Старик встал на ноги, властным жестом прервав крики.

Пронзительные синие глаза внимательно ощупали зал, просканировали каждого замершего в тревожном ожидании человека, скользнули по сосредоточенным лицам Стражей, стоящих плотным кольцом вокруг.

Остановив взгляд на Гаспаре Рибо, покрытом от волнения багровыми пятнами, Гай произнес:

– Аватария, тебе слово!

«Малыш Бо», стерев с дырявых щек улыбку, повзрослел на глазах. Глазки-щелочки сверкнули злобными черными угольками. Подтянув подгузник, Страж вышел из толпы, толкая впереди себя недоумевающего француза.

– Я здесь, чтобы обвинить господина Рибо Гаспара Этьена, в пороке Чревоугодия, и настаиваю на избрании против него высшей меры наказания.

Толстые колени бедняги Рибо дрогнули, и он невольно осел, озираясь в поисках опоры и сочувствия.

Судья подал малышу знак. Тот подхватил француза, словно куль с мукой и встряхнул, приводя в вертикальное положение.

– Поведай нам, почтенный Аватария, его историю.

Огромный пупс наморщил лоб. Пухлые красные губки трагически изогнулись.

– Начало тому было положено чрезмерно заботливой мамочкой, Франсуазой Рибо, воспитывавшей сына без отца. Свою любовь к малышу глупая мещанка измеряла поцелуями и количеством съеденных ложек. Исказив восприятие мира, (сытый – значит правильный), она не нашла ничего лучшего, кроме как забрать Гаспара из школы, где тот подвергался издевательствам и насмешкам со стороны других детей. Она наняла ему личных учителей-лоботрясов, продолжающих нежно дуть в уши.

Выложив зыбкий фундамент, матушка Франсуаза безвременно почила и оставила наивного пухлощекого мальчика одного в жестоком мире, кишащем акулами, где все были помешаны на здоровом образе жизни и подсчете калорий. И выбор жизненной стези не заставил себя ждать. Утраченный покой достигался привычным путем – пожиранием пищи. И количество ее с течением времени только росло.

Но если бы страдало одно тело, ставшее безобразным… Внутренний мир тоже претерпел качественные сдвиги: ценность любой вещи, поступка определялись господином Рибо лишь с точки зрения кулинарного качества, через призму вкуса и аромата, раздражающего рецепторы. Дальше – хуже. Несчастный стал заложником собственного чрева. Быстро достижимое удовольствие проникло в мозг, превратив подсудимого в неизлечимого наркомана.

Второй порочный шаг, к которому его подтолкнуло Чревоугодие, был куда страшнее. Душка Гаспар бессовестно оболгал своего коллегу, обвинив в недобросовестности, вследствие чего заполучил его место и тем самым заложил первый кирпичик в своей карьере известного на весь мир кулинарного эксперта.

Таким образом, он припал к кормушке, которая не оскудевала.

Третий, и роковой, шаг. Вследствие его некорректной экспертной оценки и нелестного отзыва в журнале в недавнем прошлом был лишен поста генеральный менеджер этого отеля, руководивший им не менее десяти лет, – месье Бове.

Беда в том, что увольнение имело для последнего самые трагические последствия. Господин Бове скончался от сердечного приступа три месяца назад.

Хочу уточнить: причиной понижения оценки и негативного отчета в экспертную коллегию послужил недостаточно быстро поданный нашему подсудимому десерт.

По делу у меня все, – мрачно констатировал «Малыш Бо».

Страж отступил в сторону, оставив бледного как полотно Гаспара посреди зала в полном одиночестве.

Толстяк, схватившись за сердце, тяжело дышал. Весть о кончине бывшего директора отеля застала его врасплох.

– У меня есть что добавить по делу, – послышался голос красавца-«Адониса».

Вежливо отодвинув в сторону Кирилла, он выступил вперед.

– Хотел бы уличить вышеупомянутого Гаспара Этьена в откровенном мужеложстве. Не говоря уже о полном пренебрежении к эстетике собственного тела. Он поддавался пороку столь часто, сколь тому способствовали обстоятельства, без стыда и ограничений…

– Протестую, – внезапно подала голос София, – это частное дело. Мы здесь не обсуждаем сексуальную ориентацию господина Рибо!

– Протест принят, – охотно подтвердил Гай.

«Адонис» удивленно вскинул бровь; его недоуменный взгляд осторожно скользнул по лицу судьи и опустился на защитника.

– Все не так просто, господа. Похоть истца шла рука об руку с его Чревоугодием. Идея написать злобный пасквиль созрела в душе подсудимого не только потому, что симпатичный мальчик-официант задержал желанный десерт, но и потому, что тот не ответил на недвусмысленные намеки заглянуть после ужина в его номер. Увы…

София тяжело вздохнула.

«Как мерзко получилось… Толстяк произвел на меня такое благостное впечатление».

На Гаспара нельзя было смотреть без сожаления. Его била дрожь, заставляющая дряблое тело трястись подобно огромному желе. На позеленевшем лице с обвисшими щеками ярким пятном выделялись искусанные в кровь губы. Обезумевшие глаза несчастного буквально вылезли из орбит.

– Я не знал, не знал. Что он… из-за меня. О господи! Мне нет прощения.

Его слова застыли на фоне всеобщего молчания.

«Софи, сейчас твоя очередь! – послышался в голове голос Гая – Постарайся оправдать ненасытного глупца. Это совсем не сложно».

Женщина закрыла глаза, чтобы не видеть перекошенного испуганного лица Гаспара.

«Скажи мне, толстячок, кто виноват на самом деле?» – задала она самой себе вопрос, поднимаясь с кресла.

София начала говорить, полагаясь на подсказки, приходящие извне:

– Решение Гаспара оклеветать невинного непростительно и требует наказания. Отчасти этим наказанием стали сегодня искренние муки его совести. Он раскаивается в произошедшем, это очевидно.

Оправдать этот поступок я не в силах, но, возможно, я смогу пояснить причины, приведшие к нему.

