Выбравшись утром из палатки, чтобы покормить собак, Дмитрий увидел, что метель немного улеглась, однако по-прежнему шел густой снег, и пространство вокруг было скрыто от глаз серой пеленой тумана. Он попытался найти след, который бы вел на юг, навстречу группе Скотта, и обнаружил, что его почти не видно. Более или менее четко просматривался он лишь на северо-запад, откуда они с англичанином несколько дней назад прибыли.

Увлекшись, Дмитрий не заметил, как из палатки выбрался и Эпсли. Англичанин тоже сначала осмотрел следы, затем с минуту философски осматривал низкое, серое поднебесье, все больше убеждаясь в том, что в ближайшие часы ждать прояснения бессмысленно.

— Мы идем на юг? — спросил Гирёв, прекрасно понимая при этом, что идти на юг сейчас нельзя.

— Даже если группа Скотта приближается, при таком тумане и снегопаде мы можем разминуться, находясь в пятидесяти шагах друг от друга. Вы, каюр, согласны с этим?

— Разминуться, понятное дело, можно, — пробубнил Дмитрий. — У нас, на Сахалине, было много случаев, когда каюры блуждали и «уходили в никуда». Навеки — и в никуда.

— То есть вы осознаете всю бессмысленность вашего вчерашнего стремления идти на юг? Только не лукавьте и не пытайтесь выглядеть гуманистом в тех случаях, в каких это к лицу разве что полярнику, не обладающему ни опытом, ни разумом.

Гирёв понимал, что в эти минуты англичанин пытается подстраховаться, дабы со временем в глазах полярников, оставшихся на базе, не выглядеть трусом, отказавшимся от попытки спасти группу Скотта ради собственного спасения. Однако возразить ему было нечего.

— Понимаю, профессор, понимаю.

— В таком случае договариваемся, что решение не идти дальше на юг было нашим общим.

— Подтверждаю, общим. Тогда что же, прямо сейчас уходим в сторону базы?

Черри-Гаррард молча докурил трубку, выбил ее о борт саней и зычным унтер-офицерским голосом проговорил:

— Как командир группы, принимаю такое решение. Мы остаемся здесь еще на двое суток.

— Значит, все-таки остаемся?! — был поражен логикой его решения каюр. — Но ведь только что…

— Только что я выступал против нашего дальнейшего продвижения на юг, понимая, что, если вас не остановить, вы потребуете идти к полюсу. Теперь же наши действия таковы: если группа капитана не появляется, мы уходим на северо-запад, спасая теперь уже самих себя от совершенно бессмысленной гибели.

Двое суток спустя, в то время, пока Дмитрий кормил лаек и готовил упряжку к походу, Эпсли прошел на лыжах около полумили на юг, чтобы подняться на возвышающийся там холм. Небо окончательно прояснилось, даже выглянуло солнце, но, сколько англичанин ни всматривался в заснеженную даль, сколько ни осматривал пространство на запад и восток от холма, никаких признаков жизни обнаружить так и не сумел. Оставив на складе записку для капитана Скотта с описанием ситуации, в которую попала его вспомогательная группа, Черри-Гаррард подсел на задок саней и скомандовал:

— На север, каюр! На спасительную базу! И да помогут нам духи этого бездушного континента!

Теперь, отступая перед беспощадностью этой «мертвой страны мертвых», молодые полярники, как никогда раньше, со всей возможной ясностью, осознавали: оставаясь холодной и безразличной к человеческим помыслам и страстям, Антарктида, эта ледяная пустыня, способна была дарить жизнь только тем людям, у которых хватало силы, воли и мужества отстоять её в неравной, погибельной борьбе.

…Полярники поднялись на увенчанную высоким гурием возвышенность и обессиленно попадали у его подножия. Казалось, уже никакая сила не способна была поднять их, ибо всему есть предел; тем более, что предел их собственных сил настал уже, как минимум, двое суток назад.

Приученные к тому, что возле каждого гурия их каюры устраивают небольшой привал, собаки тоже остановились, но вдруг вожак радостно взвизгнул, взвыл и попытался в одиночку потащить нарты дальше. А спустя еще несколько мгновений вся упряжка вновь уперлась искалеченными лапами в твердый наст, сорвала сани с места и, к величайшему удивлению Гирёва, скрылась где-то в низине.

— Что это с ними, Дмитрий? — по-русски спросил англичанин, устраиваясь так, чтобы упираться плечами в подножие «метки бытия».

— Обычно вожак ведет себя так лишь в одном случае, — медленно, кряхтя и постанывая, поднимался на ноги каюр, — когда чувствует близость человеческого жилья или чью-то тушу, а значит, еду.

— Хотите сказать, что в долине может обитать стая пингвинов?

— А вдруг мы ошиблись в своих расчетах, и оказалось, что уже подошли к мысу Хат-Пойнт?

— Никакой ошибки быть не может, — сонно прикрыв глаза, покачал головой Черри-Гаррард. — Чтобы достичь мыса, нам следует пройти еще два гурия.

