Глава четвертая

Они проезжали мимо сотен беженцев, стоявших лагерем вдоль всей Санктуари-роуд. Их становилось больше с каждым днем, а условия их жизни все ухудшались. Чумазые ребятишки бегали между палатками по обе стороны дороги, обочины которой давно уже превратились в грязь. Беженцы приводили с собой скотину и на скорую руку сооружали для нее загоны. Костры, разведенные с вечера, за ночь прогорали до золы. Утренние лица были угрюмы, люди смотрели на него с выражением смущенной мольбы – они не привыкли к нищете и подумать не могли, что все вот так кончится.

За стенами одного города рос другой.

Люди шли сюда с надеждой. Они надеялись, что их не бросят умирать на морозе, когда настанут холода. Надеялись, что главный город империи даст им укрытие в своих лабиринтах. Надеялись, что всем хватит еды и тепла. Они прибывали с Куллруна, Южных Фьордов, Фолка, Й’ирена, Тинеаг’ла, Блортата – это было слышно по их акцентам. У себя на родине они собрали пожитки и двинулись в Священный город. Но город не мог предоставить еду и кров всем желающим на ближайшие пятьдесят лет – столько, по приблизительным подсчетам, должны были продлиться наступающие холода. Такова была политика властей – то самое правительство, которое командовало ими, пока они сидели дома, не желало давать им убежище. Хотя, будь они землевладельцами, их приветствовали бы здесь с распростертыми объятиями – такова была жизнь.

Проезжая мимо них к востоку, Бринд сочувствовал им, испытывал желание помочь.

За ним, на телеге, трясся полусонный Апий.

–  Капитан! – резко окликнул его Бринд, и тот, встряхнувшись, проснулся:

–  А? Что? Уже приехали, командир?

Лошади приближались к главным воротам – высоченной гранитной башне с врезанными в нее массивными железными створками.

–  Селе Джамура, – обратился Бринд к стражнику, облаченному в кроваво-красную тунику, и тот, подняв голову в меховой шапке, отсалютовал как положено:

–  Командующий Латрея, селе Джамура вам. Все хорошо?

–  Бывало и лучше, – кисло ответил Бринд.

–  Командующий, мы обязаны задать вам вопрос о содержимом вашей телеги.

Бринд кивнул, зная, в чем состоят обязанности охраны. Стражник подошел к телеге, поприветствовал Апия и стянул покрывало, под которым лежал их раненый пассажир.

–  Стычка возле мыса Далук, – объяснил Апий. – Ему еще повезло.

–  А что с ним? – спросил солдат, накрывая Фаира.

–  Мы и сами хотели бы это знать, – признался Бринд.

Стражник ответил ему улыбкой бывалого солдата:

–  Ладно, проезжайте.

Он сделал знак открыть ворота. Когда металлические двери со стоном распахнулись, из-за них вышли еще около двадцати солдат и оцепили вход, чтобы никто из беженцев не прорвался внутрь. Хотя у них все равно ничего не получилось бы, ведь за этими воротами располагались вторые и третьи. И все они были накрепко заперты для беженцев.

Так ночные гвардейцы вступили в Виллджамур.

Город праздновал День жрецов. Дважды в год всем запрещенным в иные дни культам разрешалось выставить себя напоказ. Улицы были заполнены жрецами из разных племен, ради такого события они получали однодневный пропуск в город, где за каждым их шагом зорко следили солдаты пехотного полка. Сулисты толпились вокруг своих жрецов, гадающих по ракушкам. Нунисты, густо намазавшись рыбьим жиром, встали в кольцо, взялись за руки и распевали мелизмы, а сбежавшиеся к ним городские кошки тем временем слизывали лакомство с их ног. Овинисты, как было у них заведено, поднимали в воздух свиные сердца и ловили губами капающую с них кровь. По всей видимости, так они чувствовали себя ближе к природе, однако Бринду казалось, что для этого можно было придумать что-нибудь не столь омерзительное.

Обычно на улицах не дозволялось отправлять свои обряды никому, кроме приверженцев двух официальных культов – Бора и Астрид, почитаемых под эгидой Церкви Джорсалира. Только два дня в году горожане могли знакомиться с другими религиями. Бринд считал эту затею бессмысленной, ведь если кто заинтересуется иной верой настолько, что захочет следовать ее учению, то ему придется сначала покинуть Виллджамур.

Бринд вел уцелевших гвардейцев по главным улицам на верхний ярус города, где пешеходов было куда меньше.

Вдруг вспышка фиолетового света привлекла его внимание, и он соскочил с лошади.

–  Что такое? – спросил озадаченный Апий.

–  Я сейчас вернусь.