Вот этот… хм… господин, – София кивнула в сторону «Малыша Бо», сложившего пухлые ручки на пузе и внимательно слушавшего ее, – назвал главной предпосылкой к рождению Чревоугодия покойную мать. И он прав. Женщина, живущая в послевоенное время в бедном пригороде Парижа, вечно голодная, в обносках с чужого плеча, мечтавшая сытно поесть и не думать о завтрашнем дне, передала любимому позднему ребенку собственное миропонимание. «Счастье – в сытости». Если мы виним Франсуазу, то не забудем тогда уж помянуть недобрым словом нацистов, развязавших последнюю войну. Мать стала маленькому Гаспару всем, она заменила ему мир, а возможно, и самого Господа Бога. Он не виноват, что видел единственную радость в жизни в полной тарелке. Несчастного необходимо лечить от булимии. Пусть моя первая речь в защиту прозвучит наивно, но она идет от чистого сердца. Поверьте, Гаспар Рибо неплохой человек. Добродушный, отзывчивый. Я прошу Стражей, и господина судью смилостивиться над несчастным, позволить ему раскаяться.

Тишина, прерываемая тяжелым сопением Гаспара, стала ей ответом.

Потом все услышали голос старика:

– Софи, да ты святая простота! Но, должен признаться, вариант ущербной мамочки имеет право на существование. Откуда ты узнала, что Франсуаза Рибо действительно полжизни голодала и донашивала одежду за ненавистной старшей сестрой? Сорока на хвосте принесла? Обвинить Гитлера в рождении чьего-то Чревоугодия – дорогого стоит. Неординарный подход. Гаспар Этьен, так и быть, вы проходите на следующий уровень.

Мрачный словно грозовая туча француз пробурчал под нос слова благодарности и попятился назад.

«Малыш Бо», потрепав его по голове, поцеловал в макушку, словно покойная мадам Рибо.

– Буду держать за тебя палец, сынок, – и сунул, причмокивая, пухлый большой пальчик в рот, словно воображаемую соску.

«Иди к черту», – испуганно отрезал Гаспар.

Старик на троне протянул руку к заскучавшему в сторонке нищему:

– Гула! Твой выход.

Длинный Страж встрепенулся и, крепко схватив за локоть взвизгнувшую Сибиллу, не медля ни минуты, потащил ее в центр зала.

– Дай пять! – напутствовал приятеля «Малыш».

Хлопнув ладонями, Страж перемигнулись. Нищий, мгновенно приняв серьезное выражение лица, обернулся к собравшимся:

– Я обвиняю Сибиллу Коппельмауэр в златострастии, в алчности и стяжательстве.

Если бы не стоны и всхлипывания Катрин, стоящей в углу ресторана под пристальным надзором платиновой красотки, то происходящее в зале можно было спутать с буффонадой, балаганом из подворотни, спектаклем, разыгранном доморощенными шутами.

Кривясь от боли и унижения, заштопанная гордячка прикрыла обеими руками рот, но так и не прикоснулась к грязному пиджаку.

Он валялся у ее ног рядом со снятыми Гаем ботинками.

София тяжело вздохнула, размышляя над аргументами для ее защиты. В голову пока не пришло ни одного.

Она вновь перенесла свое внимание в центр зала, на главных действующих лиц.

Страх, смешанный с неверием в происходящее, прикрываемый истеричным хихиканьем и надменно задираемыми бровками, отвоевывал позиции. От бравады смелой задиристой девочки почти ничего не осталось, стоило Сибилле взглянуть на поверженного приятеля Рибо. Толстяк мешком повис на предложенном «Малышом Бо» стуле и боялся поднять глаза. И вот уже она, «почетный член всех брендовых клубов мира», оставшийся без моральной поддержки, нерешительно переминается с ноги на ногу, не стесняясь безразмерных отельных тапочек и махрового халата.

Страж Алчности в облике нищего отступил от нее на шаг, показательно разглядывая.

– Уважаемые судьи, перед вами интересный образчик. Привлекательная физическая оболочка маскирует вопиющую пустотелость, абсолютную бездуховность. В кудрявой головке гуляет легкомысленный ветерок. Моя подопечная беззаботно парит по жизни подобно райской птичке, не задумываясь о завтрашнем дне и о людях, которые ее окружают.

За прекрасным фасадом не видно сердца, содержимое изъедено алчными червями. Душа красотки, прогнившая насквозь, стала придатком сложенного из стопки кредитных карточек идола. Стоило лишиться их сегодня, как девушка потеряла опору под ногами.

Сибилла вспыхнула от злости и, повернувшись к обвинителю, вцепилась ему в грудки.

– Так вот кто ограбил меня, перетряхнул все вещи, оставил ни с чем!! Держите вора!

От неожиданности «Малыш Бо» повалился на пол, истерично дергая ножками и содрогаясь от хохота.

«Полагаю, ему сейчас потребуется очередной подгузник», – подумала София.

Гай не замедлил ответить:

«А что мне остается делать, наблюдая этот непристойный балаган?»

«Люди – странные существа, даже перед лицом опасности не могут избежать глупых поступков».

«Скорее всего, они не в состоянии поверить в происходящее. Воспринимают это как розыгрыш».

«Ты права. Им же хуже».

Она заметила, как Гай привстал с места, сунул руку в карман брюк и извлек на свет несколько цветных пластиковых карточек. Развернул их веером, словно заправская гадалка.

– Девочка, что ты готова отдать за несколько безделиц?

Взбешенная Сибилла, оставив в покое недоумевающего нищего Стража, повернулась к нему.

Старик приблизил одну из карточек к глазам, близоруко прищурился:

– «Империя „Армани“, золотой дисконт. Владелец Коппельмауэр Сибилла».

Ради этой карты ты перерыла перед отъездом весь дом?

На бедняжке лица не осталось. Лишь огромные, сияющие от вожделения глаза, готовые выскочить из орбит.

– Откуда?.. – еле выдохнула она.

