Виктор Николаевич не торопясь шел по улице. Он довольно часто позволял себе такой отдых среди рабочего дня, так что никакого подозрения это вызвать не могло. Правда, на этот раз прогулку подстраховывало несколько человек – приходилось принимать во внимание возможную реакцию Монстра. Виктор Николаевич согласился с Михаилом в том, что прозвище это, придуманное Александром Павловичем, очень хорошо подходит этому человеку. От Монстра можно было ожидать чего угодно. Уже несколько раз он пытался связаться с Александром Павловичем по телефону. Кто-то звонил жене Александра Павловича и справлялся о его местонахождении. Уже сейчас Монстр должен был испытывать дискомфорт и потребность в оперативных действиях.

Рядом с Виктором Николаевичем остановилась «волга», открылась задняя дверь.

– Вас подвезти, Виктор Николаевич? – спросил сидевший на заднем сиденье Игорь Петрович.

– Если нам по пути, сделайте одолжение, – довольно громко ответил Виктор Николаевич и сел на заднее сиденье.

«Волга» тронулась.

– Что у вас нового, Игорь? – спросил Виктор Николаевич.

– Как мы и предполагали, были задействованы уголовники. Двоих мы засекли возле дома Александра Павловича. Выяснили, на кого они работают, и провели профилактическую встречу с их главарем. Одновременно выяснили, что тот получил заказ на переброску в Украину своих стрелков.

– И что со стрелками?

– Большую часть успел остановить сам главарь, несколько «бойцов» с транспорта сняли мы. Двух задержали наши пограничники. Одной группе удалось прорваться через границу, но там их встретили местные коллеги и под стволами автоматов объяснили, что на территории суверенной Украины в их услугах не нуждаются. Стрелки вернулись в родные пенаты.

– Это обнадеживает. Вы уверены, что больше никто не получил подобного заказа?

– Это взялся отследить тот, с кем мы беседовали.

– Я смотрю, твои люди умеют внушать доверие, – улыбнулся Виктор Николаевич. – Они случайно не выяснили, кто конкретно делал заказ?

Игорь Петрович сделал паузу.

– Что-то не так?

– Мы выяснили, через кого был сделан заказ. Посредник. Мои ребята отправились с ним пообщаться, но час назад обнаружили в квартире его труп.

– Не слишком хорошо.

Игорь Петрович согласно кивнул:

– Не слишком, но есть одна интересная деталь. Почерк убийцы. Все сделано очень и очень профессионально. Похоже на первый признак использования противной стороной своего резерва.

– Не исключено. Они так торопятся, что пришлось действовать напрямую, а не чужими руками. Возможно, наши предположения воплощаются в жизнь.

– Если это так, то в ближайшие дни в Боснии и в Украине может стать очень горячо.

– Уже началось. Кстати, действия украинской братвы в случае с командой стрелков – проявление этого. Уже сейчас украинцы при нашем участии занимаются расчисткой восточных районов. С сегодняшнего дня и на территории Украины противнику придется работать напрямую, собственными силами. Это должно дать нам и украинским коллегам большой объем информации для анализа. Сейчас наша основная задача здесь – найти следы Чеченского центра и вывезенных людей.

Колотый кричал долго и страшно. Ему никто не Наткнул рот, и его крик бил Малого по нервам куда болезненнее резиновой дубинки, которой его обрабатывали с самого утра. Все тело превратилось в сплошной синяк. Лица, правда, не трогали. Это оставляло Малому шанс. Судя по всему, Колотому доставалось в соседней комнате гораздо сильнее. Когда Палтус на минуту вышел из той комнаты за сигаретой, руки его были в крови. Слон, телохранитель Зимнего, сунул ему в рот сигарету. Палтус, дожидаясь огня, подмигнул Малому: «Все будет ништяк!»

Слон спрятал зажигалку и вернулся к Малому:

– Давай, сука, с самого начала. Ты вез стволы к леснику. Так?

Малый кивнул. Он уже двадцать раз рассказывал эту историю, пытаясь убедить Слона и Зимнего поверить в нее, но прекрасно понимал, что поверить во все происшедшее не сможет никто.

– Менты, меня менты остановили. Я хотел вначале откупиться, а потом собрались их мочить.

– И что же тебе помешало, Маленький?

– Слон, ну я же говорил – нас этот мусор вырубил, старший сержант. Ну гадом буду, если вру.

Слон сочувственно покачал головой:

– Двух здоровых мужиков вырубил один гаишник. А потом взял и перевез вас вместе с машиной аж почти под самый дом Зимнего. Ты меня за кого держишь?

Слон несколько раз ударил Малого дубинкой по ребрам. В соседней комнате крик Колотого взлетел до визга и смолк, будто захлебнувшись.

– Это я с тобой еще чего-то вошкаюсь, Зимний сказал тебя поберечь. Может, сам тобой вечерком займется? Как думаешь, Малый? – Слон похлопал Малого по затылку.

