Книга: Проклятие феи
Назад: Глава 7
Дальше: Глава 9

Глава 8

Катриона с самого начала беспокоилась, что какой-нибудь из волшебных подарков на именины, который она прослушала, окажется слишком заметным и однажды выдаст Рози, чем все и закончится. И тем вечером, после того как Рози заснула (наевшись имбирных пряников, которые она приняла как достойную замену торту), она поделилась своими опасениями с Тетушкой.
Та ответила так быстро, что Катриона поняла: она и сама об этом задумывалась.
– Маловероятно, что какие-то пожелания, которых ты не услышала, существенно отличаются от остальных. И мне кажется, тебе стоит больше верить в нашу Рози. Посмотри, сколько подарков она уже исказила, просто будучи собой. Поскольку она, похоже, не способна петь в тон, безусловная нежность ее певческого голоса в расчет не идет. Рев, заменяющий ей смех, возможно, и напоминает колокольчик – если можно найти такой колокольчик, который подойдет для сравнения. И кто знает, из чего он окажется сделан. Большинство деревенских детей еще моложе ее уже учатся праздничным хороводам. Тебе известно, что думает о танцах Рози.
(«Глупости», – думала Рози и, если не связать ее заранее надежными обещаниями, исчезала в тенях на краю праздничного костра, подыскивая себе лучшее занятие.)
– Уверена, точно так же она относится к игре на флейте. Мы можем не учить ее вышивать или… или прясть, что ее только обрадует. Вместо этого через пару лет попросим Бардера научить ее резьбе по дереву. Золотистых локонов нет и в помине, хотя, соглашусь, ресницы выглядят слегка подозрительно. Пока что только удивительная кожа выдает с головой ее настроение – что, признай, довольно-таки удобно, хотя ей это будет изрядно досаждать, когда она подрастет. И с таким цветом лица, думаю, ее губы в любом случае были бы яркими. А зубы, на мой взгляд, довольно привлекательны.
Тетушка была права во всем, кроме разве что зубов, которые чуть заметно светились в темноте. Но к тому времени, как Рози обзаведется мужем, – а кто еще может это заметить? – она, вполне вероятно, уже снова станет принцессой и про зубы можно будет объяснить.
У Тетушкиных малиновок была, разумеется, собственная версия насчет событий в Фордингбридже и собственные догадки о том, что их вызвало. (Большинство фей Двуколки, были у них собственные фамильяры или нет, справлялись у Тетушки, что рассказали ей малиновки. Тетушка утверждала, что ее малиновки просто выражаются понятнее, чем большинство других животных, но Катриона подозревала, что это Тетушка была лучшим переводчиком.) Каждое животное, общающееся с феей, сразу же доставило бы ей любые очевидные новости о принцессе, все еще живущей с королем и королевой, и всякая звериная новость об этой принцессе передавалась дальше, пока не добиралась до животного с феей в собеседницах. Отчасти тайна местонахождения принцессы (среди тех, кто знал, и тех, кто подозревал, что, помимо крепостей, магов и полков, происходит что-то еще) опиралась на то, что веру в историю о той, другой принцессе следовало поддерживать. Более того, где бы ни скрывалась принцесса, Перниция была бедствием, принадлежащим человеческому миру, и предполагалось, что именно люди с ней и разберутся.
Но никаких новостей о Перниции не появлялось. Ее имя не упоминалось с определенностью даже в рассказе о проникновении в Фордингбридж – только жуткое, мутное, расплывчатое ощущение дурной магии. Многие птицы, находившиеся близ Фордингбриджа, когда произошло это происшествие (чем бы оно ни было), начали несвоевременно линять. (Рыба Нурле сообщала, что вода близ Фордингбриджа стала мерзкой на вкус и все подводные жители покинули эту местность. Рыба Нурле была самым ревностно хранимым секретом Туманной Глуши, хотя, строго говоря, законы, запрещающие взаимодействие с рыбой, не упоминали отдельно о дружеских отношениях.) Чему же научилась Перниция за время добровольного изгнания, если теперь могла так надежно прятаться, когда вся страна взбаламучена и разыскивает ее?
С самого начала Тетушка и Катриона отмечали день рождения Рози на следующий день после дня рождения принцессы. Придумала это Катриона, заявившая, что это будет еще одной подробностью, делающей Рози обыкновенной девочкой, а не принцессой. Но и Катриона, и Тетушка знали, что празднуют очередной благополучно пережитый день рождения принцессы. Хотя Тетушка не преминула пояснить для племянницы и ученицы, что добавленная Перницией в последнюю минуту злобная оговорка, будто заклятие может убить принцессу в любое угодное Перниции время, почти наверняка не была правдой.
