После роковых именин принцессы, случившихся четыре года назад, во дворце поднялась изрядная суматоха, и невестка двоюродного брата жены Тетушкиного друга-малиновки обнаружила, что уже не живет под окнами королевы. А затем, поскольку королевских покоев там больше не было, малиновка пришла к выводу, что сад, прежде бывший ее владением и отрадой, изменился, с птичьей точки зрения, к худшему, и вместе с семьей перебралась в другое место.

Они действительно покинули территорию дворца. Вокруг королевской резиденции теперь висела свежая густая печаль, в этой стране похожая на мел, и воздух казался от нее пыльно-серым, и птицы предпочитали вить гнезда в других местах. Впервые на памяти Катрионы им с Тетушкой пришлось полагаться на новости о королевской семье, добирающиеся до трактира Кернгорм.

Там, спустя месяц или два после визита второго герольда, они услышали, что сразу же после кошмарных именин королева с принцессой были тайно перевезены из столичного дворца в крепость под названием Фордингбридж в западных горах и что с ними отправились три четверти придворных магов и два лучших полка армии. Все считали добрым знаком, что король с королевой достаточно уверены в принятых ими ради защиты дочери мерах, чтобы сообщить народу, где ее укрыли. Король оставался в столице, откуда ему было удобнее править страной, но часто навещал семью. Порой королева ненадолго возвращалась в город вместе с ним; ее скорбь и достоинство принесли ей больше народной любви, чем терпеливое выслушивание нудных речей, и подданные мужа просили о встречах с ней. Было известно, что здоровье ее пошатнулось, но все, кроме Катрионы и Тетушки, верили, что она сама заботится о маленькой дочери.

Хотя в Тетушкиных личных источниках информации случился перебой, животное царство живо интересовалось тем, что происходило в королевской семье. Некоторые малиновки, воробьи, скворцы, кролики, мыши, жуки и многие другие малозаметные существа лично наблюдали за явлением Перниции на именинах принцессы, и им необязательно было понимать человеческий язык, чтобы с первого взгляда узнать очень плохие новости для всех и каждого. Лис, которого первым встретила Катриона, сам пришел к собственным выводам, но большинство других животных, выручавших их с принцессой в долгом путешествии, прекрасно знали, кому именно и зачем помогают, даже если не слышали человеческой истории о старинной вражде между Перницией и древней королевой. Животные от природы хороши в обращении с тайнами (одно из качеств, которого лишились люди, став людьми, как и хорошего нюха). Позже лис устыдился собственного промаха (насколько лисам вообще ведом стыд), когда услышал всю историю целиком. Он понял, что ему стоило промолчать.

Бегство принцессы через всю страну было надежно скрыто в умах и памяти животных еще до того, как Катриона, мокрая и чихающая, появилась на тетином пороге с младенцем в перевязи. Даже малиновки с героической, несвойственной малиновкам осмотрительностью воздерживались сообщать Тетушке, почему Катриона так задержалась в пути, хотя и уведомляли ее о загадочно медленном продвижении племянницы. По напряженной атмосфере подавленного возбуждения Тетушка без труда догадалась, что тут замешана какая-то важная тайна.

Склонность малиновок бесконечно обсуждать нарушения границ их владений служит главным образом поводом для обмена новостями и сплетнями. Линия связи, утраченная малиновками, которые перебрались из дворцового сада, быстро восстановилась. Вскоре после того, как Рози научилась ходить, одна из малиновок Тетушки, слишком юная, чтобы помнить о едва удавшемся побеге принцессы, простодушно принесла известие от троюродного деда, что в крепости, где теперь живет принцесса, царит какая-то странная атмосфера. Когда король с королевой возвращаются туда после некоторого отсутствия, они въезжают в ворота крепости так же понуро, как и выезжали, и даже мысль о скорой встрече с дочерью их не воодушевляет.

Катрионе было так больно думать о королеве, что девушка начала мысленно беседовать с ней. Король, по крайней мере, был занят управлением страной, а королева оставалась просто его супругой, чужестранкой на землях мужа, приехавшей, чтобы выйти за него замуж, и вынашивать и растить его детей.

