Часть вторая
Призраки в тумане

Перед ними в туманной вечерней мгле возвышалась крепость.

Она располагалась на дне большой низины. Похожая на кратер долина с отвесными стенами была такой широкой, что даже при свете дня Сэйзед едва ли смог бы увидеть другую ее сторону. В наступающей тьме дальний край огромной ямы терялся среди густых теней.

Сэйзед мало знал о тактике и стратегии. В его метапамяти хранились десятки книг на эту тему, однако он не мог быстро перенести их содержание в свой разум. Да и зачем, если и так ясно, что крепость Обитель Серан очень уязвима. Расположена она слишком низко, а на склонах кратера сколько угодно подходящих мест для осадных машин, которые просто забросают стены камнями.

Впрочем, не для защиты эту крепость и строили – Обитель Серан строили для уединения. Кратер прятал ее от посторонних глаз, делал почти невидимой до тех пор, пока не подойдешь ближе. К Обители Серан не вели ни дороги, ни тропинки, да и спускаться по крутым склонам слишком рискованно.

Инквизиторы гостей не жаловали.

– Ну? – спросил Марш.

Они с Сэйзедом стояли на северной стороне кратера перед обрывом в несколько сотен футов.

Сэйзед прикоснулся к своей оловянной метапамяти и почерпнул немного хранившегося там зрения. По краям сразу все будто расплылось, зато расположенное напротив точно приблизилось. Террисиец подавил подкатившую тошноту и прибавил еще зрения.

Теперь Обитель была как на ладони. Сэйзед видел каждую щель, мог различить каждую чешуйку ржавчины на больших стальных пластинах, что крепились на внешней стороне каменных стен – ровных, широких, мрачных, – каждый покрытый лишайником угол и запачканный сажей выступ. Не видел разве что окон. Окон не было вообще.

– Трудно сказать, живет ли кто-то в крепости, – отпуская оловянную метапамять, медленно проговорил Сэйзед. – Движения нет, света тоже не видно. Возможно, инквизиторы просто не высовываются наружу.

– Нет, – возразил Марш, и его жесткий голос прозвучал неприятно громко в вечерней тишине. – Они ушли.

– Но зачем им уходить? По-моему, это сооружение выглядит весьма внушительно. От армии здесь не скроешься, зато от хаоса нынешних времен оно защитит прекрасно.

– Они ушли, – качая головой, повторил Марш.

– Почему ты так уверен?

– Не знаю.

– И куда же они, по-твоему, ушли?

Марш повернул голову и посмотрел через плечо:

– На север.

– К Лютадели? – нахмурившись, предположил Сэйзд.

– И это возможно, – согласился Марш. – Идем. Пока их нет, стоит воспользоваться ситуацией.

Сэйзед кивнул. Разве не за этим они сюда и пришли? И все-таки в душе шевельнулось сомнение. Он посвятил жизнь книгам и служению. Если путешествие по сельской местности и встречи с крестьянами были достаточно далеки от того, чем террисиец занимался обычно, – что уж говорить о проникновении в цитадель инквизиторов…

Марша, судя по всему, не волновала внутренняя борьба его компаньона. Инквизитор повернулся и пошел вдоль кратера. Перебросив через плечо мешок, Сэйзед двинулся следом. В конце концов они добрались до механизма, похожего на клетку. По виду она предназначалась для спуска на дно. Клетка была закреплена у верхнего выступа; Марш остановился возле нее, но не вошел.

– Что? – спросил Сэйзед.

– Подъемник, – ответил Марш. – Клетку наверняка опускают люди, находящиеся внизу.

Вероятно, он был прав. Шагнув вперед, Марш потянул рычаг – веревки задымились, блоки заскрипели, и массивное устройство камнем ухнуло на дно ущелья. Звук от падения эхом отразился от скал.

«Если там внизу кто-то есть, – подумал Сэйзед, – теперь он знает, что мы пришли».

Марш повернулся – головки штырей в его глазницах слабо поблескивали в свете заходящего солнца.

