24
Цепочка импульсов

В 3:50 пополуночи ассистентка посетила «У Лулу» на Ретайро-стрит, заведение, лишь недавно пополнившее ночной график обхода. Там она выпила чашку эспрессо, держа ее обеими руками и задумчиво танцуя в такт музыке, как учил Р. И. Гейнс, пока над городом занималось преддверие зари. Когда совсем рассвело, она поехала обратно на Стрэйнт-стрит поговорить с приятелем и конфидентом, генетическим портняжкой Джорджем. Моросил дождь, похожий на туман. «Кадиллак» прокатился по Стрэйнт и тихо затормозил у «Глубокой нарезки» – двигатель мощностью в тысячу лошадок уже работал на выкате. Ассистентка (назовем ее Пантопонной Розой), высокая, очень коротко стриженная блондинка, имела вид крутой и безжалостный, какой достигается лишь основательной перекройкой. Она ступила на тротуар.

– Эй, Джордж! – позвала она.

Ответа не было. На лице ассистентки возникло озадаченное выражение. Дверь ателье оказалась широко распахнута. С улицы внутрь задувало морось. Она обоняла запахи верфей. Слышала, как подтягиваются на заводы работницы утренней смены. В желтоватом уличном свете блеснул керамический магазин реактивного пистолета Чемберса: ассистентка неслышно вынула оружие из кобуры и опустила к бедру. В одно мгновение снаружи, в следующее внутри: молчаливая и улыбчивая, миг перехода неощутим. Ателье вроде бы пустовало, тем не менее она не чувствовала себя в одиночестве. Кто-то здесь затаился, маскируясь в инфракрасном и радиоспектре, неслышный в обычном и ультразвуковом диапазонах активной эхолокации. Он был здесь. Она могла крысиное дыхание за две комнаты заслышать, но не слышала ничего. Кто-то прятался в одном с ней помещении. Маскировка была неряшливая в том смысле, что сама себя выдавала. Что-то не сходится, и уже одно это наводит на подозрения, как бы чисто все ни казалось. Она ничего не обоняла, но чуяла неладное. Она не могла зафиксировать врага, но знала, что тот здесь. Затем раздался шепот, которого она почти ожидала, довольный голос из пустого угла:

– Меня зовут Перлант…

Ассистентка выстрелила из реактивного пистолета Чемберса точно туда, где ее системы зафиксировали голос. Мягкий кашель выстрела, и в углу ателье возгорелось розово-серое пламя. Тепловая волна отдачи. В лижущей зыби перемен теплой геометрии комнаты среди сумрака ассистентке удалось зафиксировать движущийся объект. Обманка. Он был повсюду в комнате. Он был повсюду вокруг, и…

Прозвучал низкий харизматичный смешок перестроенного существа.

Выстрели оно сейчас в ответ, ассистентка погибла бы. Оно было там и не там, здесь и не здесь. Затем очутилось у нее прямо перед носом. Это была высокая женщина с пепельно-белыми волосами, очень коротко стриженная, с видом крутым и безжалостным: чувствовалось, что она без труда способна ускориться до пятидесяти миль в час и включить ультразвуковую эхолокацию. Наверняка у такой, как она, даже моча нелюдская.

Это была она сама.

Она исчезла. Она оказалась рядом и недосягаема. На миг все замерло, а потом провалилось в небытие.

– Господи! – вырвалось у ассистентки. Системы скакнули в закритический режим. Она успела ускориться как раз вовремя, чтобы догнать вязкую рябь на пороге. Пуля реактивного пистолета издала сердитое кошачье шипение и взорвалась на улице. Выскочив наружу, ассистентка обнаружила, что попала в собственный автомобиль. Пламя, пожиравшее «кадиллак», отражалось в окнах «Кошачьего танго», но казалось парадоксально неподвижным, точно на старинной гравюре или барельефе. Из бара выглядывали ошеломленные пьянчужки. Они даже не успели напугаться как следует. Она слышала, как удаляются шаги: неторопливые, потому что обладательница ног уже была в трех улицах отсюда. Об этом она подумает позже, в своей комнате, когда припомнит, как лицо, до безумия схожее с ее собственным, взглянуло ей в глаза с расстояния десяти дюймов, проявившись пятислойным оверлеем в ложных цветах, оскалив зубы в идеально копирующей ее собственную насмешливой улыбке, и признает, как далеко все зашло. А сейчас у нее в голове крутилось только:

