Лану справился со своей задачей. Пост был занят быстро и без потерь. Из часовых живыми удалось взять двоих. За пять минут интенсивного допроса они рассказали о внутреннем расположении зданий в лагере.

Перед самым броском Драгунов вдруг решил идти в лагерь только вдвоем с Блоком. Петр и Павел остались вместе с одним из парашютистов. Узнав об этом, Лану пристально посмотрел в лицо русского, но промолчал.

– Вы готовы, господин Блок? – спросил Драгунов у американца.

– У нас не так уж много времени осталось до рассвета, – ответил Блок.

– Значит – вперед, – скомандовал Драгунов.

И, уже сделав несколько шагов, обернулся к старшему сержанту:

– Работаем как договорились.

– Все будет в порядке, – кивнул Лану, – аккуратнее там. С этими парнями лучше всего держаться настороже.

– Учту, – улыбнулся Драгунов, – но на всякий случай – прощай.

Драгунов и Блок бесшумно исчезли в темноте, и Лану одобрительно кивнул. В Хосе он был уверен давно, теперь и американец доказал, что ночные прогулки ему не в диковину.

К зданию лаборатории американец и русский вышли без проблем. Дважды пришлось пережидать патрули, но Драгунов ожидал чего-либо более серьезного. С каждой минутой напряжение росло – слишком просто все выходило. Даже вторжение в компьютерный центр не вызвало тревоги у обитателей лагеря.

Только после того, как Блок включил компьютер, под потолком вспыхнули лампы и в дверях появилось несколько человек с оружием наизготовку. Драгунов смог уклониться от двух выстрелов, но два маленьких дротика свалили его и Блока.

Игорь Лузьев очень не любил водить машину на большие расстояния. Обычно он ехал с водителем, а время в дороге проводил либо рассматривая бумаги, либо отдыхая. За последние недели он устал. Дела складывались не самым лучшим образом. Операция с банком отняла неожиданно много времени и сил. И стоила очень много нервов. После появления той статьи состоялось несколько неприятных разговоров. За то, что охранник начал болтать, Лузьев, естественно, не отвечал. Но мелкий гешефт с льготными кредитами, который всплыл, вызвал недовольство. «Ты жадничаешь!» – сказал один из боссов. Лузьев поморщился. Он старался забыть свои ощущения, возникшие в ходе того разговора. Действительно поступил глупо, погнавшись за этими копейками, но в тот момент очень нужны были деньги.

Лузьев неторопливо въехал в Запорожье. Он очень аккуратно водил машину и не хотел неприятностей на дороге. Ему хватало неприятностей в делах. Когда охранника убили, Лузьев стал ожидать, что и мальчишка-журналист получит свое, но вместо этого прикрикнули на Лузьева и потребовали: никаких попыток свести счеты! Больше всего поразило Лузьева, что требование исходило сразу с двух сторон – от коллег по Ассоциации оборонных предприятий и от людей из фонда «Свободный воздух».

Лузьев выехал на проспект Ленина. Самый длинный проспект в Европе вызывал у Лузьева, как у водителя, эмоции положительные: широкий, без сложных перекрестков и позволяет проехать почти через весь город без поворотов. Можно было еще двинуться по набережной, но ее Лузьев не любил, да и добираться оттуда к офису концерна «Темп» было не очень удобно. А в «Темп» нужно было попасть как можно скорее. Накануне позвонили и сообщили о том, что все бумаги и файлы «Темпа» арестованы и Служба безопасности Украины с ведома прокуратуры ведет опрос сотрудников. Одновременно в банк прибыли проверяющие и очень тщательно стали знакомиться со списком вкладчиков. Неприятности грозили достичь катастрофических размеров. Удивило Лузьева и то, что его, председателя Совета учредителей банка, никто из официальных органов не побеспокоил.

Прежде чем ехать в «Темп», Лузьева попросили заехать к местному представителю «Свободного воздуха». Возле университета Лузьев свернул направо и через два квартала затормозил. Сам Лузьев в квартиру обычно не поднимался. Человек Фонда выходил к машине и после этого они либо ехали по нужному адресу, либо разговаривали прямо в «вольво» Лузьева. Ради этого разговора Лузьеву пришлось сегодня обходиться без водителя.

Как только машина остановилась, к ней подошел мальчишка с бутылкой воды и тряпкой в руках. Не обращая ни малейшего внимания на водителя, он плеснул воду на лобовое стекло и не торопясь стал возить засаленной тряпкой.

«Совсем обнаглели!» – подумал Лузьев и жестом потребовал непрошеного мойщика уйти. Тот не отреагировал. Бутылку он поставил на капот и левой рукой продолжал двигать тряпкой по стеклу. Лузьев опустил немного боковое стекло, чтобы сказать пару ласковых слов мальчишке. Неожиданно мальчишка сунул в щель ствол пистолета с глушителем и три раза нажал на спусковой крючок. Хватило бы и одного выстрела, но Генка Превезенцев не был уверен в своих стрелковых навыках и поэтому решил не рисковать. Тело исполнительного директора Ассоциации оборонных предприятий, председателя Совета учредителей банка «Скарб» Игоря Лузьева завалилось набок.