– Неважно! Хочешь ее вернуть?

– Конечно! Спрашиваете!

Гай протянул ей дисконтную карточку, но, стоило Сибилле приблизиться, отдернул руку, дразня:

– А душу свою продашь?

Девушка, натолкнувшись на невидимую стену, замерла с открытым ртом.

София в полнейшем недоумении наблюдала за ее реакцией.

Невероятно: корыстолюбица раздумывала, просчитывала все «за» и «против».

«Нет, ты только посмотри, она не отказывается, еще немного, и скрепит договор кровью!»

«Все намного проще. Она не верит в наказание. Живет здесь и сейчас».

«Ты не такая. Поэтому сейчас не стоишь рядом с ними, а сидишь по правую руку».

Судья прервал мучительные сомнения скряги, спрятав пластиковые карты обратно в карман.

– Есть ли что-то еще по делу?

Страж Алчности в почтении склонился:

– И немало. Я только начал.

Вознося молитвы золотому тельцу, фройляйн Коппельмауэр забыла о собственном совершенстве. В погоне за мимолетной выгодой не гнушалась распространять тлетворное влияние на окружающих.

Будучи студенткой университета Сорбонны, она прилюдно унизила однокашника, решившего признаться ей в симпатии, по причинам, разумеющимся только ее птичьему уму. Молодой человек был бедно одет и имел избыточный вес. Устроила показательную порку с единственным желанием – возвыситься за его счет, покрасоваться среди подруг. Не заметив, что исковеркала парню всю оставшуюся жизнь, словно бабочка, беззаботно перепорхнула на другой цветок.

– Что за черт! Откуда вам это известно? Нет тому свидетелей, – взбунтовалась Сибилла.

– Есть, моя радость. Мало того, главный свидетель стоит сейчас рядом с тобой… – нищий скабрезно усмехнулся.

София, затаив дыхание, покосилась на Гаспара, готового провалиться сквозь землю.

– Гаспар… Значит, это был ты? Учился в Сорбонне? Впрочем, уже неважно. Была глупа – обидела. Прости. Если это утешит – сейчас ты выглядишь куда… представительнее, – девушка натянуто улыбнулась.

Молодой человек мужественно стерпел очередную пощечину.

Страж продолжал:

– Не говоря уже о том, что после первой серьезной неудачи с женщиной этот молодой человек впал в продолжительную депрессию, из которой вышел уже поменяв сексуальную ориентацию. Был вынужден предать собственную природу под воздействием злого слова.

– Протестую! – подала голос София. – Доказано, что бисексуальность имеет генетические предпосылки, поэтому я не могу согласиться с выводами Стража. Сибилла не виновата в его мужеложестве. Гаспар рано или поздно пришел бы к однополому сексу.

– Согласен с защитой, – подтвердил Гай. – Ваши доводы безосновательны и не имеют отношения к делу.

Нищий Страж в недоумении потер щетинистый подбородок.

– Но если бы жертва не испытывала депрессии от оскорбления, она бы не попала в лапы извращенца-педофила.

Хотя согласен, это обвинение с большим полем допуска. Но есть еще одно не вызывающее сомнений преступление:

Спустя несколько лет, работая уже под присмотром отца, обвиняемая совершила кражу без малого трех тысяч евро из сейфа салона красоты при отеле, где занимала должность администратора. Мало того, она обвинила в случившемся невинного человека, массажиста, инвалида по зрению. Вследствие чего он был уволен без рекомендаций и выходного пособия. Хочу добавить, что слепой юноша, так и не получивший нигде работу, спустя полгода был сбит машиной и скончался до приезда «скорой помощи».

Услышав душераздирающий вопль Аннет, совершенно выпавшей из поля зрения, София прикрыла глаза руками.

«Гай, умоляю, останови их».

«Нет, дай нам насладиться. Редкий случай рафинированной женской ненависти. И, кстати, оправданной».

Не выдержав истеричных воплей, София поднялась со своего места и громким голосом потребовала тишины.

Мгновенно материализовавшаяся пожилая учительница пения железной хваткой скрутила нападающей немке руки и оттащила брыкающуюся Аннет от растрепанной, исцарапанной, ничего не понимающей фроляйн Коппельмауэр.

– Дочка, как ты посмела? – хриплый голос Гюнтера оборвался. Мужчина, схватившись за сердце, опустился в быстро подставленное Хеленой кресло и замер, тяжело дыша.

– Парень не был виноват, а я его при всем персонале назвал вором… Когда с биржи попросили характеристику, я дал отрицательную… Дочка…

Гюнтер дернул воротник рубашки, его лицо посерело. Хелен вскрикнула и опустилась перед возлюбленным на колени. Ее испуганный взгляд заметался между замерших рядом Стражей, моля о помощи.

Старик-брюзга шагнул к скрючившемуся в кресле подопечному, надорвал тесный ворот сорочки и, просунув руку вовнутрь, дотянулся до замершего сердца. Пергаментные щеки герра Коппельмауэра постепенно обрели естественный цвет. Гюнтер поднял глаза на заботливо склонившуюся над ним женщину и неуверенно улыбнулся – все хорошо, дорогая.

– Сибилла, – обратилась к обвиняемой София, – по трагическому стечению обстоятельств присутствующая здесь Аннет до сих пор оплакивает погибшего Марко. Они любили друг друга.

Сломавшись словно тростинка, фройляйн опустилась на пол и сжалась в комочек. Халат распахнулся, открыв худые плечи и тоненькую шею.

Не испытывая ни капли жалости, София продолжала:

– Но я не вижу прямой связи между грехом Сибиллы и гибелью Марко. Возможно, лишь косвенную. Впрочем, как и в предыдущем случае с господином Рибо. И вновь обращаю внимание судей, что здесь и сейчас мы разбираем ее основной порок, а не сопутствующие ему события.

Если уж мне отведена роль защитника в странном спектакле, то постараюсь понять причину ее поступков.

Возможности выслушать исповедь клиента тет-а-тет у меня не было, поэтому позволю себе предположение, точнее, очередную импровизацию.