– Почти? – переспросила Катриона.
Но Тетушка пропустила ее вопрос мимо ушей, продолжая рассуждать сухим учительским тоном, как будто то, о чем она говорила, было явлением того же порядка, что и состав болеутоляющего средства.
– Она должна была приурочить это ко дню рождения, потому что в свой день рождения человек наиболее восприимчив к магии, доброй или злой. Именины тоже неплохо подходят, но день рождения лучше всего. И если она сказала, что отложила это до двадцатиоднолетия принцессы, то почти наверняка так и сделала…
– Почти… – пробормотала Катриона.
– Тем более что она, очевидно, подстроила все так, чтобы проклятие каким-то образом связалось с уже врученными именинными подарками, а это достаточное осложнение, чтобы с ним пришлось разбираться по ходу. Однако то, что она произнесла это вслух, к тому же при слушателях, помогло чарам воплотиться. Магия любит, когда о ней объявляют. И конечно, это придает ей дополнительную силу…

 

Во второй половине того года, когда Катриона каким-то образом очутилась на постели королевы, чтобы рассказать про ее ребенка, королева появлялась на людях еще реже, чем в первое время после пропажи дочери. Молва утверждала, будто виной тому потрясение из-за того, что Фордингбридж оказался уязвимым. Ведь, возможно, даже лучшей крепости короля и лучших его войск и магов (и фей, хотя защита не считалась сильной стороной их волшебства) окажется недостаточно, чтобы уберечь принцессу от Перниции. Может быть, им просто повезло, что на этот раз ее удалось благополучно увезти.
Но спустя десять месяцев и восемнадцать дней после той ночи, когда Катриона сидела на постели королевы, королевский герольд на усталой лошади въехал в Туманную Глушь и объявил, что пять недель назад у королевы родились сыновья-близнецы.
– Это входит у нее в привычку – не предупреждать о таком заранее, а? – заметил Грей.
– А ты можешь ее в этом винить? – тут же срезала его Кернгорм. – Она пятнадцать лет дожидалась первенца, и что из этого вышло?
– Да, но то был первенец, и к тому же девочка, – уточнил бармен Бол.
– Бьюсь об заклад, они проведут закрытые именины и никто не узнает о них, пока все не будет закончено, – оживился Гаш, но никто не принял пари.
Гаш оказался прав. Четыре месяца спустя Шон привез новость о том, что маленьких принцев назвали Колином и Терберусом. А на закрытые именины позвали так мало гостей, что епископ даже оскорбился.
Маленьким принцам фей в крестные не приглашали.

 

В тот год, когда Рози исполнилось восемь, а ее братьям три, у королевы родился третий сын. Малыша назвали Осмер, и на этот раз на именины созвали достаточно гостей, чтобы епископ остался доволен. Колин и Терберус присутствовали на празднике, и все говорили о том, какие прекрасные у принцев манеры, как они спокойны и сдержанны для своих трех с половиной лет.
Катриона глянула на Рози и покачала головой.
– Ты же… э-э… ничего не делаешь, правда? – спросила она у тети.
Она знала, что Тетушка спрятала чарами прибытие Рози так, чтобы все помнили, будто она ездила за Рози через неделю после того, как Катриона вернулась с именин принцессы. («Мне придется, – пояснила она. – Жаль, что без этого не обойтись. Я сделаю морок настолько слабым и сбивающим с толку, насколько это вообще возможно». Когда магия Катрионы укрепилась, она присмотрелась внимательнее и впечатлилась изобретательностью тетиного воображения. Морок, скрывший прибытие Рози, тесно переплетался с проходившим в Дымной Реке состязанием сказителей по выдумыванию историй. И то, что удавалось об этом вспомнить (весьма немногое), казалось всего лишь одной из баек, примерно такой же правдоподобной, как и все остальные, где говорилось в том числе об огромных серебряных повозках с длинными жесткими крыльями, летающих по воздуху, словно птицы, о немагических устройствах для разговоров на дальние расстояния и о семействе огненных змеев, попросивших короля о вечном мире и готовых поселиться в дворцовых подвалах и заменить собой центральное отопление. В истории не упоминалось, что при этом сталось со всеми лесорубами, угольщиками и истопниками, оставшимися без работы.)
Тетушка покачала головой:
– Нет. Э-э-э… сильный характер Рози не имеет ко мне никакого отношения. Впрочем, это любопытно. Я не ожидала такого от этой семьи. Мне казалось, их воспитывают так, чтобы добиться не только отсутствия магии, но и покладистости.