Геннадий Превезенцев спрятал пистолет под куртку и не торопясь отошел от машины. Тряпку и бутылку он потом аккуратно засунул в ящик для мусора в соседнем дворе, а пистолет, с некоторым сожалением, бросил в мусорный контейнер.

Группа собралась точно в срок. Десять человек разместились в небольшом зале ЖЭКа и тихо переговаривались в ожидании транспорта. В зал заглянула уборщица, оценивающе посмотрела на собравшихся и на стоящие возле стены удочки.

– На рыбалку собрались? – спросила уборщица.

– На рыбалку, мать, – ответил тот, что сидел ближе к выходу.

– Отдыхать будете? – не унималась уборщица.

– Ага, активный отдых у нас!

– А работать кто за вас будет? Четверг на дворе!

– Мы, мать, в отпуске, за свой счет. Можем отдыхать, сколько влезет! Может, и ты с нами?

– Это у вас отпуск, а мне за такими, как вы, убирать надо! Платят копейки, а грязи выгребаю, как из конюшни. Вы тоже вон натащили грязи, мне этот зал после вас мыть! – уборщица хлопнула дверью.

Сидевшие в зале посмотрели на закрытую дверь.

– С рыбалкой мы, и правда, не слишком здорово придумали, – сказал один из рыбаков.

– А кто знал, что все так быстро начнется. То притормозили на неопределенный срок, а то прямо за три часа приказали собираться.

– Нервничаешь?

– Нет, все нормально. Только ты мне объясни, кто поверит, что нормальный человек сейчас поедет на рыбалку?

– А что ты у меня спрашиваешь? Ты у командира спроси!

– И спрошу. Что за хренотень выходит? Командир, невысокий, сухощавый человек, поморщился:

– Этот вариант мы готовили на зиму. Еще на февраль. Никто не знал, что выезд отложится и что весна будет такой теплой. Это первое. А второе – вы слишком много трепетесь. Еще и не началось ничего – а вы уже болтаете. Я последний раз все это слушаю. Если кто в боевой обстановке начнет сомневаться – лучше сами пулю в лоб себе пустите. Вопросы?

Все промолчали, избегая глаз командира. Только здоровяк, не принимавший участия в разговоре, улыбнулся:

– Не переживай, Андрей Иванович, мы им быстро мозги вправим. Все поймут правильно. Тем более, что прямо сегодня…

Здоровяк осекся, наткнувшись на взгляд командира. Наступила тишина. Дверь в зал распахнулась, вошел парень, одетый в военную форму без знаков различия, наклонился к командиру:

– Машина пришла, все нормально. Можно ехать.

– Багаж загрузили?

– Нет, за ним сказали заехать после того, как вы погрузитесь.

– Лады, – командир встал. – Поехали, все в машину, быстро, но без суеты.

Рыбаки разобрали вещи и вышли на улицу. Там их ждал видавший виды «ЗИЛ-130» с крытым брезентом кузовом. Командир подождал, пока все загрузились, и сел в кабину.

– Маршрут знаешь? – спросил он у водителя. Водитель молча кивнул.

– С Богом!

«ЗИЛ» осторожно объехал стоявшие на дороге возле дома легковушки и выехал на трассу.

Человек, сидевший в одной из легковушек, немного наклонился и тихо сказал в микрофон:

– Они выехали. Номера на машине прежние. Следуют в направлении к центру.

Утро продемонстрировало целых два положительных момента. Мое состояние ясно дало понять, что сотрясение было не таким уж серьезным. Вторым положительным моментом было то, что нос мой многострадальный не болел, а лишь немного зудел и чесался. Это не могло не вдохновлять. На свете бывают и хорошие моменты. Моя супружница отправилась на работу, и я попросил ее выполнить пару моих поручений, Татьяна не возражала. Она вообще вела себя в высшей степени лояльно и ровно. Так ровно и лояльно, что хотелось завыть. Она старательно отводила взгляд и на мои вопросы отвечала односложно. И эта ее ровная холодность словно оттесняла меня от нее. И ничего нельзя было поделать. Полная холодность и агрессия в ответ на любую мою попытку объясниться. За последние месяцы Татьяна стала особенно близка со своей матерью. Они постоянно шептались о чем-то на кухне и демонстративно замолкали при моем появлении. Правильно говорят люди, хочешь знать, с кем будешь жить через пятнадцать лет после свадьбы, – посмотри на тещу. Вообще, достаточно просто в нашей семье определить, как именно относится в настоящий момент ко мне жена. Достаточно проанализировать, что именно демонстрирует теща. С гордостью нося звание простого человека, теща не считала необходимым скрывать свои чувства и щадить чувства окружающих. Достаточным условием любых свершений для тещи было ее желание. А самым сильным ее желанием, которое я очень ясно читаю в ее глазах, было желание не видеть меня никогда. И я очень хорошо знал, что неминуемо приближается момент, когда произойдет, наконец, разговор, который поставит жирную точку в чем-то, что тянулось уже очень долго. Я ждал этого момента и надеялся, что он наступит еще не скоро. Не сегодня. Завтра или послезавтра. Даже все страхи и опасения последнего времени не смогли оттеснить ужас разрыва в глубину моего сознания. Саднило, болело, несмотря ни на что.