София оглядела собравшихся. Лица людей и Стражей были обращены к ней в ожидании.

– Позволю представить себе следующую картину. Маленькая девочка стоит у окна и смотрит на улицу. Стоит довольно долго, несколько часов не сходит с места, боясь упустить момент, когда из-за поворота повернет машина. В которой… ее отец. Он всегда приезжает один, потому что мамы у малышки нет, точнее, не стало очень давно. Папа приезжает редко. Он довольно скуп, никогда не балует дочку. Единственную куклу он привез ей на прошлое Рождество. Но девочке уже не нужны игрушки, у нее появилось много других желаний. Она мечтает о нарядных платьях, лаковых туфлях, маленьких атласных сумочках, которые носят счастливые дети в другом мире, о котором она знает только из волшебных журналов моды или из телевизора.

Девочка росла в приюте, лишенная обычных детских радостей, и когда отец забрал ее, она начала с жадностью наверстывать упущенное. А где была ее мама, которая не научила малышку ориентироваться в мире соблазна? Что мы видим перед собой? Того же бедного одинокого ребенка, лишенного материнской любви, старающегося восполнить ее недостаток глянцевым эрзацем. Мир высокой моды стал ей родным, потому что там она обретала кратковременную иллюзию счастья. Попав в городской мейнстрим, девочка выживала, как умела.

Сначала раздались одинокие хлопки нищего Стража. К нему не замедлил присоединиться «Малыш Бо», следом поддержал приятелей Супербия.

Он отошел в сторону, позволив Софии взглянуть на Катрину. Кровь из заштопанных губ ручьями стекала по шее женщины, но гордячка, казалось, не замечала этого. Ненавидящим взглядом она просверлила Гюнтера Коппельмауэра насквозь. Лицо несчастной перекосилось от злобы, став откровенно уродливым.

Страшная догадка расставила точки над «и».

«Да, она ее мать».

– Мадемуазель Сибилла, вы успешно прошли первый уровень. Защита снова угадала причину грехопадения, – провозгласил старик и повернулся к Софии:

– Не желаешь отдохнуть?

Женщина отрицательно покачала головой..

– Кто идет следующим? – обратился Гай к стражам.

– Господин, если позволишь сэкономить время, мы устроим общую «презентацию».

Верховный судья согласно кивнул.

Оставив Гюнтера сидящим в кресле под присмотром Хелен, парочка престарелых Стражей вышла вперед.

«Старушка Шапокляк» отвесила жеманный реверанс, подобострастно вытянулась по струнке, предоставляя первое слово коллеге. Старик достал огромный клетчатый платок, начал неспешно протирать треснувшее пенсне.

Присутствующие замерли в терпеливом ожидании. В воцарившейся тишине было слышно, как часы в холле пробили двенадцать. Полдень. Как медленно тянется время!

– Ира, Инвидия! Вы заставляете себя ждать.

– Просим прощения, господа, – начал злой старик. – Наша речь займет немного времени. Да и говорить-то особо не о чем.

Перед нами пример истинной любви, пережившей множество испытаний, но возродившейся вновь, стоило глупцам случайно встретиться. Фокус в том, что волшебство свершилось лишь тогда, когда чаши нашего с Инвидией терпения почти переполнились. Эти люди совершили достаточно постыдных деяний. Хелен Грюнберг захлебнулась в море Зависти, а Гюнтер Коппельмауэр иссушил свое сердце напрасным Гневом. Более всего наши подопечные навредили самим себе, устроив чистилище еще при жизни.

Возродившаяся любовь явилась искуплением обоим грешникам. И пока они под ее защитой, остаются неподсудными.

– Браво! – защитница поднялась. – Мне нечего добавить к сказанному.

Внезапно послышался птичий клекот.

Спрятавшись за спину «Мэрилин», Катрина Лешер пыталась смеяться зашитыми губами.

По спине Софии пробежал легкий морозец. Борясь с подступившей к горлу тошнотой, она быстро отвела взгляд к окну.

В стекло несколько раз ударился заблудившийся шмель и, опомнившись, улетел восвояси. Под слепящими лучами солнца сверкала бескрайняя водная гладь, чайки острыми крыльями полосовали над ней безоблачное небо. София поймала себя на нелепой мысли, что именно этот пейзаж она рисовала себе, мечтая вернуться в «Роял». В царство безмятежности, райский уголок для избранных. А вместо этого попала в чистилище, на нелепую имитацию Страшного Суда.

«Сейчас очередь Кирилла. Волнуешься?», – голос Гая вернул задумавшуюся женщину в реальность.

«Полагаю, защитить его сможешь и без моих подсказок».

«Попытаюсь!»

Подчиняясь нетерпеливому знаку судьи, сладкая парочка Ира и Инвидия почтительно откланялись и, взявшись за руки, вернулись к своим подопечным, освобождая место следующему персонажу.

Стряхнув с лацканов идеально подогнанного пиджака несуществующую пылинку, расправив грудь и хамовато задрав мужественный подбородок, красавец Люксурия прошествовал в центр, ведя за руку Кирилла.

Молодой человек следовал за ним не ропща. Похоже, он окончательно смирился с безумным перформансом.

Бросив полный тоски взгляд на сидящую рядом со странным стариком Софию, тут же отвел глаза в сторону. Старательно прикрыл душу, в которой властвовал хаос.

Тембр голоса устроившегося на возвышении старика сразу показался Кириллу знакомым, стоило тому произнести слова приветствия. Жесты, поворот головы, осанка также вызывали ощущения, что они когда-то встречались. Особенно глаза – ярко-синие, сияющие, завораживающие. Но тот, о ком он сейчас думал, намного моложе. Ему должно быть лет сорок – сорок пять, но никак не под восемьдесят.

Как его звали? Клайв Мортон, загадочный турист, у которого он временно служил шофером. У Кирилла в кармане до сих пор лежала одна подаренная им вещица. Пластиковая фишка, круто изменившая жизнь, безделица с именем «Lucky». Многие годы он не расставался с ней, считая талисманом, который должен вернуться хозяину.

