти к бокам.

– В голове не укладывается, что все так быстро закончилось. Я ведь считала, что у меня есть шанс.

Ее монотонный голос звучал так, будто она разговаривала сама с собой.

– Мне очень жаль, – повторил я.

Она отступила назад, утерла глаза и, мгновенно овладев собой, сделала весьма грациозный книксен.

– Удачи вам, ваше высочество.

И, высоко подняв голову, двинулась прочь.

– Эшли, – окликнул ее я за миг до того, как она переступила порог.

Девушка с надеждой оглянулась.

Нет, так нельзя. Я должен проявить твердость.

– И вам тоже удачи.

Она улыбнулась и скрылась за дверью.

Немного помолчав, я посмотрел на гвардейцев.

– Можете идти, – произнес я.

Сейчас мне отчаянно требовалось побыть в одиночестве. Я подошел к диванчику, на котором беседовал с девушками, и обхватил голову руками.

Ты так или иначе сможешь жениться только на одной. Так было нужно. Может, твое решение и показалось скоропалительным, но это не так. Оно было принято осознанно. Тебе сейчас необходимо действовать осмысленно.

И все равно я не мог не терзаться сомнениями. Эшли под конец повела себя очень достойно. Неужели ошибка уже допущена? Но я не чувствовал ровным счетом ничего, когда она сидела напротив, у меня нигде даже не екнуло.

Я глубоко вдохнул и поднялся с дивана. Что сделано – то сделано. Пора двигаться дальше. Сейчас моя задача – двадцать семь оставшихся девушек, на которых нужно сосредоточиться.

Нацепив на лицо улыбку, я прошел по широкому коридору в столовую, где все уже ели. При моем появлении некоторые отодвинулись от стола.

– Прошу вас, дамы, не вставайте. Ешьте спокойно.

Ничего не случилось. Все идет как надо.

Я поцеловал маму в щеку и хлопнул отца по спине, прежде чем усесться за стол. Нужно было поддерживать образ дружной семьи, которого ждала публика.

– Что, ваше высочество, кто-то уже отправился домой? – поинтересовался Джастин, наливая мне кофе.

– Знаешь, я как-то читал книгу про народ, у которого была принята полигамия. Это когда у мужчины несколько жен. Ужас. Мне только что пришлось очутиться один на один с восемью очень расстроенными женщинами, и я не представляю, как кто-то может согласиться на такое добровольно.

Эти слова были произнесены несерьезным тоном, но чувства, которые за ними стояли, – вполне реальны.

Джастин рассмеялся:

– К счастью, вам нужно выбрать себе всего одну, сир.

– Да уж.

Я пил кофе – сегодня он был без молока – и думал о словах Джастина.

Да, мне нужно выбрать всего одну. Вот только каким образом?

– Сколько ты отправил домой? – поинтересовался отец, оторвавшись от еды.

– Восемь.

– Хорошее начало, – кивнул он.

И на том спасибо.

Я выдохнул, пытаясь придумать какой-то план. Мне необходимо познакомиться с каждой из претенденток по отдельности. Обведя взглядом зал, я сглотнул. Сколько же времени и сил нужно было убить на то, чтобы сблизиться с двадцатью семью девушками?

Некоторые перехватывали мой взгляд и улыбались, когда мои глаза останавливались на них. Сколько же здесь собралось красавиц! И, судя по всему, многим из этих девушек уже доводилось бывать на свиданиях, что, как ни глупо, меня пугало.

И тут мой взгляд упал на Америку, которая сидела с полным ртом клубничного пирожного, и выражение лица у нее было такое блаженное, как будто она очутилась в раю. Я подавил смех, и внезапно у меня созрел план.

– Леди Америка? – вежливо обратился я, по-прежнему изо всех сил стараясь не хихикать, когда она прекратила жевать и с круглыми глазами обернулась ко мне.

Девушка прикрыла рот ладонью и поспешно сглотнула.

– Да, ваше высочество?

– Ну и как вам еда?

