На другой день, в сумерки, один из дежурных людей пробежав все гостиные и зал, вбежал в комнаты Дмитрия Андреевича и, забыв всякий страх барина, почти крикнул, докладывая испуганно:

— Приехали…

Басанов слегка смутился, встал с места, подвигался по комнате, будто собираясь выйти, и опять сел…

Лакей стоял, глядя на барина…

— Ступай. Чего торчишь…

Лакей опомнился и быстро вышел…

Наверху Анна Фавстовна также вбежала к своей барышне со словами:

— Видели? Куча! С дюжину… Видели?

— Видела, — ответила Сусанна Юрьевна суровым голосом.

В то и мгновение Гончий вошел в комнату, собираясь что-то сказать, но, глянув на нее, только улыбнулся лукаво.

— Чему? — холодно и сердито спросила Сусанна.

— А тому, что и вы испугались, — ответил он. — Все в доме мечутся, как угорелые. И вы тоже не хуже прочих робеете. А вам бы радоваться, а не пугаться.

— Радоваться? — изумилась она и пристально поглядела ему в лицо, чтобы убедиться, что он не шутит. — Радоваться? — повторила она.

— Прыгать да плясать, как ребята малые делают от радости! — выговорил Гончий серьезно. — А вы-то тоже оробели. Будто, подумаешь, вы из своих рук застрелили Давыдку. Ей-Боту! Будто вы, а не он…

— Что ты чудишь, Онисим… — вымолвила она вне себя от какого-то необъяснимого чувства удивления и усталости вместе. — С тобой, ей-Богу, с ума сойдешь…

Гончий не ответил и, стоя среди комнаты, улыбался самодовольно, но не добродушно, будто замышляя что худое… Сусанна заметила и поняла верно его усмешку.

— Ты скоро и меня тоже… подведешь… — вымолвила она.

— Бог с вами!.. Что вы говорите! Грех вам так сказывать! — укоризненно, но и нежно воскликнул он. — Да. Верно. Я вас и теперь подвожу… Но на хорошее, а не на худое… Добра вам желая, из кожи лезу, а вы этакое говорите. Бог с вами!

Он махнул рукой и быстро вышел.

Между тем в доме была сумятица.

— Приехали! Страсть! Орава! Господи! Чтой-то будет! Сам наместник! Ври больше!.. В тележке, сказывают, мешки с клещами… Пытать ими будут… Два воза плетей идет, к вечеру прибудут. Кто? Плети! Ох, народ! Чего не измыслит! Только накаркает!

И этот говор расходился по дому, а из дому шел по Высоксе.

Между тем в гостиных уже были важные степенные, но какие-то диковинные гости. На вид они были дрянь сущая… Какие-то худолицые, поджарые, будто корчащие из себя важных людей, но знающие сами, что они дрянь. Все кругом в доме сознавали, да и они тоже сознавали, что они важны не сами по себе, а важны только тем, что в этом доме совершено смертоубийство.

По приказанию «главного» с крестом на шее было доложено вновь уже официально барину Дмитрию Андреевичу:

— Отделение верхнего земского суда. Статский советник и кавалер Колокольцев с двумя заседателями.

Басанов, уже успокоившийся и готовый к приему следственной комиссии из наместничества, слегка смутился, услыхав фамилию: «Колокольцев». Он старался что-то вспомнить и не мог… Но эта фамилия ему сказала что-то особенное.

Приезжее отделение суда как-то само собой распалось на три части. Трое чиновников вошли, прошли в гостиную и сели… Главный с крестом на шее достал табакерку, нюхнул и стал странными глазами оглядывать мебель, английские часы на мраморной тумбе, картины, бронзу… Его глаза будто говорили:

«Ничего! Вещи хорошие… Пригодятся…»

Он будто сюда приехал все это купить, но зато дешево…

Двое его спутников были важны, но к нему относились подобострастно вежливо.

В соседней комнате, полуприхожей, остались, сами себя в ней задержав, пять человек, в длиннополых кафтанах с ястребиными лицами…

Наконец, в передней уселись и мирно беседовали с дежурными еще с полдюжины не то приказных и подьячих, не то простых писцов, по имени: «земские ярыги».