23
Шепоты и сердца стуки
М. П. Реноко, таинственный программный продукт, который, как судачили, один уцелел от цирка Сандры Шэн, припозднился из инспекционной поездки по карантинным орбитам всея гало.
Он устал, но был счастлив. Визиты эти, интересные, но с необходимостью нелегальные, исчерпывали возложенную на него миссию. Груз на месте, клиент в ангаре судна, именуемого ныне «Нова Свинг», его роль почти отыграна; он пошел напоследок прогуляться, отмахать свою милю вдоль территории цирка на берегу моря в Южном полушарии Нью-Венуспорта. Поодаль мотеля и бара в пене играло солнце, волны колотились в обрывистый берег, усеянный валунами размером с крупные предметы бытовой техники, а люди, мужчины и женщины равно, нежились на каменистом пляже, как ящерицы, лениво глядя, как взрывается перед ними прибой. М. П. Реноко говорил, что огромные волны с тем же успехом можно заменить голограммами, и отдыхающие этого даже не заметят.
– Ты бы удивилась, – добавил он, обращаясь к шагавшему рядом с ним призраку, – как мало у них здравого смысла.
– Но взгляни! – ответило привидение. – Взгляни же!
Оно ковырнуло каблуком гальку, нагнулось и что-то подняло. Ободрав с него приставшие водоросли, показало старинную круглую монетку с маленькой квадратной дыркой посередке, сохранившую каким-то образом блеск.
– Внизу в скалах, – сказало оно, – пауки плетут паутину. Всего в паре футов от прибоя! С каждой волной паутина содрогается: трудно передать, какою тревогой нас это преисполняет. – Оно пожало плечами. – Но год за годом пауки плетут паутину.
Оно подбросило сверкнувшую на солнце монетку.
– Орел или решка? – спросил призрак.
– Мне тебя не переспорить, – признал Реноко. – Я понимаю, как неправильно с моей стороны говорить: «Я думаю, что… Мне бы следовало говорить: «Аз есмь мысль о том, что…»
Привидение взяло его за руку. Лицо азиатки осветила слабая улыбка.
– Да, это так, – сказала она. – Я ненадолго. Назад в цирк? Или пойдем пообедаем?
– Я готов отправиться куда угодно.
В полумиле от них, под скалами, без устали пенился и плясал океан. Никто не понимал почему. Дело тут было не в температуре. Какая-то физическая закономерность, но менее обыденная. Пена зависала тысячефутовыми призматическими занавесками, переливаясь странными цветами: розовым, лимонно-шербетовым, диковинным синим оттенка металлик; через эти шторы можно было заметить силуэты экстатически ныряющих в прибое чаек. На самом краю скалы, извлекая прибыль из первобытного чудачества планетной кухни, стоял ресторанчик шестьдесят на шестнадцать футов, под названием «Мэннхиллский бубен», в стиле О’Махони, но завсегдатаи, нервные менеджеры среднего звена с прибрежных ракетных верфей, называли его просто «Бубен». Днем над декоративной крышей с черепицами из стекла и нержавейки носились чайки. По вечерам «Бубен», казалось, кренился к волнам – вот-вот упадет – и перемигивался с морем собственной мятно-зеленой, насыщенно-красной и серо-стальной иллюминацией. К семи столики пустели. В «Бубен» приходили не за едой. Сюда являлись постоять у стены, обращенной к морю, понаблюдать за непревзойденным зрелищем актуальной фазы Вселенной.
– В одиночестве, – сказал Реноко, – тут начинаешь слышать голоса. Из прибоя.
Он сам удивился, как устал.
Вскоре после этого на борту «Новы Свинг» развернулись странные события. Замигал свет в каютах. Динаточные двигатели резко включились, ненадолго заглохли и врубились снова, будто испытали кратковременный ишемический приступ, и в памяти всех членов команды возник синхронный пробел.