Поначалу ее мысленные отговорки для королевы были всего лишь способом избавиться от неуютных ощущений. Она выпаливала их тем же резким, не терпящим возражений тоном, каким твердят заклинание для капризной речной нимфы, перед тем как пересечь поток, где она, как известно, обитает. Произнесли – и идете дальше. Но надолго этого средства не хватало, Рози росла, и того, о чем можно было рассказать, становилось все больше. Катриона начала выстраивать целые истории о малышке, о том, какая она смышленая, очаровательная, милая и как порой способна довести кого угодно до белого каления. Истории, позволявшие материнской любви куда-то направиться, где-то поселиться, чем-то заняться, забыв на время о бесконечной скорби…

Катриона привыкла заниматься этим по ночам, в постели, пока сон подкрадывался к ней; она успокаивалась, представляя себе, как утешает королеву. За годы она выстроила в воображении образ королевы, которую немножко помнила по роковым именинам, хотя и не подходила достаточно близко, чтобы разглядеть, что глаза у нее совсем как у Рози (пусть и не с такими длинными ресницами), на носу заметна крошечная горбинка, а снизу на левой щеке виднеется небольшая родинка. Такой она видела королеву теперь.

Она выдумала для нее спальню, потому что представляла королеву спящей, как и она сама, и сонные слова Катрионы проскальзывали ей в сознание в смутном промежутке между бодрствованием и дремотой. Комната была не слишком просторной, но светлой, с высоким потолком, с большими окнами, пропускающими много солнца днем, когда шторы раздвинуты. Даже поздно ночью в нишах между окнами горели несколько тусклых ламп, озаряющих беленые стены и белые драпировки вокруг королевской кровати. В спальне никогда не бывало полной темноты – Катриона так и не решила, настояла ли на этом сама королева или те, кто ее охранял. Для королевы комнатка была удивительно тесной и голой, но Катриона подозревала, что это связано с ее собственной неспособностью вообразить обстановку королевской спальни. Порой это оказывалось другое помещение, такое же тесное и голое, с такими же белеными стенами и лампами в нишах, но с узкими и высокими окнами, забранными решеткой, как будто королева находилась в некой твердыне, делая вид, что составляет компанию дочери.

Катриона поуютнее устроилась в собственной постели и, опустив веки, наблюдала за королевой: голова на подушке, длинные волосы заплетены в косу, ворот ночной рубашки простой и белый, как и драпировки у кровати.

«Сегодня Рози наблюдала за стрекозами, – сообщила Катриона королеве. – Ей понравилось, какие они яркие, как стремительно мечутся и умеют замирать в воздухе, словно смотрят на тебя в ответ. Я была рада возможности просто стоять рядом с ней и любоваться стрекозами, как будто я тоже еще ребенок».

Королева улыбалась рассказу о Рози и стрекозах, но, едва Катриона произнесла: «Я была рада возможности просто стоять рядом с ней», лицо ее сморщилось и из-под сомкнутых век проступили слезы.

– Ох, королева, – расстроенно пробормотала Катриона и мысленно потянулась смахнуть ее слезы.

И тут королева открыла глаза, села на постели и поймала Катриону за руку.

Катриона ощутила хватку королевы, ее силу, ее вещественность: ее собственные пальцы чуть вдавились друг в друга, пальцы королевы лежали на тыльной стороне ее кисти, а большой пересекал ладонь.

Девушка придушенно взвизгнула. Ей хотелось сказать что-нибудь вроде: «О, помогите, что же я наделала?» – но голос не слушался. Королева схватила ее вторую руку и подалась вперед, заглядывая ей в лицо.

– Я вас знаю, – прошептала она. – С тех пор как потеряла дочь, я много раз видела вас по ночам, и вы рассказывали мне о ней. Сигил сообщила мне, что отослала мою девочку во имя ее спасения. Я помню лицо Перниции и понимаю, что Сигил поступила правильно, но… Я так скучаю по своему ребенку! Мне кажется, тоска по ней так сильна, что я могла невольно поставить ее жизнь под угрозу. Я думала… боялась… верила, что вы мне просто снитесь, ведь иначе и быть не может: если бы вы не пришли, моя тоска создала бы вас. Скажите мне, что вы действительно существуете. Я не решаюсь спрашивать ни о том, как вас зовут, ни о том, где вы живете, ни о том, как вы попали сюда. Но скажите мне, пока я вижу вас наяву и чувствую под пальцами, как стучит ваша кровь, что вы есть, что моя дочь у вас, что истории, которые вы рассказывали мне о ней, правдивы. Из них я знаю, что вы любите ее и что именно из любви к ней сжалились и пришли ко мне. Говорите! Вы должны говорить! Но не повышайте голоса: мои фрейлины всегда поблизости, ведь, с тех пор как потеряла дочь, я плохо сплю по ночам. Скажите мне что-нибудь, чтобы я запомнила, – тогда не напрасно будет то, что я потеряю и вас тоже, поскольку после этого вы не сможете больше приходить.

