Глава третья

«Самый прожженный циник, – размышлял следователь Румекс Джерид, – в сущности, является человеком по-настоящему романтическим, поскольку постоянно ощущает, что мир предал его». Однако сам он сегодня не ощущал в себе особого романтизма, зато цинизма – хоть отбавляй.

Снаружи по старому камню стен хлестал дождь. Джерид любил этот звук, он напоминал ему о мире. Слишком много дней провел он в последнее время в этих мрачных помещениях, так что начал даже забывать о существовании Виллджамура. Приходилось делать над собой усилие, чтобы вспомнить, что в его жизни значит этот город.

Опустив глаза, румель взглянул сначала на свою правую руку, в которой он держал отвергнутые театральные билеты, потом на левую, с запиской.

Там было написано: «Спасибо, но теперь уже слишком поздно, тебе не кажется? Мариса».

Джерид вздохнул, его хвост вздрогнул. Записка была от бывшей жены. Они оба были румелями и прожили вместе больше ста лет. Все-таки у не-людей есть свои преимущества. Взять хотя бы румелей: они не просто толстокожи, но и живут дольше, а значит, могут не торопиться, подождать. Румели не носятся как угорелые в поисках ответов на главные вопросы. Со временем все ответы сами приходят к ним. Но именно поэтому разлука с Марисой казалась ему особенно болезненной, ведь с ее уходом он как будто потерял половину своей жизни.

Свернув записку, он положил ее и билеты в ящик стола. Придется пригласить кого-нибудь на спектакль. Или вообще не ходить, просто забыть о нем, да и все.

С этим Оледенением и без того холодно будет, а тут еще придется коротать его в одиночку. Он вздохнул.

Она намекала, что собирается бросить его, еще до того, последнего дня, но это было как раз в тот месяц, когда вновь прибывшие беженцы дрались на улицах с группами ультраправых из Виллджамура, и он ни о чем больше не мог думать. Инквизиция тогда схватила и казнила в назидание другим нескольких человек. Все они оказались разочарованными в жизни отставными пехотинцами; ходили слухи, что они симпатизировали правым.

А значит, у Джерида тогда совсем не было времени на Марису.

Она любит антиквариат. В таком старом городе, как Виллджамур, его много. Иногда, рассказывала ему она, ей кажется, что она вот-вот найдет старинную реликвию, которую проглядели культисты, и сделает на ней состояние. Но Джериду некогда было предаваться пустым мечтам, – по крайней мере, так он утверждал. У него на уме была одна работа. Приходя домой, он приносил с собой трагическую атмосферу древних улиц, нес ее как свое бремя. В его должностные обязанности входило поддержание порядка в городе, где проживает четыреста тысяч особей разных видов, но, стоило ему прийти домой, жена начинала вертеть перед его носом какую-нибудь новую покупку, рассказывать ее предполагаемую историю, вычитанную ею в старых книгах, которые она без конца покупала. Баловство! Современное джамурское общество завершало собой длинный ряд сменявших друг друга культур и цивилизаций, каждая из которых оставляла свой хлам и мусор. Конечно, культисты уже успели прибрать к рукам все сколько-нибудь значимое из наследия цивилизации Даунир. Остались лишь намеки на то, что когда-то, в иных обществах, таких как Кинтан, Азимут и другие, жизнь была лучше, а нынешний Виллджамур, пусть и столица империи, все же существенно уступает былым городам в культуре и цивилизованности.

Вполне естественно, что интересы супругов вскоре разошлись. Как-то вечером она устремила на мужа долгий взгляд и сидела, глядя на него и в то же время сквозь него, словно прямо там и тогда решала, бросить его или нет. Не было ни споров, ни обсуждений, а он не хотел даже спрашивать, почему она уходит, так боялся услышать какую-нибудь неприятную правду о себе.

