Глава 14
Тела убитых увезли в криминальный морг, а задержанных на винном складе доставили в ближайший горотдел: не теряя времени, Серов хотел рассортировать эту публику и, пока еще они не успели опомниться и прийти в себя после внезапного захвата, провести первые допросы.
Естественно, более других его интересовал неизвестный мужчина, который оказал ожесточенное сопротивление в бомбоубежище. Очень жаль, что уже не доведется поговорить с Самвелом-Папуа, тот теперь ответит за свои тяжкие грехи перед Высшим Судией, а людям остается лишь предать его тело земле и прекратить дело в связи со смертью разыскиваемого преступника.
Заняв свободный кабинет, Серов первым делом снял надоевший бронежилет — потаскай на себе этакую тяжесть по жаре! — а потом скинул промокшие ботинки и носки, пристроив их сушиться около окна на старой газетке. Хорошо бы еще снять и брюки, но видок у него тогда будет!..
— Ты как? — вызвав Тура по рации, спросил Сергей. — Сейчас ребята к тебе поднимутся и отвезут домой.
— Они уже здесь, — весело откликнулся Володька. — Самвела взяли?
— Господь прибрал, — со вздохом ответил Серов. — А тебе спасибо, очень помог.
— Да ладно, — приятель не скрывал разочарования: сколько трудов, и все насмарку, раз Папуа убит.
— Ничего, — подбодрил его Сергей, — зато, кажется, Хафиз у нас в руках, а это акула покрупнее! Нутром чую.
— Тогда ни пуха!
Серов отложил рацию, спрятал босые ступни под стол и попросил привести мужчину, которого он взял в бомбоубежище.
Когда тот вошел в кабинет, Сергей слегка поежился — горилла, да и только. Короткая толстая шея, небольшие темные глаза под сильно выступавшими надбровными дугами, широченные покатые плечи, длинные мускулистые руки с крупными кистями и крепкие ноги. Такое впечатление, будто весь он перевит твердыми, как мореное дерево, буграми мышц и, как то же дерево, врос в землю корнями так, что не вырвать никакими силами.
Однако, как ни странно, черты лица неизвестного казались правильными. Держался он спокойно, не проявляя свойственной задержанным нервозности. Присев на стул, он с благодарным кивком взял предложенную сигарету и с удовольствием закурил. Глядя на его руки, Серов вспомнил, как час назад они осыпали его градом страшных смертоносных ударов, и тело заныло в ушибленных местах.
С минуту они с интересом разглядывали друг друга — в бомбоубежище как-то не до «смотрин» было, — а потом Сергей задал первый вопрос:
— Вы работаете на складе?
— Нет.
— Как же там оказались?
— Случайно.
Ответы короткие, ни к чему не обязывающие, и трудно к ним прицепиться. Говорил мужчина почти без акцента. Интересно, кто он по национальности?
— Ваши фамилия, имя, отчество.
— Зачем это? Я же сказал, все случайно! Готов принести извинения и возместить ущерб.
— Ловко! — Серов от души рассмеялся. — Пострелял, побегал, пытался меня убить, а теперь готов извиниться?
— Кто пытался убить? Я? — мужчина недоуменно поднял брови и прижал руки к груди. — Это недоразумение!
— Ладно, Хафиз! Кончай придуриваться, — цепко глядя ему в лицо, предложил Сергей. Но задержанный и глазом не повел.
— Какой Хафиз?! — возмущенно воскликнул он. — Не знаю никаких Хафизов.
— А Григория Ломидзе знаешь?
— Нет!
— Зачем тогда пришел на склад? Повидаться с Папуа?
— Кто такой Папуа?
— Тоже не знаешь? Валерий Митович Папуа, по кличке Самвел. А ведь ты с ним был в одном помещении, когда мы пришли!
— Пришли, — фыркнул задержанный. — Напали! Ворвались, как разбойники, честное слово! Вот как это называется. И кто кого пытался убить — тоже вопрос! Я сижу, понимаешь, договариваюсь о поставках вина, а тут выламывают двери и появляются какие-то люди в масках, начинают палить из автоматов. Хорошенькое дело.
— А ты, в ответ, из ТТ? Откуда оружие?
— Не было у меня никакого ТТ! Просто очень испугался и побежал в конец склада, а там увидел дверь из железа и решил за ней спрятаться.
— Как мышка в норку? — иронически хмыкнул сыщик.
— Газеты каждый день пишут: там убили, тут зарезали, здесь взорвали! Телевизор ужасы показывает. Я что, без царя в голове? Жизнь мне не дорога?!
— Хорошо, благоразумный ты наш, — Серов откинулся на спинку стула. — С кем же ты тогда дрался в бомбоубежище?
— Извините, я думал, бандит какой за мной гонится, — виновато улыбнулся мужчина. — У вас же, простите, на лбу не написано, кто вы такой. А в кутерьме, среди стрельбы, разве разберешься сразу, что к чему?
— Давай разбираться сейчас. Ты в меня стрелял! На пистолете остались отпечатки пальцев. А тебе эксперт мазал руки?
— Да.
— Так вот, разъясняю: это использовали специальный состав. Теперь экспертиза неопровержимо докажет, что у тебя на коже остались следы пороховых газов. Значит, ты стрелял! И пистолет твой! К кому пришел на склад?
— Случайно, — нагло ухмыльнулся задержанный, давя в пепельнице окурок. — И тех людей, кого ты называл, я не знаю. Можешь так и записать!
— Запишу.
Сергей открыл принесенный дежурным милиционером плотный пакет, в котором лежали вещи из карманов задержанного. Достал потрепанный паспорт, перелистал его странички, сверив фото с оригиналом. Трудно сказать, подделка или нет. Сейчас всего можно ждать, при современном уровне техники и полной продажности большинства чиновников!
Ох уж эта коррупция! К сожалению, россияне уже которое десятилетие подряд постоянно удивляют мир, не уставая чудить: то они известны как беззаветные храбрецы, готовые жертвовать жизнями, то как сумасшедшие, то как моты и жулики. Когда же мы, наконец, станем всеми уважаемыми людьми, завоевав это уважение не штыком и ракетами, а добродетелями, столь ценимыми в нормальном обществе? Однако вся беда как раз в том, что наше общество совершенно ненормально!