В ателье пролилось несколько струек оранжевого света от горящего «кадиллака», проскользнув между жалюзи и едва касаясь пыльной конторки, слегка озаряя старые постеры и отключенные протеомные баки. Если свет можно охарактеризовать как «жареный», размышляла ассистентка, то именно так он в ту минуту и выглядел, подсвечивая голый линолеум и выхватывая из тьмы лежащий с открытыми глазами труп. Она опустилась на колени. Джордж истек кровью час назад, в правой подмышечной впадине у него зияла глубокая проникающая рана, словно кто-то атаковал его, вскочив прямо с пола, а перед тем пролежал всю ночь в полной тишине, в засаде жадной до фотонов тьмы пустого ателье на грязном полу: вскочил и пронзил Джорджа под правым плечом пальцами одной руки, коническими в сечении и очень острыми. Вид у портняжки был почти расслабленный: самое страшное, что с ним могло случиться, то, чего он все это время и боялся, уже произошло, не только подтвердив его опасения, но и освободив от них.

– Джордж, – прошептала она. – Мой бедный Джордж.

Так, по мнению ассистентки, могла бы проститься с любимым Пантопонная Роза. Будь Джордж жив, ассистентка задала бы ему вопрос, взыскуя мнения профессионала:

– Ну разве может такую, как я, пробить трясучка?

В это время сорока световыми ниже по Пляжу наскоро сколоченная команда сорвиголов ударного звена ЗВК пришла на помощь. Звено «Полета Леви» насчитывало дюжину кораблей, способных на все. Психопатическому единению типичного K-звена они сказали твердое нет, заменив его неустойчивым ребяческим (возраст: от десяти до тринадцати) товариществом на почве общего интереса к винтажному военному антиквариату с Древней Земли. Их нынешнее задание могло показаться странным и даже недостаточно хипстерским, но лишь до тех пор, пока не дотумкаешь, что сотню тысячелетий назад Панамакс IV населяли суперкрутые рептилии-телепаты из-за пределов изученной Вселенной, похожие на ацтеков. Приключеньице что надо.

Уважение к суверенитету планеты в нормальных условиях потребовало бы от «Полета Леви» отправить один из своих кораблей во вторую точку Лагранжа для дальнейшей координации действий с другими сторонами. На Панамаксе IV стоял дым коромыслом, так что нужды в этом не было. Сторон конфликта насчитывалось по крайней мере четыре, помимо самого звена, а война велась в нескольких местах одновременно: от соседней системы в пяти световых годах, по каталогам проходящей как Флекситон α-5, до окрестностей парковочной орбиты Панамакса. Тяжеловооруженные суда ЗВК в реальном времени обменивались ударами с Восьмым флотом ужасников и уже подпалили по ходу дела соседний газовый гигант. Два десятка дипкораблей с Денеба минировали местное солнце. Туземные диссиденты, в спешке оснащая свежеиспеченными ГПВРД свою авиацию, тщились забросить самолетики на ближнепланетные орбиты; а подбитые в подбрюшье «Дневные сделки и крупные скидки», боевой корабль с двигателем Алькубьерре и частным новочеловечьим экипажем под командованием парочки теневиков, называвших себя «Фермионный Джо», пытались затормозить в атмосфере, избегая столкновения с планетой. В этот момент половина звена «Леви», а именно «Виски Браво», «Ночная пицца», «Жирдяй Микки из Детройта» и «Шестой маршрут», прокралась в атмосферу (никому эта среда по нраву не была, но что поделать) на скоростях не выше двух махов, лавируя как между собой, так и среди врагов. Остальные корабли звена рассредоточились между Флекситоном и облаком Оорта системы Панамакс, включили интерференционные генераторы и принялись со своеобычными пикосекундными интервалами прыгать от одного свернутого измерения к другому, то возникая в обычном трехмерном пространстве, то исчезая оттуда по мере надобности.

– …атака, четыре градуса над эклиптикой, два световых наружу.

– Есть.

