15
— Кто она? – спросил Джелем, медленно обходя зависшее в воздухе тело.
— Клинок по имени Урок. – Я сидел на кровати. – Профессионалка. Весьма хорошая.
— Значит, тот, кто это сделал, оказал тебе услугу, – заметил джаниец.
— Мне везет.
Джелем улыбнулся и продолжил кружить вокруг мертвой убийцы. На нем была все та же кремовая рубаха, но жилетка сменилась длинным легким плащом из синего льна. Такой же тканью была повязана голова. Я был уверен, что Джелем не сомкнул глаз, но выглядел он свежее многих прохожих, которых я встретил по дороге домой.
Я послал за Джелемом немедленно, потому что он разбирался в таких вещах, а я нет. К тому же это дело имело непосредственное отношение к Тамасу и его веревке, ибо на поясе Урок висела такая же.
— Когда ее можно опустить? – поинтересовался я.
Мне хотелось взглянуть, что у нее есть еще, помимо веревки, – нет ли каких бумажек.
— Скоро, – ответил Джелем. – Магию, которая ее держит, одолеть можно, но это непросто.
Он вытащил кисет телячьей кожи, извлек зерно ахрами, положил в рот и стал задумчиво посасывать его на ходу.
— Хорошая работа, – наконец сказал он, указав на тело. – Магия лучшего качества, чем обычно встречаешь на улице. Якоря прочные и уходят прямо в Нефир. Подвесить так тело требует немалых усилий. Обычное заклинание подняло бы его над полом, но ослабло через несколько дней. А если действовать таким способом, то тело висит годами.
Джелем бросил на меня многозначительный взгляд. Я остался в потемках.
— Жду продолжения, – сказал я, – потому что это я и сам понял.
— Я хочу сказать, что магия магии рознь.
Я ущипнул себя за переносицу.
— Мне приготовиться к чему-то неприятному?
— А ты ждал другого? У тебя в спальне парит мертвая наемница.
Спорить было незачем.
— Понятно. Я весь внимание.
— Ты разбираешься в теории магии?
— Примерно как ты в замке́ Котлодела.
— Действительно, – отозвался Джелем. – В таком случае буду краток. Основа магии в том, – объяснил он, – что энергия для нее поступает из места, которое мы называем Нефиром. Большинство магов соглашается с этим – расхождения начинаются с понимания, что такое Нефир. Я не буду утомлять тебя пересказом многочисленных теорий о природе Нефира…
— О черт! – сказал я.
— Но могу, если ты будешь перебивать, – сказал Джелем и выдержал многозначительную паузу. – Основная идея в том, что, хотя Нефир не принадлежит к нашему миру, часть его энергии проникает в нашу действительность. Каким образом – естественным, стараниями других сил или благодаря какому-то космическому или мистическому «дару», – для нашей дискуссии не важно.
Уличная магия, с которой ты сталкиваешься обычно, опирается на энергию, которая уже сама просочилась из Нефира. Это значит, что заурядный Рот не призывает энергию для своих заклинаний, а пользуется имеющейся. То, как он ее собирает, передает и оформляет, определяет не только действие энергии, но и его длительность.
— Послушать тебя, так Рты побираются на помойках, – хмыкнул я.
Джелем надменно взглянул на меня:
— Я предпочитаю считать их портными, которые берут материал и шьют из него что-то полезное – тут разрез, там стежок…
— Угу, – кивнул я. – Могу ли я узнать, господин «портной», как это связано с Урок, которая здесь подвешена?
— Девяносто девять Ртов из ста применили бы, как я сказал, простейшее заклинание отталкивания. Это примитивное колдовство, без всяких затей использующее наличную энергию. Не говоря о том, что большинство другого и не умеет. – Джелем показал на мертвую убийцу. – Но этот заливщик не таков. Он открыл небольшой проход в Нефир и сделал так, что заклинание подпитывается оттуда. Он не тронул уже имеющуюся энергию и наладил связь прямо с Нефиром.
— Это трудно?
— Не то слово.
— А ты умеешь?
— Я делал это всего четыре раза, – ответил джаниец. – Только на родине. И каждый раз требовалось несколько дней подготовки в подобающих условиях. А тут – чужой дом, спешка… Нет, я бы не смог. Да и не стал бы.