Разве только милиция, вернее, ее отдельные сотрудники, продажны? Теперь продается и покупается все! Дело лишь в цене. Но коррупция в правоохранительных органах — это страшная ржа, словно раковая опухоль, разъедающая устои и так больного общества. И вот странная вещь — честные, преданные делу сотрудники никогда не интересовали газетчиков и прочую журналистскую братию. Зачем, это ж рутина! А предатель тут же оказывается в центре внимания, и начинается смакование подробностей, раздувается сенсация. Почему, кому это выгодно, кто заказывает музыку, под которую совсем невесело пляшется?
Да, но все-таки крайне интересно — фальшивый паспорт или нет? Без проведения серьезной экспертизы вряд ли разберешься. Ах, Томас Алва Эдисон! Вы дали человечеству не только электрический свет, но и электрический стул, а также массу весьма полезных для преступников вещей, созданных на основе ваших изобретений. Впрочем, и обычный стул может послужить орудием убийства.
— Евлоев Бенхан Макширимович, — прочел Серов. — Чеченец, уроженец города Грозный. Это вы?
— Если вам угодно, — кивнул задержанный. — Паспорт был в кармане моего пиджака, там мое фото и подпись, значит, Евлоев это я, и никто другой.
— Где проживали в столице?
— Нигде, я сегодня приехал.
— Билетик на поезд или самолет не сохранился? Кстати, авиарейс можно и так проверить, по спискам пассажиров.
— Я поездом, — с улыбкой сообщил Евлоев. — А билет выбросил. Зачем он мне? И вообще, уважаемый начальник, если можно, то давайте закончим нашу беседу. Честно говоря, мне прилично досталось, но я зла не держу: такая уж у вас работа. Однако хотелось бы отдохнуть и высушить обувь.
— И где вы собираетесь отдыхать?
— В гостинице. Сейчас получить номер не проблема.
— Придется задержаться, — с притворным сожалением вздохнул Серов. — Пока будем содержать вас бесплатно и под надежной охраной.
— Хотите арестовать? За что? А, понимаю, за пистолет! За это сейчас половину страны посадить можно… Тогда скорее оформляйте бумаги и дайте возможность связаться с адвокатом. Без него больше говорить не стану!
Дверь кабинета приоткрылась — заглянул Мякишев. Кого-кого, но Трофимыча Сергей никак не ожидал увидеть. Начальство надумало покинуть свой насквозь прокуренный Олимп и окунулось в гущу событий? Пусть поздновато, но все лучше, чем никогда!
— Кто это? — входя в кабинет, важно осведомился Мякишев.
— Гражданин Евлоев, задержанный на складе, — Серов подал начальнику паспорт. Тот небрежно перелистал его и бросил на стол.
— Вы арестованы, гражданин Евлоев, и будете содержаться под стражей. Санкция прокурора уже есть. Уведите его!
Как оказалось, Трофимыч предусмотрительно взял с собой милиционера. Тот защелкнул на запястьях арестованного наручники и повел его в камеру.
— Там Пулов приехал, — известил начальник. — Оформляет всех. С прокуратурой полный контакт. А тебя я от души поздравляю, молодец! Порадовал, честное слово, порадовал! Жаль только, не взяли живым этого гада Самвела. Считай, ты уже подполковник: представление на подписи у руководства.
Мякишев протянул Серову руку, и Сергею пришлось встать из-за стола. Трофимыч опустил глаза вниз и удивленно воскликнул:
— Почему босиком?
— Евлоева в бомбоубежище брал, а там кругом вода. Промок.
— Ну, ничего, ничего! — начальник ободряюще похлопал Сергея по плечу. — Высохнешь. Главное, цел и сделал дело. Ты даже не представляешь, какое ты великое дело сделал! Эх, жаль, что не живьем! Ну, ничего!
«Если не представляю, то догадываюсь, — подумал Серов. — А вот жалости, что Папуа прошили очередью, в твоем голосе что-то совсем не слышно. Плевать тебе на него, даже выгодней, что он мертв, меньше хлопот».
— Евлоев серьезная фигура, — вслух сказал он. — Надо его к нам, на Петровку.
— У нас в изоляторе ни одного свободного места, — быстро ответил Мякишев. — Я уже проверял и говорил об этом. Пусть побудет пару суток в городском изоляторе, а потом переведем. Мне твердо обещали.
Серов насупился:
— Нельзя! С ним сейчас надо работать и работать!
— Ничем не могу помочь! — Трофимыч развел руками и примирительно улыбнулся, показав прокуренные до желтизны зубы. — Я и так сделал все, что мог. Обещаю: через двое суток он будет сидеть у нас. А ты готовься перешивать погоны и менять удостоверение. Подполковник милиции! Звучит.
Он развернулся на каблуках и вышел. Сергей хотел побежать за ним, но вспомнил, что босой, и лишь досадливо выругался, в сердцах пожелав начальству того, чего обычно не желал никому…
Шамрай едва дождался вечера — в последнее время он не встречался с колченогим, и Владиславу Борисовичу не терпелось узнать последние новости. Где пропадал хромой, неизвестно, да и стоило ли интересоваться этим? В конце концов он человек немолодой и вполне мог приболеть. И вот сегодня, ровно в полдень, по телефону дали условный сигнал, что встреча состоится. Правда, со стороны это выглядело вполне невинно — человек ошибся номером, не более того.
Пораньше закончив дела, Шамрай приехал домой, наскоро поужинал, переоделся, взял эрдельтерьера и вывел его на прогулку в знакомую аллею.
К глубокому разочарованию, колченогого еще не было: он явно не спешил. Пришлось ходить взад-вперед и томиться ожиданием. Но вот показалась знакомая фигура с тростью. Спустив спаниеля с поводка, калека подошел к Владиславу Борисовичу и суховато поздоровался.
