17

Хирон разместил нас в гостинице под названием «Тень Ангела», что заставило меня против воли улыбнуться. Место было вполне приличное: просторные комнаты, преимущественно свежие простыни, общий зал, где пахло бараниной, тимьяном и дымом, и маленький двор, который Тобин немедленно приспособил под репетиции, – оказалось, что Хирон предусмотрел это загодя.

Я осмотрел мою комнату: маленькая кровать, маленькое окно, маленькое отверстие в стене, которое я залепил свечным воском и скатанным ворсом против чужих ушей и глаз; затем бросил на пол постельную скатку и сумку, пинком захлопнул дверь и снял дублет.

Ощупал его сперва снаружи, потом подкладку. Кроме легчайшего изменения плотности, ничто не указывало на то, что мы с Птицеловкой уже дважды распарывали дублет и прятали в набивку три маленьких письма и конверт побольше, которые составляли посылку Джелема. Второй раз пришлось нелегко: тот, кто чистил дублет, заметил торопливые стежки, наложенные Птицеловкой после изъятия бумаг, а потому решил исправить и сделать как надо, – но мы сумели вскрыть швы, оснастить и набить дублет заново, а после зашить подошедшей по цвету ниткой из падишахского ковра, и нас никто не застукал.

Я оторвал пару торчавших кончиков и на пробу встряхнул дублет. Ни изобличающего хруста бумаги, ни шороха сломанных печатей – документов не слышно, подкладку не морщит. Хорошо. Сперва я гадал, переживет ли путешествие воск на всех трех письмах; сейчас, с учетом того, что я проник в их содержание, мне не пришлось удивляться. Переправляя в Джан подобную контрабанду, приходится чертовски постараться сделать так, чтобы она не лопнула при первом изломе или тычке. Иными словами, я полагал, что печати держались глиммером.

В глубине души я жаждал снять дублет и схоронить его если не в яме, то хотя бы на дне дорожного сундука. При мысли о содержании этих писем, не говоря о наложенных на них заклятиях, я всякий раз ощущал мурашки в местах, соприкасавшихся с тканью. Но я знал и то, что лучший способ сберечь посылку, а тем и себя – хранить ее на себе. После йазани с его тенями и закутанных в тьму убийц я хотел быть по возможности незаменимым. Вдобавок я сомневался, что они заподозрят наличие при мне чего-то ценного после событий в погребе.

Это напомнило мне…

Когда я снова вышел из гостиницы, актеры разгружали фургон, перенося одни тюки в наше пристанище и на конюшню и складывая другие на одной стороне двора. Я подождал, пока из фургона покажется связка бутафорских клинков, взвалил ее на плечо и направился к конюшням.

Труппе выделили два стойла – наверняка это обошлось недешево. Сложив на землю затупленный реквизит, я вынул из груды оружия припрятанный Деганов клинок с Черного острова и поспешил на сеновал.

Через пять минут я вернулся во двор, стряхивая с рукавов пыль и сухую траву. Деганский меч теперь находился высоко на стропилах, будучи уложен вдоль балки и прикрыт соломой. Если не знать, где искать, вероятность наткнуться на оружие была крайне мала – гораздо меньше, чем обнаружить его, например, у меня под кроватью или за отошедшей обшивной доской.

Я хотел присовокупить к мечу Дегана кинжал нейяджинки, да передумал. Мне не хотелось расхаживать с непонятным переносным глиммером, но и расстаться с ним показалось неправильным. Я сообразил, что за неимением лучшего он может выступить предметом торга, если придется туго. Да и неизвестно, когда может пригодиться кинжал с дымной кромкой. Поэтому я вложил его в специально купленные ножны и затолкал в другой сапог.

Птицеловку я нашел во дворе. Она стояла в сторонке и занималась любимым кентовским делом: наблюдала за чужой работой.

– Ну? – спросил я, привалившись к стене рядышком.

– Два Ворона на улице, – отозвалась она, продолжая взирать на фургон.

– Люди Хирона?

– Да уж не местные дарования – те слишком откровенные.

– И?

– По-моему, один засел на крыше через улицу слева. Там решетка, точно не скажу. Проверю попозже. Наши лучшие направления подхода и отхода – юг и восток: слишком много всего понатыкано и перспектива перекрыта, чтобы незаметно следить за гостиницей.