Когда правда все же прозвучала, оказалось, что она вовсе не так горька, и от этого ему почему-то стало только хуже. Иногда, закрыв глаза, он слышал звук ее шагов, а когда она уходила, видел, как волочится за ней хвост, уползая в незакрытую дверь. Слышал тишину, наступившую в комнате после ее ухода. Он не верил, что в дело был замешан другой румель. Скорее, она ушла потому, что в ее жизни никогда по-настоящему не было мужчины. Она ушла, оставив ему лишь адрес для писем до востребования и указание не искать ее там.

Джерид чем дальше, тем сильнее разочаровывался в жизни.

Мало того, ребятишки, жившие дальше по улице, снова взяли моду швырять снежки ему в окна. Каждую зиму они изводили его тем, что обстреливали снежками его дверь, вынуждая его встать и открыть ее, а сами тут же давали деру и с ловкостью, доступной лишь городским жителям, растворялись в лабиринте улочек и переулков. Пострелята отлично знали, что он служит в инквизиции, и это престижное отличие превратило его в их мишень. Швырнуть в него снежок стало делом чести каждого мальчишки, а день, когда им не представлялось такой возможности, они, должно быть, считали прожитым напрасно.

Ублюдки.

Он как раз зевал, сидя за своим столом, когда в кабинет вошел его помощник Трист:

–  Что, засиделись на работе, Джерид?

–  Как обычно, – ответил он. – Но я ничего, справляюсь.

Он всматривался в человеческую фигуру помощника, хотя его занимало отнюдь не атлетическое сложение последнего и не его ярко-голубые глаза или густые темные волосы. Строго говоря, он даже не завидовал, просто молодой человек напоминал ему о давно прошедших временах – лет сто тому назад или больше, – когда сам Джерид еще следил за собой. И все же Джерид сохранил проницательный ум, к которому прибавился опыт.

Однако что-то, очевидно, было не так.

–  Что на этот раз? – поинтересовался Джерид. – Ты опять из-за повышения по службе? Ты же знаешь, я считаю тебя лучшим из помощников. Для меня ты как член семьи, но ты человек, а правила есть правила.

Джерид и сам переживал из-за того, что не выдвигал Триста на повышение, учитывая, какие способности продемонстрировал молодой помощник и как он трудился для того, чтобы достичь своего нынешнего положения. Вместе они раскрыли больше ста преступлений. Джерид искренне хотел бы направить его на повышение, но знал, как отнесутся к этому нынешние власти. Людей никогда не допускали к ключевым должностям в инквизиции. Все дело было в том, что они слишком мало жили. Продолжительность жизни румелей составляла в среднем около двухсот лет, а значит, у них было больше возможностей достичь истинной мудрости. Так повелось издавна, еще первые императоры своими декретами установили такой порядок, чтобы сгладить некоторые шероховатости совместного существования двух рас гоминидов. Традиции разрушать нельзя, вот Джерид и не предпринимал никаких шагов.

–  Дело не в этом, – ответил Трист, глядя в пол. – Все нормально. Я понимаю. – Но что бы он ни говорил, видно было, что такое положение вещей все еще причиняло ему боль. – Нет, вам лучше самому пойти посмотреть. Варкур сейчас не в городе, так что им нужны вы.

–  Надеюсь, не беженцы опять бунтуют, – сказал Джерид. – Мы обошлись бы и без этого.

–  Нет, это не они. У нас убийство.

–  Убийство? – переспросил Джерид, вставая с неподвижным хвостом.

–  Да. Очень высокого ранга, – сказал Трист. – Мы только что слышали вопль банши. Убит советник.

Рандур разглядывал следователя-румеля и его помощника-человека. Оба были в официальных темно-красных туниках, но у румеля из-под нее выглядывали коричневые брюки, точно он не любил свою форму. Следователь и его помощник изучали место преступления, где Рандуру было велено задержаться как свидетелю. На Фолке румелей почти не было, и теперь, глядя на него, Рандур думал о том, оттого ли у них и у людей развилось сходное мышление, что они веками жили бок о бок? Что важнее, природа или среда? Возможно, и то и другое.