— Давненько мы что-то с вами не встречались, — улыбнулся Шамрай. — А у меня, кстати, припасена для вас хорошая новость.
— Вот как? В последнее время я стал как англичанин: самой лучшей новостью считаю отсутствие каких бы то ни было новостей. Без них, знаете ли, жизнь течет размеренней и спокойней. Меньше стрессов.
— Ну, к хорошим новостям это не относится, — убежденно заявил Владислав Борисович. — У меня появился новый солидный клиент от самого Дубайса. Намечается серьезное дело. Перспективное.
— Вот как? — повторил колченогий и подумал: в этой стране никогда не будет должного порядка. Никогда!
Откуда бы ему взяться и установиться, если Россией уже Бог знает сколько времени правят разные инородцы? Какая там, к чертям собачьим, дружба народов! Все это чушь и затхлые пропагандистские трюки: когда здесь любили евреев или кавказцев, азиатов или негров? И те отвечали взаимной ненавистью! Чего хорошего ждать, коли засели наверху разные дубайсы и шамрай, всякие верховские и понизовские с двойными гражданствами, израильскими паспортами и многомиллионными валютными счетами в зарубежных банках? Неужто они станут думать о благосостоянии Державы? Плевать им на нее и на русский народ, плевать!
А сам он что? Да ничего — искра, взлетевшая к темному небу от полыхающего нестерпимым жаром костра Истории. По ее гигантским меркам жизнь индивида настолько скоротечна и мимолетна… Так стоит ли плыть наперекор течению, тратя последние силы? С возрастом уходят многие желания и задор молодости, зато приходит мудрость и прозорливость. Неизбежно задаешься вопросом: неужели ты еще не наигрался в принципиальность и политику, не перегорел в горниле гордыни и тщеславия? Не лучше ли иметь ощутимый достаток и солидный счет в Англии или Германии, чем жить окруженным эфемерной славой борца за справедливость и быстренько сыграть от этого в ящик, как уже сыграли многие другие — и диссиденты, и правоверные большевики, и верующие церковники, и принципиальные атеисты?
А вот Владику настроение придется подпортить. Ничего не поделаешь, жизнь сурова.
— Что же, займемся вашим клиентом, — переложив трость в другую руку, калека дружески взял Шамрая под локоть. — Рекомендации рыжего Дубайса пока имеют значительный вес.
— Я тоже так думаю, — усмехнулся Владислав Борисович. — Надо воспользоваться его очередным взлетом: кто знает, сколько он удержится в седле?
— Власть норовистая штука, — согласился колченогий и, помолчав, добавил: — Мне не хотелось вас расстраивать, но придется.
— Что такое?
— Ваш знакомый не добрался до места.
— Коля Рыжов? — сразу догадался Шамрай. — Что произошло?
— Трагическая случайность, — хромой отвел глаза, — он утонул.
— Утонул? Или его утопили?
— Перестаньте, — поморщился калека, выпустил локоть Шамрая и тяжело зашаркал рядом. — Разве можно предугадать подобное? И вообще смерть — всегда естественный и закономерный результат жизнедеятельности.
— Философствуете? — Владислав Борисович презрительно скривил губы. — Тогда получается, что жизнь — это счастливое стечение обстоятельств? И Николаю просто, как говорится, не выпала фишка?! А не выпала потому, что он не пожелал соблюдать мещанский принцип «делай, как все», поскольку в нашей стране постоянно приучали граждан не выделяться и равняться на большинство, которое не может ошибаться. Он не захотел тут гнить и ринулся к свободе! И естественно и закономерно поплатился жизнью и деньгами? Так?!
Колченогий бросил на него быстрый взгляд и язвительно заметил:
— Не стоит заниматься откровенной демагогией, превращая вора и мошенника в поборника свобод! Я полагаю, что между нами давно установились вполне доверительные отношения, а посему мы можем называть вещи своими именами: ваш приятель Рыжов — тривиальный преступник, укравший деньги и решивший убежать с ними подальше от российского правосудия. Разве не так?
— Здесь не меньше осталось воров, которые, кстати, украли куда больше Кольки, но их никто не судит! — запальчиво возразил Шамрай. — И кто же тогда мы с вами, уважаемый, если имеем дело с преступниками?
— Тоже преступники или их пособники. Если хотите, соучастники! — хромец приостановился и шутовски раскланялся. Но тут же принял обычный деловой вид и строго сказал: — Давайте прекратим разговор в таком тоне, иначе он ни к чему хорошему не приведет. За неожиданную смерть вашего приятеля Рыжова западные партнеры принесли нам весомые извинения в свободно конвертируемой валюте. И мы их приняли! На ваш счет тоже переведут кругленькую сумму. Надеюсь, это вас несколько утешит? А нового клиента готовьте.
— За него потом тоже принесут извинения?
— Слушайте, я, кажется, вас уже предупредил? — резко вскинул голову колченогий. — Или вы решили выйти из игры?
«Выйти из игры и уйти из жизни? — мелькнула у Шамрая паническая мысль. — С них станется! Лучше не язвить и не допытываться, что там на самом деле случилось с Колькой. Все одно его не вернуть».
— Извините, — хмуро сказал он. — Нервы. Слишком все неожиданно и крайне неприятно. Все-таки мы давно знали друг друга, и именно я предложил ему уйти.
— Понимаю ваши чувства. Но умейте держать себя в руках!
— Еще раз извините! — Владислав Борисович закурил и подумал, что лучше десять раз извиниться, чем один раз умереть. — Больше такое не повторится. Отныне я отделяю себя от клиентов.
— Вот это правильно! Как в наших родных службах быта, — скрипуче засмеялся собеседник. — Зато нервы целы. Кстати, на «Каштане» ставим крест, и туда больше никого не отправляйте. Сергей Сергеевич сам определится, где и как встретиться.
— Что-то еще неприятное случилось за это время? — с осторожностью поинтересовался Шамрай.
— Так, жизнь течет, — неопределенно отозвался колченогий. — Вечно что-то да случается, и не всегда это приятно. Но у нас есть Сергей Сергеевич, и он всегда на страже. Предоставим ему решать возникшие проблемы, а сами займемся новым клиентом.