Но пути их до сих пор не пересеклись.

Вдоволь покрасовавшись перед публикой, Люксурия заговорил.

Томный проникновенный голос Стража вызвал в душе Софии приятное ощущение тепла и невольное расположение.

– Очаровательные слушатели, уважаемые коллеги и достопочтенный господин судья, спасибо, что предоставили слово.

Позвольте мне в свою очередь предъявить обвинения не менее порочному, чем предыдущие представители человеческого рода. Еще немного, и он переплюнул бы вашего покорного слугу на ниве соблазнения. Пусть не обманывает вас трогательный, сокрушенный вид мальчика-подранка. Многие покупались на этот образ и раскрывали душу, которую он иссушал дотла. Уходя, оставлял за собой трупы, точнее, живые трупы с разоренными сердцами. Женщины продолжали существовать, забыв о способности чувствовать. Он соблазнял ради самого соблазнения, ради спортивного азарта. Ради мимолетного кайфа услышать очередное признание и испить из глаз, умиленных восторженной слезой, зарождающуюся любовь.

Здесь находится одна из его первых жертв, которая провела несколько лет в аду, думая, что мерзавец погиб. Обманув несчастную, он исчез, сменив имя, не догадываясь, что уже попал в поле нашего зрения.

Последнее время он жил, не зная бед, купаясь в шоколадном мире роскоши. Цвел под патронажем известной в Европе селебрити, «металлической королевы» Катрины Лешер.

Но и под крылом мамочки он ухитрялся доить ее любвеобильных подруг и, развлечения ради, ухлестывать за молодыми старлетками из их эскорта.

Несколько раз мы наблюдали попытки переметнуться и подцепить богатого дядюшку, но на лоне мужской любви достичь заметного успеха не удалось. Нами зафиксированы две безрезультатные попытки.

«О Боже…»

«Гай!»

«Молчу».

– А вчера месье Лурье совершил абсолютно несвойственный законченному альфонсу поступок, – продолжал Страж. – Он укусил руку, которая кормила и гладила его по шерстке в течение нескольких лет. В данный момент глупец словно щепка несется по бурному потоку, не желая пристать к прежнему берегу и страдая от невозможности остановиться у противоположного. Грехи его не смыты. И я требую наказания похотливого негодяя.

На протяжении красочного спича Кирилл не сводил глаз с Софии. Женщина держалась достойно. Лишь при упоминании о давней трагедии ее прекрасные зеленые глаза подернулись влагой, но незаметным движением руки она смахнула набежавшую слезу. В душе Кирилла царила непроглядная тьма. Воронка, образовавшаяся на уровне сердца, планомерно засасывала в холодную пустоту окружающий мир – его безмятежную дотоле жизнь, ставшую балаганом, пропахший тленом отель, разыгравшихся злых клоунов. С невольным трепетом он размышлял о возможности обещанного ухода. Если София не простит его, то задерживаться причины не останется. Он износился словно старый башмак.

Она подняла на него тревожный взгляд, посылая надежду. Зачем? Неужели глупышка собирается выступить с защитой? Видимо, жизнь ничему ее не научила.

София поднялась и, не спуская с Кирилла внимательного взгляда, начала говорить:

– Господа Стражи, и вы, Верховный судья, прошу проявить милосердие к стоящему перед нами молодому человеку. («Что ты делаешь?») Основных причин, толкнувших его в объятия стареющих эротоманок, немного – всего две. Первая: покойный отец Кирилла нещадно бил мать, а когда мальчик заступался за нее, тот не гнушался отвесить ребенку несколько тумаков. Все детские и юношеские годы мальчик прожил в страхе наказания, в разрывающей сердце жалости к смиренной, всепрощающей матери. Вторая причина еще более убедительна. Незадолго до момента «зеро», который изменил жизнь несчастного навсегда, единственная женщина, которую он любил беззаветно, покинула бренный мир. Мама умерла на его руках, оставив незаживающую рану в сердце, которую Кирилл пытался залечить нежностью других.

– Протестую! – Люксурия шагнул вперед. – Как вы объясните, что любовь женщины, в материальном плане недостаточно обеспеченной, не способствовала исцелению раненного сердца? Почему он же оставил ее погибать в неведении?

– Протест отклонен, – Гай, скрестив руки на груди, сверкнул глазами. – Не провоцируйте защитника на необъективные умозаключения.

– Я пытаюсь защитить Кирилла Лурье, потому что не вижу в его проступках совершенного зла. Он дарил женщинам радость, нежность, заботу, иллюзию счастья, он тратил собственные силы на поддержание их уверенности в себе. Он продавал мечту и получал соответствующую плату. Закон товарообмена не нарушен.

Оставленные им женщины сознательно шли на связь с альфонсом, которая обычно подразумевает несчастливый исход. Их разбитые сердца стали издержкой мечтательности, платой за самоуверенность и глупость. Я могу привести множество фактов в пользу защиты, потому что лишь сейчас, поняв причину ухода Кирилла, я могу жить, не оглядываясь назад. В душе моей не осталось белых пятен, все разъяснилось. И Истина такова, что из двоих каждый принимает правила игры, соглашается с возможным поражением, но продолжает куражиться. Играть на грани фола. Виноваты оба. Поэтому прошу оправдать моего подзащитного по причине отсутствия мотива преступления. Кирилл не был рабом Похоти, он искал замену материнской любви.

– Зачем ты это делаешь, София? Ты совершенно не знаешь меня, – Кирилл в недоумении ждал ответа.

Женщина промолчала. Она вернулась на свое место, села, намертво сцепив кисти. Ногти вонзились в нежную кожу, оставляя глубокие следы.

В висках зашумела прилившая кровь. Слезы в уголках глаз готовились пролиться на пылающие щеки.

«Софи, не надо бояться чувств. Дай выход слезам. Здесь нет никого, кто был бы вправе осудить тебя».