— Но говоришь, что можешь снять заклятие.
— Да, ибо тот, кто это устроил, позаботился о том, чтобы другой Рот мог снять чары.
— Умышленно?
— Да.
Я посмотрел на покойницу, и мне пришла в голову очень неприятная мысль.
— Джелем, – проговорил я медленно. – Ты намекаешь, что это имперская магия?
— Что? – Джелем обернулся ко мне. – О нет, во имя Семейства! Иначе я уже был бы дома, готовя алиби и прикидывая, как быстрее выбраться из Илдрекки. Нет, это очень сильная магия, но все равно уличная. Имперская намного превосходит ее. Во всяком случае, так говорят, ибо в отношении имперских чар нам приходится довольствоваться слухами.
— Ну, если просто «очень сильная магия», тогда ничего, – горько бросил я.
И все равно, несмотря на магию, я оставался странно спокоен. Казалось, что я достиг последней черты, и кирпичом на голову больше, кирпичом меньше – разницы не было. Подослали очередного убийцу – а я не расстроен. В воздухе подвесили – мне не страшно. Применили мощное заклинание – с меня как с гуся вода.
Я подозревал, что стоит мне выспаться, как вещи предстанут в более зловещем свете.
На лестнице послышались уверенные шаги. Через мгновение в комнату вошла Птицеловка Джесс. Я никогда не видел ее в такой ярости.
— Мои люди твердят, будто ночью все было чисто! – выдохнула она, чуть не дымясь от злости. – Никто ничего не видел.
— Неудивительно, – отозвался Джелем. Он вытащил из-за пазухи маленькую щетку и принялся чистить воздух рядом с телом. – Йазани, который на это способен, приходит и уходит, когда хочет и куда хочет, и вы не в состоянии ему помешать.
Джелем остановился, послюнявил смуглый палец и поскреб тело Урок.
— Я бы на твоем месте озаботился магической защитой, Дрот, – сказал он. – Мои расценки я назову если не разумными, то хотя бы приемлемыми.
— Я справлюсь сама! – огрызнулась Птицеловка. – Обойдусь без дешевых фокусников, сорящих всякой магией, которая только мешает моим людям!
— Согласен. – Джелем снова взялся за щетку. – Вы отлично справляетесь. Скажи, мне нужно договариваться, чтобы убить Дрота, или у вас живая очередь? Я никогда не понимал кентовских понятий.
Я вовремя перехватил руку Птицеловки, извлекшей свой длинный нож. Птицеловка уставилась на меня, дернулась, и я покачал головой – не надо. Джелем даже не посмотрел в нашу сторону.
— Твоя защита остановила бы мою гостью? – спросил я.
Джелем погонял во рту зерно.
— Ее-то? – Он показал на убийцу. – Скорее всего, хотя я не удивлюсь, если окажется, что ее убили раньше и принесли сюда. Труп легче сделать невидимым, чем живого. Если же ты имеешь в виду того, кто ее подвесил… Нет. Думаю, твой неизвестный благодетель отмахнется от моих чар, как от комара.
— Так я и знала, – встряла Птицеловка. – Мы сами справимся.
Я отпустил ее руку. Она вложила кинжал в ножны, отошла к окну, растворила ставни и уселась на подоконнике.
— Ты сказал – «благодетель», – обратился я к Джелему.
Он кивнул, нарезая круги вокруг Урок.
— Кто же еще? Поверь мне: если бы этот человек желал тебе смерти, ты был бы мертв.
После этих слов мы надолго замолчали. Джелем продолжил заниматься подвешенным трупом, временами останавливаясь и что-то напевая на родном языке. Птицеловка дулась на подоконнике. Я заметил, что она то и дело подавала мелкие знаки: сигналила своим людям и принимала доклады. Удваивала охрану, как пить дать.