— Вновь будем туго сворачивать веер?
— Непременно, — колченогий подозвал собаку и сказал на прощание: — Сохраняйте спокойствие и благоразумие. Все под контролем и все идет нормально.
Взяв спаниеля на поводок, он тяжело похромал прочь.
Проводив его взглядом, Владислав Борисович закурил новую сигарету и медленно пошел в глубь аллеи. Мелькнула было мысль позвонить Колькиным родным и сообщить им… Нет, надо быть полным идиотом, чтобы так бездарно подставиться.
Придется на все наплевать и забыть. Но в памяти вдруг невольно всплыл тот день, когда Рыжов пришел к нему по поводу аукциона, а потом они вместе обедали и гуляли по старым переулкам Центра. Кажется, это было в прошлой жизни и вообще не с ним, а с кем-то другим. Именно тот, другой, и виноват, что Рыжова больше нет на свете.
Зачем зря отягощать совесть бременем вины и мучить себя бесплодными раскаяниями? Кому от этого станет легче? Ну, признайся честно самому себе — тебе же совершенно не жаль Николая, а жаль, что все так несуразно получилось, ты опасаешься, как бы это теперь не ударило другим концом по тебе?!
Ладно, у каждого своя судьба. Но когда придет срок и Шамрай сам соберется уносить отсюда ноги, стоит учесть ошибки не только покойного Рыжова, но и других клиентов.
Хафиз ждал. С неистощимым терпением уверенного в себе человека. Ведь стоит ему только открыть рот, как эти придурки из ментовки подпрыгнут до потолка от изумления и потеряют дар речи со страху — вряд ли они даже в кошмарном сне видели то, что на самом деле происходит! И Хафиз лишь маленький винтик в огромной машине, приводимой в движение силой бешеных денег.
Да, пусть маленький, зато важный! Сергей Сергеевич должен вытянуть его из дерьма — иначе сам утонет. И утонет не только он один: толковым людям достаточно намека, легкой подсказки, и они ухватят кончик ниточки и начнут разматывать клубочек. Кстати, тот оперативник, который сумел-таки заломать его в бомбоубежище, далеко не глуп и по глазам видно: он в курсе многого, очень многого или по крайней мере о многом догадывается.
Естественно, Хафиз знал о законе молчания и был готов соблюдать его, но… если ему окажут помощь. А нет, так пусть каждый спасается в одиночку. Он и в колонии не пропадет. Инкриминировать ему особенно нечего, кроме сопротивления ментам и незаконного ношения оружия. Пусть стараются, пишут бумаги, проводят экспертизы и наматывают ему срок — чтобы бороться с ними, существуют опытные адвокаты. Однако самое главное, дождаться весточки от Сергея Сергеевича, знать — он помнит и не оставит в беде.
В камере Хафиза сразу приняли как авторитетного человека, безошибочно угадав в нем именно того, кем он и был на самом деле. Несмотря на крайнюю скученность — в помещении, рассчитанном на полтора десятка человек, находилось не менее восьмидесяти, — ему отвели одно из лучших мест на нарах, и староста камеры из местных блатняков, пошептавшись с ним, тут же выдал сумрачному новичку доппаек: пачку американских сигарет, плитку шоколада, бутылку минеральной воды, маленький батончик копченой колбасы и пачку печенья.
Спать ложились в три смены, к очку параши постоянно стояла очередь, но Хафиз умывался и справлял нужду вне всякой очереди, а спал, когда хотел.
Так прошел день, потом другой. Не теряя надежды, Хафиз ждал. Молча, упорно. Однако о нем словно все забыли: не вызывали на допросы, не приходил адвокат, хотя других арестантов выводили и на встречи с защитниками, и на допросы или очные ставки. Это вносило хоть какое-то разнообразие в тюремную рутину. Но гражданина Бенхана Евлоева не тревожили ни следователи, ни оперативники, ни защитники.
Никто из обитателей камеры не передал ему привета с воли, не шепнул условного слова. И все же Хафиз продолжал ждать, хотя в его душу уже начали закрадываться мрачные подозрения.
Под вечер староста сел играть со своими шестерками, и тут к нему подкатился один из прихлебаев. Воровато оглядываясь, он начал что-то жарко шептать на ухо старосте, тот кивнул, поощрительно похлопал наушника по плечу и как ни в чем не бывало продолжил игру.
Хафиз наблюдал за ними с презрительным равнодушием — какое ему дело до мышиной возни мелких уголовников, волею злосчастного случая оказавшихся вместе с ним под замком на ограниченном пространстве камеры? Никому из них не приходилось участвовать в таких крупных делах, какими занимался на воле он. Пусть не он держал там банк, пусть ему отдавали приказы, однако время шло, и Хафиз медленно и верно продвигался все выше по криминальной лестнице и, следовательно, получал все большие и большие деньги.
Как ни странно, он не испытывал никакой ненависти к менту, задержавшему его в бомбоубежище, — тот делал свою работу и в злополучный для Хафиза день сделал ее лучше, чем сам Хафиз. Сам Аллах велел уйти, а он попался, словно глупый мышонок, и зачем-то начал стрелять в подвале, вместо того чтобы тихо скрыться в бомбоубежище и потом выбраться через запасной выход, расположенный чуть ли не за квартал от склада.
Да что теперь толку корить себя или ругать ментов? Надо ждать, когда подаст весточку Сергей Сергеевич.
Утомленный полным бездельем, жуткой духотой и нервным напряжением, Хафиз незаметно задремал, тяжело втягивая широкими ноздрями густой, спертый воздух камеры.
Разбудили его непонятные звуки и громкие голоса. Он приоткрыл глаза и увидел, что в очереди к параше начался скандал. Парень в грязной синей майке наседал на коренастого крепыша, который, как заводной, повторял одно и то же, отпихивая противника:
— Уйди! Уйди!
Развлечения в этом заведении были редки, поэтому высоко ценилось любое зрелище, способное хоть как-то развеять серую скуку бытия подследственных.