Хоть самочувствие мое улучшилось, но коротать день я предпочел в горизонтальном положении. Тем более, что для выполнения задуманного мне нужно было немного прийти в себя. Набраться сил. Я спокойно лежал на своем диване, переваривая одновременно завтрак и события прошедшего дня. Завтрак переваривался значительно лучше. А вот воспоминания о вчерашнем дне вызывали приступы тошноты и слабости.

Можно было поверить в глобальность происходящих событий, можно было понять, что всяческие организации ведут на территории Украины и моего города между собой борьбу. Но убедить себя в том, что на моей достаточно скромной особе сошлись интересы чуть ли не государственные, было очень и очень сложно. И вместе с тем, слишком убедительно все это выглядело. Слишком убедительно и однозначно. Сережа Парамонов! Вот в это было особенно трудно поверить. Мы никогда не были особенно близки, ни на службе, ни после нее, но что-то заставляло меня поддерживать с ним отношения. Или кто-то. Неужели еще там, в Польше, он начал постукивать в особый отдел? Тогда многое становится понятным. Даже то, каким образом наш особист узнал о той драке, в результате которой я лишился должности заместителя командира взвода и сержантских лычек. Ах ты ж, радость моя, Сережа Парамонов! Так это ты отрегулировал мою биографию таким образом. Из-за этого забавного случая я не получил рекомендации для поступления на подготовительные курсы университета и поступил на вечернее отделение. А там познакомился со своей нынешней женой. Второй узловой момент моей биографии – военное училище и стук Сережи Парамонова.

Теперь, когда немного прояснилось, кто принял участие в моих недавних свершениях, в полный рост поднимался вопрос, зачем он это сделал. Вчера, на ночь глядя, я попытался себе это представить, но сил не хватило. За ночь мои мозги, проработав в контролируемом режиме, выдали некоторые рекомендации, и утром я решил придерживаться этих рекомендаций.

Пункт первый моей повестки дня должен был прибыть самостоятельно с минуты на минуту. И я ждал его с нетерпением.

Петров явно хотел чего-то от меня добиться. Не зря он столько времени потратил на переговоры с контуженным журналистом. Очень настойчиво регулировал меня в направлении, ведомом только Петрову и его начальству. И, судя по всему, преамбулу он уже закончил. Сегодня можно ожидать основной части.

В дверь, наконец, позвонили. Я встал с дивана и неторопливо прошествовал к двери. Перед тем, как открыть замок, изобразил на лице гримасу, которая должна была свидетельствовать о не очень хорошем самочувствии. За дверью, как и ожидалось, стоял Петров.

– Доброе утро, Александр Карлович! – бодро и жизнерадостно приветствовал он меня. – Разрешите войти?

– Входите, – как можно кислее пригласил я и, не оборачиваясь к нему, прошел на исходную позицию в свою комнату. Я буду лежать, а Петров пусть изображает из себя посетителя больного.

– Вы не очень хорошо выглядите, – заявил Петров, усаживаясь в кресло. – Мне вчера показалось, что вам удалось легко отделаться, а сегодня я вижу: не все так просто.

– Знаете, что я вам скажу, Сергей Сергеевич, – начал я, но Петров меня прервал.

– Не знаю, но выслушаю вас с удовольствием.

– Вы вчера устроили мне такой допрос, что и без участия тех троих доброжелателей я бы сегодня был не в очень спортивной форме. Надо же иметь сострадание к больному и покалеченному человеку, даже если он вражеский шпион. Вам никогда не говорили, что наши герои-следователи при допросах обходятся без пыток? Это же не наш метод.

– Я так давно учился всему этому, что начисто все перезабыл. По-моему, мы с вами вчера просто побеседовали «за жизнь». Я и в мыслях не имел никакого насилия. Честное пионерское!

– Это ваша версия произошедшего вчера. Моя версия выглядит несколько по-другому. Сегодня вы опять приперлись меня пытать?

– Мне вчера показалось, что вы сами хотели мне задать некоторые вопросы. И я пришел сегодня на них ответить.