– Следуй за мной, как сумеешь. – Отвязав веревку, на которой держался противовес, Марш первым начал спуск.

Приблизившись к краю платформы, Сэйзед посмотрел, как инквизитор постепенно погружался в туманную бездну, потом опустился на колени и развязал свой мешок. Большие металлические наручи на плечах и предплечьях – части главной медной метапамяти – террисиец почтительно отложил в сторону. Они хранили знания его предшественников, но сейчас требовалось совсем другое – метапамять воина – браслеты поменьше из железа и пьютера…

Понимал ли Марш, что Сэйзед не дрался еще ни разу в жизни? Ведь одной, пусть и удивительной силы недостаточно. И все-таки он защелкнул браслеты на щиколотках, затем вытащил из мешка два кольца – оловянное и медное – и надел на пальцы.

Закрыв мешок, террисиец подобрал медную метапамять и огляделся. Не сразу, но все же нашел подходящий тайник – укромную полость между валунами – и положил туда свою главную ценность. Что бы ни случилось внизу, метапамятью, которую инквизиторы могли отнять и уничтожить, рисковать нельзя.

Чтобы ее заполнить, Сэйзед слушал, как другой хранитель читал вслух всю свою коллекцию историй, фактов и легенд. Каждое предложение террисиец перенес потом в медную метапамять, откуда сведения можно было извлечь при необходимости. Он почти не помнил подробностей, зато мог выделить любую книгу и загрузить в свой разум. Стоило лишь надеть наручи, и содержание мгновенно всплывало в голове.

Без медной метапамяти Сэйзед чувствовал себя тревожно. Горестно качая головой, он вернулся к платформе. Марш двигался очень быстро: все инквизиторы обладали способностями рожденных туманом. Как он эти силы получил и как смог выжить, если штыри проходили прямо через мозг, оставалось загадкой, раскрывать которую Марш явно не собирался.

Сэйзед крикнул, показал и бросил свой мешок – притянутый алломантической силой, тот скользнул прямо в подставленную руку Марша.

Благодарно кивнув, террисиец шагнул с платформы. Начав падение, он мысленно потянулся к железной метапамяти. Чтобы пополнить запас оловянной метапамяти, Сэйзед на несколько недель становился полуслепым. Излишки зрения сохранялись в оловянном браслете до того дня, когда оно понадобится.

У железа были свои особенности. Оно хранило не зрение, силу, выносливость или воспоминания. Железо хранило вес.

Сейчас Сэйзед не выпускал содержимое железной метапамяти – это бы сделало его тяжелее, – наоборот, начал заполнять ее, отдавая собственную массу. Тело стало практически невесомым, и падение замедлилось.

Ученые из Терриса многое говорили об использовании железной метапамяти. Объясняли, что ее сила меняла не массу человека, а лишь то, как земля на него воздействовала. Падение Сэйзеда замедлилось не потому, что уменьшился вес, оно замедлилось потому, что террисиец стал больше и парил на ветру. На самом деле тело только казалось легким.

Каковы бы ни были настоящие причины, Сэйзед падал не так быстро. Тонкие металлические браслеты на ногах удерживали его в вертикальном положении. Террисиец раскинул руки и слегка изогнулся, позволяя ветру толкать себя. Спуск не походил на падение листа или пера. Не падал Сайзед и подобно камню, а контролировал свое неторопливое движение вниз. Когда террисиец, хлопая одеждами, пролетел мимо Марша, тот проводил его любопытным взглядом.

Приближаясь ко дну кратера, Сэйзед открыл пьютерную метапамять и почерпнул немного силы, чтобы смягчить приземление. Он все же ударился, но, поскольку тело теперь почти ничего не весило, удар вышел совсем слабым – не пришлось даже сгибать колени.

Перестав заполнять железную метапамять, Сайзед отпустил пьютерную и спокойно дождался Марша. Рядом валялось то, что осталось от подъемной клети, еще террисиец с беспокойством заметил сломанные железные кандалы. Похоже, не все посетители Обители приходили сюда по доброй воле.