Катриона прилагала немалые усилия: как бы ни вышло, что сейчас она сидела на кровати королевы, одновременно она лежала в собственной постели, за много лиг оттуда. Ее сердце колотилось слишком часто, и дышать было трудно, как если бы тело вдруг оказалось слишком большим для сердца и легких, а от ощущения постельного покрывала, давящего снизу на ноги, ее заметно мутило.

– Я… – заговорила она так, словно каждое слово приходилось заново создавать из хаоса. – Я забрала ее с собой, вашу дочь, в день ее именин. Это была я. Я действительно существую. Я взяла ее домой. Она по-прежнему у меня, у нас с тетей. Мы ее любим. Рассказы, которые вы слышали от меня за эти четыре года, правдивы все до единого. Ей с нами настолько безопасно, насколько… насколько это позволяет ее внешняя обыкновенность. Мы ее не оставим…

Королева и ее спальня внезапно исчезли, и Катриона осталась сидеть, хватая ртом воздух, словно лесной дух, чье дерево только что срубили. Тетушка заключила ее в объятия.

– Я хочу, чтобы ты полностью проснулась и лишь потом снова попыталась заснуть, – сообщила тетя, когда дыхание Катрионы выровнялось. – Спускайся вниз. Я разведу огонь и заварю тебе травяной чай.

Катриона спустилась, дрожа от потрясения, голова у нее все еще гудела, а в груди ныло, как будто ей пришлось слишком долго задерживать дыхание. Она села на свой обычный стул, откинув голову, и взгляд ее притянула ниша, где стоял маленький железный котел. В полумраке казалось, что от него исходит красноватое свечение, хотя, возможно, это были всего лишь отблески огня, который ее тетя раздула в очаге. Катриона опустила взгляд, наблюдая за тем, как хлопочет Тетушка: выбирает несколько листочков из маленькой корзинки, капает из бутылочки, добавляет воды из большого чайника, всегда стоящего на огне. Выглядела она мрачной и измученной.

Наконец Тетушка протянула Катрионе чашку, и та мгновенно ее осушила, ошпарив рот. Зато в голове у нее несколько прояснилось.

– Прости, – проговорила она. – Я не знала…

Но потом она вспомнила о скорби королевы.

– Я не знала, – уточнила она. – Но не уверена, что сожалею.

Тетушка смотрела в разгорающееся пламя.

– Я понятия не имела, что твоя магия уже настолько сильна, – сообщила она. – Я знала – с тех пор как тебя привезли ко мне, совсем кроху, слишком маленькую для своего возраста и совершенно измученную тем, что в тебе крылось. Именно поэтому я отбила тебя у прочих родственников, которые хотели тебя забрать, после того… после того как закончились припадки. Я знала: то, что в тебе кроется, непременно проявится, будь то к добру или к худу, и хотела, чтобы оно проявилось к добру. – Она слегка улыбнулась и добавила: – Возможно, я все равно поборолась бы, потому что любила тебя, но тогда я опасалась бы, что поступаю так из чистого себялюбия.

Глаза Катрионы наполнились слезами.

– Тетушка… Моя магия вовсе не просыпается. Я хотела, чтобы ты оказалась права, хотела стать феей, как ты… Как же я этого хотела!..

Слез стало слишком много, и они хлынули по щекам Катрионы.

– Но ты впустую тратишь время, пытаясь меня обучить, и тебе стоило бы взять настоящую ученицу… Не потому, что она приходится тебе племянницей, как я. Магия… Я чувствую ее иногда. Но она просто просачивается сквозь меня, не задерживаясь. Ты же знаешь, я даже не могу разговаривать с животными, как раньше. Возможно, я и впрямь каким-то образом отдала эту способность в тот жуткий день именин. Хорошо, что она продержалась достаточно долго и позволила нам вернуться домой. Теперь она почти исчезла, если не считать кошек и лисы – всего пару раз. Я думала, может, меня найдет фамильяр… или получится как у тебя с малиновками… но никто так и не пришел, и разве это не означает… в остальном это просто огромная темная пустота с несколькими клочками, которые мне удается использовать, когда я их нахожу. Ты по-прежнему учишь меня самым простым вещам и еще не знаешь, что дальше я пойти не смогу. А мне не хватало духу тебе сказать.