Они трудились в огороде, занимаясь рассадой. Предсказатель погоды уверенно обещал, что поздних заморозков этой весной не будет. Домик, в котором они жили, стоял в четверти часа быстрой ходьбы от деревни, на собственной тропинке, как раз перед развилкой, с которой правая дорога уходила к огромному жутковатому дому лорда Прендергаста, Вудволду, а левая – к Дымной Реке. К нему прилагался собственный огород, что было удобнее, чем права на клочок общинной земли позади деревенских домов, пристроек и сараев. Давным-давно Тетушка оказала лорду Прендергасту некую особенную услугу, и наградой ей стала постоянная аренда этого домика, до тех пор пока он ей нужен.
Возможно, награда оказалась именно такой, поскольку лорд Прендергаст, будучи внимательным сеньором, понимал, что люди обычно предпочитают, чтобы могущественные феи селились в некотором отдалении от них. Соседи профессиональных фей почти всегда страдали от сурового засилья пыли, а их лозы джа – если, конечно, они выращивали лозы джа – разрастались за год примерно на лигу во всех направлениях и требовали жестокой и частой подрезки. У хорошо разросшихся лоз джа пробивались шипы, рядом с которыми колючки шиповника выглядели так, будто они даже не стараются вырасти. Жилища фей также привлекали странную погоду: краткие порывы ураганного ветра, пылевые бури, туманы необычных цветов – и небольшие нашествия зачарованных или отчасти зачарованных существ, которых притягивала магия, пульсирующая под их шкурами. Вели себя эти создания порой так, что приводили в замешательство обычных людей, которые к тому же не могли снять с них чары или прогнать прочь. Фея же, разумеется, могла и делала это ради поддержания дружеских отношений, но соседям порой могло показаться, что действует она недостаточно быстро.
– Невозможно… э-э-э… Что ты имеешь в виду, говоря про покладистость? – уточнила Катриона, перед внутренним взором которой внезапно вспыхнуло видение советников, согнувшихся над пергаментами с генеалогическими древами, как это делал лорд Прендергаст, решая, какие кобылы достойны внимания его прославленных жеребцов. – Нельзя же… нельзя измерить покладистость, как…
– Рост, вес и магию? – закончила за нее Тетушка. – Верно. Но покажи мне где угодно сборище советников, которые, будь у них выбор, предпочтут для своего правящего монарха уверенную в себе супругу с сильной волей, а не мягкую и уступчивую. Интересно, не скрывается ли в нашей королеве больше, чем мы предполагали?
От мыслей о королеве Катриона всегда делалась раздражительной и несчастной. Она принялась с такой силой втыкать рассаду в грядку, что земля выступала гребнями вокруг каждого крошечного, едва ли не испуганного растения, и казалось, что между этими редутами только что произошли миниатюрные битвы.
– Двадцать одна! – внезапно взорвалась она. – Два десятка и еще одна из самых могущественных и значительных фей в стране! Они могли сделать ее неуязвимой к проклятиям! Они могли сделать ее невидимой для любого, кто желает ей зла! Они могли бы… Они могли… А вместо этого всучили ей золотистые волосы!
Тетушка не ответила. Они слышали, как Рози, немилосердно фальшивя, напевает себе под нос или, возможно, для Ромашки и Чертовки – их коров, пасущихся по другую сторону от домика. Чертовка раньше принадлежала Грею, но тот устал звать к себе на ферму Тетушку, а позднее Катриону, чтобы те закляли ее быть хорошей коровой, давать молоко и не лягать доярок, крестьян, ведра и табуретки, расшвыривая их, словно чурки. Как-то раз Катриона взяла с собой Рози. Грей слишком долго изливал ей свои печали (возможно, потому, что Катриона выслушивала его причитания реже, чем Тетушка), и когда они наконец-то вышли на скотный двор, то обнаружили там шестилетнюю Рози. Та с силой тянула обеими руками за сосок вымени, заранее подведя Чертовку к подходящему ведру, такому большому, что ей не хватило бы сил сдвинуть его самой, и извлекала тонкую, но вполне достойную струйку молока.
Грей вышел из себя и попросил Катриону забрать эту скверную корову с собой. По счастью, в домике была маслобойня и кладовая – даже магии было бы непросто угнаться за Чертовкой, когда та бывала в подходящем настроении. (Грей достаточно смягчился, чтобы случить ее со своим быком и забрать себе телят.) Звали ее по-прежнему Чертовкой, поскольку Рози, предполагая, что чертовка – это такой цветок, считала это хорошим именем.