Приблизительно так я себе это и представлял. Убедившись вчера, что я не особенно склонен отвечать на вопросы, Петров должен был неизбежно попытаться заставить меня задавать вопросы. Я сам иногда пользуюсь этим приемом, когда нужно раскрутить на информацию особенно несговорчивого товарища. Получив возможность задавать вопросы, тот, кто молчал как зарезанный, становится подозрительным и от того болтливым. Чем дольше он спрашивает, тем больше выбалтывает. Стало даже немного обидно. Так дешево меня покупает Петров, так дешево меня оценивает как оппонента. Но нужно пользоваться тем, что есть. Там более, что я приготовил несколько вопросов, специально по этому поводу. На этом этапе наши интересы с Петровым совпали.

– Ну, раз вы уже решили быть честным и откровенным, товарищ капитан пожарной охраны, я, естественно, воспользуюсь предоставленным мне случаем. Только, умоляю, не следуйте старому еврейскому правилу отвечать вопросом на вопрос.

– Обязуюсь говорить правду, правду и…

– И еще кроме правды! – подвел черту я. – Вопрос первый: сколько процентов из того, что вы мне вчера сообщили по моему поводу, соответствует действительности?

– Процентов тридцать, – невозмутимо ответил Петров.

– Странно, я уж было решил, что там было около пятидесяти, – почти искренне удивился я.

– Но я же обещал вам сегодня говорить чистую правду.

– Вопрос второй: кого вы имели в виду, когда говорили о сотруднике чужих спецслужб? Меня интересует имя. Это ведь не военная или государственная тайна?

Петров замялся. Еще явно не настал момент начинать снова врать.

– Я надеялся, что вы сами поймете, кого я имею в виду.

– И у меня появилась кандидатура. Мне нужно просто сверить свои мысли с вашими утверждениями.

– Наверняка вы подумали на того человека, о котором я говорил, – Петров даже руку к сердцу прижал, демонстрируя свою искренность.

– Притворяться простаком у вас хуже получается, чем человеком-загадкой. И куда хуже, чем пожарным инспектором. Вам от меня что-то нужно. Иначе вы бы не шлялись ко мне как на работу. Или мы разговариваем, или сразу переходите к делу. У меня очень сильно болит голова. И минут через двадцать я просто пошлю вас к чертовой бабушке.

– Я говорил о вашем бывшем сослуживце, о Сергее Парамонове, проживающем ныне в Москве. Совпадает?

– Совпадает. Тогда объясните мне, чего, по вашему мнению, Парамонов от меня хочет? И какое это имеет отношение ко всему, со мной происходящему?

– Все достаточно просто. Похоже на то, что ваш приятель просто через вас получает некоторую информацию, В приватных беседах. Вот вы всего две недели назад вернулись из Москвы. Вы ведь с Парамоновым там встречались? И он вас наверняка о чем-то спрашивал?

Началось. Петров сунул мне наживку и теперь, как бы между прочим, начинает тянуть из меня информацию. Фиг тебе с маслом. У меня на сегодня другие планы. Нужно только продержаться до подхода дополнительных сил. Если Татьяна выполнила мои просьбы, то скоро у меня будет еще один гость.

– Как отдохнули? – спросил мужской голос с ярко выраженным московским говором, как только Драгунов открыл глаза.

– Спасибо, лучше, чем за несколько предыдущих ночей, – ответил Драгунов и сел на кушетке. Он не был связан, поэтому смог, не вставая, сделать несколько упражнений, одновременно рассматривая помещение. Окна в комнате были забраны решетками. Из мебели была только кушетка, на которой сидел Драгунов, и кресло, в котором расположился обладатель московского выговора.

– Ваш американский коллега также жив и здоров и также легко перенес снотворное. С ним сейчас беседуют, – сообщил москвич, не дожидаясь вопросов от Драгунова, тем более что тот все равно молчал.

– Вам вообще повезло, что вы попали к знающим людям, и мы можем сейчас не тратить времени на идиотские вопросы об имени-отчестве и роде занятий. Даже о задании мы спрашивать не будем, Скат.

Хозяин сделал паузу и выжидательно посмотрел на гостя.

– Либо вы не плохо владеете собой, либо все происходящее для вас не является неожиданностью. Можно, я вас для простоты буду называть Скат? Ну а вы меня сможете именовать, скажем, Ильей. Мы с вами почти ровесники и можем обходиться без лишних условностей. Вы не возражаете? Будем считать ваше молчание знаком согласия. Кстати, если вы хотите есть или еще чего-нибудь, не стесняйтесь – достаточно одного вашего слова. И пытать мы вас не станем. Считайте, что вы и ваш заокеанский приятель у нас в гостях.