– Веду. Контакт. Веду, веду…

– Прямо под тобой, «Жирдяй Микки».

– Весь его база принадлежать нам!

Наблюдая за действиями «Полета», которые в обычном времени представлялись трепыханием разноцветных пятен поперек голограмм пустоты, тихими разговорами на сверхсветовом канале, историческими хрониками событий миллиона наносекунд прошлого, отстоящих на целую астрономическую единицу, Р. И. Гейнс впечатлился их спокойствием и профессионализмом. Им тут выпало так много работы, что в их поведении чувствовалось некоторое замешательство. Тихие ритмы и ударения немногословных реплик наделяли устные переговоры определенной надежностью. По контрасту с тем, что докладывали встроенные журналистские ИИ, получая комментарии от самих пилотов по коммерческим маршрутизаторам:

– «Полет Леви» не стремится к передышке. Этим ребятам она ни к чему. Они хотят работать.

– «Полет Леви» сюда прибыл поработать, – сказал Пит Титер, обращаясь к Тэнки Лабром. – Работа улучшает их самооценку.

Но по любым меркам они уже опоздали. Зона раскопок Алиссии Финьяль на вершине холма испарилась еще до их прибытия. Над ее домом также поднимались облака маслянистого черного дыма от крупномасштабной перестрелки из термобарических орудий. Фонтан, каменные арки, просторные прохладные галереи и светоносные серые тени монастыря – все исчезло, и, может быть, Алиссия вместе с ними. Остался последний шанс ее отыскать.

Город заметно постарел с тех пор, как Гейнс последний раз его видел: так меняется ураган, вступая на сушу. Где-то выше по течению прорвало плотину, и за час в Ла Каву выплеснулся миллион тонн воды. Карстовая система просела и обрушилась, город провалился вместе с нею. Он не представлял, как там, внизу, мог бы кто-то выжить. Но Карло, K-питан «Шестого маршрута», умудрился опустить корабль менее чем до пятидесяти футов над серо-коричневыми турбулентными потоками, так что Гейнс предоставил ему разбираться в происходящем и обшаривать уцелевшие каменные постройки. Справа и слева нервно дергались остальные корабли звена, стараясь не задеть друг друга: их теперь обильно смачивало брызгами. Выглядели они здесь неуместно, точно палачи на дне рождения, исполненные неуемного интереса к мышцам шей или весу гостей, но делали все, что в их силах, для помощи выжившим. В норме такое поведение не было им свойственно. Дневной свет вспыхивал и гас внезапно и без повода; гамма-лучи озаряли небеса, срезали верхушку очередного холма и уходили на километр вглубь, после чего местность снова темнела. В эти моменты K-рабли пробивала волнительная охотничья дрожь, контуры их размывались от активации стелс-систем, с неторопливой кровожадностью выдвигались орудия. Они себя лучше чувствовали под гамма-обстрелом.

– Там внизу полная неразбериха, – констатировал Карло. Затем предостерег кого-то на другом корабле: – Тэнки, продолжай уходить от меня по правому борту с кормы. Десять метров, сближение. Держи курс.

Гейнс смотрел, как сметает на пути к морю дома и мосты несущийся в потоке мусор.

– Там ничего не осталось, – вынужден был признать он.

– Господи, Риг, мне очень жаль, – сказал Карло. – Но послушай, можно ведь еще снизиться! Тебе понравится, если мы еще снизимся?

– Карло, валим отсюда.

Карло активировал фреймодвигатели. Вокруг «Шестого маршрута» зажглись факелы двигателей на других кораблях. «Полет Леви» развернулся к планете хвостами и воспарил через облака радиоактивной пыли на скорости в сорок махов. Минуту-другую они покрутились на парковочной орбите, глядя вниз. Кто-то совсем рядом, кто-то, располагавший доступом к первоклассному оружию, окончательно психанул. На Панамаксе, как заключила Тэнки Лабром, явился суровый песец. Высокоэнергетические рентгеновские лучи четвертовали кору, испаряя первые пятьдесят метров в месте контакта и равномерно переплавляя остаток. Поверхностные объекты выше двухсот футов уже превратились в геологическую пасту, и по остаткам искореженного пейзажа, словно алый язык между губ, неспешно двигалось раскаленное зарево. Тектоника плит включилась в заварушку. Атмосфера ревела и свистела перегретыми газами. Гейнс смотрел вниз и жалел, что не успел понять дочку так же хорошо, как она его. Он вспоминал ее слова:

– Риг, как древен был этот народ!