Тетушка с Катрионой держали нескольких кур, но, помимо этого, единственным их ручным животным – если слова «их» и «ручным» применимы в его случае – был Флинкс, «не домашний» кот. Сейчас он представлял собой большую пеструю лужицу, растекшуюся на солнышке за несколько грядок от них. Поскольку давил он лишь кое-какую несущественную зелень, которая все равно вырастет снова, вмешиваться они не стали.
Кошки часто становились фамильярами чародеев, потому что тем, кто привык бороться со своевольной, капризной, коварной магией (а такова вся магия), приятно видеть все те же качества, заключенные в маленьком, пушистом, довольно симпатичном свертке, который изо дня в день выглядит примерно одинаково и может, будучи в хорошем настроении, устроиться у вас на коленях и помурлыкать. Магия никогда не сидит ни у кого на коленях и не мурлычет. Из всех зверей людям проще всего разговаривать с кошками, если это можно назвать разговором, и большинство фей способны поддержать беседу с котом. Но это всегда в той или иной степени игра в загадки, и если вы слишком быстро находите ответ, кот попросту меняет ее правила. Катриона предполагала, что кошки – одни из немногих представителей животного царства, обладающих развитым художественным вкусом, и этот преувеличенный хаос представляет собой главный вид кошачьего искусства, но ей так и не удалось выманить ни у одного кота достаточно прямой ответ, чтобы в этом увериться. Именно такого впечатления кошки и хотели бы добиться от людей, особенно если оно не соответствовало истине.
За несколько месяцев до рождения принцессы, в слякотный зимний день, Катриона проснулась до зари от голоса котенка, извещающего мир, который он собирался вот-вот покинуть, о собственной близкой смерти, и выскочила за дверь, чтобы его спасти. Это и был Флинкс. Он так и не решил, как в итоге относится к Катрионе: безоговорочно обожает или обижен на то, что она услышала, как он плачет, утратив последнее достоинство, да еще и вмешалась. Он никогда не отлучался далеко от нее, пока она оставалась возле дома или в деревне (и до глубины души оскорбился ее пятимесячным отсутствием шесть лет назад), но не был домашним котом и не собирался ввязываться во что-либо, способное нарушить распорядок его трапез. Сейчас его уха достигло слово «феи», и он приготовился изящно удалиться, если разговор свернет на волшебные темы. Флинкс знал несколько человеческих слов, которые относились к наименее любимой им теме, но еще лучше представлял себе колючее, щетинистое, тревожащее мысли чувство, порождаемое этими самыми словами. Он никогда не понимал, зачем некоторые кошки снисходят до того, чтобы стать фамильярами.
Солнце было теплым, в воздухе сладко пахло весной (навозная куча располагалась с подветренной стороны от них, иначе, даже с приглушающей вонь магией, ее невозможно было бы не учуять), а Рози находилась в безопасности – еще на несколько минут, или недель, или лет. Катриона решила, что Тетушка собирается пропустить мимо ушей ее возмущение по поводу фей-крестных как не требующее ответа. Она часто так поступала с тирадами, касающимися Рози. Но тут Тетушка все же заговорила.
– Волшебные подарки – хитрая штука, – заметила она. – Ты остаешься связана с любым колдовством, которое совершаешь.
«Именно поэтому ни одна разумная особа не станет связываться со злыми чарами», – мысленно добавила Катриона, понимая, что они обе сейчас думают о Перниции.
– Более того, магии нужно что-то, за что она сможет держаться. А на членах королевской семьи ей ухватиться почти не за что. Если нужно дать кому-то сильные чары, когда у него нет собственного волшебства, обычно используется какой-нибудь предмет. Если, скажем, ты хочешь, чтобы человек выиграл битву, можно дать ему зачарованный меч. – Тетушка помолчала и добавила, слегка скривившись: – Ну, возможно, ты наложишь заклятие на драгоценный камень у него в рукояти. Злые чары лучше ложатся на холодное железо, чем добрые, но даже и так…
Тетушка умолкла, и Катриона поняла, что они опять разом подумали о Перниции.
– Выбирая веретено, она просто… просто рисовалась, – произнесла Тетушка с какой-то принужденной решимостью.
Крайняя несовместимость магии и холодного железа означала, что в тех редких случаях, когда их все же успешно связывали, полученное оружие (поскольку никто не слышал, чтобы таким образом производилось что-то помимо оружия) оказывалось непостижимо мощным.
– Младенцы податливы, как глина, – продолжила Тетушка после еще одной, более долгой паузы, – и даже предвидение почти бесполезно, пока ребенку не исполнится хотя бы пара лет.