– Милая, это мне следует извиниться. Я-то все гадала, чем занимается твоя магия, потому что чувствовала ее присутствие, но знала также, что она почему-то тебе недоступна. Все, что я смогла придумать, – это оставить тебя в покое еще на некоторое время, не давить на тебя, как не стоит требовать слишком много работы от ребенка, переросшего собственную силу. Я понятия не имела… Моя вина. Мне стоило быть повнимательнее. Кэт, я учу тебя не только простым вещам. То, что ты сейчас описываешь, случается со всеми: магия проскальзывает сквозь тебя и исчезает, а позже возвращается в каком-то ином виде. И мне жаль тебе это говорить, но там, где обитает твоя магия, всегда будет огромное темное пространство с клочьями, которые тебе придется ловить наугад. Ты должна научиться чуять их в темноте. Что до твоего звериного языка, я всегда подозревала в нем некий род детской магии. Не всякая детская магия непредсказуема и длится всего лишь пару месяцев или лет. Последовательность и долговременность твоей – я не рассказывала тебе о собственной детской магии? – еще раз подтвердили, что я права на твой счет. Но ты волей-неволей повзрослела, когда проломилась сквозь барьер, чтобы спасти принцессу, и твоя детская магия тебя покинула. То, что у тебя до сих пор нет фамильяра, ничего не значит. Креситанова, одна из величайших фей, которых знала эта страна, нашла своего только в сорок пять лет. Сегодня ты сотворила потрясающую магию. Неудивительно, что нам тут оставалось так мало того, с чем можно было работать. Ведь это же был не первый раз, когда ты разговаривала с королевой, так?

Катриона расстроенно покачала головой.

– Почти с самого начала – чем дальше, тем чаще. Но мне казалось, что я это просто выдумываю. Я считала это просто фантазией…

– Побуждения у тебя были самыми лучшими, – заметила Тетушка, – а там, где замешана магия, благонамеренные ошибки чуть реже оборачиваются дурными последствиями. Ты называла ей свое имя?

– Нет. Она запретила мне его говорить и рассказывать, откуда я, а еще сказала, что мне нельзя больше приходить.

Только теперь Тетушка слегка расслабилась.

– Мудро с ее стороны – мудрее, чем можно было бы ожидать от матери, разговаривающей с незнакомкой, у которой находится ее ребенок. Ты упоминала, что Рози живет с двумя феями?

– Нет. Но она обязательно поймет, что тут не обошлось без магии. Разве нет?

– Нам следует тревожиться не о королеве, а о Перниции. Но Перниция может недооценивать королеву и, если вдруг узнает о магии, которая сегодня побывала на королевской постели, возможно, предположит, что виной тому какая-нибудь иллюзия, сотворенная придворным волшебником ей в утешение. В конце концов, у нее нет ни имени, ни дома. На это мы и будем надеяться.

Они не знали, чтó именно Перниция выяснила или угадала насчет той ночи, но всего шесть недель спустя Туманной Глуши достигла весть, что некто или нечто проникло в глубину западных гор и, хотя принцессу успешно защитили и невредимой увезли прочь, Фордингбридж больше не считается надежным местом.

– И на этот раз нам уже не говорят, где ее прячут, – добавил Шон, возчик из Туранги, ближайшего города за пределами Двуколки. – Сейчас они оборудуют и укрепляют несколько крепостей и будут защищать их все. Возможно, ее спрячут в одной из них или будут тайно возить из одной в другую. А может, у них есть еще крепости, о которых никто не знает, и ее укроют там. Они вербуют новых солдат, и несколько виднейших академиков оставили Академию ради службы королю. Все считают, что оно того стоит – делить вот так силы и мозги.

Ведь люди помнили, что первую крепость защищали два лучших полка армии и большинство придворных магов, но этого оказалось недостаточно.

Среди слушателей поднялся заинтересованный шепот. Появление Шона в деревне всегда притягивало к трактиру хоть нескольких обитателей деревни, надеющихся услышать новости, но яснее других Катриона расслышала голос Кернгорм.

