Все тюрьмы похожи одна на другую. По крайней мере, так считал Танкуил. В свое время он побывал в нескольких — хорошо хоть не в качестве пленника. Все они состояли из трех компонентов: холодного серого камня, холодных металлических решеток и холодных злых заключенных. Конкретно в этой тюрьме, похоже, заключенные были в дефиците.

Несмотря на теплый климат Чада, внутри было прохладно и сыро. По всему зданию разносился навязчивый звук капающей воды, а стены и потолок выглядели скользкими от влаги. Решетки во многих камерах покрылись ржавчиной, притом что ни одна не была занята. Очевидно, стражники сажали пленников в камеры поприличнее и понадежнее, оставив остальные догнивать.

Заключенные были в грязи с ног до головы, а пахли и того хуже. Повсюду стояла жуткая вонь пота, крови и экскрементов. В камерах не было никакой мебели, даже коек — только ведра, в которые бедолаги справляли нужду. Понятие «удобство» было в принципе неприменимо. Некоторые пленники кучковались по углам или лежали на полу, дрожа во сне.

Один невольник — мужчина средних лет с пышной косматой бородой, которая когда-то, скорее всего, была седой, но стала коричневой от грязи, — при виде Танкуила рванулся вперед и попытался схватить арбитра сквозь решетку. Стражник сильно ударил по высунутой руке деревянной дубинкой и прикрикнул на заключенного. Мужчина, вскрикнув от боли, упал на пол, и Танкуил увидел, что некоторые зубы у него во рту обломаны и почернели. Он уже видел такое раньше — несомненно, тюремщики держали отдельных пленников подальше от рабовладельцев для периодических избиений. Ничто так не дает слабому человеку чувства собственного превосходства, как возможность избить кого-то еще слабее.

— Хвала милосердным, — пролепетал сквозь разбитые зубы пленник.

Один из стражников загоготал и плюнул в него.

— Милосердный арбитр? Ты, должно быть, совсем тронулся умом.

— Арбитр? — Глаза узника безумно вспыхнули. Он снова прильнул к решетке, вцепившись в железные прутья. — Я еретик, мой лорд. Клянусь тебе. Я делал плохие вещи. Я заслужил смерть.

— Ты не еретик, а просто поганый вор! — рявкнул стражник со сломанным носом и толкнул пленника дубинкой в грудь.

Тот упал навзничь, хныкая от боли, и попытался подняться, но ноги его подкосились, и он опять рухнул на холодный каменный пол, где так и остался лежать, скуля побитым псом. Оба тюремщика заржали, а затем повели Танкуила дальше. Этому несчастному он помочь ничем не мог.

Они миновали множество камер и множество заключенных. Большинство из них выглядели еще хуже бородача, лишь некоторые держались лучше. Стража Чада, похоже, состояла из отмороженных негодяев. Чаще всего их набирали из легионов наемников, что наводняли свободные города в поисках работы. Этих мужчин и женщин интересовала лишь звонкая монета, моральные принципы были им незнакомы, и они совершенно не гнушались издеваться над другими.

Где-то вдалеке продолжала капать вода, а в здании стало еще холоднее. Стражники остановились перед тяжелой деревянной дверью, окованной железом. Это была непростая камера — никаких решеток, только сплошная каменная стена. Первый стражник, со спадающими на плечи сальными волосами цвета соломы и постоянно кислым лицом, отодвинул металлическую заслонку и заглянул внутрь. Вернув заслонку на место, он вытащил связку ключей и открыл три замка, а затем потянул тяжелый металлический засов и, толкнув дверь внутрь, отошел на шаг, уступая путь Танкуилу.

— После вас, — взмахнув рукой, сказал арбитр.

Стражники переглянулись, и тот, что с кислой рожей, покачал головой. Другой, со сломанным носом, шагнул вперед и, тяжко вздохнув, вошел в камеру. Танкуил последовал за ним в паре шагов.

Внутри было темно — лишь маленькое окошко, не больше полуфута в ширину и еще меньше в высоту, тоже зарешеченное холодным металлом, освещало комнату. Темнота стояла почти непроглядная.

— Фонарь, пожалуйста, — сказал Танкуил.

Сломанный Нос вздрогнул.

— Она может творить всякие штуки с огнем.

— Фонарь. Сейчас же! — приказал Танкуил не терпящим возражений тоном, и, получив кивок от Сломанного Носа, Кислая Рожа поспешил за светильником.