Может, внизу хоть клочок земли уцелеет от пожара?

Пока Гейнса занимали мысли об Алиссии, на другой стороне планеты крейсер ужасников, сбросив высоту до пятидесяти тысяч футов, врубил гравитационные двигатели и ринулся в размягченную кору. Физика вышла из себя. На поверхности под «Шестым маршрутом» сформировался отчетливый горб.

– Ебать-копать, ребята, – воскликнул Карло, – да это чучело насквозь лезет!

«Полет Леви» не мог упустить такого шанса.

Импасс ван Зант считал, что можно из морозильника вылезти и все равно обзавестись личностью: проблема в том, что ты нигде не будешь себя чувствовать в своей тарелке. День за днем он парил в пустоте, размышляя не столько о том, почему нет вестей из дома, сколько о том, где вообще был этот дом. Он знал, что идет война, но не был уверен, на чьей он стороне. Он испытывал одновременно ностальгию и чувство отрыва от реальности. Как можно ностальгировать о том, чего никогда не имел? Он поймал себя на мысли: вау, война на родине! Это, должно быть, незаурядное переживание: фундамент жизни из-под ног выбивают одним махом. Он ловил фрагменты новостных выпусков. Медленно кувыркались в резком свете корабли; проносились в поле обзора планеты, о которых он никогда не слышал. Дети о чем-то пели, выстроившись на темном фоне. Заголовок сообщал просто:

ВОЙНА.

Он испытал теплое, как при мысли о Рождестве или взрослении, чувство, задумавшись, что для большинства людей потеря всего на свете, всего, составлявшего суть их жизни, явится наиболее человеческим из переживаний. Новости поступали к Импассу главным образом с Тракта Кефаучи в виде не поддающихся дешифровке данных, и новостями-то были только для специалистов по физике высокоэнергетических магнитных полей. Он все еще размышлял обо всем этом, когда тень подруги накрыла его. Одного дисплея оказалось недостаточно, чтобы отобразить ее. Она парила через все три широкоформатных экрана, и свет K-тракта окрашивал кончики ее перьев мятно-голубым и розовым.

– Привет, – выдохнул Импасс.

– Чего ты хочешь? – произнесла она.

– Ты сегодня симпатично смотришься.

– Ты передаешь на всех частотах. Ты меня зовешь. Ты глядишь в темноту, пока я не появляюсь там. Чего ты хочешь от меня?

Импасс подумал.

Ему бы сказать сейчас: «Я себя паскудно чувствую, если мы за день ни разу не поговорим», или: «Думаю, тебе тоже одиноко», но оба утверждения оказались бы чересчур близки к правде. Поэтому он решил ответить первым, что в голову придет. Временами он составлял списки мест, которые могли бы сгодиться ему за родину. Например, ему нравилось, как звучат имена Акрукс, Адара, альфа Центавра, а в особенности Mögliche Wälder. А больше всего – Мотель VI. Жизнь в Мотеле, как полагал Импасс, не слишком требовательна. Там не так просторно, как в пустоте, но все же комфортно, пускай и с натяжкой. Ему это казалось уместным компромиссом между тем, что испытывал сейчас он сам, и тем, что переживало остальное человечество. Он пытался приучить себя к этой мысли. Скачал себе каталог «Передвижные дома Галактики», где среди прочего обнаружил модели, основанные на классических мотелях эпохи модерна с гамбургер-закусочными: пастельный неон, алюминиевые стены, закаты и горные рассветы. Он показал подруге некоторые картинки.

– Хочу, чтоб ты помогла туда вернуться, – сказал он.

– Ты по своей воле сюда попал.

– Правда?

Она подумала.

– И почему ты теперь хочешь вернуться?

– Я слишком далеко зашел, – сказал он.

– Тебе не кажется, что ты к этому и стремился?

– Меня сюда выдавило напором среды. Я не мог не оправдать ожиданий друзей.

