Президент понимал, что полковник заслуживает того, чтобы как-то отметить его старание, просто показать ему, что он замечен. Но все же, когда Буров вновь возник перед ним, от каких-либо благодарностей по-барски отказался. Вместо этого жестковато повелел:

— Выясните: «ядерный чемоданчик»… — он остался у полковника?..

— Зырянова, — подсказал Буров. — Никак нет, товарищ Президент, не остался.

— То есть? — слегка побледнел Русаков.

— Его отобрал генерал Цеханов. И увез с собой. В Москву.

— Это т-точно? — еще больше побледнело лицо Президента.

— Абсолютно точно. Полковнику было приказано, и он отдал.

— Но ведь полковник обязан был…

Буров едва заметно усмехнулся.

— По инструкции, он обязан был никому, кроме вас, или по вашему приказу, чемоданчик не отдавать и расстаться с ним имел право только вместе с жизнью.

— И только так, — едва слышно, задеревеневшими губами проговорил Русаков.

— Однако ему приказали отдать. И он отдал.

— Но ему не имели права приказывать. Никто. Кроме меня.

— Так точно: никто, кроме вас, — теперь уже откровенно передернула уголки губ полковника подковерная казарменная ухмылка. — Но приказали. Генерал-лейтенант госбезопасности Цеханов постарался.

Буров прекрасно знал, что инструкция в самом деле запрещала Зырянову отдавать этот чемоданчик кому бы то ни было. И что тот обязан был оказать вооруженное сопротивление и вызвать охрану. Но понимал и то, что в принципе «хранители кейса» не должны были ведомственно принадлежать ни к госбезопасности, ни к армейской разведке. По всей видимости, они обязаны представлять собой некую особую пропрезидентсткую структуру. Как, впрочем, и бойцы из охраны резиденции главы государства.

Русаков нервно потер рука об руку, словно они озябли. Полковник прекрасно понимал, что творилось в душе Президента, который только что, с его помощью, выяснил: его лишили главного атрибута главы ядерной сверхдержавы — «ядерного чемоданчика»!

— Но это же чревато… — растерянно пробормотал Русаков. — Они даже не представляют себе, что они сделали и какие это может иметь последствия, в мировом, так сказать, масштабе. Если только на Западе станет известно, что ядерная кнопка находится вне президентского контроля, то вы же понимаете…

— Вряд ли они решатся нажимать на эту кнопку, товарищ Президент. Не та стадия безумия, да и повода особого нет. Однако, передав ядерный чемоданчик вице-президенту Ненашеву, сразу же укрепят его позиции.

— Но вы же представляете себе, каковой будет реакция Соединенных Штатов и других государств, когда они узнают, что «ядерный чемоданчик» оказался в руках путчистов?..

— Сдержанной.

— Что? — болезненно нахмурился генсек-президент, не поняв реакции теперь уже полковника армейской разведки.

— Они могут решить, что главой государства следует считать того, кто в настоящее время реально, именно реально, обладает ядерной кнопкой.

— Но этого нельзя допускать! — с холодным ужасом в глазах пробормотал Президент. — Там попросту не должны узнать… Вам, лично вам, полковник, об исчезновении «ядерного чемоданчика», вообще о его судьбе, пока что ничего не известно. Вы поняли меня?

— Само собой разумеется, — невозмутимо заверил его Буров. — Вот только…

— Что «только»? — грубовато прервал его Президент.

— Шеф госбезопасности сам позаботится, чтобы в нужный момент на Западе узнали: чемоданчик официально передан господину вице-президенту, а ныне главе Госкомитета по чрезвычайному положению. Который де-факто является реальным гарантом этого самого чрезвычайного положения.

— Думаете, они пойдут и на такой шантаж?

— Когда почувствуют себя загнанными в угол — пойдут. Причем на двойной — шантажируя и вас, и ваших зарубежных… — полковник хотел сказать «друзей», но благоразумно сдержался, — коллег. Заполучив «ядерный чемоданчик», гэкачеписты…

— Как-как вы их назвали? — меланхолично поинтересовался Президент.

— «Гэкачепистами».

— «Гэкачепистами»? — неожиданно хохотнул Президент. — Неплохо звучит, для пропагандистского, так сказать, противостояния. А почему именно гэка?..

— Помните, я докладывал, что в «группе товарищей» говорили о необходимости создать Госкомитет по чрезвычайному положению, который бы и объявил это самое «положение» на всей территории Союза? Отсюда — аббревиатура — ГКЧП, а также термин «гэкачеписты».

По движению губ Президента полковник «вычитал», как тот повторяет про себя понравившийся термин, и объяснил:

— Гэкачеписты считают, что, завладев «ядерным чемоданчиком», они тем самым доказали: ныне действующий Президент не в состоянии контролировать ситуацию не только в стране, но и в высших эшелонах власти. И, таким образом, заставят Запад признать в качестве главы государства ту личность, которую они навяжут народу.

— Но вы же военный человек, — нервно прошелся по смотровой площадке генсек-президент, — и прекрасно понимаете, что такими вещами шутить нельзя. Мы ведь живем в цивилизованном мире, где все взаимосвязано и все под контролем мирового сообщества.

Полковник с нескрываемой тоской взглянул на дрейфующий у побережья сторожевик. Способность Президента по любому поводу впадать в отвлеченные политические рассуждения, уже давно стала притчей во языцех. Недавно, «на волне перестроечного примирения», один из разведчиков-нелегалов сумел раздобыть у своего американского коллеги «психологическую ориентировку» на представителей высшего руководства Союза. В ней оказалось столько всего «компроматного», что руководство разведки даже не решилось засвечивать этот документ перед высшими должностными лицами страны, предпочитая сразу же засекретить его в стенах своей конторы.