– Что тебе понадобится?

– Деньги. Если хочешь, чтобы я подрядила братву и выставила периметр, то обаятельной улыбки мне не хватит.

Я вручил ей половину того, что осталось от средств на путевые расходы, – меньше, чем мне хотелось.

– Тряхни еще хозяина гостиницы. Если мы поживимся тем, что он получает от Хирона, и заткнем конюха, это многое упростит.

– Он нервный тип. – Птицеловка улыбнулась. – Небось раскошелится, если я пообещаю держать самых ретивых членов труппы подальше от спален его дочек – или сынков.

– Только постарайся не перебежать кому-нибудь дорогу. Мне ни к чему, чтобы местная шпана жаловалась: пришли, мол, и умыкнули их сучьи деньги. Это смахивает на мелкое шакальство.

– Ангелы упаси, – отозвалась Птицеловка. Я оттолкнулся от стены, и она добавила: – Мне это, знаешь, все равно не нравится.

– Что именно?

– То, что ты будешь шляться без прикрытия.

– В Нижнем Городе было так же, – напомнил я. – Ничего мне не сделается.

– Ты сам знаешь, что это не Нижний Город. Большая разница после истории с Раазом и тем Клинком. Дай мне время хотя бы до заката…

– Ты слышала, что сказал Хирон, – возразил я. – У нас семь дней. Мне некогда ждать. Я должен сейчас же окучивать улицу, сейчас же вынюхивать слухи, сейчас же сыпать деньгами и именами. Мне нужно браться за дело, если я рассчитываю хоть на малейший шанс разжиться наводкой на Дегана.

– А если недели не хватит? – предположила Птицеловка. – Об этом ты подумал? Там, снаружи, не империя, и даже не Илдрекка. Позолотив пару ручек и побазарив с парой местных шнырей, ты Дегана не найдешь – я сомневаюсь, черт возьми, что подцепишь хотя бы слух. Если ты думаешь…

– Я думаю то, – перебил ее я, – что у нас нет выбора. Кто пойдет по улицам? Ты? Ты еле объясняешься на местном языке, не говоря об арго. Мы оба знаем, что это не вариант. Идти нужно мне.

– Но это Джан. Мало того что имперец, так еще и с вопросами? Ты вряд ли обзаведешься друзьями.

– Тогда постараюсь мило улыбаться.

– Проклятье, Дрот, ты знаешь…

– Я знаю то, – подхватил я, – что мне понадобится безопасное, надежное лежбище, куда я смогу возвращаться независимо от того, как пойдут дела. И мне нужно, чтобы ты превратила в такое лежбище эту гостиницу. – Я подступил на шаг. – Будь у меня больше времени, я бы действовал медленнее. Но его нет. Некогда нанимать Уши, искать Губошлепов, умасливать недружественное паханье. Я должен быть там, а ты здесь. Иначе работы не будет, и нам это известно.

Птицеловка развела пары, пнула землю, но спорить не стала. Она знала, что я прав.

Я пошел к главным воротам гостиницы.

– Если тебя замочат, – крикнула она вслед, – договорись заранее, чтобы приволокли труп! Будь я проклята, если потрачу месяц на изучение здешних переулков и сточных канав только затем, чтобы упрятать тебя в могилу!

– Лады! – крикнул я через плечо.

Затем вышел на улицу и устремился в Эль-Куаддис.

Я трудился неспешно: побродил по главным проспектам, задержался в паре кофеен, поболтал с торговцем коврами, чей взгляд мне понравился. Оттуда пошел на боковые улицы, ныряя и выныривая из послеполуденной тени под тростниковыми навесами поверх крошечных окрестных базаров. Я больше слушал, чем говорил; больше приценивался, чем покупал, не забывая подбрасывать медные суппы и серебряные дхармы, когда мои задержки становились подозрительными. Имя Дегана я если и называл, то как бы вскользь, и больше полагался на описание. Вряд ли он представлялся здесь как Деган или Бронза.

