8

Я ушел с площади примерно через час, имея меньше планов и ответов, чем хотелось. Несмотря на то что Волк едва не подставил двух Серых Принцев с их организациями, он не сумел сообщить мне никаких сведений о человеке, которого в действительности разыскивал. Казалось, что для собратьев Деган канул в небытие точно так же, как для меня. Это не слишком удивляло с учетом того, что те хотели его убить, но все же казалось, что члены ордена должны были иметь какое-то представление о возможных путях его отхода.

Как бы не так. Одновременно я был уведомлен, что Волк не собирался использовать те немногочисленные источники, которыми располагал. Он возразил, что расспросы о Дегане возбудят подозрения у его товарищей. Он уже несколько месяцев старательно избегал этой темы. Внезапный интерес лишь вызовет ненужное любопытство. И он заверил меня, что неожиданное внимание прочих Деганов к нашим делам – последнее, что нам нужно.

Мы сошлись, по крайней мере, в этом пункте. Мне хватало одного Дегана, дышавшего в спину, – благодарю покорно, больше не требуется.

Дышал и Волк. Он дал ясно понять, что чем скорее мы найдем Дегана, тем лучше, – вплоть до того, что рассчитывал на мои наводки уже через неделю, а в идеальном случае и раньше. Я попытался объяснить, почему надеяться на это почти не приходилось – что след остыл, Деган обладал навыком маскировки и дьявольски трудно найти того, кто не хочет быть найденным и имеет три месяца форы, – но Волк не впечатлился. Он заявил, что нельзя терять времени. На что оно, в свою очередь, будет потрачено – на поиски Дегана или на разбирательство с трупами, которые начнут громоздиться у меня на пороге, – это предоставлялось моему усмотрению.

Наглая сволочь.

Я свернул в переулок Сапожного Гвоздя и начал медленно подниматься в гору, оставляя позади самую копоть и жар кузниц. Чутье подсказывало мне немедленно начать окучивать улицы: искать намеки и отслеживать слухи, но я слишком вымотался и издергался, чтобы преуспеть в том и другом. Я счел за лучшее поизносить сапоги и повитать мыслями по ходу выполнения поручения, которое откладывал с момента возвращения в город. Улица никуда не денется и завтра будет, где была.

Я даже чуть не поверил себе.

Впрочем, это не означало, что я должен провести всю ночь в размышлениях на пустой желудок. Я остановился у первого чайного лотка и взял чашку ночного крепкого перечного чая, который не то чтобы освежил меня, но помог успокоиться. Приятно было и то, что торговцу хватило ума хранить чай в больших глиняных горшках, благодаря чему жидкость была прохладнее, чем летний воздух вокруг.

Я вздохнул, добавил монет и повторил.

В конечном счете я решил не рассказывать Волку про Медь. Часть меня понимала, что мне следовало выложить все, поскольку тот уже выразил беспокойство насчет других членов ордена, которые могли нами заинтересоваться, но бо́льшая часть решила, что пусть он отвянет. Волк уже несколько месяцев морочил мне голову, и я не собирался сливать ему все лишь потому, что он припер меня к стенке. Мы могли «договориться», но это не означало, что я доверял гаду. Если сокрытие заинтересованности Меди могло дать мне хоть крохотный перевес, то игра стоила свеч. В конце концов, чем побить Дегана, как не другим Деганом, хотя бы и косвенно?

Что касается Серых Принцев с их возраставшим интересом ко мне, то я не мог отделаться от чувства, что Волк рассказал мне не все. Он заверил меня, что у него был план на сей счет и он разберется с проблемой, как только мы найдем Дегана, но не раскрыл подробностей. Это не удивляло, но чертовски бесило. Под нажимом он все-таки признался, что подготовился снять с меня обвинение и повесить на кого-то еще, – ему было достаточно молвить слово и оставить на улице пару трупов. Волк не сказал этого, но я заподозрил, что мнимым виновником, который упокоится на мостовой, станет Шатун.

Это я мог пережить.