Скат неожиданно улыбнулся и несколько раз хлопнул в ладоши:

– Браво, вы неплохо ведете разговор, чувствуется хорошая, я бы даже сказал, добротная подготовка. Даже ваш московский выговор весьма и весьма впечатляет. С Блоком, надеюсь, сейчас беседует коренной техасец. Если бы вам в руки попал кто-нибудь из французов, Мы бы тоже говорили только с характерным выговором, Это внушает доверие и располагает собеседника к откровенности. Либо потому, что человека, не способного преодолеть неправильности и особенности языка, нельзя относить к особо интеллектуальным собеседникам, либо потому, что очень уж родным такой человек выглядит.

Илья выслушал тираду Ската молча, а потом засмеялся искренне и громко:

– Жаль, что мы с вами познакомились так поздно и при таких обстоятельствах. У нас с вами, похоже, много общего. Например, подготовка. Как ловко вы запустили свой вопрос о французах! Но я же вам говорил, что вы у нас в гостях, поэтому можете задавать любые вопросы, какие только сочтете нужными. А на ваш скрытый вопрос о судьбе группы сопровождения могу ответить совершенно честно – ушли. Ушли красиво, в лучших традициях. Когда наши люди прибыли на захваченный пост, там уже никого не было, кроме двух связанных часовых. Не волнуйтесь, на стоянке мы тоже никого не застали – ходят ваши люди профессионально.

Илья стал серьезным:

– Я ответил на все ваши вопросы?

– Более чем. Я бы никогда не рискнул задавать в своем нынешнем положении столько вопросов. Ваше гостеприимство выше всяческих похвал. Единственное, что меня сейчас смущает, – почему ваше гостеприимство распространяется и на меня? Ведь вы явно не меня ждали. Меня вы всячески старались остановить. Я прав?

Илья задумчиво посмотрел на Ската. Потом встал и пошел к двери. Потом вернулся, подошел к кушетке:

– Все в этом мире меняется. И очень быстро. Очень!

В дверь позвонили.

Не знаю точно, какое именно выражение появилось у меня на лице, но на лице Петрова, как это ни странно, отразилось беспокойство:

– Вы кого-нибудь ждете?

– Нет, вроде бы, – соврал я, даже не успев понять, почему именно решил поступить так, а не иначе. Симпатий Петров у меня особых не вызывал, и его неожиданная реакция меня просто подтолкнула. То, что это Женька Дымченко прибыл по моему вызову, полученному от Татьяны, я знал почти наверняка. Но решил воспользоваться предоставленной возможностью, чтобы оценить серьезность отношения самого Петрова к происходящему.

– Если вам не трудно – откройте, пожалуйста, – довольно слабым голосом попросил я.

Петров встал и расстегнул пиджак. Волосы у меня зашевелились, когда я увидел, что Петров сунул руку, как в надоевших мне боевиках, и достал из-под полы пиджака пистолет. Я не очень большой специалист в огнестрельном оружии, но то, что извлечен был не вульгарный девятимиллиметровый пистолет Макарова, я понял сразу. Я был настолько заинтересован системой оружия, что не успел толком испугаться. Петров щелкнул затвором, глянул на меня и снова сунул пистолет в кобуру. Чтобы не выходить из образа тяжелобольного, я не мог встать и проследить за действиями Петрова, поэтому мне пришлось довольствоваться слухом. Петров поскрипел половицами возле входной двери и тихо выругался. Я с ним совершенно согласен – полы в нашей квартире совершенно исключают тихое и незаметное перемещение. Потом Петров затих, видимо, разглядывал посетителя в глазок. Наконец спросил: «Кто там?» Пауза, что там ему из-за дверей ответили, мне слышно не было. «Простите, кто?» – переспросил Петров. «Только бы он не начал пальбу через дверь», – успел подумать я.

– К вам пришел Евгений Дымченко, – чуть повысив голос, сказал Петров.

– Вы что, собираетесь отказать ему в праве посетить своего покалеченного начальника и товарища? – как ни в чем не бывало осведомился я.

– Вы хозяин, – попытался сохранить лицо Петров и лязгнул замком.

– Здравствуйте, – очень вежливо сказал Женька, – мне нужен Александр Заренко.

– Я здесь! – крикнул я. – Это мой знакомый. Петров прошел назад в комнату и уселся в кресло, пока Женька раздевался и менял ботинки на тапочки.

– Привет! – сказал Женька, заглядывая в комнату. – Я тут посещу кое-что и зайду.

– Будь как дома, – сказал я. Петров сунул руку под полу.

– Только без стрельбы, Сергей Сергеевич, – сказал я, – пожалейте молодого журналиста, которому совсем немного осталось до полного расцвета сил.

– Вы напрасно иронизируете, уважаемый больной и контуженый, – недовольным тоном произнес Петров.

– Куда уж тут иронизировать, когда посетители друг на друга с пистолетами бросаются. Это, кстати, что за система? Ведь не Макаров?