Риг, Эмиль, Феди фон Гэнг – торопыжки-археологи Радиозалива. Эд Читаец: этот, по слухам, угнал K-рабль и улетел на нем в сердце Тракта – самый идиотский поступок за все времена. Entradistas, небесные пилоты вроде Билли Анкера и Лив Хюлы. Такие давали кораблям имена вроде «Ослепленная светом», «Тайный свет», «Пятисотпроцентный свет» – короче, все, что угодно, был бы там «свет». Сочиняли записки у изголовья, сообщения на парковочной орбите: «Улетели, увидимся позже». У них проводка с самого начала была какая-то неправильная. У них движки сопели тяжелым рентгеном. Они улетали, терзаясь беспокойством, и возвращались либо богачами, либо безумцами, волоча на буксире звездолетную развалюху из другой галактики. Ракетные жокеи, которых гало знало по именам, но не по фамилиям.

Импасс пожал плечами. Извинился и ушел налить себе пива. Когда вернулся, увидел, что подруга еще там, и сказал:

– Я тут тридцать лет торчу – а стать не хуже их не смог. И как ты себе это представляешь? Импасс захотел вернуться и отыскать свой дом, ему надоело глазеть во тьму ради открытий, которых один хрен никто никогда не поймет. Что в этом странного?

– Ты зашел слишком далеко, – пробормотала она.

Ван Зант не понял, соглашается она с ним или нет. Когда он снова перевел взгляд на мониторы, подруга уже исчезла.

Ее не было два дня, а когда вернулась, они воззрились друг на друга в прежнем недоумении – со стороны Импасса искреннем, с ее стороны сердитом.

– Ну и? – бросил он.

Ожил другой экран и начал проецировать изображения с войны. Обнаженные тела в вакууме, стройные ряды K-раблей, исчезающих в черноте. Дыра через всю планету. Хаотические метания беженцев. Туристы, которые неделю назад улетели потрахаться в Зону Сумерек на Кунен, лежали на конкуре того самого, столько обещавшего, терминала немытые, измученные, терзаемые бессонницей. Или, в бежево-серых робах, торопливо выгружались из битком набитого грузовоза в сотне световых от дома, а их загоняли в тесные временные лагеря, где роились журналисты, волонтеры и скучающие инфантилы, невесть почему мотыльками летящие на пламень инферно.

– По всему гало рушится привычный порядок жизни, – прошептал ван Зант.

«Разве это не удача?» – хотел сказать он.

Подруга была иного мнения.

– Я помню все жестокости, которые ты наблюдаешь, – ответила она.

И добавила:

– Я много чего пострашней натворила.

И наконец:

– Правильно ли быть о себе такого высокого мнения?

Импасс не понял ее и обиделся.

– Эй, я же старался тебя не задевать! Ты сама говорила, что не помнишь!

Но она уже удалялась, белым узким пятном рассекая абсолютную арку вакуума.

– Мы что, впервые повздорили? – позвал ее Импасс.

Ответ он получил, но не разобрал – такой тихий, будто она выскальзывала не просто из локального пространства.

Обнаружив труп, ассистентка провела в «Глубокой нарезке» еще час, не понимая, что делать дальше. Пару раз она вставала и отходила от Джорджа выглянуть между полосок жалюзи на улицу. В итоге вызвала тощего копа Эпштейна. Она не хотела слишком откровенничать с ним, но попросила подсобить. Эпштейн сказал, что попробует, но, как он слышал, ассистентка уже не в фаворе. Вскоре прибыли копы – разогнать утренних зевак-пьянчужек и потушить горящий «кадиллак». Потом отбуксировали скелет машины прочь.

– Хорошая была тачка, – отсутствующим тоном заметила она.

С четвертого этажа управления Полиции Зоны на перекрестке Юнимент и По ей прислали новую машину, взятую из гаража. Она затащила Джорджа на переднее сиденье и отвезла через весь город к себе домой, в комнату близ глоубтаунского ракетного порта.

– А эту и машиной-то стыдно называть, дорогой, – сказала она ему, проезжая мимо Церкви на Скале. – Посмотри на церковь, Джордж.