Я бросил торговцу чаем лишнюю медную совушку и снялся в ночь.

По смерти Щура и в перспективе возвращения Дегана я начинал думать, что затаиться – не такая плохая мысль. Первоначально я собирался перебить болтовню о Щуре своей, но волна обогнала меня – спасибо новому партнеру, – и этот перехват стал почти невозможным. Всякий успех становился временным, а байки, которые я распускал, представали либо оправданиями, либо топорными попытками переложить вину. Я начинал понимать, что улица уже обзавелась своим мнением. Если я хотел оспорить его, мне предстояло предложить больше, чем я имел на данный момент.

Из этого следовало, что лучшей стратегией было вообще не рыпаться или хотя бы делать вид, что не рыпаешься.

Частично это достигалось уходом из Илдрекки. Да, это могло показаться бегством, но если я останусь, то репутация пострадает не меньше. Вдобавок чем дальше я окажусь, тем легче будет улице переключиться на что-то другое. Я пока не знал, на что именно, но понимал, к кому следует обратиться, чтобы отвлечь всеобщее внимание. Зачем еще, в конце концов, нужна мне труппа актеров-должников, если я не могу призвать их к толике вдохновения, чтобы Круг пялился на левую половину сцены, пока я буду покидать правую?

Я покинул кордон Ржавые Воды и углубился в Галереи. Оттуда я отправился по крышам и аркам, обходя стороной границу кордона Госпожи Роз – недавно там разгорелась свара между двумя местными уличными паханами, и мне не хотелось угодить в излишне бдительную засаду, – и направился к ночному рынку в Укрывищах.

Рынок, как явствовало из названия, работал от заката до рассвета и кормил всех – от Кентов и ночных пьянчуг до ранних пташек. Он охватывал добрую дюжину взаимосвязанных, но не всегда смежных кварталов. Рынок скорее был извилистой тропой, которая шла по боковым улочкам и проулкам Укрывищ, а каждая лавка была обозначена стоячим или навесным зеленым фонарем. Иные торговцы кучковались так тесно, что мне казалось, будто я шествую по морском дну и вот-вот увижу рыбину, плывущую в воздухе; другие оборачивались долгой и нудной прогулкой от одного зеленого маяка до следующего. В этих темных закоулках шастали патрули местной банды, довольно удачно именовавшей себя Зелеными Тенями. Они высматривали гастролеров – мелкое ворье и жулье, которое в противном случае потрошило бы местных и подрывало процветавший рэкет Теней.

Лавка, которую я искал, находилась в конце особенно длинного темного перехода, и, когда я шагнул в лужицу зеленого света, мое ночное зрение уже пребывало на грани пробуждения. На массивном сосновом столе перед входом стоял толсторукий и лысоватый кожевенник, державший наготове свои ножи, ножницы и колотушки. Он медленно выкраивал кружева из распяленной шкуры.

– Тырц у себя? – спросил я.

– На задах, как всегда. – Тот даже не взглянул.

Я кое-как перебрался через штабеля шкур в заднюю часть лавки. Там в неверном свете сальной плошки сидел Тырц. Я постарался не замечать смрада ветоши, горевшей в емкости с растопленным жиром, и уселся на кипу обрезков перед его низким верстаком.

– Да? – произнес Тырц.

Ему было лет тридцать, но недоедание и хвори состарили его вдвое. Череп прикрывали жалкие остатки шевелюры – грязно-серые поверх кожи, которая была немногим розовее. Его щеки неделю не знали бритвы. Глаза ничего не видели уже годы.

– Это Дрот, – назвался я и протянул руку.

– А, королевская особа. – Он принял ее, пожал и криво улыбнулся. – Если бы тебя объявили как положено, я велел бы слугам выставить веннантское стекло. – Он повел плечами. – Что тут поделаешь?

Я улыбнулся в ответ и отнял руку.

– Есть работенка, – сообщил я.

– Будет стоить тебе.

– Работа срочная.

– Цена повысилась, только и делов.

– И чтобы молчок.

– Еще подскочила. – Он потер пальцами. – Что за работа?