Внизу, на главной грузовой палубе, прокатилась волна, словно саму материю хватил удар. Свет и тьма перемешались. Саркофаги обстучало друг о друга, точно лодки на швартовых в бурю. Крышку K-бака снесло и покатило по полу, расплескалась протеома, похожая на грязную соленую воду в ночи. Сквозь поверхность жидкости катапультировалось тело обитателя бака, по виду – человека земного типа, наркомана с частично заросшим беспорядочной щетиной волос ирокезом и парой татуировок в форме змей. Ниже диафрагмы тело напоминало обугленный, изодранный плащ. Из позвоночника в нейротипичных энерготочках торчали провода. Чуть не захлебнувшись, он блеванул в приступе головокружения, какой накатывает при внезапно прерванном межзвездном полете, и в панике оглядел грузовой отсек, уставленный саркофагами. С него ручьями текла протеома, пахнущая конским костным клеем, прогорклым жиром и альбумином яйца-болтуна. Что бы ему ни снилось, видения эти смыло. Он не привык присутствовать во Вселенной вне электронной формы; когда-то умел, но с тех пор немало воды утекло. Он опустил глаза.
– Господи, Реноко, – пожаловался он в пространство, – у меня ж, блин, ног нету. Ты бы меня хоть предупредил.
Он поддался соблазну выдернуть из позвоночника толстые провода в резиновой оплетке. Попытался вытереть протеому руками, но не смог.
– Твою мать! – сказал он.
Состояние K-бака его, судя по всему, немало впечатлило.
– В следующий раз, – проговорил он, обращаясь к саркофагам, – напомните, чтоб я не таким кружным путем возвращался. У вас салфеток не найдется?
Интересно, какого те мнения о его перформансе?
Им понравилось. Они ведь были чужаки. Они провели уже четырнадцать дней в клаустрофобически тесном главном грузовом отсеке «Новы Свинг», привязанные черно-желтыми страховочными ремнями к шкафчикам для инструментов с хлопающими дверцами, среди надписей об опасностях работы с плазмой. Они знали, где находятся, и понимали почему. Им это было не впервой. На службе у Сандры Шэн они сотнями лет странствовали по разным местам. Они взяли на себя критически важные жизненные функции Обсерватории и Фабрики Естественной Кармы. Они покинули нормальные среды обитания, оставили дома и близких, став частью двигателя перемен лжекитаянки. Подобно ей, они действовали от имени других, на благо других. Выступление обожженного человека им понравилось, как нравилось вообще все здесь.
«Нова Свинг» прогрызала длинную нору меж звезд, а обреченный экипаж порою выглядывал в иллюминаторы: когда вместе, когда поодиночке. Их объявили в розыск на нескольких мирах. Обвиняли в контрабанде артефактов. Потенциальном нарушении карантина. Желали допросить в связи с убийством какого-то Тони Рено в Саудади. «Нова Свинг» шныряла от планеты к планете по Пляжу. Приняв на борт искореженный K-бак, она успела затем тихо наведаться на Козий Глаз и Инвертированный Лебедь, побывать в пустоте, разделяющей Радиозалив и сам Тракт, и на семьдесят четыре часа лечь в дрейф по тщательно засекреченным координатам, отключив все системы, в облаке Оорта знаменитого Ченнинга XVII. М. П. Реноко при всех этих визитах не присутствовал. Но стоило команде списать его со счетов, и коротышка просунул голову через переборку каюты с таким видом, словно они с Толстяком Антуаном все еще продолжают разговор, начатый на Мире Веры Рубин, в «Восточно-Уральском природном заповеднике».
– Толстяк Антуан, каждый из нас – свой собственный эволюционный проект! – возвестил он.
– Господи Иисусе!.. – вымолвил Антуан.
– Что это за старый хрыч? – поинтересовалась Ирэн. Она смерила Реноко взглядом потемневших от насмешки глаз. – А, вон ты кто!.. – сказала она. – Антуан, слезай с меня.