Когда ко дну приблизился Марш, туман уже сгустился. Сэйзед прожил среди туманов всю жизнь, но впервые чувствовал себя так неуютно. Казалось, туман вот-вот начнет душить. Убьет, как убил, похоже, старого Джеда, бедолагу-фермера, чью смерть расследовал Сэйзед.

Преодолев последние десять футов, Марш приземлился с проворством алломанта. Сэйзед провел достаточно времени рядом с рожденными туманом и всегда восхищался способностями, дарованными алломантией, однако по-настоящему никогда не завидовал. Алломанты умели сражаться, но не могли расширять память, получая доступ к мечтам, надеждам и верованиям, накопленным за тысячи лет. Вылечить человека или научить нищую деревню удобрять почву рожденные туманом тоже были не способны. Внешне менее эффектная, метапамять ферухимиков представлялась куда важнее для общества.

Кроме того, Сэйзед знал несколько ферухимических трюков, которые застали бы врасплох даже самого подготовленного воина.

– Идем. – Марш вручил ему мешок.

Кивнув, террисиец последовал за инквизитором. Идти рядом с Маршем было непривычно: Сэйзед редко встречал людей такого же роста, как и он сам, хотя даже среди высоких от природы террисийцев считался долговязым. Слишком длинные руки и ноги стали результатом того, что Сэйзеда кастрировали в очень юном возрасте. Вседержитель умер, но Террису предстояло еще долго ощущать на себе последствия навязанного образа жизни и контроля рождаемости. С их помощью Вседержитель надеялся отнять ферухимические способности у террисийского народа.

Обитель Серан простерлась над ними во тьме; со дна кратера она казалась еще более угрожающей. Марш зашагал прямо к входным дверям – Сэйзед поспешил следом. Ему не было страшно. Тревожило другое: хранителей осталось слишком мало, и если он умрет, станет еще на одного меньше из тех, кто способен путешествовать, восстанавливая утерянные знания и обучая людей.

«Хотя я сейчас этим не занимаюсь…»

Марш смотрел на массивные стальные двери. Потом толкнул плечом одну из створок, явно воспламенив пьютер, чтобы увеличить силу. Сэйзед поспешил на помощь, однако дверь не шелохнулась.

Ничего не оставалось, как обратиться к пьютерной метапамяти. Мышцы тотчас же увеличились в размере. В отличие от алломантии у ферухимии присутствовал и внешний эффект: тело Сэйзеда стало телом воина, он сделался в два раза сильнее, шире. Навалившись вдвоем с Маршем, они наконец справились с дверью.

Та даже не скрипнула – повернулась медленно, ровно, открыв длинный и темный коридор.

Отпустив пьютерную метапамять, Сэйзед вернулся к своему нормальному облику. Марш вошел в Обитель, ноги его взбивали начавший просачиваться туман.

– Марш? – окликнул Сайзед. – Я там ничего не увижу.

Инквизитор повернулся:

– Твоя ферухимия…

Террисиец покачал головой:

– Даже с ее помощью я мало что смогу разглядеть в полной темноте. А кроме того, опустошу оловянную метапамять за несколько минут. Мне нужен фонарь.

Немного помедлив, Марш кивнул. Потом повернулся и быстро исчез в темноте.

«Итак, инквизиторам не нужен свет».

Этого следовало ожидать: штыри полностью уничтожили глазные яблоки. Неведомая сила, позволявшая инквизиторам ориентироваться, работала в темноте так же хорошо, как и при дневном свете.

Марш вернулся через несколько минут с лампой в руке. Судя по цепям, которые Сэйзед видел в спускаемой клети, у инквизиторов должны быть рабы и слуги. Только куда они подевались? Сбежали?

С помощью кремня, который нашелся в мешке, Сэйзед зажег лампу. Призрачный свет озарил пустой коридор. Подняв лампу повыше, террисиец вошел в Обитель и сразу же начал заполнять маленькое медное кольцо.

– Большие помещения, – шептал Сэйзед, – без украшений.

Совсем необязательно было проговаривать вслух, но он заметил, что так воспоминания получались четче. Потом их можно перенести в медную метапамять.

