7

Иногда при воспоминаниях о прошлом ему даже начинали чудиться ароматы Дитрихринг — центральной площади Лейпцига. Удушливое зловоние грязного линолеума, запах пота и страха. Он помнил также угольный смрад, облаком висевший над городом, так что временами было не видно солнца.

Лейпциг оказался совсем не таким, каким он его себе воображал. Прочитав справочную литературу, он узнал, что город находится на пересечении трех рек — Эльстера, Парты и Плейсы и что это древний центр книгопечатания в Германии. Здесь похоронен композитор Бах, а знаменитый ресторан «Погреб Ауэрбаха» воспет Гёте в «Фаусте». Йоун Лейфс долго жил в этом городе, когда учился в Лейпцигской консерватории. Поэтому его воображаемый Лейпциг был центром старой немецкой культуры. А перед ним сейчас предстали развалины печального и хмурого города, разрушенного войной. Захватив Лейпциг, американцы передали его Советам. Здания стояли в руинах, и на стенах домов как воспоминание о войне еще были видны следы от снарядов.

Поезд прибыл в Лейпциг ночью. Он оставил вещи в камере хранения на вокзале и пошел бродить по улицам в ожидании пробуждения города. Из-за дефицита электричества центр был погружен во мрак, но он радовался тому, что добрался до Лейпцига. Настоящее приключение — один в чужой стране, за тысячи километров от дома! Он поднялся к собору святого Николая, а когда дошел до церкви святого Фомы, уселся на лавочку напротив нее и вспомнил строки поэтов Халлдора и Йоуханна. Оба побывали в этом городе задолго до него. Стало светать, и он представил себе, как они восхищенно смотрят на эту церковь, прежде чем продолжить свою прогулку.

Продавщица цветов, молодая девушка, прошла мимо него и предложила букетик, но у него не было денег, и он смущенно улыбнулся ей.

Его переполняло предвкушение грядущего. Жажда самостоятельности, возможность самому управлять своей судьбой. Он не имел ни малейшего понятия о том, что его ждет, но всем сердцем был готов принять будущее. Ему предстояло побороть тоску по родине ради новой жизни, которая должна быть наполнена замечательными событиями. Он понимал, что учеба будет нелегкой, но не боялся трудностей. Его невероятно привлекало инженерное дело, а кроме того, он ведь познакомится с разными людьми и найдет новых друзей. Ему не терпелось начать обучение.

По отсыревшим улицам он прошелся мимо развалин, представляя себе двух друзей, бродивших когда-то по этим же переулкам, и лицо его озарилось улыбкой.

С наступлением утра он забрал свои вещи и отправился в университет, там без труда отыскал приемную комиссию. Ему показали, где находится студенческое общежитие, недалеко от центрального здания. Под общежитие был приспособлен старинный особняк, отданный университету. Его поселили в комнату с двумя другими студентами. Одним из них оказался Эмиль, его бывший однокашник. Другой, как ему объяснили, был родом из Чехословакии. Оба отсутствовали в тот момент. В доме было три этажа, на втором находились санузлы общего пользования и кухня. Старые обои отрывались почти повсюду, пол был застелен грязным линолеумом, и во всем здании пахло сыростью. В комнате стояли три кровати и старый письменный стол. Под потолком, когда-то оштукатуренным, болталась голая лампочка. Штукатурка во многих местах осыпалась, оголив гниющие деревянные балки. В комнате имелось два окна, но одно из них было заколочено фанерой, поскольку стекло разбилось.

В коридоре стали появляться заспанные студенты. Перед туалетами образовалась очередь. Некоторые выходили помочиться на улицу. На кухне в больших кастрюлях ставили кипятиться воду на старой плите. Духовка была пристроена сбоку. Где же его приятель? Эмиля нигде не было видно. Он посмотрел на группку молодежи на кухне и вдруг сообразил, что общежитие смешанное — и мужское, и женское.

Одна из девушек подошла к нему и обратилась по-немецки. Он учил этот язык в школе, но не понял, что она сказала, и на корявом немецком попросил ее говорить медленнее.

— Ты кого-то ищешь? — спросила девушка.

— Я ищу Эмиля, — ответил он, — исландца.

— Ты тоже из Исландии?

— Да. А ты? Откуда ты?

— Я из Дрездена, — ответила девушка. — Меня зовут Мария.

— А я — Томас, — сказал он, и они пожали друг другу руки.

— Томас? — повторила она. — В университете учится несколько исландцев. Они часто заходят сюда к Эмилю. Иногда нам приходится прогонять их, потому что они поют до ночи свои песни. Ты не так уж плохо говоришь по-немецки.

— Спасибо. Я учил его в школе. Ты знаешь, где Эмиль?

— Он, должно быть, охотится на крыс, — ответила Мария. — В подвале. Здесь прорва крыс. Хочешь чаю? На верхнем этаже собираются устроить столовую, но пока что нам приходится самим о себе заботиться.