Хафиз сел и загадал: подерутся они на радость сокамерникам или нет? Пока дело не зайдет слишком далеко, староста останавливать их ни за что не станет — победитель подвинется на одну ступеньку вверх в неофициальной, зато очень четко разграниченной и жестко соблюдаемой иерархии камеры, где каждому отведено свое место. А побежденный скатится вниз: как везде и всюду в жизни, слабому здесь конец!
Конечно, есть тут отдельные индивиды, не принадлежащие к блатным, но сумевшие хорошо устроиться. Они покупают себе блага, вернее, их покупают им родные или дружки на воле, щедро делая подношения всем, начиная от начальства и кончая последним контролером, а также передавая роскошные «посылочки» томящимся в неволе. Отсюда американские сигареты, копчености и многое другое. Да и изоляторы стали далеко не те, что раньше! Все меняется, в том числе и тюрьмы.
Тем временем крепыш и «синяя майка» достаточно распалились, чтобы начать объясняться с помощью рук. К немалому удовольствию зрителей, в драку немедленно ввязались еще несколько человек — одни были приятелями затеявших выяснение отношений, других задели, и они горели желанием наказать обидчиков, а третьи дрались от скуки.
Староста бросил игру и, сидя на нарах, наблюдал за свалкой: людской ком катился от параши у двери к окнам. Вот его мотнуло туда, где расположился Хафиз, и он ногой отпихнул слишком приблизившихся драчунов, не желая, чтобы и его задели.
Вдруг кто-то крепко схватил его за волосы — нет, не из дерущихся, а сидевший сбоку на нарах — и резко дернул, прижав голову к плечу. Хафиз сразу вспомнил, как примерно подобным же образом обманул его оперативник в бомбоубежище, и быстро перехватил чужую руку, намереваясь вывернуть ее и с хрустом переломать пальцы, дабы более никому было не повадно…
Но в этот момент его словно стегнули по напряженной шее тонкой, докрасна раскаленной струной. Сразу бросило в жар, а потом сердце сжало леденящими тисками. Холод быстро побежал по всему телу, делая ватными и непослушными руки и ноги, мутя рассудок и застилая мраком глаза. Что с ним, отчего он стал слабее младенца и почему ничего не видит?
Хафиз хотел закричать, но не смог. Кто-то толкнул его, и он свалился с нар на пол, цепляясь за реальность последними проблесками угасающего сознания.
Людской ком, казалось, намертво сцепившийся в жестокой драке, немедленно рассыпался и отпрянул в стороны, с жадным любопытством и брезгливостью разглядывая валявшееся на полу залитое кровью тело с сонной артерией, перерезанной бритвой.
— Зови контролеров! Врача! — громко распорядился староста, хотя прекрасно видел: Хафиз мертв. И тихо добавил, обращаясь к подручному: — Писку затыри!
Пусть теперь здесь все перевернут вверх дном, отыскивая виновного, старосты это уже не касается: он выполнил переданный с воли приказ любой ценой убрать нацмена по фамилии Евлоев. Ослушайся он, и убрали бы его, а кому охота отправиться раньше срока на встречу с архангелами?
Зато теперь, когда все сделано, старосту не забудут. Ведь кроме официальной есть незримая власть, и еще неизвестно, которая из них сильнее. Уголовник был твердо убежден: все решают как раз те, у кого в руках сходятся тайные нити — дерни за них, и официальные представители власти запляшут так, как нужно…
Жуков подвинул поближе телефонный аппарат и набрал номер, который помнил наизусть. Он вообще предпочитал никогда не делать никаких записей — они при неблагоприятном повороте событий могут обернуться против тебя, — а держал все в памяти. Потом, когда миновала надобность, он приказывал себе забыть, освободиться от ставшей ненужной информации, и послушная память убирала ее до поры до времени на дальнюю полочку, чтобы при необходимости вновь выдать по первому требованию.
Когда-то он потратил немало усилий, развивая в себе такие способности и совершенствуя их, но теперь не жалел об этом — значительно удобнее и безопаснее держать секреты в голове и знать, что они не пропадут, чем доверять их бумаге.
Видимо, его звонка с нетерпением ждали, поскольку ответили сразу:
— Вас слушают!
— Добрый день, — поздоровался Иван Андреевич. О том, что номер телефона, с которого он звонил, может засечь модный в России определитель, он совершенно не беспокоился: здесь стояла отличная импортная аппаратура, отсекавшая любые подобные попытки и готовая немедленно подать сигнал тревоги, если разговор прослушивался, и автоматически прервать его.
— Добрый! С кем имею честь?
— Это хороший знакомый вашего приятеля Владика. Кажется, у вас был с ним недавно разговор?
— Да-да, — торопливо подтвердил абонент. — Я ждал вашего звонка.
— Прекрасно, — улыбнулся Жуков. — Надо бы нам повидаться. Знаете, есть прекрасное местечко на Крымском валу, угол Бабьегородской набережной.
— Выставочный зал? Вы его имеете в виду?
— Именно. Там бывают весьма интересные экспозиции. Через час устроит?
— Вполне. Как я вас узнаю?
— Не стоит беспокоиться. Я сам подойду. Главное, не играйте в шпионов, а спокойно осматривайте выставку.
— Хорошо.
Жуков положил трубку и усмехнулся: кажется, собеседник слегка обиделся? Ну и шут с ним, пусть обижается, все равно ему никуда не деться.
Выкурив сигарету, Иван Андреевич присел к зеркалу и надел парик и голубые контактные линзы. Задорно подмигнув своему преображенному отражению, он переоделся в строгий дорогой серый костюм, повязал модный галстук, взял ключи от машины и вышел.
Подъехав к выставочному залу, оставил машину на стоянке и немного погулял, внимательно осматриваясь: кажется, ничего подозрительного? Кстати, вон и машина обидчивого собеседника. Стоит ли томить его слишком долгим ожиданием?