Он хотел сказать еще что-то, но его прервал возглас каюра:

— Это и есть мыс! Мы спасены: там хижина! Это Старый Дом. Там вдали — наша хижина! — как бы на последнем издыхании прокричал он, опускаясь то ли от бессилия, то ли в порыве признательности Всевышнему на колени.

Эпсли почти на четвереньках добрался до него и, с трудом рассмотрев где-то там, на краю долины, что-то черное, произнес:

— Оказывается, ошибки тоже бывают благословенными, каюр. Уж что-что, а эту ошибку я с благодарностью буду вспоминать до конца своих дней.

— И я — тоже.

— Интересно, есть ли кто-нибудь в хижине?!

— Это уже не так важно. Даже если там никого нет, все равно какой-то запас продовольствия нам должны были оставить. Отлежимся, подкормимся. К тому же с экспедиционным домом эта хижина связана телефоном. Нет, профессор, в любом случае теперь мы уже спасемся.

— Мы-то спасемся, — пробормотал Эпсли по-английски, — чего не скажешь о группе капитана Скотта, которую призваны были спасти.

Когда Дмитрий и Эпсли спустились с возвышенности, навстречу им уже спешил доктор Аткинсон. Его спутник, унтер-офицер Кеохэйн, больше известный в группе по прозвищу «Ирландец», попытался развернуть упряжку, чтобы подвезти «спасателей», но собаки попадали в двух-трех шагах от хижины и отказались повиноваться ему.

— Почему вас только двое?! — еще издали прокричал лейтенант, переводя взгляд с фигур спасателей на вершину возвышенности, все еще надеясь увидеть на ней группу Скотта. — Что с капитаном?!

— Мы не дождались его группы, господин лейтенант! — ответил Черри-Гаррард, вновь обессиленно опускаясь на снег. — Не смогли. Это уже было не в наших силах.

— Не надо оправдываться, Эпсли, сам вижу, в каком вы состоянии. Где вы ждали Скотта?

— Как и было предусмотрено, у «Однотонного» склада. Мы держались там, сколько могли, сколько позволяли обстоятельства. Собаки остались без корма, их лапы изранены. Кроме того, мы не имели права истреблять резервные складские запасы. Да и какая от нас была бы польза капитану — без собак, в таком состоянии?

Когда, поддерживаемые обитателями хижины, Эпсли и Дмитрий добрались до их пристанища, лейтенант уже знал обо всех подробностях этого похода. И, пока спасатели блаженствовали у натопленной углем печки, с кружками какао в руках, он вслух осмысливал создавшуюся ситуацию. Оказалось, что в хижине их было всего двое, и, к счастью «спасателей», задержались они здесь только потому, что от мыса Эванса их обитель отрезана полосой открытой воды. Получалось так, что рассчитывать на помощь обитателей экспедиционного дома пока что было бессмысленно. Переправиться туда «спасатели» тоже не могли.

— Какое сегодня число? — спросил лейтенант у Кеохэйна, который готовил корм для собак, избавляя от этого занятия Дмитрия.

— Шестнадцатое марта, сэр.

— Как раз сегодня и наступила вторая половина марта, — задумчиво пожевал нижнюю губу Аткинсон.

— …О которой, как о времени возвращения на базу, говорил капитан Скотт, — напомнил ему Черри-Гаррард. — Извините, лейтенант, но, судя по всему, мы с русским каюром слишком рано выступили в этот поход. Если бы мы вышли сегодня, наверняка наша встреча с группой Скотта состоялась бы.

— Это что, упрек мне как руководителю базовой партии? — вскинул брови Аткинсон.

— Всего лишь пытаюсь разобраться в том, что произошло с группой Скотта, сэр.

— А разве нам что-либо известно о том, что с ней произошло? — жестко парировал доктор.

— Смею предположить, что «полюсная» группа все еще жива. Просто люди измотаны. Впрочем, свое возвращение капитан, помнится, определял в промежутке между серединой и концом марта. То есть самое время выглядывать его.

— Что мы и делаем дни напролет, — мрачно проворчал Аткинсон и, вспомнив о своих обязанностях корабельного врача, предложил осмотреть обоих «спасателей».

Черри-Гаррард и Гирёв молча повиновались, и уже через несколько минут доктору стало ясно, что рассчитывать на их участие еще в одном спасательном походе к «Однотонному» складу не приходится. Как, впрочем, и на их собачью упряжку. По крайней мере в ближайшие дни.

— Будь вы на базе четвертого марта, когда «Терра Нова» уходила в Новую Зеландию, возможно, кто-то из вас оказался бы в составе команды лейтенанта Эванса.

— Мы не ушли бы с Эвансом, — твердо возразил Черри-Гаррард. — Ни я, ни Дмитрий. В каком бы состоянии мы ни находились, нужно разделить судьбу экспедиции.

— Ну, у каждого полярника здесь своя судьба, — уклончиво заметил Аткинсон. — Однако ваша непоколебимость, Эпсли, мне импонирует.