У румеля была черная кожа, грубые возрастные складки виднелись на ней даже издалека, и Рандур подумал, что румель, должно быть, пережил уже немало зим. Чертами широкого лица он походил на соплеменников: те же впалые щеки, выпуклые блестящие глаза. Следователь бродил по переулку словно без всякой цели, его хвост мерно покачивался в такт шагам. То и дело он поднимал голову к небу, точно проверяя, не пойдет ли снег.

Продавцы и покупатели мельтешили на ирене за ними. На каком-то прилавке уже начинали жарить толстые ломти тюленятины, дым поднимался к балконам и мостикам над головами. Всюду продавали меха, выделанные шкуры – медвежьи, оленьи, рысьи, – из которых каждый мог изготовить то, что ему больше по вкусу. Здесь же можно было купить поддельные украшения разных племен и другую ремесленную фальшивку в том же духе. Их делали тут же, в Виллджамуре, и продавали по дешевке, но жители города не видели никакой разницы между подделками и настоящим продуктом, а если видели, то не придавали значения.

Внимание Рандура привлекала одежда, в особенности последние новинки моды: крошечные воротнички с маленькими рюшами, бледные пастельные тона на женщинах, совсем не украшавшие их, по две брошки, приколотые рядом где только можно. Мечи, которые носили горожане, были в основном короткие, с широким лезвием, похожие на ножи, и Рандур подумал, что такими, должно быть, удобно убивать в узких ходах и переулках Виллджамура.

Инквизиция уже перекрыла проход в переулок, где лежал труп, и теперь ее люди устанавливали высокие деревянные щиты, чтобы загородить ими место преступления.

Румель подошел к Рандуру, холодный и вежливый:

–  Селе Джамура вам, сэр. Я следователь Румекс Джерид. Назовите, пожалуйста, ваше имя.

–  Рандур Эстеву, с Фолка. Прибыл сегодня утром.

–  Вы не местный? То-то мне показалось, что я уловил акцент. Однако вы хорошо говорите по-джамурски. Удивлен, что стража вас пропустила.

Рандур пожал плечами, прядь волос упала ему на лоб.

–  Позвольте спросить о цели вашего визита в город. Людей извне в ворота обычно не пропускают из-за Оледенения. У нас тут много проблем, понимаете ли.

–  Да, конечно. Меня наняли на работу в императорский дворец, я показал свои документы у каждых из трех ворот. Все законно.

–  Хорошо, конечно, но осторожность никогда не помешает. У нас тут небольшие проблемы с беженцами, как вы, наверное, заметили, входя в город.

–  Да, бедняги. – Рандур поднял ворот плаща. – А вы… э-э-э… впустите их всех внутрь до наступления холодов?

–  Ответ на этот вопрос не в моей компетенции, но Совет заверяет горожан, что все под контролем. Не могли бы вы рассказать мне обо всем, что видели? Не опуская подробностей.

–  Да мне почти нечего сказать. Он вбежал откуда-то оттуда, громко крича. – Рандур показал на переулок в противоположном конце ирена. – Жуки уже кишели в его ранах, а потом он упал на землю, на то самое место, где лежит сейчас.

Румель нацарапал что-то в книжке:

–  Не было ничего, что показалось вам странным или неуместным?

–  Мне все сегодня кажется немного странным.

Румель усмехнулся:

–  Добро пожаловать в Виллджамур, парень.

Джерид присел у тела на корточки, вглядываясь в раны, в струйки крови, которая текла на мостовую. Немного погодя он обратил внимание на помощника Триста, внимательно осматривавшего каждый уголок переулка. В дальнем конце лежали сломанные рамы и баночки из-под краски из ближайшей галереи.

Ничего не изменилось за последние пятьдесят лет на Гата-Картану и пересекавшей ее Гата-Сентиментал с тех пор, как этот район нахально захватили представители богемы.