– Инквизиторы, похоже, питали слабость к стали, – продолжил он. – Неудивительно, учитывая, что их орден часто называли Стальным братством. На стенах – массивные стальные плиты без малейших следов ржавчины в отличие от тех, что снаружи. Многие покрыты витиеватыми узорами, которые вытравлены… выбиты…

– Что ты делаешь? – повернувшись, нахмурился Марш.

Сэйзед поднял правую руку, показывая медное кольцо:

– Я должен запомнить все, что вижу. И рассказать другим хранителям, как только представится возможность. Здесь можно многому научиться, по-моему.

– Инквизиторы не стоят твоих стараний, – отвернувшись, бросил Марш.

– Дело не в этом, – разглядывая квадратную колонну, возразил Сэйзед. – Сведения обо всех религиях имеют одинаковую ценность, ничего не должно быть потеряно.

Некоторое время он разглядывал колонну, потом закрыл глаза, сформировал в уме ее образ и тоже перенес в медную метапамять. Визуальные воспоминания, впрочем, были менее полезны, чем слова, произнесенные вслух. Визуализации быстро блекли и искажались, если их изымали из медной метапамяти. Кроме того, их невозможно передать другим хранителям.

Марш не ответил – просто пошел вглубь здания. Сэйзед двигался чуть медленнее, проговаривая вслух, занося сказанное в медную метапамять. Стоило переправить туда произнесенное, и он с трудом вспоминал детали виденного только что. Однако потом эти воспоминания можно будет извлечь и осознать их с четкостью и ясностью.

– Комната с высоким потолком. Есть несколько колонн, также покрытых сталью. Они массивные и квадратные. Я чувствую, что строителям не было дела до утонченности. Они игнорировали мелкие детали, предпочитая широкие линии и геометрические формы…

– Мы идем по главному залу – архитектурный стиль не меняется. По-прежнему лишь длинные широкие коридоры со строгими линиями и блестящими поверхностями. Пол состоит из стальных квадратов со стороной в несколько футов. Они… холодные на ощупь…

– Странно не видеть ни картин, ни гобеленов, ни витражных окон, ни каменных скульптур – вообще никаких украшений. Нет также ни шпилей, ни арок, столь привычных в архитектуре Лютадели. Только квадраты и прямоугольники. Линии… множество линий. И ничего мягкого – ни ковров, ни пледов. Нет окон. Похоже, это место для тех, кто видит мир совсем не так, как обычные люди…

– Марш идет прямо по коридору, не замечая его убранства. Пойду за ним – вернусь позже, чтобы записать побольше. Он как будто следует за чем-то… чем-то, чего я не чувствую. Может быть, это…

Сэйзед повернул за угол и смолк. Марш стоял у входа в большую комнату. Свет лампы неровно замигал, потому что рука Сэйзеда затряслась.

Марш нашел слуг.

Они были мертвы достаточно долго, поэтому запах Сэйзед ощутил, только когда подошел совсем близко. Возможно, именно запах и уловил рожденный туманом: чувства человека, воспламенившего олово, необычайно остры.

Инквизиторы поработали с усердием. Глазам вошедших предстали последствия бойни. У дальней стены высилась гора трупов. Поскольку выход отсюда был только один, слуги, видимо, отступали и жались к этой стене, умирая под безжалостными ударами мечей или топоров.

Сэйзед отвернулся.

Марш, однако, продолжал спокойно стоять в дверном проеме и разглядывать.

– Тут плохо пахнет, – наконец сказал он.

– Только сейчас заметил? – спросил Сэйзед.

Марш повернулся, пытаясь поймать его взгляд:

– Здесь нельзя задерживаться. В конце коридора, – он оглянулся, – лестница. Я пойду наверх – поищу комнаты инквизиторов. То, что мне нужно, может находиться только там. Ты или подожди, или спускайся, но за мной не ходи.

– Почему?

– Я должен быть один. Не могу объяснить. Нет, меня не волнует, что ты увидишь очередные зверства инквизиторов. Просто я… не хочу, чтобы ты был рядом, когда это произойдет.