Жуков купил билет и по широкой лестнице поднялся на второй этаж, где была развернута экспозиция картин авангардистов. Пройдясь по полупустым залам, он быстро заметил солидного мужчину с ранней сединой на висках — это был тот, кто ему нужен.
Еще минут пятнадцать покружив по залам и удостоверившись, что здесь не кроется никаких неприятных неожиданностей, Иван Андреевич подошел к уныло разглядывавшему абстрактные творения мужчине и негромко произнес:
— Еще раз добрый день. Меня зовут Сергей Сергеевич. Я от Владислава Борисовича.
— Очень приятно, — мужчина расплылся в улыбке и подал крепкую руку. — Владимир Петрович.
— Пройдемся? — Жуков фамильярно взял его под локоть. — По-моему, в следующем зале есть нечто более привычное глазу людей, воспитанных на классицизме.
— С удовольствием, — согласился новый знакомый.
Иван Андреевич провел его в пустой зал и тихо спросил:
— Вы уже все решили?
— В принципе да.
— Прекрасно… Знаете, я часто думаю: кто создал нашу землю? Бог, матушка-природа или какой-то высший вселенский разум? Но они дали нам общий дом, и самый страшный, смертный грех, непростительный для властей предержащих, — создавать любые преграды — экономические, политические, религиозные или иные, лишая любого человека права видеть весь свой дом в тот срок, пока он живет на земле, за то яркое, короткое и мучительно прекрасное время, называемое жизнью! Если правители мешают нам сделать это, то они совершают еще один смертный грех, возвеличивая себя без меры и считая себя равными Богу!
— Скажите, Сергей Сергеевич, вы поэт или философ? — покосился на него слегка ошарашенный Владимир Петрович…
Жуков сделал неопределенный жест свободной рукой и пожал плечами, как бы удивляясь вопросу.
— В зависимости от настроения. Но неужели я не прав?
— Об этом не было и речи!
— Итак, вы идете один или?..
— Или, — улыбнулся Владимир Петрович. — С семьей. Не хочу оставлять их на произвол судьбы среди этой мерзости.
— Лишние расходы, — меланхолично заметил Иван Андреевич.
— Они меня не пугают.
— Что же, тем лучше! Приятно иметь дело с трезвым и расчетливым человеком. Кстати, время к обеду. Может быть, нам оставить пищу духовную и отправиться перекусить? Так сказать, деловой обед. Заодно оговорим некоторые условия и обсудим детали…
Наконец-то жара спала, и над раскаленным городом прошумели короткие ливневые дожди, принесшие облегчение и прохладу. Столбик термометра опустился до двадцати, столица оказалась в зоне облачного фронта, и дни стояли пасмурные, вполне соответствовавшие настроению Серова.
Он сидел за столом в своем кабинете, курил и мысленно подводил некоторые итоги.
С того дня, когда они взяли склад Гриши Ломидзе, прошло три недели. Сегодня на общей пятиминутке начальник Управления поздравил Сергея с досрочным присвоением звания подполковника милиции и вручил новенькие погоны с двумя просветами и большими звездочками, пожелав Серову дальнейших успехов. Как ни странно, Мякишев сдержал обещание и провернул все в рекордно короткие сроки. Обычно представления на досрочные присвоения званий бродили по кабинетам кадровиков долгие месяцы.
Как расценить эти звездочки? Как плату за его самоотверженное рвение или как утешительный приз неудачнику? Бросили кость — на, цацкайся, грызи, Волкодав, но перестань рычать и пытаться кого-то придушить? Или они несут с собой новый виток служебной карьеры, когда его хитро отстранят от непосредственного ведения оперативной работы?
Да, это не за горами: сегодня объявили, что Мякишев назначен заместителем начальника Управления. На его место прочили Серова — не может же отдел осиротеть без руководства, а кому руководить отделом, как не опытному, энергичному и толковому сыщику, досрочно заслужившему подполковничьи погоны? А Трофимыч по-прежнему будет курировать работу и наставлять Сергея на путь истинный. Никак, выходит, не избавиться от его опеки и надзора — в том, что он будет ежедневным и крайне назойливым, можно нисколько не сомневаться. Интересно: Александр Трофимович получил пост заместителя начальника Управления за то, что, как пресс, безжалостно давил жизненные соки из подчиненных, любыми путями добиваясь нужного результата, или в благодарность за то, что постоянно прикидывался дураком и гнал информацию заинтересованным лицам, скорее всего, связанным с подручными хозяев «крысиной тропы»? Но разве узнаешь об этом? Можно лишь догадываться и подозревать, набраться терпения и ждать, когда гнойник лопнет сам, а можно набраться не терпения, а наглости и втихаря начать рыть под Трофимыча. Вот только до чего дороешься? Его свалишь или выроешь себе могилку?
Ах, если бы тебе по истечении положенных сроков службы выдавали не только форму, патроны к оружию и прочую дребедень, но и новенькую нервную систему и крепкое здоровье! И разве присвоенное ему звание и возможное назначение на новую должность вернет погибшего Эмиля или быстрее поднимет на ноги мастера свинга Гусева-Фагота? Правда, слава Богу, Николай Гордеич уже встает и потихоньку бродит по больничным коридорам, часто облизывая пересохшие губы, словно готовясь поднести к ним мундштук сияющего корнета и взять первую, высокую ноту.
Вот, кстати, лежит и долгожданная бумага из Росбюро Интерпола в отношении разыскиваемого Николая Ивановича Рыжова, который, по сведениям международной криминальной полиции, окончил свои дни совершенно неожиданным образом на другом краю света, аж в Северной Африке, в королевстве Марокко! Какими ветрами его туда занесло из России? Впрочем, ответ известен.
Характерно, что тело не найдено, однако французские коллеги уверены — разыскиваемый русскими Рыжов, прибывший в Марокко под именем ирландского гражданина Николаса Герберта, утоплен в море. Об этом конфиденциально поведал приятель Сергея из Росбюро.