Я снял со спины меч Дегана, положил сверток на колени и стал разворачивать.

– Мне нужны ножны. – Я вынул меч из его грубого кокона и провел пальцем по чистому участку на лезвии, где была вытравлена одинокая слеза. – Защитить клинок и меня, пока я его ношу.

– Ну так ножны для того и существуют? – Тырц протянул руки. – Дай пощупать, что за вещь.

Я вручил ему меч Дегана, придержав закопченную сталь чуть дольше необходимого. Пальцы Тырца со знанием дела прошлись по клинку, знакомясь не только с длиной, шириной и весом, но также с режущей кромкой и общим контуром.

– По-прежнему ровный. Это хорошо. Погнутый клинок не след совать в ножны – потом не вынуть. – Он постучал по стали ногтем, затем извлек медный молоточек и повторил: – Черный остров?

– Черный остров.

– Второй за четыре месяца. Впечатляюще. – Его руки прошлись по гарде, задержались, потом быстро ощупали металл. – Огонь?

– Да.

– Гм. – Большой палец Тырца поскреб основание клинка, где сталь была отмечена слезой. Я заметил, что его руки помедлили долю секунды, после чего как ни в чем не бывало продолжили исследование. – Я слышал, что несколько месяцев назад в Десяти Путях был знатный пожар.

Я промолчал. Тырц читал тишину, как умеют только слепцы.

– Почту за честь соорудить новый дом для этого клинка, – произнес он серьезно. – Как скоро он тебе нужен?

– Как можно скорее.

Тырц снова ощупал сталь.

– Сию секунду у меня нет ничего подходящего, но много времени это не займет. Я верну его…

– Куда я, туда и меч. Мы неразлучны.

Дипломатическая пауза.

– Мне нужен меч, чтобы изготовить ножны.

– Ты достаточно искусен, чтобы работать по меркам.

Кивок.

– Да, но будет быстрее, если…

– Быстрее будет и с тройкой моих Резунов, которые начнут тут отираться и мешаться, не говоря уже о том, что ненароком распугают всех твоих клиентов.

– Что правда, то правда.

Тырц положил руку на небольшую стопку тонких деревянных планок различной ширины и толщины. Он начал проворно ощупывать кончики.

– Я полагаю, тебе некогда ждать, пока я наскоро изготовлю макет клинка? – проговорил он, вытянул одну планку, пробежался по ней пальцами и с недовольной миной сунул обратно. – Даже на деревянную болванку уйдет… ага, вот эта сгодится.

Он выудил светлый брусок из горной сосны и взвесил на ладони.

– Сколько это займет? – спросил я, выглянув из лавки в ночь.

– Недолго. Может быть, час или чуть больше.

Я всматривался во тьму и размышлял. Даже если уйду, то до рассвета все равно ничего не улажу. Мне было нужно поговорить с людьми, отдать распоряжения и справиться об утраченных пьесах, которые уже, наверное, были вызволены из Мутных Вод. Все это требовало времени. Но если отложить все это, остаться здесь и подогнать ножны, то мне будет некогда беспокоиться о перечисленном. Взамен я смогу ознакомиться с расписанием светских событий и даже, возможно, выбрать момент, когда баронессы Литос Кристианы Сефады не будет дома. Обыскивать дом намного проще в отсутствие хозяйки, особенно когда ищешь частную переписку, которая может подсказать, где обретается твой бывший друг – по совместительству новый воздыхатель баронессы. Деган и моя сестра томились друг по другу с первого знакомства. Меня это всегда беспокоило – и продолжало беспокоить, если на то пошло. Мне никогда не улыбалась перспектива того, что мой лучший друг сойдется с моей же сестренкой, не говоря уже о том, что та подослала ко мне пару наемных убийц. Деган понял; что же касалось Кристианы – ну, одним поводом больше негодовать на меня; не сказать, чтобы она нуждалась в дополнительном.