– Не Макаров. Это ПСМ, калибр пять сорок пять.

– Шикарно живете. Я знал только одного человека, носившего подобную роскошь. Так он был зам. начальника городского отдела милиции. Это в каком же вы у нас звании ходите?

– Это что, продолжение беседы? Так на вопросы о личной жизни я отвечать не буду.

– С каких же это пор звания стали личной жизнью? – поинтересовался я.

– Да вы что, – мастерски изумился Петров, – да я только этим и живу. Ночь не ем, день не сплю.

– Ваша последняя фраза – цитата из бессмертной комедии «Шельменко-денщик» и особой оригинальностью не блещет, – съязвил я. – И вообще…

– И вообще, – перебил меня Петров, – если вы серьезно планируете избавиться от меня в связи с приходом коллеги, то вынужден вас огорчить. Я пришел всерьез и надолго.

Я плюнул на свое намерение изображать смертельно больного и довольно резко сел в постели.

– Если вы возомнили, что ПСМ за пазухой дает возможность вести себя подобным образом, то…

– То вы отхлестаете меня по щекам, – совершенно по-хамски закончил за меня Петров. – Как человек объективный, вынужден вам заметить, что наблюдение за вами доставляет мне гигантское удовольствие. Вы так мастерски корчите из себя дурака, что мне иногда в голову приходит мысль: откуда у вас такое близкое знакомство с темой? Вы действительно полагаете, что все происходящее вокруг направлено только на вас и все хотят вас обмануть? Вернитесь на землю, будьте для разнообразия хоть немного серьезнее. И тогда у вас появится шанс не попасть на небо раньше времени.

– Послушайте…

– Нет, это вы послушайте. Вы живы только благодаря случайному стечению обстоятельств. И помочь сейчас могу вам только я. Меня прислали для того, чтобы вы могли выжить хотя бы пару дней. И если мне это удастся, то я буду ужасно удивлен. Не скажу, чтобы обрадован, но удивлен. И чтобы вы хоть немного поверили в то, что я вам говорю, добавлю: еще до сегодняшнего утра обсуждалась возможность задержать вас и препроводить в тщательно изолированное помещение, где возможность делать глупости была бы сильно ограничена.

Я встал с дивана и медленно прошелся по комнате, неторопливо считая до десяти. От того, чтобы дать Петрову в рожу, меня удерживали только швы на моем носу и мысль о том, что Петров явно обладает какими-нибудь навыками в рукопашных разборках.

– И что же вас остановило? – досчитав, спросил я. – Не нашли повода?

– Не нужно нас недооценивать, – ответил Петров и тоже встал. – У вас на полке за третьим томом Жюль Верна лежит обойма с пистолетными патронами. Ее туда вчера положил я.

Я метнулся к полке, отодвинул стекло, вытащил книгу. За нею действительно лежала обойма. С маленькими такими патронами. Калибра пять сорок пять. Я вынул обойму и протянул ее Петрову:

– От вашего?

– От моего, – кивнул Петров и осторожно взял у меня обойму из рук. – Но отпечатки пальцев теперь на ней ваши.

Я сел на диван. Петров вернулся в кресло и удовлетворенно кивнул. У него снова появилась возможность разговаривать со мной с позиции силы. И он дал мне это оценить. Потом Петров вынул из кармана носовой платок и тщательно вытер обойму.

– Это я вам показал, чтобы вы мне все-таки поверили. Если бы мы не передумали – вас сегодня же утром арестовали бы за незаконное хранение боеприпасов.

– И что же вас остановило? Надо полагать, гуманизм и филантропия.

– Ничего подобного. Просто сегодня утром стало известно, что в СИЗО в своей камере покончил жизнь самоубийством осужденный Брыкалов. Есть предположение, что у него не выдержали нервы в ожидании ответа Президента на его прошение о помиловании.

– Мне он сказал, что в случае отказа в помиловании он не будет просить еще раз, а с гордостью примет пулю в лоб.

– Не знаю, с гордостью или нет, но Брыкалов повесился в камере смертников. И даже не оставил посмертную записку.

– Ну как твое самочувствие? – жизнерадостно спросил Женька, входя в комнату. – Мне Татьяна сказала, чтобы я к тебе зашел. Позвонила мне в общагу. Очень торопила.

– Здравствуй, Женя, – с чувством сказал я, – она тебе откуда звонила?

– Я так понял, что звонила она из редакции. Мне передавала привет от ребят. И тебе, кстати. Твоим самочувствием Главный интересовался.

– Значит, она звонила из редакции, – обреченно сказал я.

Я ведь просил Татьяну все сделать с телефона-автомата. Позвонить Женьке и еще кое-кому. Судя по всему, она решила сэкономить время и силы. Позвонила из редакции, с телефона, который, я в этом был уверен, прослушивается. Сегодня я действительно мог никуда не выходить из дому.