Нельзя сказать, что она ненавидела бородку Реноко или его облик педофила 1960-х, сам по себе, бесспорно, шикарный. Ирэн активно не нравилось ощущение, что у Реноко все время козырь в рукаве припрятан. Или даже не козырь, а вся колода.
– Входи, – пригласила она, прикрыв бедра одеждой. – Мы как раз везем твой груз идиотских игрушек.
– Вы отлично поработали! – воскликнул Реноко.
– Реноко, ты нам лапшу на уши не вешай. Нам нужны только… – она сделала универсально понятный жест, – деньги. Потом убирайся и свою ржавую сантехнику прихвати.
Язык ее тела намекал: если им и движут неведомые силы, с Ирэн лучше не связываться.
Антуан взял ее за руку.
– Зачем вы убили Тони Рено? – спросил он у Реноко. – Мы так не договаривались.
Реноко озадаченно взглянул на него.
– Это не мы, – возразил он.
Ирэн выставила перед собой руку ладонью вперед.
– Но и не мы, – сказала она.
– Спасибо за информацию, – ответил Реноко. И, обращаясь к Антуану, добавил: – Я все утрясу.
Подмигнул и пропал за переборкой. Он не имел в виду деньги, но Антуан не мог знать этого. Перед самым исчезновением лицо Реноко добавило:
– В течение следующего часа у вас могут быть некоторые проблемы со связью. Не паникуйте.
После этого Реноко материализовался внизу, на грузовой палубе, и обнаружил обгоревшего пассажира рядом с одним из саркофагов: тот орудовал сварочным аппаратом четырехсотлетней давности. Везде летали искры. Свет и жар сварки придавали грязному тесному отсеку сходство с горнилом божественного творения. Реноко минуту-другую восхищенно наблюдал за работой пассажира, затем спросил:
– Это что, сварка металлов в активных газах?
Обгоревший пассажир откинул сварочные очки и покачал головой.
– В инертных, – сказал он. – А ты сваркой занимался?
– Никогда, – признал Реноко. – Но мне нравится смотреть.
Пассажир кивнул с таким видом, словно все время слышит подобные комплименты, но по-прежнему ценит. Не каждому дано овладеть искусством сварки. Некоторое время в отсеке царила атмосфера энтузиазма, потом пассажир заметил:
– Ну и дерьмовое же тело ты мне подкатил!
– Твое собственное, – указал Реноко.
– Не помню, чтобы так с собой обращался.
– И такого хватит, – сказал Реноко. – Она говорит, можешь начать в любое время. Они тебя ждут на карантинных орбитах.
Обгоревший пассажир почесал свой ирокез.
– Если не сейчас, – спросил он себя, – то когда? – Но похоже было, что он колеблется. Потом, пожав плечами, он усмехнулся и похлопал Реноко по плечу. – Так что, она в конце концов явилась попрощаться с тобой, эта китаяночка?
Реноко улыбнулся.
– В конце концов явилась, – отозвался он.
– И тебе стало лучше?
– И мне стало лучше, – согласился Реноко.
– Это хорошо, – сказал обгоревший пассажир. Потом коснулся рукой головы Реноко.
– О! – вырвалось у того. Реноко увидел нечто совершенно особенное.
– Она старается для каждого.
Реноко завалился назад, со вздохом соскользнул по переборке, осел на пол, после чего стал терять себя из виду. Ощущение было жутковатое. «В моем случае, – снова напомнил он себе, – неправильно говорить: „Я думаю, что…“ Следует всегда говорить: „Аз есмь мысль о том, что…“». Потом его не стало. Он перестал быть мыслью. Впрочем, пока ребята с Земли едят ланч, частица Реноко всегда пребудет фрактальным воспоминанием в базе данных «Блестящего пятицентовика» – уловить и распространить любой свет тусклый свет через трещиноватое стекло иззубренный свет рифленой хромированной пластины покрытой отражающей пленкой розовый диффузный неоновый свет размытый по потолкам мебель «формика» вычурных пастельных оттенков рифленая хромированная декоративная пластина барной стойки интересный отблеск на шахматных плитках пола сияющий лимонно-шербетовый свет оттиснут на каждом кресле из розовой фальшкожи идеальный сахарный оттенок все предметы точно карамельные все предметы идеально опредмечены собой и в то же время идеально подобны всем прочим о эти странные пластиковые подносы синие металлик, – не столько глюком, сколько резонансом, остатком резидентной программы, которая раз-другой в год печатает себя списком эстетических возможностей на чеках кассовых аппаратов по всему гало, особое предпочтение отдавая нью-венуспортскому «Бубну».