Но я заключил, что, коль скоро между нами с Деганом все было кончено, препятствия к их союзу исчезли. Наверняка я, понятно, не знал, но это казалось весьма вероятным, особенно с учетом того, что в две последние наши встречи сестра пребывала в хорошем – нет, приподнятом – настроении. А если учесть, что, помимо Дегана, немногое могло наполнить ее таким счастьем…

Да, мне определенно следовало выяснить, когда сестры не будет дома.

– Ладно, – сказал я, усаживаясь напротив Тырца. – Час у тебя есть.

– Мудрое решение, – отозвался тот, укладывая меч и деревяшку на колени и берясь за костяное стило. – Поверь, ты не пожалеешь.

Я улыбнулся и не ответил. Когда предстояло досадить сестрице, я меньше всего думал о сожалении.

Ирония всегда мне сопутствовала: я сам налаживал охранную систему в илдрекканском доме сестры, и мне было проще других туда вломиться. Сестра, конечно, понимала это и с годами приняла меры предосторожности, однако чего-то да стоило знание о битой посуде, которая была вмурована не только поверх садовых стен, но и двумя с половиной футами ниже с обеих сторон так, чтобы осколки гармонировали с декоративной резьбой и в то же время могли поранить неосторожного взломщика. А еще замки, сплошняком от Котлоделов, – было бы легче пройти сквозь стены, чем отомкнуть. Или шпингалет на восточном окне второго этажа, четвертом от угла, где я поставил приблуду, которая позволяла без труда проникнуть внутрь ночью вроде нынешней.

Нет, ирония случая не забывала меня. Сейчас, например, когда пальцы ног втиснулись в карниз четыре дюйма шириной, а пальцы рук впились в еще более узкий оконный бордюр, и я обнаружил, что Кристиана сменила запор.

С моей сестрой никогда не бывало легко. Никогда.

Я уставился на стеклянную панель, пронизывая тьму ночным зрением. Чуть больше кисти и высокого качества: выдули и быстро раскатали, благодаря чему искажение было меньше, чем в большинстве городских стекол. Знай я, что придется драть зубы, то прихватил бы замазку, перчатки и щупы для удаления панелей, не говоря уже о том, что выбрал бы окно с подоконником пошире.

Безболезненно не прокатит.

Конечно, я всегда мог постучаться в парадную дверь, и Йосеф проводил бы меня в салон подождать, но я отлично знал, что проще было сбежать из имперской тюрьмы в Атаконе, чем выйти из этой комнаты незамеченным. Не грела и мысль о том, чтобы сидеть и слушать очередную лекцию Кристианы о том, почему мне непозволительно входить с парадного хода. Ей стоило великих трудов сохранять в тайне наше родство еще даже до того, как она вышла замуж за нобля, и я согласился с этим решением. Баронессе с братом, который глубоко укоренился в Круге, пришлось бы нелегко при дворе как в социальном, так и в политическом смысле; мне тоже не хотелось думать о том, что могло случиться, проведай кто-нибудь, что я назвал «сестрой» представительницу Низшего имперского Двора. Помимо шантажа (нас обоих), мне не хотелось даже думать о козыре против Носов, которым она снабдила бы моих врагов, а то и случайного Кента.

Все перечисленное вынудило меня остаться на карнизе со жжением в икрах и онемением в пальцах.

Я заново оценил панели. Ни морщинки. Должно быть, стоили целое состояние.

Ох, да ладно, – в конце концов, сама виновата, не надо было менять запоры.

Я вытряхнул запястный нож, повис на побелевших пальцах и сунул острие в свинцовую заливку. Немного поковырявшись, я добрался куда хотел и принялся медленно надавливать на стекло стальным рычагом. Меня вознаградил негромкий щелчок вкупе с парой длинных трещин, потянувшихся от угла к другому краю панели.

Я улыбнулся, очистив нижний угол от заливки. Висеть и ковырять зубье ножом, которым уместнее пырять, было ни весело, ни легко, но мысль о реакции сестры, когда та обнаружит взлом, побуждала меня продолжать. Равно как перспектива падения навзничь.