Я размышлял над очередной шарадой. Зачем убивать Клинка и устраивать цирк с подвешиванием тела посреди комнаты, когда можно было просто пырнуть убийцу ножом и сунуть мне под дверь записку? Эффект тот же, усилий на порядок меньше. Очевидно, это было не предупреждением, а уведомлением. За мной не только следили, но и обладали силой, которая мне не снилась. Но если они так могущественны и щеголяют мощью, то не силен ли настолько же тот, кто охотится за моей головой? Заколдованная веревка была скверной штукой, но вдруг она для них – сущий пустяк?
Я снова посмотрел на Урок. Зачем вообще нанимать Клинков, чтобы прикончить меня? Если хозяин Тамаса и Урок так же могуч, как и мой благодетель, то почему я еще жив? И почему они оба, кстати спросить, интересуются моей скромной особой?
Я положил руку себе на лоб, а другой полез за ахрами. Но остановился. Нет. Сколько бы я ни съел, ахрами не прибавит ясности ума, хоть и не даст уснуть. Голова и так лопалась от мыслей, которые не складывались в стройную картину. Искать сейчас ответы на бесчисленные вопросы – все равно что пытаться пройти лабиринт с завязанными глазами. Мне нужно поспать. Почти до боли необходимо.
— Сколько еще ждать, пока ты ее опустишь? – спросил я Джелема, уже заваливаясь на кровать.
— Трудно сказать, – отозвался джаниец. – В любом случае – долго.
— Ты говорил, что заклинание можно снять.
— Как и всякий замок отомкнуть, но я же не стою у тебя над душой в темном переулке и не хватаю за локоть?
— А где же мне, черт побери, тогда спать?
— Я полагаю, что не здесь, – сообщил Джелем, возвращаясь к трупу. – Мне не нужны зрители, а тебе – находиться здесь и смотреть на кое–какие вещи, которые я буду делать, чтобы ее опустить. Ты живешь поиском – значит, найдешь и ночлег.
Место и не было проблемой, другое дело – безопасное место. Но Джелем был прав: мне не хотелось думать о снах, навеянных его действиями.
Я поглядел на Птицеловку Джесс.
— О нет, – заявила она. – Нет, черт возьми!
— Джесс… – начал я.
— Ты притягиваешь неприятности, как продажный Крушак – соколики! Нет, Дрот, даже не думай. К себе не пущу!
— Только на одну ночь. И потом, в каком-то смысле…
— Не смей! – вскрикнула она, соскальзывая с подоконника. – Не смей даже заикаться о том, что я перед тобой в долгу, или что это по моей вине тебе негде спать, или еще о чем! Твое убийство погубит мою репутацию, но я согласна, если ты сморозишь какую-нибудь глупость.
Мне пришлось утереться, поскольку я собирался сделать именно это, и взамен осведомиться:
— Мне кажется, тебе некого приставить ко мне на постоялом дворе?
Птицеловка прислонилась к стене и жалостно посмотрела на меня. Похоже, я все-таки сморозил глупость.
— Мне хватает отваживать Кентов от твоего дома, – возразила она. – Мне не нужна такая же головная боль в общественном месте, куда может явиться очередной Клинок, не говоря про Рот, которому и стена не препона. Ступай туда, где тебя не будут искать. Сейчас это вернее, чем целая армия Дубов.
Я кивнул. Она была права. Место, где не будут искать…
Я поднялся.
— Тогда я пошел.
— Так быстро? И куда же? – удивилась Птицеловка.
— Даже думать боюсь куда, – ответил я и вышел вон.
Массивная деревянная дверь распахнулась, едва я вторично взялся за молоток. Йосеф, если и был удивлен, виду не подал. Сестрин дворецкий лишь склонил голову и отступил в сторону, пропуская меня в дом.
— Рад снова вас видеть, сударь, – сказал Йосеф, и я переступил порог, невнятно буркнув что-то в ответ.
— Баронесса ожидает вас? – спросил он.
— А ты как думаешь?
Йосеф чуть улыбнулся и закрыл дверь.
— Должен ли я в таком случае доложить о вашем приходе?
— Да, валяй, – ответил я. – В конце концов, это не часто бывает.
— Истинно так, – отозвался Йосеф. – Позволю себе заметить, что мне очень приятно видеть, как вы заходите отсюда.