Катриона с усилием перевела собственные мысли с последствий того, что Перниция выбрала для своего проклятия веретено, на вопрос подарков от фей-крестных.
– Никто не захочет… предлагать что-то, способное помешать ребенку вырасти тем, кем ему суждено стать. К тому же твоим двум десяткам крестных пришлось выдумывать подарки, зная, что тем же самым занимаются и двадцать других. Часть самых глупых пожеланий, можешь не сомневаться, была изобретена в последнюю минуту, когда то, что задумала бедная фея, успевал подарить первым кто-то другой. Было бы невежливым заранее спрашивать остальных, что они подарят принцессе, а исправления на скорую руку не бывают удовлетворительными. Возможно, поэтому часть пожеланий, похоже, исполнилась… гм… не вполне точно. Хотя произнесенные пожелания остаются в силе.
«Произнесенные пожелания остаются в силе», – мысленно повторила Катриона.
Она вспомнила, как фея королевы, Сигил, спросила: «Милая, ты вообще представляешь, что сделала?»
«Но это же была всего лишь детская магия», – мысленно взмолилась Катриона. Ей нечего было отдать, только облака и смятение. Сама малышка не обладала волшебством, а магии, как сказала Тетушка, нужно за что-то держаться. Рози просто любит животных. Вот и все.
Магия делает каждого своего обладателя более заметным для всех остальных. Волшебное восприятие слегка отличается от обычных пяти чувств, которыми пользуется большинство людей, чтобы познавать окружающий мир. Магия вероятнее сообщит тому, кто к ней прислушивается, кем были его родители, чем какого цвета у него волосы.
Перниция знает о королевской семье. Она не станет присматриваться ни к одному носителю волшебства.
– Прекрасная дева на берег пришла, – напевала Рози. – Корону свою она мне отдала…
Ее голос, одновременно нежный и фальшивый, странновато вплетался в тихий шелест ветра в деревьях, растущих за домом. Более резкие птичьи трели могли бы созвучно вторить ему, если бы Рози пела чисто. Катриона знала эту балладу: дева отдавала свою корону, собираясь утопиться, потому что отец принуждал ее выйти замуж за человека, которого она ненавидела. Дева была принцессой. Бардер, вероятно, умолчал о том, чем заканчивается песня, решила Катриона. Но она едва ли осмелится попросить его не учить Рози песням о принцессах, где все заканчивается плохо. Надо будет спеть ей «Студеной ночью вышел лис». И почему она не может напевать какую-нибудь бессмыслицу, как остальные дети?

 

Обычно, когда юные феи только начинали разговаривать полными предложениями, которые вытекали одно из другого понятным для взрослых образом, ими на несколько месяцев завладевала детская магия. И если невезучая неволшебная семья обнаруживала, что их малыш превращает кухонные горшки в слонов и делает так, чтобы во всем доме никогда не наступала пора ложиться спать, им приходилось обращаться к фее с просьбой принять необходимые меры, пока не закончится самое худшее. (Одной из многих странностей в этой ситуации было то, что, хотя взрослые практикующие феи почти все были женщинами, детская магия примерно поровну распределялась между мальчиками и девочками. Волшебники, которые сами почти никогда не страдали от детской магии, хотя их талант наследовался точно так же, как и талант фей, тщательнейшим образом исследовали этот феномен, но так и не пришли ни к каким полезным заключениям.) Порой оказывалось достаточно общего сдерживающего заклинания, но чаще всего трех-четырехлетним чародеям нужен был присмотр взрослой феи, чтобы они не причинили себе (или неволшебным членам семьи) существенного вреда. Люди со всей Двуколки обращались по этому поводу к Тетушке и Катрионе (такие просьбы доставляли им лишнее беспокойство: когда занимаешься маленькими детьми, приходится пренебрегать множеством других забот).
Но Тетушка никогда не уступала даже жесточайшим атакам детской магии, как порой случалось в других местах. Сплетники в трактирах по-прежнему рассказывали историю о Хэверал, отошедшей от дел лет за тридцать до рождения Рози: она однажды не уследила за юной феей по имени Гобар. Гобар превратила себя в огромного стремкопуса – похожее на дерево существо, которое ест людей, а Хэверал – в маленького пятнистого одноухого терьера. Узнали об этом люди, обнаружив, что стремкопус (который, к счастью, не выказывал желания кого-либо съесть) шагает через Дымную Реку на длинных корнеподобных ногах, взрыкивая весьма нехарактерным для стремкопусов образом, и помахивает руками-ветками (у большинства стремкопусов их было по меньшей мере шесть). Следом за ним, тяжело дыша, бежал маленький пятнистый одноухий терьер, который слишком запыхался от попыток удерживать темп, больше подходящий для восьмифутовых ног, чем для восьмидюймовых, чтобы произносить какие-либо ответные заклинания. Когда несуразная парочка скрылась на дороге, ведущей к Туманной Глуши и Вудволду, другая фея несколько раз моргнула.