Высвободив нижний край панели на треть, я поддел фрагмент стекла и сбросил в сад, скривившись от далекого звона. Внизу засопели ночные сторожевые псы – Лазарус, Ринальдо и Ахерон, но мы были старыми друзьями с тех пор, как я подсадил их на ахрами. Втер его в ломтики ветчины, и ребята, стоило мне объявиться, не делали ничего, кроме как слюни пускали и виляли хвостами.

Второй кусок стекла поддался легко. Больше всего хлопот доставил третий. В итоге я порезал средний палец, но, когда дело было сделано, мне удалось просунуть руку и выщелкнуть шпингалет.

Окно распахнулось. Я проделал занятный гимнастический трюк, нырнув под отлетевшую створку, но проник в комнату без особых трудов, не считая пары красных мазков на стене и оконном переплете.

Очутившись внутри, я со стоном сел на пол. Помилуйте, мне уже годы не приходилось заниматься серьезными взломами. Бедра и икры дрожали, а пальцы левой руки до сих пор чувствовали, как впиваются в камень. Я ненадолго смежил веки, смакуя чувство избавления от надобности цепляться за свою жизнь, а потом вспомнил о пальце.

Я проник в помещение через окно музыкальной комнаты, а это означало, что здесь полным-полно бумаги. Под руку подвернулась первая страница «Чар дочери Первосвященника» за авторством Паулюса – вещи, которая, как я ни сомневался, произвела фурор при дворе. Она сгодилась, пока я извлекал кисет с травами и рылся в нем. Тот был заполнен далеко не так хорошо, как бывало во времена, когда я жил над лавкой Эппириса, но мне удалось найти пакетик с порошком из водорослей шерстянщика и длинный лоскут чистого полотна. Первый помог остановить кровотечение, а второй довершил дело, позволив мне вполне беспрепятственно пользоваться рукой.

Бросив на пол окровавленного и скомканного Паулюса, я подкрался к двери и приоткрыл ее.

Мрак. Тишина. Порядок.

Я быстро прикинул, не поискать ли внизу, и отверг эту мысль. Кристиана могла хранить там счета, расписки и документы, касавшиеся мелких измен и предательств, но то, что я искал, было более личного свойства. А для женщины, которая полжизни пробыла куртизанкой, секретность и приватность означали только одно место: спальню.

И все-таки отсутствие Кристианы не означало, что дом пустовал.

Я крадучись дошел до лестницы, немного спустился и прислушался. Из кухни доносился смех, а из-под двери в комнату дворецкого Йосефа за главной гостиной выбивался свет. Кот из дома – мыши в пляс. Не исключалось, что кто-то вздумает наведаться в покои Кристианы, когда я буду находиться там, – слуга или раскаявшийся супруг с вазой свежих цветов, явившиеся в неподобающее время, порушили больше афер, чем я мог упомнить, – однако тон и громкость беседы подсказывали мне, что в ближайшее время свидетелей ждать не придется.

На цыпочках я вернулся наверх и миновал коридор. Под дверью горничной было темно, но я скользнул мимо неспешно и бесшумно, после чего осторожно скрипнул следующими – двойными, кремового цвета и позолоченными. И сделал все правильно, так как горничная Сара находилась внутри. Она свернулась калачиком на сиденье возле окна в приемной Кристианы и негромко похрапывала.

Я застыл, затем медленно выдохнул. Затруднение.

Будь это лежбище какого Кента или даже крепость нобля, я мигом приставил бы к глазу горничной нож и сунул в рот кляп. Но это была служанка сестры в сестрином доме, и нанеси я ущерб имуществу – визгу не будет конца.

Вдобавок у девушки была милая улыбка. Я видел ее однажды, а дальше лишь краем глаза, но она наградила меня ею в разгар очередной тирады моей сестры, когда мне удалось ответить особенно удачно. Я счел, что такое сочувствие, не говоря об отваге с учетом возможных последствий, перехвати этот взгляд Кристиана, заслуживало известного уважения.