В камере пахло не так плохо, как во всем остальном здании. Было холодно и сыро, в воздухе стоял металлический аромат крови. И соли. Почти как в море.

В дальнем конце темницы, максимально далеко от двери, к стене была цепями прикована фигура. Тяжелые металлические кандалы удерживали руки женщины над головой, а лодыжки — на полу. Вокруг металлических наручников виднелись волдыри и засохшая кровь, и даже в темноте Танкуил мог сказать, что кожа пленницы под кандалами красная и ободранная.

Рот женщины был заткнут тугим кожаным ремнем, протянутым между зубами и запятнанным кровью вперемешку с желчью. Голова пленницы, обмотанная окровавленной тканью, закрывающей ее глаза, безвольно свисала на грудь. Черные как ночь волосы торчали короткими слипшимися прядями.

Лохмотья на женщине были изорваны в клочья и пропитались чем-то, похожим разом на кровь и мочу. Они едва доставали ей до колен. С одного плеча одежда сползла, и сквозь рваную дыру виднелась левая грудь — маленькая, бледная, но нетронутая.

— Ее не насиловали, — сказал стражникам Танкуил.

— Черт подери, конечно нет. — Стражник говорил тихо, чуть ли не шепотом. — Никто из нас не рискует даже приближаться к ней. Она… нечестивая.

Кислая Рожа вернулся с небольшим светильником и, поставив его на выступ на левой стене, в спешке выскочил из камеры. Мерцающий огонек отбрасывал безумные скачущие тени по всему помещению. На свету женщина выглядела еще более жалкой. Ее голова тихонько дернулась с появлением света, но в остальном пленница оставалась недвижима.

Танкуил некоторое время изучал предполагаемую ведьму. Капля слюны стекла по ее щеке и упала на грудь, пропитав обноски, но женщина даже не шевельнулась. Танкуил повернулся к Сломанному Носу.

— Она такая уже несколько недель.

— Да, — отозвался стражник. — Ей не давали ни еды, ни воды, ничего. Никто сюда не заходил. Мы лишь каждый день смотрели, не исчезла ли она. Говорят, ее дважды убивали, но она так и не умерла.

Танкуил снова смерил женщину взглядом. На вид ей нельзя было дать больше двадцати лет, выглядела она поистине ужасно, но что-то в ней было не так. Она напоминала зверя, который прикидывается мертвым, а на самом деле готовится нанести удар.

Даркхарт решил забыть об осмотрительности и приблизился к пленнице. За его спиной залепетал Сломанный Нос:

— Осторожнее, арбитр. Она… колдунья.

Танкуил пронзил тюремщика взглядом. Тот стоял в паре шагов позади него, на лице застыла гримаса страха.

— Со мной все будет в порядке, служивый.

Арбитр присел на корточки перед заключенной — та никак не отреагировала. Поместил руку ей на лоб — опять ни единого движения. Приподнял ее голову — повязка на глазах была вся в грязи и крови, к тому же кровь стекала по щекам, подобно алым слезам. Танкуил убрал руку, и голова женщины снова упала. Только слабое дыхание отличало ее от мертвеца.

Танкуил снял повязку. Стражник задохнулся, и арбитр услышал за спиной грохот упавшего тела. Бледно-голубые глаза женщины рассеянно смотрели в пол. Полоски засохшей крови протянулись из ран в глазницах. Танкуил уже видел такое раньше.

— Невозможно, — прошептал позади него Сломанный Нос.

Даркхарт повернул голову и увидел, что тот убрался к двери, от греха подальше. Кислая Рожа заглядывал внутрь и сыпал ругательствами.

— Это… Это… Это неправильно… — выдохнул Кислая Рожа, а затем повернулся и дал деру.

Сломанный Нос остался на месте, но редко когда Танкуилу доводилось видеть человека настолько испуганного.

— Ее глаза… — напомнил Танкуил.

— Не может быть… Она не…

— Вы лишили ее их, — снова подтолкнул он стражника к ответу.

— Не я. Не мы. Они! — взвизгнул Сломанный Нос. Слова срывались с его языка, налезали одно на другое, лились сплошным потоком обвинений. — Когда ее поймали во второй раз… Они забрали их. Сказали, что глазами она подчиняет людей. Они избили ее и вырвали их. Они говорили, что она даже не кричала. Разве кто-то способен не кричать, когда у него заживо вырывают глаза?