«Не в моих принципах казаться слабой!»

«Здесь я диктую правила, забыла? Я разрешаю тебе быть слабой. Плачь!»

София, громко всхлипнув, опустила лицо в ладони, ее плечи затряслись от рыданий.

Кирилл пытался подойти к ней, но в тот же миг был схвачен стальными руками личного Стража. Люксурия насильно усадил его в кресло и встал рядом, пресекая любые возможные попытки.

Старик приподнялся в места и, подав знак стоящим около своих грешников Стражам, объявил короткий перерыв.

Предоставив наблюдение за замершей в углу Катриной Лешер остальным коллегам по цеху, «Мэрилин» выскользнул из зала.

Спустя несколько минут двери ресторана распахнулись, пропуская Кларенс, несущую поднос с прохладительными напитками.

София с благодарностью взяла протянутый ею холодный чай и, сделав несколько глотков, закрыла глаза, заставляя себя мысленно перенестись как можно дальше из развернувшегося вокруг цирка ужасов.

Вновь став ребенком, она бежала по росистому лугу навстречу отцу. Она не видела его с прошлого лета, которое они провели вместе в деревне у бабушки. Прошел год с тех пор, как папа, рукоположенный в священники, перебрался в небольшое село под Воронежем и основал там приход. И сейчас она приехала навестить его. Мама отпустила. Сердце девочки замирает от восторга, она невесома, парит от радости, заливается смехом. Крепкие руки отца прижимают хрупкое тельце к себе и внезапно подкидывают вверх, к самому солнцу. Ух ты! Еще! Еще раз, папочка!

Эти мгновения абсолютного счастья София запомнила навсегда.

«Мне не хватает тебя, отец».

«Я всегда рядом».

«Мне нужен добрый совет. Твоя не в меру любопытная дочь угодила в ловушку к пауку».

– Ничего нет случайного, принцесса. Но тебе нечего бояться. Ты выпила свой чай?

София в недоумении распахнула глаза.

«Ни в коей мере. Я подарил несколько приятных воспоминаний. Кстати, почему ты назвала меня пауком?»

Слезы высохли мгновенно. Она подняла перекошенное от негодования лицо.

Но от злости не осталось и следа, стоило ей встретиться с глазами простодушно улыбающегося Гая.

«Ты ведешь себя словно… шут гороховый!»

«На том и стоим! Иначе мир умер бы со скуки».

Кирилл наблюдал за немым диалогом, разыгрывающимся между его бывшей любовницей и странного вида стариком.

Создавалось впечатление, что они знакомы очень близко. Не произнося ни слова, двое без труда понимали друг друга. Игра жестов, эмоции, выражения лиц, ускользающие взгляды, смущение, заигрывающий смех свидетельствовали об одном. Между ними существует связь особого рода. Кому как не Кириллу, опытному соблазнителю, не уловить эманацию рождающегося чувства.

Волна ревности сбила беднягу с толку.

– «Не бросайся мыслями, глупец! Как знать, не стоит ли за твоей спиной тот, о ком ты сейчас подумал?» – возникший в голове голос показался Кириллу до боли знакомым.

Он быстро взглянул на сидящего на возвышении мужчину. Тот отвлекся от немого разговора с Софией и теперь буравил его сапфировыми глазами.

«Я знаю тебя?» – вопрос Кирилла остался без ответа.

Зрительный контакт прервался по воле старика.

Тот снова встал и, поманив рукой сухонькую даму в скромной серой кофточке под горло и старомодной плиссированной юбке, кивнул головой, разрешая говорить:

– Аватария! Мы все внимание.

– Мой господин, благодарю за оказанную честь. Я привела на ваш суд заплутавшую в пагубном Унынии душу Аннет Пуатье. С недавнего времени она пренебрегает великим даром, ценность которого не подлежит сомнению.

Вожделея смерти, искушенная ее нечаянным прикосновением, несчастная утратила смысл в жизни, отошла от намеченного свыше пути, греша против парадигмы творения.

В отличие от других, я не требую применить против нее высшую меру, наоборот, я прошу продлить ее жизнь максимально, чтобы дать возможность раскаяться и исправить сотворенные ошибки.

– Нет! Умоляю вас не делать этого, – закричала Аннет. Теряя силы, распластав в мольбе руки, бедняга рухнула на пол. – Он ждет меня!

– Подождет! Терпение – одна их великих благодетелей. Терпеливый закончит дело, а торопливый упадет! – справедливо резюмировал старик.

– Защита, вам слово.

Кирилл видел, как уставшая София послушно встала.

– Кирилла внезапно осенило. —

– Браво! – с возвышения раздались одобрительные хлопки. – Браво, малыш! Почти в точку! Осталось понять одно: как сумасшедший садист прочел твои мысли? – старик рассмеялся Кириллу прямо в лицо.

– Продолжай, Софи! – обратился он к замолчавшей в ожидании женщине.

Кирилл застыл, утратив способность размышлять.

– Мне почти нечего добавить… Трагическая потеря любимого человека лишила Аннет рассудка. На этот раз я согласна с решением обвинителя. Мадемуазель Пуатье обязана переосмыслить прошлое, переоценить… Ей необходимо дать шанс.

– Да будет так! – удовлетворенно провозгласил судья.

– Итак, мы подходим к завершающему этапу нашего дознания. На десерт припасен исключительный случай. Порок, стоящий в иерархии превыше остальных. Царь грехов! Всеобъемлющее зло в человеческом проявлении – Гордыня.

Господа, склоним со всем уважением наши головы перед несравненным Супербией!

Все Стражи, оставив без внимания людей, вышли вперед, чтобы аплодисментами поприветствовать необыкновенной красоты женщину, царственную, уверенную в себе кинодиву, великолепную Мэрилин, чей образ примерил последний Страж.

Он прошествовал в центр, неся в руках объемный пергамент.

Искупавшись во всеобщем восхищении, красавица развернула письмена.