Сэйзед опустил лампу, и ужасающая картина погрузилась во тьму.

– Как скажешь.

Проскользнув мимо Сэйзеда, Марш исчез в темноте коридора. Террисиец остался в одиночестве. Стараясь об этом не думать, он повернулся к главному вестибюлю: сначала следовало описать массовое убийство для медной метапамяти и только потом вернуться к подробным рассказам об архитектуре и искусстве. Если, конечно, узоры на стенных панелях можно назвать искусством.

Голос Сэйзеда тихим эхом отражался от стен, лампа отбрасывала слабые пятна света на стальные поверхности, однако взгляд террисийца то и дело возвращался к задней части вестибюля. Там был темный омут – лестница, ведущая вниз.

Описывая во всех подробностях очередное настенное украшение, террисиец уже знал, что рано или поздно обнаружит себя идущим по направлению к этой тьме. Его извечное любопытство – необходимость понять неизведанное. Именно оно и сделало его хранителем и привело в компанию Кельсера. Поиск истины бесконечен, но и игнорировать его невозможно. Сопровождаемый лишь собственным шепотом, Сэйзед наконец подошел к лестнице.

– Лестница сродни тем, что я видел в вестибюле. С широкими ступенями. Такие обычно ведут в храм или во дворец. Эти же ведут вниз, во тьму. Высокие, высеченные из камня и закованные в сталь. Предназначенные для решительной поступи…

Я иду и размышляю, что же за секреты инквизиция сочла достойными того, чтобы спрятать под землей, в подвале крепости. Все здание – тайна. Что же происходило здесь, в этих обширных коридорах и пустых комнатах?..

Лестница привела в еще один большой квадратный зал. Заметил, что здесь нет дверей. Все комнаты открыты – можно заглянуть в любую. Продолжаю идти вперед, осматривая подземные помещения: они скудно обставлены и напоминают пещеры. Ни библиотек, ни комнат отдыха. В нескольких имеются металлические блоки, похожие на алтари…

В конце главного коридора нечто… непонятное. Может, камера пыток? Столы – металлические столы – вделаны в пол. Они покрыты кровью, но тел нет. Хлопья крови крошатся в пыль под ногами. Похоже, множество людей умерло в этой комнате. Не вижу пыточных инструментов, кроме…

Штыри. Точно как у инквизиторов в глазах. Массивные, тяжелые штуковины, которые забивают в землю большим молотом. Некоторые покрыты кровью… вряд ли я смогу поднять такой. А есть поменьше… стальные… да, они неотличимы от тех, что в глазах Марша. Но есть и сделанные из других металлов.

Сэйзед положил штырь обратно на стол, металл звякнул по металлу. Невольно вздрогнув, террисиец снова оглядел помещение. Возможно, тут делали новых инквизиторов? Он вдруг с ужасом подумал, что твари – когда-то их было всего несколько десятков – уединились в Обители на много месяцев, чтобы пополнить свои ряды.

Нет, не сходилось. Инквизиторы жили скрытной, замкнутой компанией, и подходил им далеко не каждый. Где бы они могли найти, да еще в достаточном количестве, подходящих людей? Ведь не сделали же они инквизиторами слуг – их просто убили.

Сэйзед всегда подозревал, что человек, которого превращали в инквизитора, должен быть алломантом. Пример Марша только подкреплял это предположение: до трансформации тот был охотником – алломантом, который жег бронзу. Сэйзед снова посмотрел на кровь, на штыри и понял, что совсем не хочет знать, как делали новых инквизиторов. Он уже собирался уйти, когда лампа высветила что-то в дальней части помещения.

Еще один дверной проем. Стараясь не думать о том, что под ногами крошится высохшая кровь, Сэйзед двинулся вперед.