— Тот, кто может отрастить новые, — мрачно, даже по своим меркам, произнес Танкуил.

Он снова повернулся к женщине. Она по-прежнему висела, безвольно уронив голову, и невидяще смотрела в никуда. Арбитр приподнял ее лицо за подбородок, и их взгляды встретились. За спиной Танкуил слышал тяжелое дыхание Сломанного Носа, но не обращал на это внимания. Он смотрел прямо в бледно-голубые глаза женщины и ничего в них не видел, словно ее здесь и нет. Взгляд был абсолютно… пустым.

Арбитр коснулся кожаного ремня во рту ведьмы. Он был натянут очень туго, чтобы не дать женщине возможности говорить. Губы пленницы потрескались и покрылись кровавой коростой. Весь ремень был мокрым от слюны.

— Ее рот, — потребовал объяснений Танкуил.

— Она использовала какие-то заклятия или что-то в этом духе. Начитывала их, убивая стражников. Они не хотели, чтобы это продолжалось.

— Ее язык.

Сломанный Нос на мгновение замолчал.

— Они вырезали его, как и глаза.

— Что ж, надо проверить, не вырос ли новый.

— Постой! — рванулся вперед Сломанный Нос. В его голосе слышалась нескрываемая паника. — А что, если вырос? Что, если она наколдует что-нибудь? В прошлый раз на нее навалились восемнадцать стражников, и десять из них не вернулись домой.

— Если страшно, выйди и закрой дверь. Но мне будет трудно допросить ее, если она не сможет говорить, — теряя терпение, сказал Танкуил.

Сломанный Нос прильнул к стене, но больше никуда не двинулся.

Аккуратно и осторожно Танкуил расстегнул застежку на ремне и освободил рот женщины. Голова ее поникла еще больше, и пленница сглотнула. По крайней мере, жива. И вдруг она заговорила. Незнакомые Танкуилу слова посыпались из ее окровавленного рта, произносимые каркающим голосом, и цепи натянулись.

— Ну уж нет, спасибо, — сказал Танкуил, сунул правую руку в карман плаща и, найдя подходящий оберег, приложил полоску ткани ко лбу ведьмы.

Материя мгновенно пристала к коже. Монотонное бормотание прекратилось, и глаза женщины закатились. Она начала биться в конвульсиях, дрожа всем телом и пытаясь вырваться из цепей. Свежие струйки крови потекли из старых ран. Игры кончились.

Арбитр с размаху ударил женщину по лицу, и та успокоилась. Ее веки раскрылись, и глаза сфокусировались на Танкуиле. Еще два слова на чуждом языке сорвались с ее языка, но затем она замолчала, не в состоянии вспомнить заклинание.

Даркхарт поднялся, чтобы размять затекшие ноги.

— В этом обереге могущественная магия, — объяснил он женщине. — Прикрепленный к телу, он блокирует в памяти все знания о колдовстве. Ты просто не можешь вспомнить правильные слова или нарисовать правильные символы. Ты лишена своей силы.

Женщина злобно сверкнула глазами и замотала головой из стороны в сторону. Оберег оставался на своем месте — его можно было снять, но невозможно сбросить. Постепенно движения прекратились, и голова ведьмы снова вяло поникла, а глаза уставились в никуда.

— Что ж, приступим, — сказал Танкуил и полностью сосредоточился на женщине. — Кто ты?

Она не хотела отвечать, арбитр видел это, изо всех сил пыталась сопротивляться принуждению, но лишь те, кто обучался ему долгие годы, были на это способны. Однако даже когда ведьма сдалась и заговорила, Танкуил не понял ровным счетом ничего — для него ее слова были лишь беспорядочной чехардой звуков.

Мракоборец посмотрел на стражника. Тот покачал сломанным носом.

— Редкий диалект Диких Земель? — потребовал ответа арбитр.

— Нет. У этих черных, южан, свой собственный говор, но это не он. Я слышал, я знаю.

Одна беда с принуждением — оно вытягивало из человека правду, но не могло заставить его говорить на общем языке.

Танкуил вздохнул. Бессмертная ведьма, способная отращивать новые органы, да к тому же еще и болтающая на неизвестном наречии, — одна большая проблема.

— Что ж, может, мы и не поймем, кто ты такая, но существует масса способов узнать, что ты такое.

Арбитр снял с пояса короткий острый нож и навис над женщиной в цепях.