Он видел это оголенное женское тело на склоне зеленого холма и в то же время ощущал нежное тепло ее ног; он как бы с высоты птичьего полета рассматривал лунные овалы ее груди, и в то же время ощущал их трепет в своих ладонях; он улавливал белизну обессиленно разбросанных рук женщины, и в то же время явственно ощущал их у себя на шее…

Это был один из тех эротических снов, которые сливаются с реальным мировосприятием, причем слияние это происходит настолько чувственно и реалистично, словно это уже происходит не в земном сне, а в совершенно ином, каком-то астральном бытии. И какими же сладостными были эти прикосновения и ласки; и как мучительно было расставаться с этим земным видением, которое вроде бы и не исчезало из сна, а как бы растворялось в холодном ледяном поднебесье.

Даже приоткрыв глаза, капитан Скотт все еще физически продолжал ощущать свою близость с женщиной, которая не была ни его женой, ни одной из любовниц; которую он так и не узнал и даже не пытался узнавать. Она была просто Женщиной и воплощала в себе всю ту плотскую и чувственную тоску, которая все яростнее охватывала этого полярного странника, бродягу ледовых миров.

— Вы просили разбудить вас ровно в семь, сэр, — донесся до его слуха сипловатый голос лейтенанта Бауэрса.

— Вы правы, ровно в семь, — подтвердил начальник экспедиции, но так и не шевельнулся, продолжая лежать с полуприкрытыми, непомерно отяжелевшими и словно бы смерзшимися веками.

— Это время наступило, сэр.

— Да, оно наступило, — сонно повторил Роберт, не желая ни открывать глаза, ни возвращаться в сознание настолько, чтобы окончательно вернуться в холодную, снежными ветрами продуваемую палатку. — Там другой мир, лейтенант, там совершенной иной мир.

Скотт приподнял голову, увидел сквозь распахнутый полог снежную серость плато, на котором они заночевали, и отрешенно покачал головой.

— Я не хочу туда, лейтенант, — уже совсем явственно произнес он. — Туда я уже не хочу… Я смертельно устал, с меня достаточно.

— Увы, господин капитан, теперь нам уже никуда не деться. Хотя я понимаю: наши сны становятся все пленительнее и слаще.

— «Все пленительнее и слаще!» Какая глубокая мудрость, лейтенант, — иронично, хотя все еще сонно, улыбнулся Скотт. — Откуда она у вас в столь раннем возрасте? Так вот, я и хочу остаться в этом мире вечного сна, в котором все столь пленительно и сладостно.

— До него еще нужно дойти, сэр, поскольку этот мир — на другом континенте.

— Нет, лейтенант, он — здесь. На другом континенте — житейская суета.

Порыв ветра неожиданно швырнул в просвет палатки горсть зернистого снега, частицы которого охлаждающе осели на щеках Скотта. Это подействовало на него, как горсть воды, которую плеснули ему в лицо.

— Вам помочь встать, господин капитан?

— Было бы куда человечнее, если бы вы помогли мне остаться «ТАМ», — по-стариковски прокряхтел Роберт, распахивая полы спального мешка и лениво вываливаясь из него, — по ту сторону времени и сознания.

Позавтракать полярники, как всегда, решили во время первого привала, рассматривая утренний марш как своеобразную спортивную разминку.

— Идем на север, джентльмены! — объявил Скотт, как только сани стронулись с места. Причем объявил таким тоном, словно призывал их идти на штурм скрывающейся где-то за морозной дымкой цитадели. — Строго на север! Штурман экспедиции Бауэрс, следите за компасом!

— Есть, идти строго на север! — оживленно отозвался молодой штурман.

— А ведь «идем на север» звучит почти как «идем домой», — вздохнул Эванс. — Возвращаться, наверное, всегда легче.

— Если, конечно, с победой. Со щитом, а не на щите, — обронил ротмистр.

— Разве мы потерпели поражение? — возразил лейтенант. — Мы стремились дойти до полюса и дошли до него. Причем прошли своим маршрутом, которым до нас не шел никто другой. Мы составим карту этой части Антарктиды, представим нашим академикам снимки, рисунки и целую коллекцию камней, всевозможных минералов…

«А ведь Бауэрс прав, — ухватился за эту мысль капитан. — Сам тот факт, что у полюса мы оказались вторыми, корректировке уже не подлежит. А вот что касается оценки моей экспедиции, то здесь кое-какие возможности все еще возникают. Мы первыми высадились на материк, мы провели исследование обширной территории в районе базового лагеря, расположенного почти в шестистах милях от лагеря Амундсена. И к полюсу мы шли своим собственным маршрутом, который так и останется в истории покорения Антарктиды „маршрутом капитана Скотта“. Словом, не так уж все и безнадежно, старый моряк, — подбодрил себя Роберт. — Теперь главное — выстоять и дойти, выстоять и…»

Они спустились в неширокую низину, и взгляды всех пятерых устремились в противоположный склон её. Он казался достаточно пологим, однако напоминал, что впереди — обширный район, усеянный ледовыми кряжами и трещинами. Было бы хорошо, размышлял Скотт, если бы сохранился санный след, оставленный нами на пути к полюсу. Только вряд ли он сохранился в долинах и на плато, пройденных много дней тому.

— Вижу гурий! — прокричал лейтенант так громко, словно был впередсмотрящим на судне и ему открылась неведомая земля.