Так вот, о Русакове, среди прочего, было сказано: «В ответственные моменты, когда нужно прибегать к кардинальным мерам, проявляет слабоволие и, вместо немедленного принятия важных решений, пускается в общие, ни к чему не обязывающие, порой весьма сомнительные рассуждения. Политикам, которые ведут с ним переговоры, приходится, из вежливости, терпеливо выслушивать его словоизлияния».

— Нет, вы посудите сами… На фоне всех тех положительных процессов, которые наметились в центре и на местах, — словно бы подтверждал диагноз аналитиков из американского Федерального бюро расследований Русаков, — устремления этих «гэкачепистов» — это же совершенно безответственный шаг. При действующем Президенте страны, создавать какое-то «гэкачепе», ставить страну на грань гражданской войны, и при этом пытаться изолировать главу государства от внешнего мира. Причем все это — в период, когда процесс уже, по существу, пошел. И это же, товарищи, очевидно.

Уловив вырвавшееся у Президента ораторское «товарищи», Буров попытался про себя грустно улыбнуться, однако не смог — закрыл глаза и покачал головой. Полковник вдруг почувствовал, насколько ему неудобно за этого политика. Войдя в поток ораторского словоблудия, хозяин резиденции еще несколько минут предавался общим рассуждениям о «текущем политическом моменте» и коварстве высшего чиновничества, однако на самом пике цицероновского вдохновения, полковник, не боясь прослыть невежливым, резко прервал его:

— И какие в связи с этим последуют приказания?

— Какие еще… приказания? — удивленно уставился на него Русаков, запнувшись на полуслове. — Какие в таких случаях могут быть приказания?

— Для начала, в подобных случаях отстраняют от власти людей, которые посягнули на конституционные полномочия законно избранного Президента страны, и тем самым пытаются совершить государственный переворот. Кроме того, нужно создать отряд спецназа, который, не поднимая лишнего шума, станет всячески прессовать путчистов, а главное — завладеет «ядерным чемоданчиком» и вернет его законному владельцу, то есть главе государства. Понятно, что в состав этого отряда должны войти абсолютно надежные люди, которые бы взяли под охрану вашу резиденцию и наиболее важные государственные объекты. Сейчас, состоянием на сегодняшний день, у вас, товарищ Президент, такие люди есть? Хотя бы на примете?

Русаков конечно же имел право не отвечать на этот совершенно ясно и по-житейски конкретно заданный вопрос. Но было в голосе полковника что-то слишком уж решительное.

— Ну, понимаете ли, таких людей у меня нет. Да в них и не было необходимости. Как законно избранный глава государства, я всегда опирался на уже существующие силовые структуры и спецслужбы, поэтому создание каких-либо особых президентских спецподразделений — такое, знаете ли, до сих пор не предполагалось. И вообще это не моя сфера обязанностей, не мой вопрос. Президент, знаете ли, должен сосредотачиваться на вопросах общегосударственного масштаба, определяя, так сказать, генеральную линию…

— Простите, товарищ Президент, — вновь с трудом вклинился в поток его рассуждений Буров, — как офицер ГРУ, я полагаю, что под рукой у главы державы всегда должны находиться люди, готовые выполнить любой его приказ. Причем только его, и ничей другой. Прикажите — и такой отряд спецназа будет создан.

Русаков откинулся на спинку кресла и несколько мгновений удивленно смотрел на полковника. Как генсек-президента, его не могла не тронуть жертвенная преданность, с которой полковник пытался прийти ему на помощь. Но именно эта солдатская прямота и отчаянная решительность полковника настораживали и даже пугали его. Он прошел почти все основные партноменклатурные ступени восхождения, он прекрасно знал Систему, а потому отдавал себе отчет в том, с какой силой сталкивается и каким зубрам ему придется противостоять. Осознав, что, при нынешнем раскладе сил, не всемогущая «группа товарищей», а он, с этим безвестным полковником, может оказаться в роли путчистов, Президент на какое-то время впал в мрачные раздумия.

— Но это же противостояние спецслужб. А вы же знаете, что это всегда чревато… — пробубнил он, явно затягивая время.

О том, что любой решительный шаг правителя всегда оказывается чем-то чреватым, полковник внешней военной разведки знал. Как человек, получивший прекрасное образование, он, в общем-то, знал многое. Вот только по долгу службы положено ему было знать только то, что… положено. А потому счел, что дальнейший разговор на эту тему способен лишь раздражать Русакова, и ни к чему конкретному не приведет.

— В таком случае разрешите идти, товарищ Верховный главнокомандующий? — снова сабельно ранил он самолюбие главы государства, напомнив, какая могучая власть все еще находится в его руках и какая вооруженная сила хоть сегодня может оказаться в его распоряжении.

— Да-да, идите, — растерянно пробормотал генсек-президент, поднимаясь при этом из-за стола и подаваясь к двери вслед за полковником. Он в очередной раз пытался войти в столь понравившуюся ему роль державного стратега-оратора, и намерение полковника удалиться, не дослушав его, никак не объяснив этот уход и даже не попытавшись выбрать соответствующий момент, попросту выбивало его из колеи. — «Группу товарищей» я принимал в своем служебном кабинете, однако вы знаете, где расположен и мой личный, так сказать, домашний кабинет?

— Так точно.

— Находитесь в состоянии постоянно готовности, чтобы в любое время я мог воспользоваться… вашим советом, — дипломатично завершил свое словоизлеяние Русаков, уже как бы под охраной Бурова спускаясь к себе на второй этаж.