Эта комната совсем не походила на другие помещения Обители. Высеченная прямо в скале очень маленькая лестница уводила вниз. Заинтригованный, террисиец спустился по истертым каменным ступеням. Впервые за все время, проведенное в здании, он чувствовал тесноту: пришлось даже наклониться, чтобы попасть в крохотную каморку. Только здесь он выпрямился, поднял лампу и увидел…

Стену. Сэйзед почти в нее уткнулся; свет лампы отразился от металлической пластины добрых пяти футов шириной и почти столько же высотой. На стальной поверхности просматривались какие-то письмена. Опустив мешок, террисиец подошел ближе, держа лампу так, чтобы рассмотреть слова.

Текст был на терриссийском.

Определенно старый диалект, но Сэйзед понял его и без своей медной метапамяти. Лампа в руке невольно задрожала.

«Я чеканю эти слова на стали, ибо тому, что не врезано в металл, нельзя доверять.

Я начал сомневаться, остались ли в мире, кроме меня, здравомыслящие люди. Неужели они не видят? Они так долго ждали героя, о котором говорилось в террисийских пророчествах, что решили, будто все истории и легенды относятся именно к этому человеку.

Мои собратья ничего не замечают. Они не понимают, что происходящие вокруг странности связаны друг с другом. Они глухи к моим возражениям и слепы к моим открытиям.

Возможно, они правы. Возможно, сошел с ума именно я, или ревную к чужой славе, или просто поглупел. Меня зовут Кваан. Я философ, ученый и предатель. Я тот, кто нашел Аленди, и тот, кто первым провозгласил его Героем Веков. Я тот, из-за кого все началось.

И я тот, кто предал Аленди, потому что теперь уверен: нельзя допустить, чтобы он завершил свои поиски».

– Сэйзед.

От неожиданности террисиец подпрыгнул, чуть не выронив лампу. Марш возвышался в проеме – грозный, мрачный. Здесь, среди прямых суровых линий, он смотрелся необыкновенно естественно.

– Верхние покои пусты. Все напрасно – мои братья забрали с собой то, что я искал.

– Не впустую, Марш, – возразил Сэйзед, снова поворачиваясь к пластине с текстом.

Он прочитал лишь самое начало, но гравировка, выполненная убористым неразборчивым почерком, покрывала всю стену. Сталь сохранила слова, которым было очень много лет. Сердце Сэйзеда забилось чуть быстрее.

Перед ним находился фрагмент текста из времен, предшествовавших воцарению Вседержителя. Фрагмент, написанный террисийским философом, святым человеком. Несмотря на десять веков поиска, хранители так и не достигли главной цели – не нашли собственную религию Терриса.

Вседержитель уничтожил ее вскоре после своего прихода к власти. Преследования террисийцев – народа, из которого происходил он сам, – были наиболее последовательными за все его долгое правление. Хранителям удалось сберечь лишь разрозненные отрывки из того, во что верили когда-то их предки.

– Я должен это переписать, Марш. – Сэйзед потянулся к мешку.

Визуальный образ тут не поможет – ни один человек не в состоянии запомнить столько текста. Конечно, Сэйзед мог прочитать его и занести в медную метапамять, однако он хотел получить материальную копию, которая бы сохранила структуру линий и пунктуацию.

– Мы здесь не останемся, – покачал головой Марш. – Сомневаюсь, стоило ли нам вообще сюда приходить.

Помедлив, Сэйзед вытащил из мешка несколько больших листов бумаги:

– Ладно, я его скопирую. Пожалуй, даже лучше. Текст будет выглядеть так же, как и оригинал.

Марш кивнул, и Сэйзед достал уголек.

«Такое открытие… – думал он с возбуждением. – В точности как дневник Рашека. Мы все ближе к истине!»

Однако, когда террисиец начал копировать – руки его, несмотря на волнение, двигались аккуратно и точно, – в голову закралась другая мысль. Обладая подобным текстом, он не имел права странствовать по деревням. Необходимо срочно вернуться на север и поделиться своей находкой, чтобы та не погибла вместе с ним. Он должен идти в Террис.

Или… в Лютадель. А оттуда можно послать сообщение на север. То есть у Сэйзеда появилась серьезная причина, чтобы вернуться в центр событий и снова увидеть друзей.

Только почему он вдруг почувствовал себя еще более виноватым?