– Это была Хэверал, – с удивлением сообщила она.
– Стремкопус?
– Нет, конечно. Терьер.
Дальнейшие события излагались в нескольких версиях. Достоверно одно: у Хэверал ушло несколько дней, если не неделя, на то, чтобы превратить Гобар обратно в маленькую девочку, и к этому времени они уже несколько раз прошли через все деревни в Двуколке.
Когда Рози начала связно разговаривать, все, кроме Тетушки и Катрионы, ожидали какой-нибудь впечатляющей выходки детской магии. Ничего не произошло. Деревенские поддразнивали на этот счет Катриону с Тетушкой, причем довольно-таки сердито: им казалось, что их лишили славного и законного развлечения. Хоть за ней и следили в оба две опытные феи, зная Рози, можно было не сомневаться, что, прежде чем ее усмирят, девчонка успеет отмочить какую-нибудь штуку. Делались ставки, и Рози уверенно выигрывала. Две феи улыбались любому, кто поднимал тему вероятного фейства Рози: Тетушка – безмятежно, а Катриона – тревожно, поскольку подозревала, что от Рози можно ожидать всего, даже магии, даже если девочка ее лишена.
Тетушка никогда охотно не рассказывала о своей семье, но дала понять, что ее сестра, приходящаяся Рози матерью, сама не имела магии и вышла замуж за человека из совершенно неволшебной семьи, а потому нет никаких оснований для всеобщего интереса. (Тетушка была родом не из Двуколки. Рассказывали, что они с родителями страшно разругались, когда юная Софрония решила пойти в ученицы к профессиональной фее. От нее ожидали, что она удовлетворится чисткой чайников и будет вести обыкновенную жизнь. Никто точно не знал, правдива ли эта история. Впрочем, Катрионе было известно, что сама она перебралась к Тетушке, потому что потрясение, вызванное смертью родителей, породило у нее столь сильный приступ детской магии, что все местные феи, даже объединив усилия, не смогли с ней совладать и уведомили не слишком обрадованную их заключением семью, что наибольшего успеха добьется кто-либо, состоящий с ней в родстве.)
Во многих деревенских домах жили менее сильные феи, не занимающиеся чародейством профессионально. Они могли проследить за семейными сосудами для воды и легкими вспышками детской магии у маленьких фей, не превосходящих их силой. Но Туманная Глушь сочла несколько чрезмерным, что семья, из которой вышли Тетушка и Катриона, произвела на свет еще и маленькую хулиганку Рози, даже если та не оказалась тоже феей. Но Рози не проявляла детской магии.
Ближе всего она к этому подошла, подружившись с Нарлом, деревенским кузнецом. Нарла признавали чудаковатым даже для кузнеца, а большинство кузнецов считались чудаками.
В стране, настолько наполненной магией, как эта, нужно быть особенно крепким орешком, чтобы податься в кузнечное ремесло. Феи, разумеется, могли жить и каждый день иметь дело с холодным железом, но ни одна фея не решилась бы стать кузнецом. (Считалось, будто столь многие феи, чистя чайники, обжигались о них именно потому, что чайники зачастую делались из железа, а от прикосновения к железу феи становились рассеянными.) Дело было не только в том, что даже капелька волшебной крови в жилах кузнеца могла еще в юности изувечить его ревматизмом. Магия ненавидела холодное железо и скапливалась у кузниц в надежде устроить неприятности, которые, хотя и редко удавались, изрядно накаляли атмосферу вокруг. Феи, посещая кузницы, почти всегда внезапно обнаруживали, что резко хлопают руками перед собственным лицом, как будто их донимают мошки, и даже обычные люди временами отмахивались от невидимых точек, которых там не было. (Поскольку разговоры Рози щедро украшались жестикуляцией как во дворе у кузнеца, так и вне его, невозможно было сказать, отгоняет ли она невидимые точки.)