— Если вы действительно решитесь идти навстречу капитану, я постараюсь встать на ноги, — явно оправдываясь, заверил его Дмитрий.

— Я решился на это еще до вашего прибытия, — сухо ответил Аткинсон. — Но только вряд ли вам еще раз стоит испытывать судьбу. При вашем-то состоянии…

Однако день шел за днем, а лейтенант все еще оставался в Старом Доме, который по-прежнему был отрезан от мыса Эванса, от основной экспедиционной базы. Уже были подготовлены походные сани и мешок с резервным запасом продовольствия для «полюсной» группы; уже подходил к концу срок возврата, установленный самим Скоттом. А лейтенант все еще метался между необходимостью немедленно выступить в поход, имея под своим командованием только унтер-офицера Кеохэйна, и благоразумным стремлением дождаться, когда огромная полынья, отрезавшая мыс Эванс от Старого Дома, наконец, затянется льдом и можно будет сформировать полноценную группу. Тем более что ирландец тоже лишь недавно оправился после болезни.

Завершились эти метания лишь спустя десять суток после возвращения группы Черри-Гаррарда, когда двадцать шестого марта Аткинсон и ирландец Кеохэйн ушли на юг — только вдвоем, без собачьей упряжки, при усиливающемся ветре и сухом, словно песок в Сахаре, снежном покрытии, затруднявшем скольжение полозьев.

Дмитрий и Черри-Гаррард помогли храбрецам затащить санки на возвышенность, а затем еще долго смотрели им вслед, вспоминая свой собственный поход и с ужасом представляя себе, что там, за снежным горизонтом, ждет Аткинсона и его спутника.

В течение четырех дней эта пара спасателей уходила по старому следу на юг, чтобы к тридцатому марта достигнуть последнего своего гурия, расположенного в восьми милях от бывшей стоянки, известной по дневникам полярников как «Угловой лагерь». Невзирая на метель и лютую стужу, эти двое все же умудрялись преодолевать по девять миль в сутки и прибыли к этой своей «восьмой миле» совершенно измотанными погодой, санками и бессонницей. Спасатели не могли знать, что как раз в тот день, когда они достигли «Углового», находившийся в ста милях от них капитан Скотт оставил в своем дневнике последнюю, прощальную запись, датированную двадцать девятым марта.

Уже после того, как в ложбине между двумя ледовыми холмами удалось установить небольшую зеленую палатку, лейтенант поднялся на один из холмов и в подзорную трубу долго всматривался в окрестности, пытаясь выявить хоть что-нибудь такое, что свидетельствовало бы о присутствии там людей. Впрочем, долго осматривать это пространство не пришлось, поскольку поутихшая было метель разгоралась с новой силой.

— Если бы группа Скотта выжила, она уже была бы здесь, — проговорил ирландец, извлекая из специального мешка примус, чтобы приготовить обед.

— Я того же мнения, — угрюмо отозвался лейтенант, забираясь в палатку, в которой, казалось, было еще холоднее, чем на улице.

— И дальше мы не пойдем?

— Надвигается полярная зима. И дай-то бог, чтобы мы успели добраться до Старого Дома, прежде чем разразится настоящая снежная буря.

— Однако часть продовольствия мы все же оставим здесь, — ирландец оставался верен своей манере говорить коротко и безынтонационно, так что трудно было понять, что именно срывается с его уст: вопрос, просьба или утверждение. — На всякий случай, оставим. А вдруг?…

— Оставим уже хотя бы для того, чтобы оправдать свое пребывание на этой стоянке, да облегчить нарты.

После обеда лейтенант дал себе и ирландцу всего лишь два часа отдыха, рассчитывая на то, чтобы заночевать уже в огражденном скалой и снежным валом «Угловом» лагере. И чувствовать себя при этом, хоть немного, но все-таки ближе к мысу Хат-Пойнт, к вожделенному для каждого полярного странника Старому Дому.

Когда лейтенант проснулся, ирландец уже завершал строительство гурийного флигеля, в котором должен был поместиться недельный запас провианта. Как только мешок с продуктами оказался замурованным, полярники водрузили над ним шест, дабы обратить внимание капитана на то, что здесь появился новый склад, и оставили вложенную в специальную полярную капсулу записку: «Капитану Скотту. Мы были здесь 30 марта, рассчитывая встретить вас. Надеемся, что оставленный нами провиант укрепит ваши силы. Да хранит вас Господь! Лейтенант Аткинсон, унтер-офицер Кеохэйн».

— А ведь вы не верите, что кто-либо из группы Скотта все еще остается в живых, — проговорил ирландец, когда они укладывали на сани свернутую палатку.

— Оставляя здесь продовольствие, я забочусь уже не столько о капитане Скотте, сколько о той поисковой экспедиции, которую нам придется снаряжать весной, то есть в октябре-ноябре этого года, — спокойно, холодно ответил Аткинсон, уже в который раз подтверждая, что сантименты ему не свойственны. — Важно, чтобы не потерять потом никого из поисковиков.