– До того как ты приступишь к перечислению всех проступков Катрины Лешер, позволь спросить, сколько наличествует задокументированных свидетельств? – спросил судья.

Супербия самодовольно усмехнулся. Прелестные коготки нарисовали на пергаменте восьмерку – символ бесконечности.

– Их великое множество, господин. Обвиняемая перешагнула черту уже в пятилетнем возрасте, и с каждым годом ее Гордыня росла, приобретя в итоге чудовищные размеры. Если я сейчас начну перечислять каждый случай проявления порока, мои список закончится лишь к наступлению темноты.

– Помилосердствуй, жестокая! Побереги наши силы для особого торжества! – взмолился седовласый шут.

В солнечном свете на безымянном пальце старика сверкнуло широкое золотое кольцо.

Кирилл вздрогнул, приходя в себя.

Кольцо. Широкое с угловатым узором. Такое же, как он видел на руке Клайва…

Как это может быть?

София скосила взгляд.

Все просто. Гай отвлекся, внимательно слушая речь несравненной «Мэрилин», пальчик которой скользил по списку «преступлений» мадам Лешер.

– Достаточно! Прочитанного уже хватило бы на три жизни. Как я понимаю, ты остановился лишь на годах юности?

– Да, мой господин. Должен сказать, что сотворение грехов участилось далее в геометрической прогрессии. Особь становилась старше, падение ускорялось. Мой господин?.. – Супербия в нерешительности замкнулся.

– Я весь внимание, дорогая, – нежно поддержал его Гай.

– Я осмеливаюсь надеяться, что нашел себе замену…

– Сейчас не время! Мы пока не слышали покаяния! В их воле обрести прощение!

– Да… умоляю не винить мою самонадеянность, – «Мэрилин» наклонила прелестную головку, выражая покорность.

Гай повернулся к погруженной в раздумья Софии. Несколько мгновений он молчал, грустно улыбаясь. Отвлекся, не слушал ее мысли.

Женщина вздрогнула, подняла на него глаза, наполненные нежностью.

Старик дрогнул перед сверкающей волной, пронизавшей его насквозь. Тепло, подаренное Софией, пронеслось с кровью по всему телу, заставило сердце забиться во сто крат сильнее и испуганно отвести взгляд.

Она видела, как лицо Гая посветлело, как ледяной блеск сапфировых кристаллов расплавился, губы дрогнули, приоткрылись в улыбке.

Мир закружился вокруг них в красочном калейдоскопе, унося прочь от Дома на Холме. Туда, где царят любовь и ласка. Где его руки завязывают шелковый платок на ее глазах, а губы дарят настоящее волшебство…

Сотканная фантазия застыла, превратилась в потрескавшуюся гравюру. Пергаментная бумага истлевала на глазах, разлетаясь пылью.

«Не смей управлять моим разумом!»

София испуганно взглянула на Гая. Лицо его посерело, осунулось, на нем выступили острые скулы. Глаза, ставшие птичьими, мгновенно налились тьмой. Он спешно прикрыл лицо руками, пытаясь приостановить превращение.

Супербия, стоявший рядом, отступил от судьи на шаг и замер в недоумении. Остальные Стражи, напротив, один за другим приблизились и образовали круг, внимательно наблюдая за происходящим. В зале воцарилась мертвая тишина. Семь окаменевших гротескных фигур не сводили глаз с сидящего на возвышении сгорбленного старца.

Людей охватил невольный трепет.

Гаспар взял Сибиллу за руку. Девушка прижалась к французу, благодарно улыбаясь. Аннет поспешно вытерла слезы и приблизилась к толстяку с другой стороны. Храбрый месье Рибо смело обнял обеих, защищая от неведомой опасности.

Кирилл не тронулся с места. Он не сводил с Софии тревожного взгляда.

«Только позови, я защищу тебя», – шепнули его глаза.

Лишь Катрина безучастно застыла у окна. Пока Супербия перечислял совершённые грехи, ее лицо не дрогнуло. Оставалось холодным, надменным и насмешливым.

«Если не двигать губами, то нити не доставляют боли, – Катрина осторожно ощупала раны, прикидывая будущий вариант шлифовки. – Две сверху, две снизу. Если не дергаться, то заметных шрамов не останется».

Скривившись от негодования, она отвернулась к окну.

Какое ей дело до ряженых шутов, что придумали этот безвкусный, плебейский розыгрыш?

Безусловно, надо было уезжать сразу, когда стало ясно, что номер, который она оплатила на многие годы вперед, занят наглым самозванцем. Каждая минута пребывания в отеле лишь утверждала ее в мысли, что пора покинуть его. Что ее останавливало? Появление замарашки Хелен Гринберг и бывшего жениха было последним предупреждением. Теперь она расплачивается за собственную глупость. Осталась, чтобы выслушать бред обнаглевшего юнца. «Ты можешь купить все, кроме своей молодости и моей любви»… Ха-ха! Это беспокоило ее меньше всего. Стоит им уехать, Кир приползет на брюхе словно нагадивший пес и начнет лизать ей руки. Надо выбраться отсюда, чтобы немедленно заявить в полицию. Ее изуродованное лицо станет причиной пожизненного заключения мерзавцев, устроивших балаган. Извращенцы заплатят ей жизнью! Все до единого сгниют в тюрьме. В первую очередь она отыграется на девице с лицом Мэрилин Монро. Как ей удалось добиться такого удивительного сходства? Пластика? Ничего, скоро она пожалеет о потраченных на скальпель деньгах. Уже завтра ее искусственное личико покроют не менее уродливые шрамы.

Катрина наслаждалась предвкушением мести, которая постигнет одного за другим. Дойдя до мысленного наказания главного преступника, она ясно представила нищего старика колесованным и умоляющим о милосердии. Низ живота невольно налился кровью, подчиняясь грубой фантазии. Женщина почувствовала сексуальное возбуждение.

Высокий блондин из свиты немедленно повернул голову и, жадно втянув ноздрями запах, направился к Катрине.