— Охотится на крыс?!

— Они начинают шебуршиться ночью, так что лучше всего их ловить сейчас.

— И что, их много?

— Убьешь десяток, появляется еще двадцать. Все-таки сейчас уже лучше, чем во время войны.

Он непроизвольно посмотрел на пол вокруг себя, как будто ожидал увидеть этих тварей, шныряющих между ног находящихся на кухне людей. Уж если и было что-то, что вызывало в нем отвращение, так это крысы.

Почувствовав легкий удар по плечу, он обернулся и увидел стоящего перед ним улыбающегося Эмиля. Он держал за хвосты двух гигантских крыс, которых приподнял вверх. В другой руке он нес большую лопату.

— Лучше всего их убивать лопатой, — заявил Эмиль.

Томас удивительно быстро привык к новым условиям быта, распространявшейся по всему зданию вони из туалета на втором этаже, запаху сырости, прогнившим кроватям, скрипящим стульям и примитивной плите на кухне. Он просто даже не задумывался обо всем этом. Ему было ясно, что послевоенное восстановление требовало много времени.

Университет был выше всяческих похвал, несмотря на бедность обстановки. Профессора старой школы. Увлекательная студенческая жизнь. Учеба давалась ему без труда. Он подружился с однокурсниками, тоже изучавшими инженерное дело. Одни были из Лейпцига и разных немецких городов, другие — из соседних стран, в основном из Восточной Европы. Некоторые, как и он, получили стипендию от правительства ГДР. Но в целом студенты университета Карла Маркса собрались из самых разных уголков мира. Вскоре он познакомился с вьетнамцами, кубинцами, китайцами, но они держались своими землячествами. Были даже нигерийцы, а в соседней комнате общежития жил забавный индус по имени Деепендра.

Немногочисленные исландцы, обитающие в городе, много времени проводили вместе. Карл, выросший в небольшой рыболовецкой деревушке, изучал журналистику. Факультетское отделение называлось «Красная крепость», и считалось, что туда могли попасть только самые ярые приверженцы партийной линии. Рут была из Акюрейри и там закончила школу. Она стала лидером молодежного движения в своем городе, а в Лейпциге изучала литературоведение, специализируясь на русской литературе. Храбнхильд учила немецкий язык, а Эмиль, родом из Западной Исландии, занимался экономикой. Большинство из них так или иначе удостоились стипендии благодаря коммунистической партии и отправились получать высшее образование в Восточную Германию. По вечерам компания собиралась вместе, чтобы поиграть в карты или послушать кассеты с джазовой музыкой, которые приносил индус Деепендра. Иногда они ходили в какой-нибудь паб по соседству и пели там исландские песни. В университете активно функционировал клуб любителей кино. После просмотра «Броненосца ‘Потемкин’» они обсуждали мощь пропагандистского воздействия синематографа. Вели споры на политические темы с другими студентами. Участие в собраниях и политинформационных летучках студенческого «Союза свободной немецкой молодежи», единственной разрешенной организации в университете, было обязательным. Все тогда мечтали о строительстве нового, лучшего мира.

Лишь один человек не входил в тесную компанию исландцев. Ханнес дольше всех жил в Лейпциге и держался особняком. Прошло месяца два, прежде чем он, Томас, познакомился с Ханнесом. Его имя он услышал еще в Рейкьявике и понял, что тому предуготовлено высокое положение в Социалистической партии. Генеральный секретарь, говоря о нем на редакционном собрании, сказал, что Ханнес далеко пойдет. Юноша работал журналистом, как и Томас, и в редакции о нем ходили легенды. Однажды на собрании в Рейкьявике Ханнес взял слово. Его энтузиазм покорял. Он убеждал в том, что заокеанские «ковбои» медленно, но верно расшатывают основы демократии в Исландии, подкупая ее за счет военных прибылей, а исландские правители и министры — не кто иные, как марионетки в руках американских империалистов. Демократия в стране превратилась в кучку дерьма, оставленного солдатами США на исландской земле! — провозглашал Ханнес под гром аплодисментов. В свой первый год пребывания в ГДР он вел постоянную рубрику в газете, озаглавленную «Письма с востока», в которой описывал чудеса коммунистического строительства, а потом его колонка неожиданно исчезла. Исландцы, живущие в Лейпциге, мало общались с Ханнесом. Постепенно он отстранился от них и замкнулся в себе. Соотечественники время от времени сплетничали на его счет и пожимали плечами, мол, не их это дело.

Томас столкнулся с Ханнесом случайно, в университетской библиотеке. Приближался вечер, читальный зал почти опустел. Ханнес корпел над учебниками. На улице было холодно и сыро. Даже в помещении библиотеки было невозможно согреться, а когда люди разговаривали, изо рта шел пар. Ханнес сидел прямо в пальто и кепке с опущенными ушами. Библиотека сильно пострадала во время бомбежек, поэтому большая часть хранилища была закрыта.