На каждом повороте тело Джорджа кренилось из стороны в сторону. В конце концов она стала рулить одной рукой, а его придерживать свободной. Ей ничего не стоило удерживать труп, просто нужно было чем-то заняться.

– Джордж, тебя слишком легко удержать, – рассмеялась она. – Тебе надо лучше питаться, правда. И слезай уже с наркоты.

Она пронесла его по двум пролетам и уложила на свою кровать. Раздела, вытерла влажным полотенцем, уделив особое внимание ране в подмышечной впадине, и накрыла одеялом.

– Вот, – сказала она. – Видишь?

Обмякший Джордж лежал и смотрел в потолок.

Вниз по улице кто-то заиграл «Ya skaju tebe» в миноре, слишком затягивая паузы. Сентиментальная музыка, уместная для военного времени – поры расставаний. Звездные лайнеры переделывали в военные транспортники, и они теперь взлетали и садились в порту, так что по стенам комнаты ассистентки постоянно катилось разноцветное колесо, оставляя по себе небольшие активные рубиново-красные флуоресцентные пятнышки вроде умных татуировок. Лицо Джорджа из-за этого последовательно сменило три выражения, и на миг показалось, будто он пытается что-то сказать, хотя и мертв.

Так они убивали время до темноты. Джордж, казалось, все время пытался заговорить. Ассистентка сидела на краю кровати, ожидая, что он скажет. Потом сквозь стену прошел Р. И. Гейнс: камуфляжные штаны подвернуты до половины загорелых щиколоток, и так же до локтей закатаны рукава непременного легкого дождевика. Он нес холщовую сумку с кожаными застежками цвета его загара, из которой выглядывали приклад и магазин пистолета Чемберса. Он был бос. Он явно устал.

– А, привет, – сказал он ассистентке, словно не ожидал ее здесь увидеть.

Они посмотрели друг на друга.

– Костяное радио, – проговорил Гейнс.

Они несколько минут искали коробочку среди вещей ассистентки. Когда нашли, оказалось, что радио не работает. Гейнс опустился на колени и стал колотить коробкой о пол, пока стекло не разбилось и не вывалилась нижняя челюсть детского черепа. Вылетело также несколько белых мошек.

– Так сойдет, – сказал он.

Воспоследовали переговоры, которые Гейнс завершил репликой:

– Ты же знаешь, что тут все почти как в реальном мире. Может, тебе бы тоже стоило об этом подумать?

Он швырнул радио в угол.

– Топ-менеджеры, что с них взять, – пояснил он ассистентке.

После этого он заметил беднягу Джорджа, лежавшего мертвым под одеялами на кровати.

– А это кто?

– Я его убила, – ответила она. – Но не знаю как.

– Все мы ошибаемся.

Гейнс осмотрел труп:

– Ты пыталась с ним заняться сексом?

– Это в городе случилось.

Гейнс, заподозрив что-то посерьезнее обычного глюка, взял ее за руку и отвел к окну, где света было достаточно, чтобы считать поток данных с предплечья. Достаточно, но в этом свете черные готические символы и красные китайские иероглифы выцветали до светло-серых и оранжевых, а ее кожа обрела оттенок старой слоновой кости. Он понюхал ее ладонь и отпустил.

– У тебя проблемы с Kv12.2, – заключил он. – Эпилепсия.

Она уставилась на собственную руку, потом посмотрела Гейнсу в лицо (ему показалось, что она пытается оценить эмоциональный аспект разговора вместо диагностического) и, подумав, спросила:

– Может, сядешь на кровать? Поговорить надо.

– А ты и вправду чей-то проект, – сказал Гейнс.

Кто из них был большей загадкой для другого? Они сели на кровать, разделенные телом портняжки Джорджа, и уставились в стену. Гейнс так вымотался на Панамаксе IV, что его внезапно посетило, вытеснив остальные воспоминания, видение их с Эмилем Бонавентурой совместной вылазки в Лабиринт Перлант, в ходе которой они долго тащили по коридорам труп безвестного entradista, чей визор был изнутри покрыт спекшимся дюймовым слоем ошметков легких. Просидев так пару минут, он обнял ее за плечи.

– Я собираюсь тебя попросить об одной услуге, – сказал он, – если ты не против.