Бринд шел по узкому проулку, пока не увидел культиста, стоявшего, прислонившись спиной к стене. К груди он прижимал узкий цилиндр, из которого на его голую кожу сыпались фиолетовые искры. Само устройство как-то крепилось к его ладони, держась на складке кожи. Гримаса боли и наслаждения искажала его лицо. Бринд с отвращением отвернулся.

–  Что это было? – спросил его Апий, когда он вернулся.

–  Наркомаг, – буркнул Бринд, снова садясь в седло.

– В чем дело? – спросил Джамур Джохинн, поднимая голову от обеденного стола.

Император ел рыбу, внимательно осматривая каждый кусок на предмет костей. Взгляд у него был такой рассеянный, что, казалось, поставь ему кто-нибудь вместо тарелки с рыбой блюдо с лимонами, он и не заметил бы подмены, а продолжал есть. Временами Джохинн вовсе отказывался от еды или убеждал слуг, что съел все до крошки, а они потом находили тарелку вместе с едой на камнях под окном его комнаты или в декоративном кувшине. О причинах такого поведения можно было лишь гадать: то ли это анорексия, то ли страх быть отравленным. Сам император ничего не объяснял, а спросить его напрямую все боялись.

Обеденный зал был узким, но прорезанные всюду окна делали его просторнее. Ранние джамурские росписи с изображениями астрологических феноменов в виде таблиц украшали каждую из арок. Никто не знал, каков их смысл. Вдоль стен молчаливыми гостями стояли постаменты с закопченными от времени бюстами прошлых императоров, предков Джохинна, и, как всегда, из-за колонн выглядывали слуги, не желая быть увиденными, так как никто не нуждался в их присутствии. Проходя мимо них, Бринд неизменно замечал, как они вздрагивают, затаивают дыхание, выпрямляют спину. Возможно, его появление пугало их потому, что сам он чувствовал себя в присутствии императора легко и свободно. С годами между ними установились столь доверительные отношения, что Джохинн, казалось, не верит больше никому, кроме альбиноса. Да и то лишь потому, что, как намекнул однажды сам император, у Бринда такой вид, будто ему самому есть что скрывать.

–  Перебиты все до последнего солдата, мой император. Все, кроме тех, кто сейчас стоит перед вами.

–  Так это значит?… – Джохинн сложил ладони домиком.

–  Огненного зерна больше не будет, ваше величество, единственным ресурсом остаются дрова. – Бринд и Апий стояли перед императором навытяжку, но Фаиру позволили сидеть – редкая честь в присутствии главы государства.

–  Это значит, командующий?…

–  Следовательно, наши ресурсы теплоносителей под вопросом, – продолжал Бринд. – Однако не надо упускать из виду тот факт, что половина вашей личной гвардии уничтожена.

–  Нет тепла, нет тепла… – стонал Джохинн, твердя свою разрушительную мантру.

Бринд бросил взгляд на капитана. Тот едва заметно пожал плечами.

Джамур Джохинн подошел к окну:

–  И как… как же я согрею жителей моего города – моей империи?

«Да тебе плевать на всех в этой империи, если они не аристократы и не землевладельцы», – подумал Бринд.

–  Как я позабочусь о них теперь, когда обе луны заняли свое место? Все зависят от меня, командующий Латрея. Все нуждаются во мне.

–  Возможно, мы обойдемся и без…

–  Не смешите меня, – перебил его Джохинн. – Эта неудача все усугубляет. Теперь они взбунтуются и убьют меня, ведь так?

–  Кто? – спросил Бринд.

Джохинн снова повернулся к нему лицом:

–  Они. – Он кивком показал на окно и город за ним. – Мой народ.

–  Но ведь вы не виноваты в том, что начинается Оледенение. Его наступление предсказали еще сотни лет назад, просто вы – тот император, которому выпало править в это время. Всегда есть дрова…

–  Но ведь я должен заботиться о них. А это означает четыреста тысяч обязанностей. Ты даже не представляешь, что это такое.

–  Они знают, что вы стараетесь заботиться о них, – настаивал Бринд. – Ваша императорская семья всегда пользовалась любовью подданных.

–  Те, кто уже живет здесь, может, и знают. Но любой идиот, прибыв сюда из неведомо каких закоулков империи и обнаружив, что ему не дают войти, ничего не понимает. Они-то вряд ли будут меня любить, а?

У Джохинна задрожал голос. Он снова повернулся к окну, его пальцы начали выбивать дробь на подоконнике. В каждом его движении чувствовалась нарастающая паника.

–  Но ведь я их спаситель, о да! – продолжал Джохинн. – Это мое право, перед Дауниром и перед движением Бора и Астрид. Я их спаситель.

–  Мой император, возможно, сейчас не самое удачное время для вопросов, но кто еще был в курсе нашей миссии?

–  Какой миссии?