Сколько лет пролетело с тех пор, как я входил в этот дом с парадного входа? Это было еще до смерти Нестора. После случившегося мне было неловко входить в его дом как положено, но и лезть через садовую стену сейчас не хотелось. Наверное, я впервые за долгое время пришел и постучал, потому что явился за одолжением, а не ради вынужденной сделки.
В вестибюле я осмотрелся. Мало что изменилось: та же напольная плитка, те же настенные мозаики, тот же сад в арочном проеме. Я был готов увидеть моего шурина Нестора выходящим из бокового коридора с полураскатанным свитком для беседы о его новейшем толковании периода Регентства. Я коротко улыбнулся этой мысли.
Такого замужества от Кристианы не ожидал никто. А может, именно поэтому они и поженились. Эксцентричного дворянина ничуть не заботило, что его супруга – бывшая куртизанка, а зять, как выяснилось, – преступник. Более того, он плюнул на придворный этикет, заявив, что породниться с «джентльменом из тени» – «очень мило». Кристиана почти неделю убеждала его не приглашать меня на свадьбу, тем паче придворную, ибо это стало бы катастрофой для них обоих. В конце концов уломала, но я уверен, что он отчасти жалел – уж очень хотел насладиться скандалом.
Я зевнул и запрокинул голову. Высоко на стене стоял Релескои, Ангел–хранитель семьи Нестора, изображенный мозаикой из камня, мрамора и хрусталя.
Релескои был высок, с традиционно иссиня–бледной кожей, золотистыми глазами и светлыми власами. И со шрамом на левой щеке, который означал, что художник, как и семья Нестора, следовал учению Ахадейской секты. Ее адепты полагали Ангелов не божественными, а сверхъестественными существами; скорее слугами Мертвых Богов, нежели собственно божествами. У ног Релескои традиционно примостились лиса и лев пустыни. Перед Ангелом парил его символ – посох, обернутый знаменем со священными письменами.
Я снова зевнул.
— Славно ты помог Нестору, – похвалил я Ангела.
— Релескои – один из Ангелов Осуждения, – сказала Кристиана. – Боюсь, что не в его власти защитить от интриг и яда.
Я вскинулся и увидел сестру в лучах дневного света под аркой. Она была в льняном утреннем платье, простом и бесцветном, без рукавов. Мешковатое одеяние перехватывал изящный серебряный пояс. Волосы были небрежно подколоты парой серебряных шпилек.
— Как кстати для убийцы Нестора, – заметил я.
Кристиана вздохнула и шагнула в тень вестибюля.
— Надеюсь, ты пришел не ради старых обвинений. Если с ними, то ты знаешь, где дверь. Или стена.
Я хотел сказать гадость, но сдержался. Ругаться из-за смерти Нестора не было смысла, тем более сейчас.
— По мою душу опять приходили, – сообщил я. – Другой Клинок – в смысле, наемный убийца.
Кристиана выгнула бровь:
— И ты не хочешь меня за это убить? Вот это новость!
— Все гораздо хуже, – заверил я ее и рассказал.
Когда я подошел к финалу, она уже сидела рядом со мной на скамье и смотрела перед собой.
— Значит, про нас узнал маг, – проговорила Кристиана таким голосом, что холодная каменная скамья показалась теплой и мягкой.
— Про нас? Святые Ангелы, Ана! При чем тут ты? Это меня пытаются убить, а не тебя!
— В моей ливрее и за моей подписью! – подхватила сестра и повернулась ко мне. – За тобой хвоста не было?
— Уважь меня хоть немного.
Она кивнула и снова уставилась в вестибюль.
— Если ты не понял, то да, я знаю, что они пытаются убить тебя. Но они воспользовались нашей связью, а потому это касается и меня.
— Косвенно, – возразил я.
— Я несказанно рада этому обстоятельству.
— Какого черта ты от меня хочешь, Ана? Я пришел предупредить – что я еще могу сделать?
— Для начала? Принести мне на блюде голову этого мага.
Я зло расхохотался:
— О, безусловно! Баронессе Сефаде не пристало терпеть неудобства! Я валял дурака, но теперь спохватился! – Я вскочил на ноги. – Попудрите нос, а я живенько свистну Кентов и прочешу город!