Поэтому взамен я извлек пузырек горланова масла, немного смочил тряпицу и аккуратно положил ей под нос. В достаточно мощной дозе дистилляты и травы, содержавшиеся в масле, могли вырубить бодрствующего мужчину, но для этого следовало хорошенько пропитать им платок и прижать к лицу как минимум на минуту, а то и дольше – мера, к которой я не хотел прибегать сейчас. В теперешнем применении горланово масло углубит девичий сон, и разбудить горничную удастся, лишь хорошенько встряхнув, и то не сразу.

Я присел на корточки и подождал сколько нужно, считая удары сердца и стараясь не отвлекаться на пораненный палец. Затем убрал тряпицу, отложил подальше на пол и принялся за работу.

Обыск комнаты может затянуться надолго или закончиться очень быстро; все зависит от опыта двух человек, один из которых прячет, а другой ищет. Моей сестре хватало умения прятать вещи, не предназначенные для чужих глаз, – об этом позаботился наш отчим Себастьян, но все ее тренировки – по крайней мере, на первых порах – были направлены против меня. Сначала в хижине в Бальстуранском лесу, а позже в хибарах Илдрекки мы с Кристианой играли в нычки, пряча друг от друга разнообразные предметы в местах, не требовавших специального обустройства, – как в типичных, так и в более продуманных. В конечном счете игра началась всерьез, особенно когда Кристиана пошла в куртизанки и обзавелась вещами, заслуживающими сокрытия. И даже впоследствии, покуда был жив ее супруг Нестор, у меня была масса возможностей потренироваться.

Нестор восторженно относился ко всему, что было связано с Кругом, и настоял, чтобы я научил его как прятать собственные документы, так и отыскивать чужие тайники. Конечно, нашим естественным объектом стала Кристиана, и мы с Нестором провели много дней и вечеров, переворачивая дом вверх дном, роясь в углах и поднимая плинтусы в поисках маргиналий его жены. Она подыгрывала довольно неплохо, заботясь даже о специальных посланиях и ложных следах, – пока наши труды не увенчались успехом в виде пакета бумаг, спрятанного за незакрепленной панелью узорного шкафа Кристианы.

Нашел его я, но ознакомился Нестор. Затем меня вежливо, но настойчиво выставили, и не успел я выйти за порог парадного входа, как начался крик. После этого Кристиана не разговаривала со мной несколько месяцев, а Нестора не стало через год. Мне оставалось лишь гадать, остался бы он жив, пропусти я ту часть панели.

Что сделано, то сделано, Дрот. Занимайся настоящим.

Письменный стол Кристианы был на виду, но я все же начал с него. Я решил сперва сосредоточиться на спрятанных бумагах и париться только по поводу света, который придется зажечь для чтения. Я мог читать и посредством ночного зрения, но плохо; вдобавок это сопровождалось головной болью и тошнотой.

Затем последовали секретер, шкаф, книжные полки и боковые столы. Залезть в сестринский гардероб было все равно что нырнуть в пещеру, полную кружевной паутины и шелковых сталактитов, если только бывают пещеры, где пахнет тальком и кедром. После этого я перешел к постельным принадлежностям, плинтусам, узорной резьбе и картинам, а также занавесочным швам.

Итогом моих трудов стали небольшая стопка бумаг и куча заноз. Я нашел у камина небольшую жаровню, поднес свечу к аккуратно уложенным угольям, сел на пол в изножье кровати и изучил добычу.

Ничего. Вернее, много всего для шантажа всех придворных подряд, но я пришел не за этим.

Я оценил закрытые двери и приемную позади. Сара не помешает обыску, но смысл? Кристиана не стала бы прятать что-то личное там, где искушенный посетитель мог заметить неладное. Если что-то и было сокрыто, то здесь. И я не сумел это найти.

Она меня превзошла, сомнений в этом не осталось.

Черт бы ее побрал.

Я встал, дошел до шнура звонка и дернул.

Коли уж я собрался дождаться сестру, пусть Йосеф принесет ужин и чего-нибудь выпить. Желательно покрепче.