— Странно, нашего гурия там быть вроде бы не должно, — заметил начальник экспедиции. Но, как ни напрягал свое явно слабеющее зрение, разглядеть эту «метку бытия» посреди серой снежной равнины так и не смог. — Вернемся в Англию, предложу перейти ко мне на судно, лейтенант Бауэрс. Со временем из вас получится прекрасный морской офицер, командир боевого судна.

— Сочту за честь, сэр. В надежде на подобное приглашение я и стал лейтенантом Королевского военно-морского флота, базирующегося в Индии.

— Обо мне тоже не забудьте, господин капитан, — напомнил о себе унтер-офицер Эванс. — После Антарктиды любой шторм в океане покажется всего лишь мимолетным приключением.

Скотт качнул головой и про себя улыбнулся.

— Когда-то давно с таким же убеждением я поступал в Морскую школу. Сколько же раз я убеждался потом в своей неправоте и легкомыслии! Хотя мне тоже кажется, что после похода к полюсу, никакой, пусть даже самый трудный переход через океан уже не страшен.

Тем временем строение скандинавов постепенно проявлялось из монотонной желтоватой пелены, приобретая незавершенные, какие-то несуразные формы.

— Если гурий — значит, опять норвежцы наследили, — заверил их обоих Отс. — Такое впечатление, что своими снежными «болванчиками» они застроили все пространство от Моря Росса до полюса.

— До чего же вы ворчливы, ротмистр, — покачал головой командир экспедиции, не высказывая при этом ни намека на раздражение.

В начале экспедиции, когда в базовом лагере находилось множество людей, Роберт, сам по себе человек молчаливый, относился к «говорунам» предвзято. Но теперь, когда они, пятеро, оказались в узком, неизменном кругу — перед лицом непознанного ледяного континента, он понял, что был неправ. Как только разговоры во время очередного перехода иссякали, тут же наступала депрессия: люди ударялись в воспоминания, углублялись в свои боли и тревоги, впадали в транс при виде бесконечной и в самой сути своей гибельной пустыни.

Гурий действительно оказался норвежским. И хотя он указывал на обратный путь группы Амундсена, уходя от него строго на юг, англичане довольно быстро вышли на свой собственный след. Впрочем, и этот след вновь привел их к полозу, на котором норвежцы закрепили свой черный флаг.

— А вам не кажется, джентльмены, что в свое время норвежцы умышленно отклонились от прямого курса на юг, на полюс, чтобы вывесить этот свой «Веселый Роджер»на нашем пути? — спросил Отс, оставляя свою санную упряжь и приближаясь к «метке бытия».

— Мне тоже так показалось, — отозвался Уилсон, усаживаясь на краешек саней. — А это уже меняет отношение к самому флагу. Причем было бы понятно, если бы речь шла о флаге норвежском…

Подозрение о том, что норвежцы специально отклонились от курса, чтобы, вычислив маршрут англичан, уведомить их о своем присутствии задолго до подхода к полюсу, закралось у Скотта еще во время первого свидания с этой меткой. Теперь же он почти убедился в недружественности этого поступка.

Мало того, он вдруг понял, что таким образом норвежцы еще и пытались воздействовать на настроение, на психику своих соперников. И трудно утверждать, что им это не удалось. «„Как исследователи, они пали духом еще там, на полюсе, при виде норвежского флага на полюсной стоянке Амундсена. Физическая смерть их была уже вопросом времени“ — вот что скажут летописцы Антарктиды, если нам не удастся вернуться на судно живыми», — подумалось Скотту.

— Унтер-офицер, дружище, — вырвал его из потока мыслей голос Отса, — сделайте одолжение: снимите этот пиратский флаг викингов и вывесьте что-либо наше, и поприличнее.

— В самом деле, Эванс, — поддержал он ротмистра, — снимите-ка этот «Веселый Роджер», дабы он не осквернял нашу полярную тропу, и поднимите на ветру наш английский парус.

— Я тоже думаю, что так будет справедливее, — признал унтер-офицер.

Наблюдая, как Эдгар Эванс возится с флагом норвежцев, Скотт достал из вещмешка дневниковую тетрадь и записал: «Пятница, 19 января. До завтрака пройдено восемь с половиной миль, температура воздуха минус двадцать девять. Вскоре после того как мы покинули полюс, мы наткнулись на норвежский гурий и на наши собственные следы. Прошли ими до зловещего черного флага, который первым известил об успехе наших предшественников; забрали флаг, а до флагштока прикрепили свой парус и теперь расположились в полутора милях дальше от наших следов. Вот и все пока что о норвежцах…»

— Лагерь устраиваем прямо здесь? — спросил каптенармус.

— Ни в коем случае, — поднялся Скотт, пряча дневник в вещмешок. — Проходим еще полторы мили и там, установив собственный гурий, разбиваем лагерь. Я даже поведал об этом в своем дневнике.

— Согласен, только не здесь, — мгновенно отреагировал Отс. — Порой место стоянки тоже становится вопросом принципа. К тому же приятно будет осознавать, что завтракаем-то мы еще на полторы мили ближе к спасительному судну.

— И как только настанет время привала, вы, Уилсон, — распорядился начальник экспедиции, — позаботьтесь о достойном окружающих вас джентльменов завтраке.

— Поскольку все мы достойны его, сэр, — великосветски склонил голову доктор, еще в самом начале экспедиции к полюсу добровольно взявший на себя обязанности кока.