— Не паясничай. Я хочу, чтобы человека, который знает о нас, ликвидировали. Это значит, что я помогу. – Она протянула руку. – Давай сюда твои бумажки.
— Что?
— Я была куртизанкой и все еще вдовствующая баронесса, а потому, Дрот, кое-что понимаю в тайнописи.
Я молча смотрел на нее, не решаясь.
— Дрот, зачем ты пришел? – вздохнула Кристиана.
— Предупредить тебя. И поспать.
— Понятно, – кивнула она. – А когда ты в последний раз пользовался парадным входом?
— Я…
— Дрот, ты спишь на ходу. Одним Ангелам известно, сколько ты шлялся, а дома у тебя – джанийский маг и мертвое тело. Но, даже учитывая все эти необычные обстоятельства, я уверена, что ты не полез через стену не потому, что устал.
— Стена изрядно высокая…
Кристиана вскочила на ноги:
— Ну и ступай к черту! Артачься дальше…
Тут я не выдержал и начал смеяться.
Кристиана умолкла и уставилась на меня. Затем ухмыльнулась, как делала в одиннадцать лет. Приятно глазу.
— Сволочь! – сказала она.
— Проста, как прежде.
Я вытащил из кисета клочки. Сестренка или нет, она говорила дело – ей чаще приходилось возиться с шифрами, чем мне.
Кристиана почти небрежно взяла бумажки, но изменилась в лице, когда вгляделась. Она подняла их на свет, нахмурилась, повертела, после чего пошла к саду на солнце.
Я вернулся на скамью и уперся затылком в стену под ликом Релескои.
— Спорим, она не найдет ключ к шифру? – сказал я Ангелу.
Тот не ответил. Наверное, добрый знак.
Я прикрыл глаза.
И очнулся от того, что Кристиана пнула меня в ногу.
— Где ты это взял, черт тебя дери? – спросила она.
Я потер лицо, пытаясь проснуться. Дальше простого прихода в чувство дело не пошло.
— Что?
Кристиана помахала бумажками у меня перед носом.
— Вот это. Где ты их взял?
— Я ж сказал – нашел в вещах контрабандиста и предателя. А что?
— И это все, что ты можешь о них сказать?
Я посмотрел на бумажки, потом на сестру. Она была напряжена за двоих. Я начал наконец просыпаться.
— Что ты узнала?
— То, что ничего не узнала, – огрызнулась она, резко повернувшись и обдавав меня запахом духов. – Здесь нет ни шифра, ни тайнописи – ничего.
Я заметил, что комната изменилась, пока я спал. Принесли низкий стол, кресло и небольшой налой для чтения. На столе лежали книги – открытые и сложенные стопкой в углу. На налое покоились еще две, а также стояли свеча, несколько мисок и набор бутылочек и пузырьков. На сад в зеленой арке уже пала тень.
Значит, время перевалило за полдень. Я проспал не меньше двух часов.
— Это бессмыслица, – пожаловалась Кристиана, помахав бумажками. – Для шифра здесь мало последовательности. Нужно, чтобы текст напоминал письмо или хотя бы повторялись символы. Я проверила их в зеркале – вдруг это оборотный или частичный шифр. Бесполезно. И они совершенно не похожи друг на друга. Они вообще ни на какие буквы не похожи – значит, это не текст.
— Невидимые чернила? – предположил я.
— Испробовала четыре обычных реагента, – ответила Кристиана, махнув рукой в сторону стола.
— А если попробовать необычные?
— Они либо ядовитые, либо очень дорогие, либо то и другое.
Я подумал о зависшем в воздухе трупе убийцы.
— Возможно, для этих людей нет ничего «слишком дорогого» или «слишком опасного».
Кристиана пожала плечами:
— Хорошо, я могу и другие попробовать – потом. Но не думаю, что это поможет.
— Почему нет?
Кристиана подошла и наклонилась ко мне. Пахнуло мускатным орехом и мускусом с солоноватой примесью ее пота.
— Посмотри сюда. Видишь линию, где все каракули обрываются, не доходя до края? – сказала она, передавая мне клочок. – Это значит, что писавший что-то сделал с бумагой, когда писал. Что-то прервавшее или прекратившее письмо.