– Теперь она в безопасности, – повторила трактирщица, верная подданная их величеств и мать двух дочерей. – Теперь она в безопасности.

– Да, – уверенно подтвердил Шон. – Волшебники увидели, что вот-вот произойдет, и солдаты увезли ее. Она в порядке.

Это он произнес поверх головы Рози, которая целеустремленно пробиралась между ножками мебели и ногами людей к крупному рыжему коту трактирщицы, Корсо. Тот, бдительно наблюдая за девочкой полуприкрытыми глазами, позволил ей приблизиться. Катриона зашла сюда за местным превосходным сидром. Флора нацедила для нее питье, и теперь, стараясь не цепляться за кувшин так, будто это ребенок, которому грозит похищение, Катриона оставила Рози минутку на обмен приветствиями. Ей казалось, что сейчас даже произнесенное вслух имя Рози привлечет к ней излишнее внимание. (Рози присела на корточки, упершись подбородком в колени, и вежливо, искоса, уставилась на кошачью морду. Корсо повернул голову так, чтобы ей стало проще, но не слишком просто. Катриона и прежде замечала, что, в отличие от большинства маленьких детей, Рози не пытается опрометчиво погладить животное, когда то ничем не выказывает такого желания. Катрионе казалось забавным, что о зверином этикете Рози явно имеет лучшее представление, чем о человеческом.)

Флора, принявшая молчание Катрионы за вежливость, рассмеялась, когда ее подруга бочком выбралась за дверь с кувшином в одной руке и маленькой липкой ладошкой в другой.

– Ты ведешь себя так, будто им можно помешать, – заметила она. – Ты можешь лупить их палкой по голове и орать: «Пожар!» – а они и в ус не подуют. Это же новости, Кэт. Разве ты не понимаешь про новости?

– Я просто расстраиваюсь из-за короля с королевой, – пробормотала Катриона. – Все время думаю: что, если бы это был мой… Раньше мне иногда даже снилась королева.

Флора посерьезнела:

– Да, ты права. Но принцесса жива и в безопасности, Кэт, с ней все хорошо. Помни об этом. Королева, должно быть, сейчас радуется, что все обошлось благополучно, и поит девочку замечательным вечерним чаем, как поила ее каждый день, с тех пор как они скрылись. А на столе столько кексов с вареньем, сколько в нее влезет, и три вида тортов.

– Да, возможно, – согласилась Катриона.

Дротик, возвращаясь после уличных собачьих дел, задержался рядом с ними и соизволил склонить голову, чтобы его поцеловали в нос: Рози едва хватало роста.

– Торт? – заинтересованно спросила она, все еще цепляясь свободной рукой за ухо Дротика.

– Мы как раз идем домой пить чай, – сообщила ей Катриона.

– Мы будем есть торт, – заявила Рози. – Как принцесса.

– Вот и правильно, – откликнулась Флора.

После того как они вышли из трактира, Рози, чувствуя настроение Катрионы (и в предвкушении торта), позволила держать себя за руку целых три минуты. Как только они свернули с короткой главной улицы, Катриона отпустила ее, и девочка умчалась поговорить с небольшим стадом деревенских овец, забредших на этот край общинного выгона. Катриона заметила маленького мальчика с палкой, который, как она заподозрила, крепко спал, но овчарка при нем бодрствовала и была настороже. Несколько овец на время перестали щипать траву, чтобы нежно пободать Рози. Так же нежно девочка погладила некоторые морды и почесала некоторые спины (ее маленькая ручка почти до плеча погружалась в шерсть, которой скоро предстояла стрижка), как будто знала, кто из овец что предпочитает. Ни одна из овец не заблеяла, не затопала и не пустила возмущенную струю, как они делают, желая прогнать незваного гостя.

– Идем же! – окликнула ее Катриона, когда Рози перездоровалась со всеми овцами в окружившем ее маленьком стаде. – Разве ты не хочешь чаю?

– Торта! – счастливо отозвалась Рози и подбежала к ней. – Не хмурься, – добавила она, подняв взгляд. – Мы можем устроить пикник и притвориться, что мы король с королевой и принцесса. Ты можешь быть принцессой. Я буду королем.

«Ей с нами настолько безопасно, насколько это позволяет обыкновенность».

Что за жалкая защита!