К закату, когда я свернул в переулки, стало ясно одно: Джан сильно повлиял на улицы Имперского квартала. Я видел это по свободным одеждам и чужемодным куфиям; улавливал в кардамоне, мяте и перце, которыми приправляли уличную пищу; обонял в маслах с примесью корицы, гвоздики и сахарного тростника. Однако важнее было то, что я прозревал в повадках и действиях местных дорминиканцев. Все делалось с оглядкой – легчайшим флером осознанности того, что никому нельзя верить и никакой поступок не исключает неприятных последствий. Да, легионеры так и ходили надутыми, разносчики криком рекламировали свои товары, а бордели оповещали об услугах через бумажные растяжки над дверями, но в этом не было привычной непринужденности. Нас окружал город, население которого веками было скорее враждебно, чем дружественно, имперцам, и этот гнет не отступал.

К членам Круга это относилось вдвойне: им приходилось париться не только насчет квартальных легионеров и «зеленых жакетов» деспота, но и о местном Закуре. Я быстро выяснил, что настоящих боссов, с которыми можно потолковать, в Имперском квартале не было. О да, они могли именовать себя Чертями, Бандюками, а один даже назвался Тузом, но их организации были лишь жалким подобием подлинных. Большинство не поднималось выше уровня уличной банды, а для крушения более успешных хватило бы удачного рейда или недоданной взятки.

Нет, на криминальном островке, которым являлся Имперский квартал, лишь очень и очень немногое, как я выяснил, происходило без молчаливого согласия Закура. Само по себе это не сильно удивляло – примерно того я и ждал с учетом местонахождения Эль-Куаддиса и особых обстоятельств, но уровень контроля меня озадачил. Джанийским паханам платили мзду даже карманники и мелкие хищники.

Поэтому я старался не называться и тем паче не выдавать свой титул. Лучше прикинуться новым шнырем, чем быть опознанным в качестве Серого Принца, бродящего по улицам. В первом случае на тебя могли наплевать, а во втором – поставить на нож в переулке.

Впрочем, меня ожидал не кинжал впотьмах, а пара Резунов, которые караулили меня, когда я глубоко за полночь вышел из игрального притона, располагавшегося на втором этаже.

– Ну как, повезло в кости? – спросил тот, что повыше, и прислонился к стене лестничного колодца.

Он был обтекаем лицом, манерами, голосом – с улыбкой, напомнившей мне о ноже. Ниже стоял его амбалистый напарник, который насыщался сладким рисом из свернутого пальмового листа. Он не потрудился взглянуть на нас.

Я вздохнул и спрятал несколько монет, которыми разжился по ходу беседы с игроками.

– Это надолго? – спросил я. – У меня дела.

– Как знать? – Малый отлепился от стены. – Меня лишь наняли пособить. Но замечу, – указал он на лестницу, – что это единственный выход…

Он вновь просиял своей бритвенной улыбкой. Я стал спускаться. Поедатель риса удостоил меня кивка, когда я прошел мимо.

Ну и ну, хорошо же их вышколили.

Снаружи ожидал портшез. Роскошный, как и положено, с расписной дверью и окнами, забранными плетеными заставками. Крыша представляла собой две складные панели, которые были откинуты. Под ними тоже были заставки. Должно быть, жители Эль-Куаддиса не выносили странствий в закрытых ящиках по разогревшимся за день проулкам даже глубокой ночью, когда наступал час воров.

У стены подле лестницы расположилось восемь носильщиков. Они передавали друг другу бурдюк и жадно пили. Мое ночное зрение еще не проснулось после притона, но я и без него рассмотрел слой пота на обнаженных спинах. Лошадок впору было выжимать, и я задался вопросом, насколько они были привычны к такой работе.

Затем одна заставка скользнула вниз, и мне стало понятнее.

Сказать, что находившийся внутри человек был огромен, стало бы сродни утверждению, что море глубокое, а пустынное солнце теплое. Он растекся по всему сиденью, и подлокотники впились в крытые шелком бока. Нога, подобная мачте небольшой шхуны, подпиралась подушкой с кистями; стопа была обернута полотном и благоухала мазями и припарками. Грубый, едкий запах напомнил об Эппирисе и его аптекарской лавке до той поры, когда он превратился по моей вине в калеку и его жена возненавидела меня. Я отступил и понял, что за одни эти чувства невзлюбил этого типа.

– Для новичка в Эль-Куаддисе, – молвил он по-джанийски, не потрудившись отвлечься от листа бумаги, который складывал, – тебе удалось добиться очень многого за удивительно короткий срок. Временный патронаж? Проживание за счет падишаха? Я впечатлен.

