Наступило лето, жаркое, душное, томительное. От накаленных каменных домов и мостовой так и пыхало удушливым зноем. Главное несчастье составляла уличная пыль, висевшая в воздухе. Благодаря ей по вечерам закатывавшееся солнце казалось багровым, раскаленным докрасна шаром. Даже дождь мало освежал воздух, производя томящую испарину. Все дети приуныли, как растения, которые забыли вовремя полить. Они вяло бродили по двору, а днем, в самую жаркую пору, играли где-нибудь по черным лестницам, где всегда было прохладно и сыро. Все были такие бледные, изнуренные, жалкие.

— Эй, Колька, будет тебе баклуши бить! — кричал из подвального окна сапожник. — Пора, брат, и за работу приниматься…

Кольке эти любезные приглашения совсем не нравились, и он показывал сапожнику язык.

— Погоди, пострел, вот я ужо доберусь до тебя! — грозил сапожник.

Он уже несколько раз говорил с матерью Кольки, чтобы она отдала сына к нему в ученье.

— Человеком будет, — убеждал он. — Лучше нашего ремесла нет. И всегда работа, потому что сапоги, брат, первое дело.

Мать Кольки, вдова прачка, сама думала, что давно пора отдать сына куда-нибудь в ученье, но боялась таких учителей, как сапожник. Она достаточно насмотрелась на такую науку, когда учеников морили голодом и били чем ни попало. Жалела она крепко своего Кольку, хотя и был он сорванец. С другой стороны, мальчишка рос без всякого дела и мог избаловаться.

— Вот как избалуется, — уверял ее сапожник, — потом и управы с ним не будет… Говорю: человеком будет.

Долго крепилась бедная женщина, а потом решила отдать Кольку в науку.

Это случилось как раз в средине самого лета, когда Колька попал в мастерскую сапожника. Он был огорчен и ничего не говорил.

— Первое дело, ты не будешь объедать родную мать, — объяснил ему сапожник. — А второе, будешь одет. У меня, брат, такое положение… У матери-то вон руки болят от работы, пора и тебе ей помогать.

Теперь Колька мог наблюдать за игравшими на дворе детьми только из подвального окошка мастерской. Его костюм по-прежнему состоял из одной рубахи, а питаться приходилось картошкой со шкварками. Сапог ученикам не полагалось, потому что, по убеждению сапожника, от сапог бывают только мозоли. Работа у сапожника для Кольки была, собственно, нетрудная. Он сучил верву, мочил кожу, бегал в лавочку и вообще был на побегушках; но скверно было то, что за малейшую провинность сапожник нещадно бил своих учеников шпандырем, то есть толстым ремнем.

— Человеком, негодяй, будешь! — говорил сапожник, производя свою расправу.

Колька как-то сразу притих, отупел и решил про себя, что непременно убежит от такой науки. Сначала у него было желание сделаться человеком, но потом постепенно уменьшалось.

«Убегу», — думал Колька.

Куда бежать — Колька не знал, потому что дальше своей улицы нигде не бывал, но это желание в нем росло и крепло с каждым днем. Сапожник, в свою очередь, отлично знал, как бегают новички ученики, и зорко следил за Колькой.

— Ты у меня смотри, — предупреждал его сапожник. — Я тебя пою, кормлю, я с тебя и шкуру сниму, ежели, например, что-нибудь неподобное. Меня-то вот как били, когда в науке был… Хе-хе! Места живого не осталось…

Все эти речи являлись плохим утешением, и Колька решил непременно бежать. Все равно хуже не будет. В течение каких-нибудь двух месяцев он сильно похудел, ходил весь запачканный ваксой, волосы на голове стояли какими-то клочьями, как на крашеном меху. Но для того чтобы бежать, нужно было иметь запас хлеба, то есть корочек, которые он сберегал от еды. Колька теперь постоянно голодал и отлично понимал, что без хлеба далеко не уйдешь. Потом, и в одной рубахе бежать было тоже неспособно. Но мать как-то сколотилась и подарила Кольке рваный пиджачок, купленный по случаю у татарина. Именно только этого и недоставало Кольке. О сапогах он и не мечтал, но зато мог выбрать по своему вкусу любые опорки.

Но как раз, дело было уже осенью, когда Колька решился привести в исполнение свой заветный план, кухарка Матрена привела в ученье к сапожнику своего сына Ваську.

— Возьми ты его Христа ради, — умоляла она. — В деревне совсем избаловался. Способа с ним нет.