Интересно, она вспомнила вчерашнее признание, что осталась здесь главным образом ради еды? Эта шутка, произнесенная в присутствии всех, но понятная лишь нам двоим, странным образом подняла настроение.

Мне показалось, что в ее глазах блеснули озорные искорки.

– Ваше высочество, она великолепна. Это клубничное пирожное… Знаете, у меня есть сестра, которая просто сама не своя до сладкого. Так вот, думаю, она расплакалась бы, если бы попробовала его. Оно волшебное.

Я отправил в рот какой-то кусок, чтобы выгадать время и собраться с мыслями.

– Вы в самом деле полагаете, что она расплакалась бы?

На очаровательном личике Америки отразились размышления.

– Да, я и вправду так думаю. Она очень непосредственна в выражении своих эмоций.

– И готовы биться на это об заклад? – уточнил я.

– Если бы у меня были деньги, я бы на это поставила.

Отлично.

– Ну, может, вы поставите на кон что-нибудь другое, раз уж вы так ловко умеете заключать сделки?

Отец покосился на меня. Эта шутка была далеко не так хорошо завуалирована.

– Ну и чего же вы хотите? – поинтересовалась она.

Я хотел назначить первое в своей жизни свидание. Провести вечер с кем-то, на кого не нужно было пытаться произвести впечатление, потому что она сама сказала, что это невозможно. Найти способ провернуть все это так, чтобы остальные девушки меня не возненавидели.

Но я улыбнулся:

– А вы сами чего хотите?

Она задумалась. Честное слово, Америка могла бы потребовать что угодно. Я был готов подкупить ее, если дело того требовало.

– Если она расплачется, – нерешительно начала она, – хочу целую неделю ходить в брюках.

Я сжал губы, а по залу пробежали смешки. Даже отец, казалось, забавлялся, ну или делал вид, что забавляется. Но больше всего мне понравилось, что, несмотря на то что ее просьба была встречена всеобщим смехом, Америка не втянула голову в плечи, не покраснела и не попыталась попросить чего-нибудь другого. Она хотела того, чего хотела.

Это было очаровательно.

– Идет. А если она не расплачется, вы прогуляетесь со мной по саду завтра после обеда.

По залу прошел легкий шум. У отца мой выбор вызвал лишь вздох. Наверное, он изучил кандидаток куда лучше, чем я. Она явно не принадлежала к числу его фавориток. Похоже, он вообще ее всерьез не рассматривал.

Америка немного поразмыслила и кивнула:

– Сделка получается не вполне равноценная, сир, но я согласна.

– Джастин! Ступай собери коробку с клубничными пирожными и отправь ее родным этой девушки. Пусть кто-нибудь подождет, пока ее сестра не попробует их, и сообщит нам, расплачется она или нет. Мне в высшей степени любопытно это узнать. – (Джастин коротко кивнул и, ухмыльнувшись, отправился исполнять распоряжение.) – Напишите записку, которую доставят вашей семье вместе с посылкой, и сообщите им, что у вас все благополучно. Собственно, то же самое относится ко всем. После завтрака составьте письма родным, и мы позаботимся о том, чтобы они сегодня же их получили.

Девушки – мои девушки – радостно заулыбались. За утро я познакомился с каждой из них, запомнил большинство по именам, нескольких отправил домой и назначил первое в своей жизни свидание. Голова у меня шла кругом, но, пожалуй, это вполне можно было считать успехом.

– Ваше высочество, прошу прощения, что заставили вас так долго ждать. Пришлось съездить в магазин, – сказал Сеймур, выкатывая передвижную стойку с развешенными на ней брюками.

– Ничего страшного, – отозвался я, сдвигая в сторону бумаги. Я решил, что остаток дня поработаю у себя в комнате. – Ну как, нашли что-нибудь?

– Есть на выбор несколько вариантов, сир. Уверен, вы отыщете среди них подходящий вашей даме.

Я в полной растерянности уставился на одежду:

– И какие брюки носят женщины?

Сеймур с улыбкой покачал головой:

– Не переживайте, ваше высочество, мы решим этот вопрос. Вот эти белые имеют более женственный крой и будут хорошо смотреться с любыми топами, которые сошьют ей служанки. То же самое относится и к этой паре.