– Я люблю нагружаться делами.

– Да, это я понял. – Толстые, поразительно проворные пальцы все занимались бумагой. – Я и сам такой, хотя с виду не скажешь. Мой образ жизни более… оседлый.

– В жизни не догадался бы.

– Да, в самом деле. – Губы под тонкими усиками чуть поджались. – Час поздний. Не хочешь ли испить чаю и обсудить наши дела в более приятной обстановке?

– Мне не хочется пить. – Я скрестил на груди руки.

– Тогда, быть может, перекусить? Насколько я знаю, вашим людям по вкусу фаршированные виноградные листья. Мне известен повар, который может…

– И есть не хочется.

Я понимал, что хамлю, но мне было наплевать. Закуреец, предлагая преломить хлеб, предлагал и покровительство – по крайней мере, на время трапезы. Это был старый джанийский обычай, основанный на многовековом обитании в барханах, где простое гостеприимство оказывалось вопросом жизни и смерти. Отказываясь, я выражал недоверие к его слову. Согласен, пощечина его чести, но в данный момент я не знал, хватало ли у него ее, чтобы мое оскорбление посадило пятно, и не хотел рисковать жизнью, выясняя это.

– Понятно.

Складывая бумагу, он приподнял палец, и я вдруг ощутил прикосновение холодной стали к горлу.

Мой собеседник положил бумагу на свои обширные колени и посмотрел на меня.

– Поскольку ты упорно хочешь вести себя как варвар, мы продолжим в имперском духе, – заявил он. – Абул?

Быстрый укол над почкой совпал с отводом ножа от моей шеи. Я хапнул воздуха и припал на колено.

– Вот так, – произнес человек, снова берясь за бумагу. – Теперь, когда мы покончили с положенным насилием, я могу объяснить, зачем прибыл. – Он стер с края окна брызги моей слюны. – Хочу кое-что прояснить: Имперский квартал не принадлежит вам. Он никогда не будет принадлежать вам. Среди здешней публики нет великих шейхов Круга. Ни Бандюков, ни Ферзей, ни…

– Тузов, – подал я голос с колен.

– Что?

– Их называют Тузами, сволочь. Говори правильно.

Движение пальца – новый укол. Я скривился и не сказать чтобы упал.

– Ни Тузов, – сказал он, высунул голову из окна, и кресло застонало. Носильщики привстали, готовые к крушению, которого не случилось. – И никаких Серых Принцев, – добавил их господин.

Я стрельнул глазами и выдержал его взгляд.

– Да, – изрек он, расплывшись в улыбке, – думаю, мы понимаем друг друга.

Я кивнул. Не баламутить местный Круг. Тот был угоден раздробленным и расстроенным, и появление Серого Принца, который отчасти мог навести порядок, а то и хуже – поставить цель, не устраивало коренных криминальных боссов.

Я не стал заморачиваться расспросами, как он меня вычислил. Это был его город – территория Закура; если кто и мог свести воедино слухи и обрывки подслушанных разговоров, то исключительно закурейцы. Даже если это была только догадка, я подтвердил ее своим взглядом.

Нет, меня не особенно удивила их прозорливость; мне лишь хотелось знать, как они управились настолько быстро.

Закуреец… – кто он там был, чертовод, Бандюк, Туз? – вернулся к своему листу и уже снова складывал.

– Надеюсь, тебе понятно, что я говорю все это сугубо во избежание недоразумений между твоей глубокоуважаемой особой и моими людьми. Мы признаем и почитаем твое положение и престиж.

– Ну конечно, – согласился я, оглянувшись на Резунов.

– Конечно. Ага, готово! – Он согнул лист в последний раз и показал бумажного пустынного волка. Это была мастерская работа. – Согласен, занятие несерьезное, но требующее великой точности и обдумывания.

– Насчет несерьезного, – проговорил я, кое-как поднимаясь. – Ты мог бы передать это сообщение десятком других способов: через улицу, курьера, Щипача или Смотрящего за Нищими… да хоть на бумажной лягушке, сука, если тебе нравится.

– Верно. – Он посмотрел на меня сквозь щелочки глаз.

– Отсюда вытекает, что дело не только в предупреждении.