Нижние части стен покрывали надписи: вырезанные в камне ножом, они скопились здесь за века. Оды возлюбленным. Угрозы всем и каждому. «Кто следит за ночными гвардейцами?» «Такой-то и такой-то берет в рот». И прочее в том же духе. Кое-где на булыжниках виднелись пятна краски; несмотря на сырость, откуда-то тянуло застарелым запахом еды. По ночам фонари отбрасывали длинные мрачные тени, в безветренные дни влажность в таких узких проулках становилась удушающей. А еще здесь вечно ходили слухи о выведенных культистами животных-гибридах, которые встречались тут в предрассветные часы.

Анализируя разные варианты, Джерид пытался представить картину преступления.

Деламонд Рубус Гхуда. Жертва – человек, мужчина сорока с лишним лет, – старший член Совета Виллджамура. Грудная клетка вскрыта и вывернута самым необычайным образом. Одежда вокруг раны как будто растворилась, а мясо словно вычерпали ложкой. Никаких следов орудия преступления возле трупа не наблюдалось. Таких ранений Джерид еще не видел.

Это совсем не походило на те небрежно совершенные преступления, которые ему обычно доводилось расследовать. Старому румелю вроде Джерида уже давно должна была надоесть его работа: люди никогда не совершали ничего нового, все время одни и те же проступки и грехи. Убивали они обычно на почве страсти, крали то, что не могли купить; попадались и наркоманы. В общем, люди обычно либо старались побольше урвать от жизни, либо спрятаться от нее.

Но это преступление содержало намек на совсем иные обстоятельства…

Рядом с ним остановился Трист.

–  Зрелище не из приятных, – заметил Джерид.

–  И в самом деле.

–  А это что? – Джерид, шаркая, отошел в сторону, ковырнул пальцем камень. К нему пристало что-то синее.

–  Краска, наверное, – предположил Трист, – из галереи. Вон там целая куча банок.

Джерид встал, вытер палец о форму.

–  Оттуда никаких очевидцев нет?

–  Я пошлю кого-нибудь, пусть поспрашивают. Постучат в двери. Хотя особых надежд у меня нет.

–  Пусть прямо сейчас этим займутся. Мне нужно знать, не случилось ли тут чего-нибудь странного. Не видели ли кого-то необычного. Не было ли какой потасовки, драки на мечах и так далее. А еще нам нужно знать, чем он занимался ночью и сегодня утром.

–  Хорошо. – Трист повернулся, чтобы уйти.

–  А еще позаботься, чтобы не пошли слухи, – бросил ему вдогонку Джерид. – Я сам свяжусь с Советом и дам им знать. Нельзя, чтобы об этом стало известно именно сейчас. Те, кто видел, как его убили, вовсе не обязательно поняли, кто он, а я не хочу, чтобы до императора Джохинна информация дошла по слухам. Бор его знает, решит еще, что это заговор какой-нибудь.

Джерид медленно зашагал в дальний конец переулка, бросая взгляды на три шпиля, далеко видимые сквозь утреннюю морось, и мостики, изогнувшиеся между ними.

От размышлений его отвлек Трист:

–  Следователь, отвезти его к нам сейчас?

Джерид сунул руки в карманы штанов под формой. Улочка оканчивалась тупиком, где у стены был свален мусор из галереи. Считая себя не чуждым искусству, Джерид старался посещать все городские галереи, но в этой не бывал никогда. Мариса часто рассказывала ему о ней, причем не скупилась на похвалы, но он так и не собрался посмотреть. Хотя, сказать по правде, она могла и преувеличить. Слишком много преступлений повидал он здесь за долгие годы, чтобы взирать на любой уголок города с восторженной наивностью. В особенности вблизи Кейвсайда, где сами здания дышали распадом.

–  Да, отвезите сейчас, – велел Джерид. – Хорошо бы поскорее замять это дело.