Он продемонстрировал мне несколько вариантов, и я попытался сообразить, какие из них лучше и как она будет в них выглядеть.

– Сеймур, возможно, это не имеет никакого значения, но она Пятерка. Думаешь, девушка будет себя уютно в этом чувствовать?

Он взглянул на стойку:

– Если она здесь, сир, то определенно стремится к роскоши.

– Но если бы она стремилась к роскоши, разве стала бы просить брюки? – возразил я.

Сеймур кивнул:

– Джинсы. – Он снял со штанги пару из джинсовой ткани. Я никогда в жизни не носил джинсов, и эти тоже не показались мне слишком симпатичными. – Думаю, вот то, что ей нужно.

Я снова оглядел возможные варианты:

– Пожалуй, но положи к ним еще и ту, самую первую пару. И наверное, еще одни на всякий случай. Считаешь, они придутся ей впору?

Сеймур улыбнулся:

– Я распоряжусь, чтобы к вечеру все три пары подогнали по ее меркам. Значит, юная леди выиграла, да?

Я пожал плечами:

– Пока нет, но я надеюсь, что, если выиграет и я дам ей больше, чем она рассчитывала, свидание все равно состоится.

– А она, похоже, действительно вам нравится, – заметил слуга, выкатывая стойку обратно в коридор.

Я ничего не ответил, но, когда дверь за ним закрылась, задумался. Было в ней что-то притягательное. Даже то, как она демонстрировала свою неприязнь, только еще больше раззадоривало меня. Я невольно улыбнулся.

– Ты уверен? – переспросил я.

– Абсолютно, – заверил меня курьер.

– Ни слезинки?

– Ни единой, – ухмыльнулся он.

Остановившись перед дверью в комнату Америки, я удивился, отчего так бьется сердце. Девушка совершенно недвусмысленно дала понять, что не питает ко мне никаких чувств. Именно поэтому я выбрал ее первой. С этим свиданием не должно было возникнуть проблем.

Я ожидал, что мне откроет прислуга, но, когда дверь распахнулась, на пороге с саркастической улыбкой стояла Америка.

– Можешь в целях конспирации взять меня под руку? – спросил я.

Америка со вздохом обвила мой локоть, и мы вышли в коридор.

Я ждал, что она начнет жаловаться, утверждать, что на самом деле она должна была победить, но Америка молчала. Расстроилась? Неужели ей настолько не хотелось никуда со мной идти?

– Мне жаль, что она не заплакала, – закинул я пробный шар.

– Вижу, как тебе жаль, – съязвила она, и я понял, что все в порядке.

Может, она и была чем-то расстроена, но шутки, похоже, превратились в наш тайный язык. Если мы найдем способ выбраться на эту уже знакомую территорию, все будет в порядке.

– Я никогда раньше ни на что не спорил. Мне понравилось выигрывать.

– Новичкам везет.

– Наверное, – согласился я. – В следующий раз попытаемся ее рассмешить.

Взгляд ее рассеянно скользил по стенам и потолку, и я понял, о чем она задумалась.

– Какая у тебя семья?

Америка состроила гримаску:

– В каком смысле?

– В самом прямом. Твоя семья, должно быть, очень отличается от моей.

Она росла с братьями и сестрами, в тесном домике… где плакали из-за пирожных. Я даже представить себе не мог жизнь ее семьи.

– Пожалуй. Мы, например, не надеваем к завтраку тиары.

Америка рассмеялась мелодичным смехом, так подходящим Пятерке.

– Приберегаете к ужину?

– Разумеется.

Я против воли фыркнул. Мне нравилось ее чувство юмора. Оно походило на мое собственное. Интересно, можно вырасти в двух разных мирах и оказаться родственными душами?

– Что еще тебе сказать? Я средняя из пятерых детей.

– Из пятерых? Ого!

Шумно у них, наверное, было.

– Ну да, – удивилась она моему изумлению. – У обычных людей, как правило, много детей. Я тоже завела бы целую кучу, если бы могла.