— Ты ведь Ханнес? — дружелюбно обратился к нему Томас. — Мы раньше не встречались.

Ханнес поднял голову от книг и посмотрел на него.

— Я — Томас. — Он протянул руку.

Ханнес смерил его взглядом, взглянул на выставленную руку и снова уткнулся в книги.

— Оставь меня в покое, — процедил он.

Томас просто оторопел. Он никак не ожидал такого обращения со стороны земляка, тем более человека, пользующегося большим уважением. В свое время Томас даже восхищался им.

— Прости, — пробормотал он, — я не хотел тебе мешать. У тебя, конечно, много работы.

По-прежнему не произнося ни слова, Ханнес продолжал что-то выписывать карандашом из разложенных на столе книг. Он конспектировал быстро, хотя на руки для тепла были надеты перчатки без пальцев.

— Я просто хотел предложить как-нибудь в свободное время выпить вместе кофе или пиво.

Ханнес не отвечал. Томас продолжал стоять около него, ожидая хоть какой-то реакции, а потом тихо повернулся и отошел. Когда он уже практически завернул за стеллаж, Ханнес вдруг оторвался от своих фолиантов и позвал его:

— Томас, говоришь?

— Да, мы раньше не встречались, но я много слы…

— Я знаю, кто ты. Когда-то я был таким же, как ты. Что тебе нужно от меня?

— Ничего, — удивился Томас. — Просто познакомиться с тобой. Я сидел в том углу и заметил тебя. Мне захотелось поздороваться с тобой. Я когда-то присутствовал на собрании, на котором ты…

— И как тебе Лейпциг? — оборвал его Ханнес.

— Чертовски холодно и дурно кормят, но университет прекрасный. И первое, что я сделаю, когда вернусь домой, — буду бороться за свободную продажу пива.

Ханнес улыбнулся:

— Это правда. Пиво — лучшее, что есть в этом городе.

— Может, все-таки посидим как-нибудь вместе? — предложил Томас.

— Может быть, — протянул Ханнес, снова погружаясь в чтение. Беседа закончилась.

— А что ты имел в виду, когда сказал, что когда-то был таким, как я? — озадаченно спросил Томас. — Что это значит?

— Ничего. — Ханнес поднял глаза и посмотрел на него в упор. Тень сомнения проскользнула по его лицу. А потом он добавил, будто ему было все равно, что о нем подумают: — Не обращай внимания. Тебе это не поможет.

Томас вышел из библиотеки в смятении. Его обдало зимним холодом. По дороге к общежитию он встретил Эмиля и Рут. Они ходили за посылкой, полученной Рут из Исландии. Там оказались разные лакомства, и было решено устроить пир. Томас ничего им не рассказал о состоявшемся между ним и Ханнесом разговоре, сам не очень-то понимая, как его надо истолковывать.

— Тебя искал Лотар, — сказал Эмиль. — Я направил его в библиотеку.

— Я не видел его. Ты не знаешь, что он хотел?

— Не имею ни малейшего представления, — пожал плечами Эмиль.

Лотар считался так называемым опекуном — Betreuer. Ко всем иностранным студентам в университете были приставлены «опекуны», чтобы тем было легче освоиться и было к кому обратиться за советом. Лотар особенно тесно общался с исландцами. Он предложил им показать городские достопримечательности. Помогал в университетских проблемах, а иногда даже платил за всю компанию в «Погребе Ауэрбаха». Лотар мечтал поехать в Исландию, изучал исландскую литературу, очень неплохо говорил на их языке и даже пел с ними популярные песни. Он увлекался сагами, прочитал «Сагу о Ньяле» и собирался перевести ее на немецкий язык.

— Вот это здание! — Рут неожиданно остановилась. — Управление, тут же камеры для арестованных.

Они посмотрели на строение. Мрачное четырехэтажное каменное строение. Все окна первого этажа забиты фанерой. Томас увидел название улицы: Дитрихринг, 24.

— Камеры? А что это за дом? — удивился он.

— Здесь находятся спецслужбы. — Эмиль понизил голос, будто кто-то мог подслушать его слова.

— «Штази», — уточнила Рут.

Томас задрал голову. Тусклые уличные фонари блекло освещали каменные стены и окна. У него по телу побежали мурашки: попасть туда совсем не хотелось. Но он даже и представить себе не мог, насколько ничтожны окажутся его поползновения по сравнению с волей сидящих в этом здании людей.

Он тяжело вздохнул и посмотрел на морскую гладь. Вдали маячил парусник.

Уже больше десяти лет прошло после падения Берлинской стены. И вот он снова оказался в штаб-квартире органов безопасности. В нос сразу же ударил вызывающий рвоту застоявшийся запах, такой же, как от крысы, которая застряла в печной трубе их общежития (им и в голову не приходило) и спеклась там до такого состояния, что от вони стало невозможно находиться в помещении.