Не обращая ни на кого внимания, Люксурия смело приподнял ее юбку и, тронув промежность, поднес руку к лицу. Закрыл глаза, наслаждаясь ароматом возбужденной плоти.

– Ты позволишь, господин? – обернулся он к старику на возвышении. И, не дожидаясь разрешения, Страж Похоти подхватил заверещавшую от ужаса женщину на руки и потащил из зала.

– Садо-мазо-мегабум! Поверь, этот опыт станет для тебя неоценимым, так что не в твоих интересах сопротивляться!

Заштопанный рот Катрины скривился в немом крике. Свежая кровь ручьями хлынула из надорванных ран.

Никто из присутствующих людей не осмелился броситься несчастной на помощь.

Все замерли в ожидании, не сводя встревоженных глаз с закрывшего лицо старика.

Придя в себя и вернув человеческий облик, тот опустил руки и оглядел столпившихся вокруг:

– Прошу прощения за непредвиденный срыв.

Итак, что мы видим?

Обвиняемая настолько возжелала возмездия, что не замедлила привлечь нашего самого чувствительного собрата. Он мастер уловок, которыми пользуются женщины для возбуждения угасающего либидо. Любит развлекаться и всегда держит нос по ветру!

– Гай наклонился к Софии. Его ставший вмиг ледяным голос заставил женщину вздрогнуть:

– Мне жаль отвлекать тебя от несбыточных мечтаний но пришло время выступить с защитой.

Женщина побледнела:

– Я не хочу ее защищать. – И, подумав мгновение, закончила фразу:

– И ты иди к черту, лицемер! Я тебе ничего не должна!

Гай удивленно вскинул брови, несколько мгновений разглядывая ее, словно видел впервые.

«Плевать».

«Давно».

Кирилл внимательно следил за происходящим. Лицо старика оставалось спокойным, в то время как выражение глаз Софии не позволяло сомневаться: она влюблена.

И не скрывает этого. Если бы не катастрофическая нереальность всего действа, казус можно было бы объяснить стокгольмским синдромом…

– Если защита не желает выступать с речью, то позвольте мне сказать несколько слов… – нерешительно произнес Кирилл.

– Оп-ля! А почему так боязливо? Свидетель, наберитесь смелости! Вы же знаете покинувшую нас Катрину лучше остальных. Пока не вернулся со свежими впечатлениями Люксурия, желтая майка лидера на вас! – поддержал его старик, нехотя отворачиваясь от Софии.

Кирилл, проглотив насмешку, откашлялся и попытался собраться с силами.

Показушный процесс, нелепые правила, вокруг одни идиоты, извращенцы и потерявшая голову женщина, единственная, которую он любил.

– Постараюсь быть кратким.

Сразу скажу: все обвинения против Катрины считаю справедливыми и требующими порицания. Хочу лишь добавить, что чудовищем ее сделал родной отец, который до конца жизни не мог смириться со смертью погибшей во время родов жены. Малышка стала для одного из самых богатых людей Европы единственной отрадой, светочем, ангелом во плоти. Фанатичная любовь отца превратила ее в чудовище… Если уж судим бессердечную Катрину Лешер, так надо судить и ее создателя.

– Все так, наш благородный рыцарь! Поверьте на слово, Вильгельм Лешер уже четверть века размышляет над своими промахами, мало того, готовится к следующему воплощению в нищего калеку, просящему подаяния в грязных кварталах Калькутты, или в многодетного беженца с Берега Слоновой Кости. Выбор есть всегда, – Гай замолк, читая недоумение в глазах Кирилла.

Довольная улыбка расцвела на лице старика.

– Но несравненная Катрина имела возможность выбрать праведный путь. В пять лет она сгоряча ударила собственную нянечку и искренне раскаивалась в содеянном, потому что привязалась к ней. Но ей не посчастливилось услышать пересуды глупой няньки о несносном характере маленькой фройляйн на кухне. Выбор был сделан мгновенно.

Натерев докрасна щеку, она нажаловалась отцу на служанку, и тот немедленно выставил бедняжку за дверь. А у той на содержании была больная мама.

Перейдя единожды на сторону зла, Катрина не захотела оттуда возвращаться. Потому что на темной стороне оказалось комфортнее, а если случалось споткнуться, папа всегда помогал встать на ноги.

Дело закрыто.

Старик спустился на пол, прошел к окну, где на полу валялись ботинки и пиджак, к которым так и не прикоснулась гордячка. Невозмутимо стряхнув пыль, неспешно оделся и повернулся к остальным:

– Объявляется перерыв, господа, отдыхайте. Через час продолжим.

Потом с почтением обратился к поднявшейся с места Софии:

– Сударыня, составьте мне компанию для прогулки по парку. Не находите, что здесь стало душновато?

Выходя из отеля в сопровождении Гая, она опасливо огляделась. Остановилась, пропуская его вперед. Но паутина, окутавшая утром в призрачный саван все вокруг, исчезла без следа. Солнце развеяло злое волшебство. Странное время отеля кончилось. София слышала, как входная дверь немедленно затворилась за ней.

Обернувшись, заметила в глубине холла Кирилла, направившегося следом. Молодой мужчина толкнул дверь. Бесполезно, створки закрыты намертво. Ловушка вновь захлопнулась.

– Уходи, – беззвучно прошептала ему София, прогоняя жестом. – Никто не сможет покинуть отель без разрешения. Я скоро вернусь.

Грустно улыбнувшись застывшему в стеклянном проеме Кириллу, она свернула на дорожку к ожидающему ее господину. Старик в потертом костюме исчез, вместо него вновь нарисовался мужчина средних лет, одетый в классическую тройку. Гай замер у куста белого шиповника, приподнявшись на мыски, и с наслаждением вдыхал сладкий аромат.

София вздохнула.

«Ты забыла, что я слышу тебя?»

«Мне все равно. Думай что хочешь».

«Софи, деточка, не падай духом! Поверь, страшнее уже не будет».

«Ты же сказал, что один из них умрет».

«Да, это так. Но я не вижу в этом трагедии».