– Женя, если тебя не затруднит, пожалуйста, пойди на кухню и поставь чай. Мне нужно минут десять поболтать, а потом пообщаемся с тобой.

Женька внимательно посмотрел на меня, на Петрова и вышел из комнаты. Дверь он тщательно за собой прикрыл, что ясно указывало на правильное понимание им текущего момента.

– Мы остановились на самом интересном месте в нашей беседе. Брыкалов повесился в своей камере. Он этот героический поступок совершил ночью?

– Поздно вечером. Контролер слишком поздно заглянул в камеру.

– А как же его сокамерник? Он что, ничего не видел?

– Какой сокамерник? Брыкалов находился в одиночке, как положено смертникам.

– Был у него сокамерник. Был. Я когда интервью брал, видел шахматы на столе. Перед нашим приходом постель напарника убрали, чтобы все выглядело, как будто он просто сидел в двухместной камере один.

– Может быть, так оно и было?

Я не смог уловить в голове Петрова фальши или иронии, потому ответил честно:

– В переполненном СИЗО, в камерах которого сидит в четыре раза больше арестованных, чем положено, один человек в двухместной камере – непозволительная роскошь. Тем более, что, помимо шахмат, в камере были сигареты. А Брыкалов не курил. Он сам заявил, что бережет здоровье, несмотря ни на что.

– Ну, как бы там ни было, – подвел черту Петров, – Брыкалов умер. Нам показалось, что подобные места для вас могут оказаться ненадежными.

– И поэтому вы здесь. Как и вчера днем.

– Как и сегодня ночью. Уже вторые сутки возле вашего дома дежурят наши люди, охраняя ваш покой и сон. Поэтому я так отреагировал на вашего визитера. Все слишком серьезно, чтобы мы рисковали. И поэтому мне очень хотелось бы знать, что именно происходило с вами в последнее время.

Он хотел бы знать, что происходило со мной в последнее время! Я бы и сам этого хотел. Но я не был уверен, что Петров тот человек, который смог бы мне все объяснить. Он пытается использовать меня втемную, а это самый непродуктивный способ сотрудничества со мной. Я молчал, и Петров молчал. Он ждал, а мне ждать было нечего. План, который еще утром казался мне эффективным и правильным, сейчас выглядел несколько бледно. Можно играть в детектив, если это ничем не грозит. Но если в результате неверного шага можно оставить этот бренный мир, то все приобретает несколько иную окраску. Как говорилось в одной детской дразнилке: «А жить-то хочется, а ножки тонкие!» А ножки тонкие.

В коридоре зазвонил телефон. «Я возьму трубку», – сообщил Петров и вышел.

Разговор длился всего пару минут. Петров вернулся в комнату, и по его лицу я понял, что меня ждут новости. Я понял, что сейчас Петров скажет что-нибудь типа: «Уважаемый Александр Карлович, мне только что сообщили, что ввиду изменившихся обстоятельств…» Такое чувство предвидения будущего мне знакомо очень хорошо. Особенно ярко у меня запечатлелась в памяти ночь на 13 декабря тысяча девятьсот восемьдесят первого года. Я стоял дневальным, когда в роту прибыли все офицеры и прапорщики, и ротный приказал поднять всех, кто был свободен от нарядов, на полтора часа раньше положенного. Рота построилась, ротный прошелся перед строем, строгий и серьезный, а у меня в голове четко прозвучало: «Товарищи, за последнюю ночь обстановка в Польской Народной Республике резко обострилась, и введено военное положение». Слова эти вначале прозвучали у меня в голове, а через минуту их произнес ротный.

– Уважаемый Александр Карлович, – очень серьезным тоном сказал Петров, – мне только что сообщили, что ввиду изменившихся обстоятельств…

– Давайте проще, – прервал его я, – что случилось и что в связи с этим я должен сделать?

– Что случилось – я сообщу вам немного позднее, а пока я вынужден вас просить срочно уехать из дому вместе со мной на несколько дней. Я понимаю, что звучит это необычно, но я вас прошу не задавать лишних вопросов, а просто собрать вещи. Через десять минут приедет машина.

В душе у меня было пусто и холодно. Настолько пусто и холодно, что я даже не отреагировал на это предложение так, как должен отреагировать любой нормальный человек. Я тупо кивнул.

– А как же семья?

– Если вы уедете – им ничего угрожать не будет. Вы для них самая большая угроза. Вернее, ваше присутствие. Собирайте вещи.

– Сколько у меня еще есть времени? – обреченно спросил я.

– Машина будет через десять минут, я смогу добавить еще минут пятнадцать на сборы, максимум через тридцать минут нас здесь не должно быть.

Не продолжая расспросов, я полез в шкаф, выволок свою походную сумку и стал укладывать в нее белье.

– На сколько дней собираться? – на всякий случай поинтересовался я.