Опять громоздится загадка на загадке! Почему Рыжов стал Гербертом? Хотя, почему — это вполне понятно, но как и где? Вот бы что узнать, и с чьей помощью? Надо же было иметь надежные документы, иначе как пересекать границы? И где все-таки тело: действительно Николая Ивановича более нет на свете или он, в очередной раз перекрасившись и сменив личину, с новой легендой и документами преспокойненько отбыл в неизвестном направлении, посмеиваясь над тщетными усилиями всех полиций мира — ищите да обрящете? Этакий современный живой труп с миллионами долларов в кармане, лишенный всяческих человеческих принципов и готовый считать родиной любое место, где ему будет хорошо?
А денежек Рыжова и след простыл! Их так и не нашли наши хваленые западные коллеги, считающие, что Ларискин папаша покоится на дне морском. Где миллионы долларов, которые он украл в родной стране, где они?! Это же не песчинка, а крупная сумма, она не может пропасть бесследно, просто так исчезнуть, и все! Но нет ответа на эти вопросы.
Впрочем, если сначала о смерти Рыжова говорил Жуков, а потом пришла бумага из Росбюро, да еще кивают на французов, наверное, все-таки Николай Иванович действительно погиб. Как, почему — неясно, но интуиция подсказывала Сергею: Рыжова больше нет и заниматься им дальше — пустая трата времени.
Вновь все ниточки, ведущие к «крысиной тропе», старательно оборваны неизвестной, незримой, но властной рукой. Эмиль и Лечо мертвы, Самвел убит при задержании, а Хафиза прирезали, словно барана, прямо в камере, полоснув ему обломком безопасного лезвия по сонной артерии. Пока прибежали контролеры, потом медики, Хафиз уже скончался — при подобных ранениях летальный исход наступает очень быстро, буквально в течение минуты. Сработано мастерски!
Узнав об этом, Серов сначала онемел от изумления, а потом задохнулся от начавшей душить его ярости — подлый Трофимыч, уж не специально ли он отправил Евлоева — или как там Хафиза на самом деле? — не на Петровку, а в городской изолятор? Однако, как докажешь: камеры действительно везде переполнены так, что нарушены любые нормативы, но все начальники предпочитают просто закрывать на это глаза, вместо того чтобы срочно построить новую тюрьму.
Сергей затаился, тем более проведенное расследование ничего толком не дало: началась драка в камере из-за очереди к параше, и в это время кто-то прирезал Хафиза. Но кто? Лезвие не нашли, каждый из находившихся в камере подследственных утверждал — он ничего не видел и не слышал. Замкнутый круг!
Серов попробовал зайти с другого конца — поискать, кто мог передать с воли приказ на уничтожение Хафиза. Его мог принести адвокат, контролер, шепнуть раздатчик пищи… Да мало ли способов связи с волей в тюрьмах?! Тут потратишь годы, учитывая, что в камере находилось около сотни человек, а работать придется тайком и одному. В крайнем случае лишь с Володькой Туром, а тот еще не бросил костыли, и неизвестно, когда начнет ходить без их помощи. Хорошо, если к осени.
Потом посыпались новые неприятности — нигде не могли найти Гришу Ломидзе по кличке Самтрест, и сыщик уже решил, что тот успел полинять, но тут Гриша нашелся. Однако совсем не так, как рассчитывал Сергей: Ломидзе нашли в его машине, за городом, в придорожном лесочке. Мертвый Гриша сидел за рулем, а никаких повреждений на теле или во внутренних органах судебно-медицинская экспертиза не обнаружила. Эксперты терялись в догадках: Ломидзе не душили, не резали, не стреляли и нет следов ядов. Просто взял да помер назло ментам? Остановилось сердце со страху? Опять мистика или использованы возможности спецслужб? Серов склонялся принять второе предположение.
Зайденберг тоже как в воду канул, и новоиспеченный подполковник поймал себя на мысли, что он не удивится, если обнаружится труп шоу-бизнесмена: расчлененный, всплывший со дна или закопанный где-нибудь в сыром овраге. Хозяева тропы и их подручные четко усвоили принцип чистки и старый лозунг: лес рубят — щепки летят! Чистить так чистить, всех подряд, никого не жалея из тех, кто хоть что-то может вякнуть на следствии и уже известен органам. Дави их!
Видно, поэтому все складские работники молчат — овечки, да и только! Всем заправляли Самвел и Хафиз, с них, мол, и спрос, а мы люди маленькие: занимались вином и водкой. Если там есть нарушения, то готовы отвечать.
Как же сильны те, кому нужна «крысиная тропа», как они злобно агрессивны, изобретательны в методах противодействия и вездесущи. Опять Серов сидит у разбитого корыта, зализывая душевные и физические раны. А результат нулевой, и все придется начинать сначала! Да, возможно, он сумел пресечь тропу, берущую начало в «Каштане», но разве это сама тропа? Скорее тонкая стежка, причем одна из множества ведущих к «крысиной тропе». Сумеешь ли пресечь их все?
Что же, он начнет по новой, не ставя в известность начальство и не афишируя достигнутых результатов. Дадут ли ему продвинуться? Посмотрим. Все равно тропа существует и будет существовать: пусть в ином месте и ином виде, но будет. Значит, он до нее хоть каким путем, но доберется. Не может быть ничего тайного, что рано или поздно не стало бы явным.
Серов захлопнул сейф и посмотрел на часы. Пожалуй, пора домой, порадовать папу и отметить в кругу семьи досрочное присвоение очередного звания. С друзьями-приятелями он отметит это событие завтра, а сегодня домой!
Да, есть еще одно дело, которое не стоит откладывать в долгий ящик — Лариса! Придется взять на себя тяжкую обязанность и сообщить ей о смерти отца. Или сказать лишь об официальной бумаге? Оставить ей хоть каплю надежды, поделившись некоторыми своими сомнениями?
Сергей положил руку на телефон и, не снимая трубки, подумал: они не виделись с тех пор, как он познакомился с Эллой. Возможна ли между ним и Лариской былая близость без оглядки на что бы то ни было, или это уже уходит в область воспоминаний? Однако эти воспоминания слишком сладки и приятны, чтобы не желать вновь сделать их реальностью.