– Что, правда?

И еще одно совпадение, на этот раз очень личного характера.

Ее застенчивое «да» сказало мне, что для нее этот вопрос тоже очень личный. Почему-то неловко было обсуждать будущую семью с девушкой, с которой, по логике вещей, у меня должен быть шанс эту самую семью создать, но на самом деле этого шанса нет.

– Моя старшая сестра Кенна замужем за Четверкой, – продолжала Америка. – Она теперь работает на фабрике. Мама мечтает, чтобы я тоже вышла замуж как минимум за Четверку. – (Интересно, Единица-то чем ее не устраивает?) – Но тогда мне пришлось бы бросить пение, а я этого не хочу – слишком его люблю.

Кажется, все ясно. Этот ее бывший, очевидно, выдающийся Пятерка.

– Хотя я ведь теперь Тройка. Так странно об этом думать. Вероятно, я попытаюсь и дальше заниматься музыкой, если получится. Потом идет Кота. Он скульптор. В последнее время мы практически его не видим. Он пришел проводить меня, когда я уезжала сюда, но этим все и ограничилось.

В ее тоне проскользнуло что-то похожее на грусть или сожаление, но Америка быстро продолжила, и я не успел ничего спросить.

– Следующая я, – произнесла она, когда мы дошли до лестницы.

Я лучезарно улыбнулся:

– Америка Сингер, мой лучший друг.

Она шутливо закатила глаза, и в них отразился свет люстр.

– Все верно.

Ее слова бальзамом пролились на мою душу.

– Следом за мной идет Мэй. Это она подложила мне свинью и не заплакала. Нет, в самом деле, это форменное свинство с ее стороны. Как она могла не заплакать! Сестра тоже художница. Я ее обожаю. И самый последний – Джерад. Он совсем малыш, ему только семь. Он еще не определился, чем хочет заниматься – музыкой или рисованием. Больше всего он любит гонять мяч или наблюдать за жуками, что, конечно, очень увлекательно, но на жизнь этим не заработаешь. Так что мы пытаемся побудить его искать себя поактивнее. Ну вот, собственно, и все.

– А твои родители? – спросил я, пытаясь составить полное представление о ней.

– А твои родители? – парировала она.

– Моих родителей ты и так знаешь.

– Ничего подобного. Я знаю только тот образ, который они демонстрируют на публике. Какие они на самом деле?

Она умоляюще потянула меня за руку. Это было так по-детски, что я не удержался от улыбки.

И тем не менее вопрос застал меня врасплох. Что я могу рассказать о моих родителях? Боюсь, что мама чем-то больна. У нее постоянно болит голова и усталый вид. Не знаю, связано ли это как-то с условиями, в которых она росла, или началось уже позже. Она должна была родить по крайней мере еще одного ребенка, и я не знаю, имеет ли это какое-то отношение к ее здоровью или нет. А мой отец… Иногда он…

Мы вышли в сад, где уже поджидали камеры. Я мгновенно подобрался. Они точно сейчас были не нужны. Я не знал, как далеко мы зайдем в своих взаимных признаниях, и определенно не хотел, чтобы это случилось на глазах у всей страны. Кивком велев журналистам уходить, я взглянул на Америку и понял, что она снова от меня отдалилась.

– Все в порядке? Ты какая-то напряженная.

Она пожала плечами:

– Ну, кого-то смущают плачущие женщины, а кого-то прогулки с принцами.

Я ухмыльнулся:

– И что же во мне тебя смущает?

– Твой характер. Твои намерения. Я понятия не имею, чего ожидать от этой маленькой прогулки.

Неужели я кажусь такой загадочной персоной? Пожалуй, да. Я мастерски освоил искусство улыбок и полуправды. Но я определенно не хотел производить такое впечатление.

Я остановился и обернулся к ней:

– А-а. Думаю, ты уже поняла, что я не из тех, кто ходит вокруг да около. Сейчас я объясню тебе, чего именно хочу. «Я жажду кому-то довериться. По-настоящему кому-то довериться. И кажется, хочу, чтобы этим человеком стала ты, даже если ты и не останешься во дворце».