– Максимум неделя. Полевые условия жизни не предполагаются. Продукты можно не брать – питание мы берем на себя, – ответил Петров.

Какая широта и щедрость проявляется нашими спецслужбами. Хотя, может быть, и не нашими, а вражескими. И через пару дней выяснится, что меня завербовала разведка Берега Слоновой Кости. О том, что через пару дней меня просто могут найти в сильно подпорченном виде, думать не хотелось. И оставшиеся полчаса я решил потратить на то, чтобы выполнить свой вчерашний план хотя бы частично. И я позвал из кухни Дымченко.

– Слушай, Евгений, – начал я сразу же, как только Женька вошел в комнату, – я тебя сейчас буду допрашивать, не отрываясь от основного занятия, а ты будешь отвечать мне правдиво и искренне. А то я на тебя Петрова натравлю.

Женька покосился на Петрова, а Петров весьма неодобрительно посмотрел на меня. Но «Остапа уже понесло».

– Будь человеком, Женька, и вспомни, как именно ты подавал в редакцию свой материал о банке. Только вспомни как следует, с подробностями.

– Ну как? Я собрался ехать к своим в Бердянск. Пришел к тебе, чтобы отпроситься. За день до отъезда мне позвонил из Запорожья Серега и попросил заехать, сказал, что для меня есть интересная информация о банке, – дальше Женька замялся, и мне пришлось его подтолкнуть.

– И что ты сделал после этого?

– Я не смог тебя найти и пошел к Вадиму.

– И?

– И он мне дал добро на этот материал. Даже деньги выдал на командировку.

Это да, это я не подумал тогда. Я-то ведь точно знаю, сколько у Женьки в месяц выходит гонораров. Почему я сразу не сообразил, что Дымченко просто не хватило бы заработка на все эти путешествия. У меня тогда мелькнула мысль об этом, но я решил, что ему подбросили родители. А ведь у них с деньгами не особенно благополучно.

– После приезда ты показывал свою писанину Главному? – спросил я, хотя ответ знал почти наверняка.

– Я отдал Вадиму статью. Он вернул ее на следующий день, сказал передать тебе и, если возникнут проблемы с размещением, – обратиться к нему. А что?

– Да нет, ничего. Просто уточняю.

Выходило очень интересно. Мы с Женькой практически одновременно ввязались в неприятности. В его случае Вадим дал добро, а в моем – просто нацелил меня на тему. Может быть, совпадение?

Я утрамбовал свой багаж в сумку и стал одеваться. Петров сидел в кресле и выглядел очень заинтересованным. Женька томился и оттого спокойно сидеть на стуле не мог – все время порывался встать и пройтись по комнате, но сразу же возвращался на место.

– Женя, тебе Сережа не объяснял, почему он хочет передать тебе эту информацию? Почему именно тебе? И что ему это давало? Он что, на кого-то в банке обиделся?

Женька даже замер на своем стуле. На лице его вначале появилось выражение беспомощности, а потом это выражение сменилось удивлением:

– Я не знаю. Ну, по дружбе он решил мне это сообщить, я у него единственный среди приятелей журналист.

Возможно, в этом есть некоторая логика, я тогда тоже отнесся к этому как к совершенно достаточной причине. Но сейчас… Охранник коммерческого банка получает информацию не только о положении дел в банке, но даже о махинациях господина Лузьева, проживающего в другом городе. Статья могла быть написана при наличии информации, которую можно было получить только у кого-нибудь из членов правления банка.

– Женя, попытайся вспомнить, тебе твой друг ничего не говорил о том, как к нему эта информация попала?

Женька неуверенно покачал головой:

– Нет, не помню. Точно нет. Только…

– Что – только?

– Только на его похоронах мать, когда гроб опускали в могилу, сказала сквозь слезы что-то типа: «Зачем нам эти деньги?» А может, мне показалось.

– Может, и показалось, – согласился я.

В таком случае очень легко ошибиться, тем более, что для Женьки вся эта история уже закончилась. Я ему, естественно, ничего не говорил о своих неприятностях. А вот для меня все это начинает приобретать очень своеобразную окраску. Петров демонстративно посмотрел на свои часы.

– Уже можно выезжать, – успокоил его я и отправился сообщить тестю о своем отбытии. Главное, чтобы он впустил в квартиру Сан Саныча, когда тот вернется из школы.

– Ладно, Женя, ты иди, скажешь в редакции, что я взял на три-четыре дня отпуск за свой счет. И, главное, не бери дурного в голову.

Выпроводив Женьку, я написал записку Татьяне, одел куртку и остановился на пороге. Петров спокойно стоял в дверях моей комнаты:

– Вы забыли позвонить своей жене в редакцию, – сказал он. – Сообщите ей, что вам срочно нужно выехать со знакомыми и как только прибудете на место, обязательно ей перезвоните.