Она распрямилась и рассеянно провела рукой по выбившейся пряди.
— Если мы хотим разгадать шифр, нам нужно что-то сделать с этой бумагой. Физически.
Я долго смотрел на знаки, на окружавшие их линии с точками и на бритвенно–ровную белую полосу вдоль одного края, рассекавшую метки. Это напомнило мне что-то смутно знакомое. Но нет, догадка исчезала при первом касании.
— Ты ее складывала? – спросил я.
— Без счета. Некоторые знаки повторяются, но остальное все равно чушь.
Я снова прислонился к стене. Плечи взвыли, но я не стал слушать.
— Мы что-то упускаем, – пробормотал я. – Этим пользуется Круг, а не имперские шпионы. Если кто-то писал Ателю и Силосу, то вряд ли шифр сложнее послания.
Кристиана что-то проворчала и выпрямилась. Она отрешенно закусила нижнюю губу, наматывая на палец прядку волос.
Я посмотрел на Релескои.
— Мог бы забиться со мной, ничего бы не потерял, – буркнул я ему.
— Что? – вскинулась Кристиана.
— Ничего.
Я оттолкнулся, встал и подошел к столу.
— Те самые, другие реагенты для невидимых чернил, – произнес я, оборачиваясь к сестре. – Насколько они…
И застыл.
Она стояла и смотрела на меня, скрестив руки на груди. А прядка, которую она наматывала на палец, повисла за ухом и чуть закрутилась спиралькой.
— Волосы, – указал я.
Кристиана смущенно вскинула руку:
— Мои волосы? Дрот, что ты…
Я перевел взгляд на мозаику с Релескои – посох, вокруг вились священные письмена. Символ веры на кольцах пергамента.
Ну конечно.
— Я понял! – вскричал я, указывая на Ангела. – Посох. Твои волосы. И моя скверная привычка накручивать записки на палец. Как я сразу не догадался! – И я торжествующе потряс бумажкой. – Ее не надо складывать, подносить к зеркалу или просвечивать! – воскликнул я. – Ее нужно намотать на что-нибудь, и тогда линии совместятся и образуют буквы!
Кристиана широко распахнула глаза и ахнула:
— «Скитала»… Но… этим шифром уже веками никто не пользуется!
— Тем лучше, – возразил я. – Кто вспомнит такую древность? Тебе, например, и в голову не пришло.
Кристиана хмыкнула, но спорить не стала.
— Это здраво, – признала она. – Для этого всего-то и нужны палочки одинакового диаметра – обматываешь бумагу, а потом пишешь или читаешь. И каждому по уму. А у покойников не было палочки или жезла? Это должно быть что-то безобидное, что-то очень обыденное…
Я не обыскивал труп Силоса, зато Ателевы пожитки перетряхнул не раз и очень хорошо запомнил.
— Трубка, – назвал я. – У Ателя была трубка с длинным чубуком. У Силоса могла быть такая же.
— Ее у тебя, конечно, нет?
— Нет, – признал я. – Но я помню, как она выглядела.
И я принялся запихивать бумажки обратно в кисет.
— Если я прямо сейчас сгоняю на Пепельную улицу, то обойду полдюжины табачников, прежде чем…
— Ерунда, – отрезала Кристиана и хлопнула в ладоши. – Никуда ты не пойдешь. Я не собираюсь сидеть и ждать.
Йосеф вплыл в комнату, остановился на почтительном расстоянии и поклонился.
— Мне нужны курительные трубки, Йосеф, – повелела Кристиана. – Самых разных видов и размеров.
— Очень хорошо, мадам. Сколько табачников мне пригласить?
— Начнем с дюжины, а там посмотрим.
— Когда мадам желает их принять?
— Немедленно, Йосеф.
Дворецкий церемонно поклонился.
— Я сейчас же пошлю курьеров. Собрать их в верхнем зале?
Кристиана величественно кивнула.
— Да, пожалуй. И передай повару, чтобы сервировали нам с Дротом ранний ужин в саду.
Йосеф нижайше склонился в третий раз и поспешил прочь.
Кристиана развернулась ко мне и довольно улыбнулась:
— Вот так, милый братец, занимаются беготней баронессы.