Через сорок секунд грузовая палуба озарилась ярким светом.
Внутренние коммуникации вырубились. Наверху, в рубке управления, замигали тревожные огоньки.
– Принять! – скомандовала Лив Хюла пилотскому интерфейсу. Ничего. Она рукой запихнула проводки глубже в рот.
– Пфиять!
Слишком поздно. Они были наполовину выведены, когда прервался контакт. Она запихивала провода все глубже, пока нёбо не стало кровоточить, но система не откликалась. Вместо этого Лив выдернуло прочь из себя и пустило длинным безличностным маршрутом.
Когда восприятие реальности вернулось, Лив обнаружила, что смотрит на корабль через внешние роевые камеры. По бронзовому корпусу, точно пылинки по улице в жару, сновали авторемонтные устройства. Корма то проявлялась, то исчезала из виду. Аутригеры, дюзы, невысокая, похожая на авокадо выпуклость, где находился динаточный двигатель… через них мерцали звезды. Снизу, где раньше располагались грузовая палуба и машинное отделение, во тьму уходили прерывистые размытые струи плазмы, вытянувшись уже на астрономическую единицу и закругляясь, словно ятаганы. Лив стало плохо. Коннектор наполовину торчал у нее из мягкого нёба комком золотистых проводков, а она только и могла, что щелкать тумблерами.
– Антуан? Ты там?
Никто не ответил. Внутри корабля одно за другим отключались и исчезали целые секции: машинное отделение, грузовые отсеки, коридоры, вентиляционные шахты, трапы. Сунешься не в ту дверь – и кто знает, что за нею окажется? Лив все видела, но чувствовала себя ослепшей. Экраны рубки были заполнены чем-то вроде калек серого на сером – ее корабль плыл через сияющую тьму. Там ничего не было, но чувствовался строгий порядок.
– Господи, Антуан, – сказала она, – ну во что ты опять вляпался?
Ее никто не слышал.
Антуан меж тем избавлялся от бремени дерьма, а Ирэн, которая Реноко не доверяла ни на грош, держала путь через жилую секцию в сторону грузовой палубы, прихватив из оружейной каюты свой любимый автоматический «Фукусима Хайлайт» и облачившись в легкий белый скафандр; прозрачный шлем она отстегнула и засунула под мышку. Трапы в тусклом аварийном свете изгибались под экспрессионистскими углами; чем ближе к корме, тем ненадежнее становилась гравитация в коридорах. Связь отрубилась. Трудно было судить, где верх. Ирэн, впрочем, выглядела просто превосходно в облегающем скафандре, и ее лицо в рамке волнистых светлых волос изображало непреклонную решимость.
– Тут чертовски жарко, – констатировала она. – Есть тут кто-нибудь?
Она приложила ухо к двери, ведущей на грузовую палубу.
– Вау, – сказала она. – Лив? Антуан? Я что-то слышу!
Положив на пол «хайлайт» и шлем, она открыла дверь и вошла.
В тот самый миг, как Лив заслышала странные крики Ирэн, недостающие секции корабля вернулись на место. Антуан так и не узнал, что они исчезали. Он появился в рубке, наспех застегивая штаны, и вместе с Лив пустился бежать по коридорам «Новы Свинг»: кое-где приходилось наудачу бросаться в лестничные шахты, уходя от зон взбесившейся физики. Корабль пересобирался вокруг них. Корпус звенел и лязгал. Дверь на грузовую палубу была приоткрыта, и оттуда в коридор падала вертикальная полоска лимонно-желтого света, а внутри продолжался какой-то непостижимый переход. Метались неясные тени, звучала музыка, похожая на церковную, везде летали искры, и чей-то голос вопил:
– Бля! Бля!