–  Той, с исполнения которой мы только что вернулись, – терпеливо отвечал Бринд, глянув на Апия, который поднял брови, потряс головой и одними губами произнес: «Псих».

–  Только некоторые члены Совета – Гхуда, Болл и Мевун. И еще канцлер Уртика. Только они четверо, и все. Больше никто. Нет, совсем никто.

–  Возможно ли, чтобы один из них сообщил об этом врагу? Возможно ли, чтобы кто-то из них не хотел, чтобы мы выполнили задание?

Джохинн стремительно повернулся и подошел к Бринду:

–  Ты хочешь сказать, что предатель уже ходит по нашим залам? Ради Бора, что дальше? Ты уверен, командующий Латрея, что твои обвинения обоснованны?

–  Гвардия практически уничтожена. Вы говорите, что никто за пределами Совета не знал о нашей миссии, и все же на нас устроили засаду. Сэр, я только хочу узнать, кто может угрожать империи.

–  Ты хороший человек, командующий Латрея. Хороший человек. Вы все были хорошие ребята, вы, ночные гвардейцы. – Он подошел к Бринду почти вплотную и прошептал: – Я ведь могу доверять тебе, а?

Бринд вытянулся, слегка поклонился:

–  Жизнью клянусь, ваше величество.

Джохинн склонился совсем близко, так что Бринда обдало запахом алкоголя, точно дешевых духов:

–  Все кончено.

–  Я не совсем вас понимаю.

–  Я все сильнее подозреваю, что кто-то здесь охотится на меня. Может быть, даже все. Они хотят отнять у меня жизнь, лишить меня существования. Им нужно это. – Джохинн показал на зал, мебель. – Они хотят получить все это еще до того, как придут холода. Я слышал, как они шепчутся в своих палатах, принимают решения за меня. Делают за меня мою работу.

–  Мой повелитель, – возразил Бринд, – они же ваш Совет. Это именно то, что они должны делать. Никто вас не преследует.

Подумав над своими словами, Бринд решил, что он не во всем прав. Интриги плетутся всегда. Власть есть власть, в конце концов.

Джамур Джохинн отступил на шаг от Бринда и оглядел его с ног до головы, словно хотел одним взглядом оценить его личные качества. Ребячество. Бринду опять стало неловко. Джохинн открыл было рот, но тут распахнулась дверь.

В комнату вошла дочь императора, и дышать сразу стало легче.

Когда он только поступил в Ночную Гвардию, он видел ее здесь еще совсем юной, и ему всегда казалось, что она в плену в этом дворце, как бабочка, попавшая в сеть. Она была утонченной и энергичной, но ей не хватало сдержанности. Серьезные разговоры прерывались девчачьими вопросами, которые принцесса задавала старшей сестре Рике, наследнице престола, а от их радостных воплей в коридорах становилось будто теплее. Но те дни давно прошли, кончились раз и навсегда, когда была убита их мать. Джохинн пытался заменить родительскую любовь подарками и потаканием, но девочка в них, похоже, не нуждалась, хотя на ее характер они все же повлияли.

Эйр были присущи несомненная природная грация и характерные манеры. Черноволосая, коротко стриженная, не по годам рослая, она небрежно относилась к одежде и носила все подряд, не заботясь об эпохе и стиле и о том, как разные предметы туалета сочетаются друг с другом. У нее были выразительные глаза, брови как две тонкие линии, а чертам лица не хватало симметрии с точки зрения принятых в Виллджамуре представлений о красоте. Ей нравилось быть ни на кого не похожей. Несмотря на свою необычную внешность, девушка не знала недостатка в ухажерах, и, возможно, отец уже решил, с кем она будет помолвлена. Может быть, именно поэтому она грубила всем парням, с которыми ей случалось разговаривать. При всех преимуществах жизни во дворце Бринд догадывался, что быть женщиной в Виллджамуре трудно.

–  Прости, что беспокою вас, отец, но даунир хочет поговорить с командующим.

Император уставился на нее, словно не узнавая.

–  Мы как раз обсуждали, чего мог бы хотеть наш даунир… – вмешался Бринд.

–  Новый заговор против меня, не иначе, – проворчал Джохинн.

–  Можем ли мы пригласить его сейчас, мой император, если с нашим делом уже покончено?

–  Да-да. Почему нет? – Он сделал Бринду знак уходить, а сам шагнул к окну. На этот раз он распахнул его, наполнив ледяным воздухом зал, шагнул назад, стиснул руки в кулаки и вдруг выбежал из комнаты, промчавшись мимо трех мужчин и своей дочери и громко хлопнув дверью.

–  Здравствуйте, командующий, – сказала Эйр.

С солдатами Ночной Гвардии она всегда была на короткой ноге, отчасти из-за того, что ее детство прошло фактически у них на глазах.

–  Леди Эйр, боюсь, ваш отец напился.