Значит, он по сути своей крайне порочный человек, если может любить и желать двух женщин одновременно, еще не решив, с которой из них остаться? Так и будет ходить от одной к другой, пока кто-то из них не накинет ему хомут на шею или обе не оставят его с носом?! Но достанет ли сил удержаться от такого соблазна, отказаться от райского блаженства, от наслаждений, которые готова подарить ему каждая из них?
Конечно, Эльвира более утонченная натура. В ней есть стыдливость и развито чувство собственного достоинства, заложенное еще в детстве, воспитанием в семье интеллигентов. Для нее существуют и неукоснительно соблюдаются определенные табу, а Лариска не ведает пределов страстям и делает, что хочется, — ломится сквозь стены и жадна до любых удовольствий.
С кем ему будет лучше? Ведь они такие разные: и внутренне и внешне! Или судьба сама рассудит?
Он снял трубку и набрал номер. После третьего гудка голосом Лариски ответил автоответчик. Серов назвал себя, отключился от связи и облегченно вздохнул — есть все-таки Бог! Сжалился он сегодня и дал хоть небольшую, но отсрочку и передышку. А теперь домой, домой!..
Лариса перезвонила ему поздно вечером, когда уже закончился семейный ужин и попили чаю с тортом. Отец и тетя Клава сидели у телевизора, а Сергей, услышав призывный трезвон телефона, вышел в другую комнату.
— Я слушаю.
— Привет! — голос Лариски звенел от напряжения, словно струна. — Ты искал меня? Вспомнил-таки!..
— Да, я звонил, — быстро прервал ее Серов, не желая выслушивать потоки упреков и принимать на себя скопившуюся у нее злость. — Есть дело, хотел кое-что сказать.
— Оставил бы на автоответчике, если уж сам не приехал, — сердито фыркнула она. — Глаз не кажешь которую неделю! Или надоела? Другую нашел, сознавайся?!
«Как сердцем чует, — подумал Сергей. — Видно, ни одну из женщин не обмануть, если только они чем-то не заняты. Например, детьми».
— Не мог оставить, — спокойно ответил он. — Это не телефонный разговор, но совсем не о том, на что ты намекаешь.
Она немного помолчала, раздумывая над услышанным, а потом осторожно поинтересовалась:
— Есть новости?
— Да.
— Тогда я сейчас приеду. Выходи, у меня нет никакого желания подниматься к тебе.
— Поздно уже, — попытался отказаться Серов.
— Ничего, — решительно отрезала она. — Ты не робкого десятка, а я подскочу на машине. Через сорок минут!
С тяжелым сердцем он положил трубку и пошел переодеваться. По привычке надел кобуру с пистолетом, а сверху накинул ветровку.
— Куда это ты? — покосился на сына Иван Сергеевич, когда Сергей попытался незаметно прошмыгнуть через гостиную. — Надолго?
— Приятель позвонил, выскочу на несколько минут.
Во дворе, прикурив, он стал ждать, мысленно подбирая слова, которые ее меньше ранят.
Она подъехала через полчаса. Лихо притормозила рядом с Сергеем и призывно распахнула дверцу. Как обреченный, он нырнул в пропахший духами и табаком мрак салона.
И невольно вздрогнул, услышав из колонок магнитолы голос парижского цыгана Володи Полякова:
А теперь, как это странно, так нежданно,
Мне сказать тебе лишь хочется: уйди!..
Лариска выключила магнитолу и нетерпеливо обернулась к Сергею:
— Ну? Говори же, говори! Что?!
Он с трудом разомкнул губы:
— У меня плохие новости.
— Да? — она задохнулась и прижала руку к груди, словно желая прикрыть ладошкой низкий вырез тонкого свитера, надетого прямо на голое тело, так, чтобы явно вырисовывались соски. — Отец?..
— Его больше нет. Пришла официальная бумага из Росбюро Интерпола.
— О Боже!
Лариска откинула голову на спинку сиденья, и по ее щеке медленно покатилась слезинка. Сергей хотел обнять ее, положить руку на круглое колено, как-то успокоить, приласкать, сказать ей о своих сомнениях, но вдруг понял — ничего этого делать не следует!
Она неожиданно выпрямилась, тыльной стороной ладони вытерла щеку, достала сигарету и прикурила. Совершенно ровным, деловым голосом Лариса спросила:
— А деньги? Меня не интересуют подробности, где и как он… Где деньги, ты узнал? Я не собираюсь оставаться нищей! Верни их мне, слышишь, Сережа?! Тогда у тебя будет все!
Серов слегка отодвинулся, словно от нее вдруг пахнуло холодом, как от Снежной Королевы, и Лариса уловила это движение.
— Верни! — она с силой притянула его к себе, схватив рукав ветровки. — Ты же спал со мной, подлец! А теперь решил улизнуть? Верни деньги отца!
— Где я их возьму? — гаркнул он ей в лицо. — Он украл их и вывез за границу!
— Возьми где хочешь! Пришла пора платить долги!
— Какие долги? Даже если мне удастся найти деньги, я должен вернуть их государству.
— Ха! Серов, ты что, идиот? — она приложила его плечом об дверь, выбросила недокуренную сигарету и начала с остервенением молотить кулачками куда попало. — Верни мне деньги! Верни!
— Ты сошла с ума! — Сергей закрылся руками от ее ударов и локтем нажал на ручку дверцы.
Неужели она помешалась? Или это очередная истерика, нервная реакция на сообщение о гибели отца? Все равно, разговора не получится.
Серов вырвался и выскочил из «жигулей». Даже не захлопнув дверцу, он медленно пошел к дому, ссутулившись и втянув голову в плечи, словно под осенним моросящим дождем — предвестником зимы.
Сзади раздался долгий автомобильный гудок, и Лариска закричала:
— Сергей, вернись! Сергей!
И вновь над притихшей, темной и сонной улицей понеслись долгие, тоскливые звуки клаксона, похожие на рыдания фантастического животного.
Но он даже не оглянулся. Ему было мерзко и холодно. А в душе образовалась вдруг бездонная черная пустота…
notes