Еще одно занимательное поверье гласило, что правда правдива на дворе кузнеца, но проверялось оно не слишком тщательно – по крайней мере, не в последнее время. Древняя история рассказывала о короле, жившем шестнадцать или восемнадцать поколений назад, который притащил своего соперника на двор к кузнецу, чтобы доказать, что сам он истинный наследник, а тот – самозванец, но в легенде не уточнялось, в чем именно состояло доказательство. Существовала еще традиция переносить зашедшие в тупик судебные тяжбы во двор к кузнецу, чтобы таким образом установить истину, но у самих кузнецов, которым принадлежали дворы, она не пользовалась особым успехом, поскольку судебные истины имеют обыкновение выясняться с мучительной неторопливостью.
В народе рассказывали и сомнительные истории о феях-кузнецах, но это было столь явной чепухой, что даже дети, подрастая, не просили рассказывать такие сказки, хотя они были захватывающими, полными приключений.
Из всех мужчин только от кузнецов не требовали, чтобы они всегда были чисто выбриты. Это не было собственно законом, как запрет иметь какие-либо дела с рыбой, но не было и всего лишь модой. Не считался модой и обычай бриться за порогом дома, на улице (за этим куда менее строго следили суровыми зимами), где любой, кто смотрит (хотя никто не смотрел, поскольку это происходило каждый день), мог убедиться, что в ход идет должным образом заточенная сталь. Если мужчина изо дня в день брился дома, в одиночестве, могли пойти слухи, будто он фея и пользуется медью во избежание несчастных случаев, а странные или необщепризнанные способности феи вызывали достаточно тревоги, чтобы об этом думали дурное. С феями все было более или менее в порядке. В этой стране невозможно было прожить без их помощи, но люди предпочитали знать, с кем имеют дело. Необузданная магия и злое сердце в конце концов породили Перницию.
Первое бритье для мальчика было важным обрядом взросления: считалось, что он навсегда оставляет в прошлом детскую магию (если таковая была). Мужчина, носящий бороду, все равно что объявлял себя феей. Бородачам следовало ожидать, что люди будут просить у них волшебной помощи и злиться, если ее не получат, как будто им солгали или ввели их в заблуждение. Борода означала фею – или кузнеца. А кузнецы всякий раз, покидая собственную деревню, надевали на шею железную цепь, чтобы их узнавали.
Но Нарл всегда бывал чисто выбрит. Его прозвали (хотя никогда не упоминали это прозвище в его присутствии) Железнолицым, поскольку выражение его лица редко менялось и он никогда не говорил больше, чем было необходимо.
Еще он решительно не желал иметь дело с детьми. Ребятишкам Туманной Глуши крайне не повезло, ибо они с радостью ошивались бы около кузницы, чтобы пообщаться с лошадьми. Дружба с ним Рози больше походила на настоящее волшебство, чем на детскую магию, и потому казалась тем более непостижимой. К тому времени, как Тетушка и Катриона поняли, что если Рози вдруг пропадала, то первым делом следовало искать ее в кузнице, девочка уже тараторила как белка, и они спешили прийти ей – или, скорее, ему – на выручку. В первый раз покрасневшая Катриона попыталась извиниться.
– Не стоит, – возразил Нарл. – Ей здесь рады.
Повисла пауза. Катрионе так и не удалось придумать уместный ответ на это совершенно нехарактерное замечание.
– Мне нравится, когда она говорит, – добавил Нарл.
Катриона со стуком захлопнула разинутый рот и с усилием сглотнула.
– О, вот как… – выдавила она. – Ну… спасибо.
А затем увела Рози (продолжавшую без умолку болтать) с собой.
– Он вовсе не выглядел так, будто ему приятно ее общество, – позже сообщила она Тетушке. – Конечно, по нему никогда не скажешь, приятно ли ему что-либо. Или неприятно, если уж на то пошло. Но когда он поворачивается к тебе, в огромном черном фартуке, с гривой черных волос, на миг это просто поражает, как будто он оживший плод собственных трудов. Можно было ожидать, что маленький ребенок его испугается.
– Только не Рози, – возразила Тетушка.
– Да, – согласилась Катриона, наполовину гордая, наполовину озадаченная. – Только не Рози.
Несколько минут тишину нарушало лишь равномерное постукивание педали тетиной прялки.
– Знаешь, насчет правды на дворе кузнеца… – снова заговорила Катриона. – Ты не думаешь…
– Нет, – ответила Тетушка. – Думаю, с Нарлом она в большей безопасности, чем где-либо еще. Если бы мне пришло в голову, что такая дружба возможна, я, вероятно, постаралась бы ей поспособствовать, что почти наверняка оказалось бы ошибкой.
Катриона приглушенно фыркнула. Трудно было представить, как кто-то пытается повлиять в чем-либо на Нарла, даже Тетушка. А сама Рози примерно так же поддавалась уговорам, как рост и убывание луны.