–  И я что, по-вашему, виновата? – Гнев на ее лице уступил место разочарованию.

Бринд знал, что она всеми доступными ей средствами старается удержать отца от выпивки: прячет полупустые бутылки, как только он заснет, укоризненно глядит на него своими большими зелеными глазами всякий раз, как он возьмется за стакан. Сейчас она смотрела в стену напротив, точно ища в ней утешения, но для этого там было слишком много зеркал.

–  Я не хотел показаться грубым, но под началом вашего отца находятся города и острова. В этом городе и без того слишком час-то принимаются неправильные решения, чтобы его правитель мог позволять себе пить.

–  Знаю-знаю, – сказала Эйр. Говорила она уверенно, хотя и не совсем естественно, как будто что-то доказывала себе. – Ладно, а с вами-то что случилось?

–  Нас подстерегли и перебили. Те, кого вы видите здесь, уцелели… там, куда нас послали.

–  Огненное зерно? – уточнила Эйр. – С кем вы сражались?

Бринд не поверил своим ушам:

–  Даже вам все известно. Да есть ли хоть что-нибудь святое в этих стенах?

–  Мне жаль, – сказала Эйр. – Фаир, с тобой все будет в порядке? – И она ласково положила руку ему на плечо – многие мужчины обзавидовались бы, глядя на это.

–  Достаточно сказать, – Фаир поерзал в кресле, – что дни моей военной службы кончены, Джамур Эйр.

–  Бабьи разговоры, – фыркнул Апий. И тут же добавил, обращаясь к Эйр: – Не сочтите за оскорбление.

–  Не сочла.

–  Оглянуться не успеем, как он уже будет бегать, – продолжал Апий. – Привяжем ему к ноге подходящую деревяшку, по-садим на коня и отправим на учения…

Бринд жестом велел капитану заткнуться.

Снаружи доносился какой-то шум.

Он подбежал к окну.

Внизу, под моросящим дождем, разыгрывалась сцена.

Император Джамур Джохинн, пятясь, приближался к внешнему краю балкона, как будто был окружен загонщиками. В душе он, должно быть, ощущал себя в таком положении уже давно.

Несколько стражников нерешительно следовали за ним, явно не зная, что делать. Поторопись они, он может воспринять это как угрозу. Замешкайся, того гляди не успеют.

Бринд выскочил из комнаты, спеша на помощь.

– Разойдись! – кричал он, прокладывая себе путь через быстро растущую толпу.

С каменной платформы дворца весь город был как на ладони: шпили, мосты, крутые склоны холмов вдали и даже море, замыкавшее собою панораму. Лишь небольшой гранитный парапет отделял обзорную площадку от крутого обрыва. Слуги и дворцовые чиновники сбежались, чтобы стать свидетелями разворачивающейся драмы, пришли даже некоторые советники. Император стоял все там же, обратив лицо к небу, словно просто вышел помолиться. Хотя, быть может, он и молился – в такие моменты чужая душа тем более потемки. Бринд знал только одно: он должен удержать императора от ошибки, должен уговорить его вернуться в зал живым и невредимым. Когда наступят холода, Джохинн будет необходим своему народу как символ единства нации. Люди нуждались в нем, в его поддержке, как всегда во время кризиса, когда очень хочется услышать от кого-то, что все будет хорошо, хотя и сам знаешь, что ничего хорошего уже не предвидится.

Людям нужно, чтобы кто-то ясно и четко врал им.

–  Мой император, что вы делаете? – окликнул его Бринд, чувствуя, как ледяная морось хлещет его по щекам.

–  Так проще, – сказал Джохинн. – Как я уже говорил, все кончено.

Двигался он неуклюже, словно человек, который слишком много выпил. Переступив с ноги на ногу, он шагнул ближе к низкому парапету.

–  Я не подготовил торжественной речи, командующий, – проговорил он. – Мне нечего сказать в конце.

–  Пожалуйста, отойдите от края, – упрашивал Бринд. – По-думайте о том, что вы делаете.

–  Будь оно все проклято, командующий Латрея, да я только и делаю, что думаю. Думаю и думаю обо всем подряд. Все время думаю.

–  Но вы нужны народу Виллджамура, – взмолился Бринд. – Вы же сами говорили. Вы нужны им!

–  Отец! – на сцену с криком выбежала Эйр.

То ли император поскользнулся, то ли и вправду намеревался сделать этот шаг, Бринд уже никогда не узнает, но в тот миг Джохинн свалился со стены и полетел вниз, и все увидели, как развевается на ветру его мантия.

Толпа ахнула…

Качнулась вперед, не веря.

Бринду пришлось схватить и прижать к себе Эйр, она кричала, уткнувшись лицом ему в грудь.

Миг спустя все услышали скорбный вопль банши.