Я шагнул к ней, и в тот же миг меня согнула пополам адская боль. Я с криком попятился. Эти несколько шагов дались мне почти нечеловеческим усилием воли, но я не мог себе позволить скорчиться на земле, пусть даже это было единственным моим побуждением. Потом накатила тошнота, пришлось сражаться еще и с ней. Принцы не катаются по траве с приступом рвоты.

– За что?

Я не узнал собственный голос. Он вполне мог принадлежать пятилетней девочке, дымившей как паровоз с самого рождения.

– Тронешь меня хотя бы пальцем, будет еще хуже!

– Что?

– Я сказала, если ты…

– Да нет же, бешеная девчонка, я с первого раза отлично тебя расслышал. Я не понял, что ты хотела этим сказать?

У нее округлились глаза, и она застыла, зажимая рот рукой, как будто осознала, что совершила чудовищную ошибку. За спиной послышались торопливые шаги гвардейцев, и я вскинул руку, чтобы не подходили ближе, держась другой за пах.

Что я ей сделал? С чего она так вдруг…

Я сделал над собой еще одно усилие, потому что мне необходимо было это знать.

– Чего, по-твоему, я хотел?

Она опустила глаза.

– Америка, чего, по-твоему, я хотел? – потребовал я ответа.

Выражение ее лица сказало мне обо всем более чем красноречиво. Никогда еще я не чувствовал себя таким оскорбленным.

– Ты решила… Боже правый! Я джентльмен!

Я распрямился, хотя от боли из глаз летели искры, и двинулся прочь. Но на полпути обернулся:

– Зачем ты вообще предложила мне свою помощь, если так думаешь обо мне? – (Она ничего не ответила.) – Ужин тебе подадут в комнату. Я решу, что с тобой делать, завтра утром.

С этими словами я быстро, насколько это было возможно в моем положении, зашагал прочь. Мне хотелось поскорее очутиться от нее подальше, пока меня окончательно не одолели гнев и унижение. В ярости я хлопнул дверью своей комнаты.

В следующую же секунду постучался лакей:

– Я слышал, как вы вошли, ваше высочество. Принести вам что-нибудь?

– Льда, – выдавил я.

Он поспешил прочь, а я рухнул на постель, вне себя от бешенства, и, закрыв глаза, попытался переварить все произошедшее. Подумать только, а ведь всего за минуту до того я уже готов был открыться ей, впустить ее в свою душу.

А я-то думал, на этом первом свидании никаких сюрпризов ждать не приходится!

Я засопел. Лакей поставил поднос на прикроватный столик и быстро удалился.

С чего эта Пятерка вообразила, что может так вести себя со своим будущим королем? Будь у меня другой характер, ей не миновать сурового наказания.

Все, теперь она точно отправится домой. Черта с два я позволю ей после такого остаться во дворце!

Шли часы, а я по-прежнему не мог успокоиться, ломая голову, что я такого мог сказать или сделать. И каждый раз, прокручивая всю ситуацию заново, я вскипал от гнева. Ну и девица! С чего она решила, что может безнаказанно набрасываться на своего принца?

Я проиграл все это в голове никак не меньше сотни раз, но в конце концов раздражение сменилось чем-то вроде изумленного восхищения.

Или эта Америка вообще ничего не боится?

Не то чтобы я планировал проверять свою теорию, но мне было любопытно: многие ли девушки, попав в ситуацию, в которой они решили бы, что я хочу попользоваться ими, стали бы сопротивляться? Ради того, чтобы потом этим похвастаться, или из опасения, что отказ выйдет им боком.

Она же дала мне отпор мгновенно, даже не задумываясь о том, чем это для нее закончится. Несмотря на то что мои намерения были истолкованы ею абсолютно превратно, она постояла за себя. Это вызывало искреннее восхищение. Хотел бы я обладать такой силой духа. Может, если я с ней пообщаюсь подольше, то научусь этому.

Черт побери! Придется позволить ей остаться.

Назад: Кира Касс Принц и гвардеец

Дальше: Гвардеец