Антуан решительно отвернулся, но так же решительно сунул руку за дверь. Пошарив там некоторое время и растянувшись по стене, он все же ухватил Ирэн за щиколотку и выволок ее в коридор.
– Антуан… – прошептала она озадаченно, словно констатируя простой факт, – Вселенная не такая, как нам кажется. – Протянула ослабевшую руку к Лив Хюле, настойчиво продолжила: – Там ничто по нашей мерке не скроено!
Она изогнулась в объятиях Антуана, заглянула ему в глаза.
– Не смотри туда! Не смотри туда!
– Он не смотрел, – заверила ее Лив.
Она не знала, так ли это на самом деле. У нее кровило нёбо в том месте, откуда Лив выдернула пилотский интерфейс. Она чувствовала, как трепыхаются на деснах ломтики плоти. То и дело Лив казалось, что она уже умерла – в сотне световых лет отсюда, на загадочном астероиде. Ее одолевали кошмары: как ее находят спасатели, зажаренную слабым ионизирующим излучением на пересечении двух коридоров, и над забралом шлема оттиснуто нечитаемое имя. День за днем, погружаясь во внутреннюю жизнь корабельной аппаратуры, она лежала в пилотском кресле, и ее вечно морозило от данных систем наблюдения. С первого дня контракта Реноко что-то пошло не так, и с каждым новым артефактом, доставленным в грузовой отсек, за кораблем становилось все тяжелее уследить. Лив понятия не имела, способна ли «Нова Свинг» в нынешнем состоянии позаботиться о себе сама.
– Саркофаги! – кричала Ирэн. – Саркофаги!
Лив Хюла захлопнула дверь грузовой палубы и осторожно попятилась, держа перед собой двумя руками «хайлайт» Ирэн.
Они оттащили Ирэн обратно в жилую секцию. Чуть живая, Ирэн всю дорогу ничего не соображала, бредила и плакала. Потом заставила Толстяка Антуана переодеть ее в лучшую новую одежду и отнести к иллюминатору. На теле Ирэн не было ни царапины, но жизнь утекала из него в пустоту так быстро, что это буквально чувствовалось физически.
– Звезды! Какие красивые! – произнесла Ирэн и закрыла глаза. Кожа ее стала свинцовой. У Антуана же, после того как он вытаскивал Ирэн с грузовой палубы, что-то случилось с рукой. Он посмотрел на девушку и решил, что та умерла. Но спустя миг Ирэн с улыбкой продолжила: – Антуан, обещай, что обойдешься без моей культиварки. Если мне суждено умереть, я хочу умереть навеки, здесь и сейчас, окончательно и по-настоящему.
Мгновение она, казалось, взвешивала сказанное. Затем стиснула его руку.
– И да, я хочу, чтобы ты себе нашел другую! Конечно хочу! Антуан, в жизни нельзя оставаться одним, люди для этого не приспособлены, и у тебя будет еще много возлюбленных. Но, солнышко, я хочу, чтобы ты меня потерял. Понимаешь?
Антуан, у которого чуть не отнялся язык, промямлил, что понимает.
– Хорошо, – сказала она.
Вздохнула и улыбнулась, словно тяжесть упала с ее плеч.
– Взгляни, какие звезды, – опять попросила она Антуана. Потом, сменив тему, добавила что-то ему непонятное: – Тут обуви выше крыши!
Ухватилась руками за его плечи, подтянулась, окинула взглядом каюту.
– О Лив! – произнесла она. – О наша прекрасная, прекрасная ракета!
Антуан не выдержал и разрыдался. За ним разрыдались и остальные.