– Понятно, почему ты эмир у своих. – Его губы снова чуть дрогнули. – Да, есть и другая причина.

– И в чем же она?

Он развернулся ко мне получше. Кресло протестующе хрустнуло, и меня обдало новой волной запаха сырого торфа и уксуса от ноги седока. Подагра? Или что-то похуже?

– Зачем ты здесь? – спросил он.

Я моргнул. Улыбнулся. Мог бы и в лицо рассмеяться, если бы не думал, что тут мне и смерть.

Зачем я здесь? Такой же вопрос я сам задал бы Большому Шейху Закура, покажись тот в Илдрекке. Что ему нужно? Каковы его планы? С кем работает? Ибо, Ангелы свидетели, никто вроде него – вроде меня – не заезжает так далеко от дома без особой причины и всяко не обходится без налаживания связей с местными властями, если не хочет, чтобы те нервничали.

Другое дело, что именно так я и поступил, потому что не думал как Принц, а действовал как Нос. Опять.

Проклятье!

Ответить было нечем. Все, что я скажу, будет разобрано по косточкам и рассмотрено на свету. Вранье окажется предусмотренным, двуличие – ожидаемым, попытка пустить по ложному следу – предвосхищенной.

Да и к гребаной матери! Я решил сказать ему правду.

– Я кое-кого ищу.

– И?

– Что – «и»? Это все.

Уголки рта поднялись; тяжелые губы сложились в улыбку, означавшую нечто среднее между самодовольством и упреком.

– Ты мог бы искать десятком других способов, – заметил он. – Через Круг, помощника, местного босса – даже черкнуть записку на бумажной лягушке, сука; ты же не ждешь, чтобы я поверил, будто Серый Принц потащится в Джан кого-то разыскивать?

– Меня не касается, чему ты веришь.

– О нет, еще как касается. – Он уселся поудобнее и принялся бережно вертеть в пальцах бумажную фигурку. – Потому что то, чему я верю, может напрямую повлиять на то, чего ты здесь добьешься.

– Не лезь, – ответил я. – Не тот случай. Это не твое дело.

Его глаза переключились на меня. Теперь они превратились в буравчики.

– Ты угрожаешь мне?

– Предупреждаю.

Он долго пялился на меня, или мне показалось, что долго, – сердце стучало как бешеное, и судить было трудно. Когда стало ясно, что ни один из нас не уступит, он хрюкнул и отвернулся. Щелкнул пальцами, и носильщики метнулись плечами под шесты его кресла.

– До меня дошли слухи, – молвил он, когда портшез взлетел, – что последние месяцы кто-то переправлял из империи в Эль-Куаддис магию. Если не путаю, не так давно ты занимался контрабандой реликвий в Деспотию?

Я сохранил лицо бесстрастным, хотя внутри у меня все перевернулось. Он знал о глиммере? Ангелы – сколько же Джелем сюда заслал? И главное, сколько грузов он переправил за последние месяцы?

– Одно дело реликвии, другое – глиммер, – ответил я ровно.

– Но контрабанда есть контрабанда, что ни возить. А в моем городе за контрабандой всего магического надзираю я. – Он посмотрел на меня со своего обнесенного насеста. – Не думай, будто мы настолько глупы, что не знаем истинной причины твоего приезда, Теневой Принц. Хорошенько подумай, прежде чем передать кому-то магию, а заодно прикинь, не распустить ли организацию, которую тут сбиваешь. Тебе же сказано, что Старый Город – наш и не стоит переходить нам дорогу.

– А если я отвечу, что мои дела не связаны ни с каким контрабандным глиммером?

Я решил помалкивать об отсутствии у меня организации.

– Тогда я скажу, что только глупец отрицает правду, очевидную всем.

– Ты даже не представляешь, каким я бываю глупым, когда захочу. – Я скрестил руки.

– Поистине, этот ответ радует меня бесконечно. – Он улыбнулся.

Заставка опустилась.

Только когда он и его Резуны скрылись, я заметил сложенную бумажку, лежавшую у моих ног: волк. Одна незадача: когда я ее подобрал, там оказался не волк, а гиена. Пригнувшаяся, с открытой пастью и вываленным языком, хохочущая. Надо мной.

Я пошел прочь, оставив его послание порванным в клочья и скомканным на мостовой.