Хотя Рози никто не поощрял убегать и докучать кузнецу, но после того первого раза, если девочка целеустремленно скрывалась в направлении его двора, Катриона не спешила отправляться следом. Однако после долгой борьбы с собственным здравым смыслом она пошла к священнику, тому самому, который внес Рози в церковные книги Туманной Глуши, и заплатила ему, чтобы он молился за безопасность девочки, пока та находится во дворе кузнеца: чтобы она не порезалась и не ударилась холодным железом, не обожглась горячим, не встала в неудачном месте, когда огонь, подстегнутый разгулявшейся магией, внезапно ярко вспыхнет, и не пострадала от чего-либо еще, что может приключиться с ребенком, путающимся под ногами у работающих взрослых. Катриона предпочла бы славное прямолинейное заклинание, но славные прямолинейные заклинания редко работали близ кузниц. Если бы какая-нибудь фея придумала, как сплести чары, которые, скажем, могли бы надежно качать кузнечные мехи, она обеспечила бы себя до конца своих дней. Каждый кузнец в стране захотел бы иметь такие. Но ни у одного их не было. Молитвы священника лучше, чем ничего, и бесконечно предпочтительнее, чем пытаться убедить Рози не делать того, что ей хочется. В деле воспитания Рози запрет всегда был последней мерой. К тому же Катрионе со временем начал нравиться священник Туманной Глуши, потому что он с очевидной нежностью относился к Рози. А то, что девочка тоже относилась к нему хорошо, еще сильнее смягчило Катриону. Впрочем, Рози хорошо относилась едва ли не ко всем подряд.

 

К величайшей скорби и разочарованию всех, кто успел сделать ставку, споры о детской магии Рози со временем утихли. Жители деревни нашли другие поводы для сплетен. Однако кое-кто все же заметил, что Рози действительно разговаривает с животными. И те ей отвечают.
Она начала болтать с ними, как только вообще заговорила. Малышка была дружелюбной, а вокруг домика Тетушки, по одну сторону от которого рос лес, а по другую простирались луга лорда Прендергаста, встречалось больше зверей, чем людей. Да, она разговаривала с животными точно так же, как с людьми, но так поступали многие дети, а если эта привычка и проявлялась у Рози сильнее, чем у большинства детей, то это же можно было сказать и о многом другом.
Подрастая, Рози начала все более и более явно ждать ответа от зверей, к которым обращалась: ее выразительное от природы лицо явственно отражало искреннюю уверенность в том, что они ей и впрямь отвечают. Однако самым странным казалось то, что она постепенно переставала заговаривать с животными по-человечески. Ее часто замечали просто молча сидящей или стоящей рядом с Корсо, Дротиком (рослым величавым волкодавом из трактира и тамошним лучшим миротворцем) или любым из прочих ее многочисленных друзей-животных. А все знали, что Рози не склонна молчать и ничего не делать.
Однажды вечером Катриона пришла забрать Рози от Нарла и обнаружила, что та смотрит в глаза взмокшему, дрожащему жеребенку, уткнувшемуся носом в ее сложенные горстью ладони. Катриона видела, как ее пальцы нежно поглаживают его под нижней челюстью. Нарл сидел на корточках рядом, свесив руки между колен. Его голова находилась на том же уровне, что и голова Рози, он так же внимательно, как и она, вглядывался в морду жеребенка.
Рози медленно выдохнула – звук весьма походил на лошадиный, с фырканьем в конце. И двигалась она тоже по-лошадиному, и голову наклоняла так, как могла бы наклонить лошадь. Жеребенок повернул голову и осторожно потянулся носом к Нарлу, а тот прижался щекой к его щеке.
– Я сказала ему, что ты хороший, – пояснила Рози. – Понимаешь, дело в том, что ты чисто выбрит. Он не собирается стоять тут на трех ногах, позволяя чисто выбритому человеку проделывать странные человеческие штуки с его копытами. Чисто выбритые люди орут, слишком туго затягивают подпругу и плюхаются на спину, как будто считают, что ничего не весят, да еще и пинают в живот ногами.
– Люди Прена с ним так не обращаются, – пробормотал Нарл, пока жеребенок исследовал губами его лицо, постепенно поднимая и поворачивая вперед уши.
– Нет, но в первом месте, где он жил, обращались, – уточнила Рози, – а у их кузнеца была борода. Теперь с тобой все будет в порядке, – пообещала она не то Нарлу, не то жеребенку и повернулась к Катрионе. – О, привет, Кэт. Надеюсь, уже пора пить чай. Я проголодалась.
Назад: Глава 7
Дальше: Глава 9