– Ты бы пока вспомнил, как это на твоей машине ездили к леснику. И что такое вышло с Толяном и Жуком? Не знаешь?

Малый обреченно мотнул головой. У него уже не было сил даже ворочать языком. Мысль о том, что вечером его будет допрашивать сам Зимний, приводила Малого в ужас. Он слишком хорошо знал, как умеет тот развязывать языки и на какую изощренность способен в придумывании пыток и казней.

В дверях появился забрызганный кровью Палтус. Слон протянул ему сигарету:

– Перекур у меня. Бедняга Колотый отрубился.

– Все то же самое городит? Ничего не видел, ничего не знаю? – спросил Слон.

– Ни хрена. И откуда вещи Жука и Толяна в машине оказались, и кто ящики вывез – ни хрена не помнит.

– Может, им тот гаишник мозги поотбивал? – усмехнулся Слон. – Это ж надо на такого крутого нарваться на дороге. Повезло вам, слышь, Малый, ой как повезло!

Малый не ответил. Мысли в голове ворочались вяло. Большей частью они сводились к одному – когда будут кончать? И как? Жалко было себя и тоскливо. По всему выходило, этот подвал будет последним, что увидел Малый в своей жизни. Не было даже мысли о спасении. Просто хотелось, чтобы убили быстро. Но на это рассчитывать не приходилось.

Слон расхохотался – Палтус рассказал анекдот. Из-за этого оба не услышали, как открылась входная дверь. Малый сидел лицом к двери, и его глаза округлились, когда он увидел лицо вошедшего.

– Я вас не побеспокоил? – негромко спросил вошедший.

Слон и Палтус разом обернулись, но ничего сделать не успели – пистолет с навинченным глушителем был у посетителя в руках. Он дважды нажал на спусковой крючок. Палтуса отбросило к стене, а Слон осел прямо на колени привязанного к стулу Малого. Вошедший аккуратно прикрыл за собой дверь и подошел к Малому. Сбросил с него тело Слона.

– Узнал, я смотрю?

– Я бы тебя и через двадцать лет узнал, сержант. Классно ты нас на дороге положил.

– Молодец, память хорошая. Твой напарник где?

– В соседней комнате.

Бывший милиционер подошел к двери, заглянул через порог.

– С тобой еще по-божески обошлись, – заметил он, вернувшись к Малому.

– Из-за тебя все, курва.

Тот не ответил. Выбрал чистый стул, поставил его напротив Малого и сел.

– Поговорить с тобой хочу. Ответишь правду – уйдешь со мной. Начнешь шутки шутить – оставлю здесь. Ты потом все будешь объяснять своим приятелям. Усек?

– Понял, – кивнул Малый, – за яйца меня взял.

– Значит, понял. Тогда рассказывай для начала, кто убил Лушниченко?

Малый замялся.

– Учти, у меня очень мало времени. Я могу сейчас просто встать и уйти. Кто убил Лушниченко?

– Я.

– А кто приказал?

– Зимний. Он же и шестерку ко мне приставил. Я не знал, что он мента убьет..

– Очень хорошо. У тебя появилась возможность уехать со мной. Оружие куда возил?

– Знаю складов пять. Могу проводить, если надо.

– Тогда давай будем отсюда выбираться.

– А что с Колотым?

– А Колотому уже хуже не будет. Переусердствовали твои ребята.

Проснулся я поздно. У меня обнаружилось небольшое сотрясение мозга. И после больницы лег я уже под утро. Сразу же после того, как жена увидела меня на пороге квартиры, бледного и окровавленного, я был раздет и отправлен в ванную с перекисью водорода в руках. Там зеркало меня окончательно убедило в том, что память об этой встрече на моем лице сохранится надолго, может быть, на всю оставшуюся жизнь. Эта сволочь исхитрилась ударить меня так, что сантиметра три кожи вместе с мясом свисало у меня от переносицы к кончику носа. Когда я это увидел, то в животе что-то оборвалось. Как в детстве, когда чашка, которой ты долго играл, вдруг упала и разбилась. Все, больше изменить ничего нельзя, свершилось необратимое и теперь остается лишь переносить последствия случившегося.

И я стал их стойко переносить. Надо отдать должное, мне было что переносить. Для начала в больнице мне объяснили, что анестезии не будет, иначе шрам останется слишком заметный. Потом мне сообщили, что самый кончик лоскута кожи придется отрезать, так как он уже омертвел и приобрел серый цвет. Ну, а потом стали готовиться к операции. Подготовка вылилась в поиск лампочки, которую нужно было вкрутить над местом предполагаемой экзекуции. На три рабочих места в операционной была в наличии одна функционирующая лампочка. Меня усадили на стул и стали шить. Швов должно было быть наложено пять, но наложить успели только четыре. Как только начали шить пятый, оказалось, что первые три уже разошлись. Наступила некоторая пауза, в ходе которой было выяснено, что имеющаяся в наличии нитка не того номера и мою рану держать не сможет. А вот нужной толщины в наличии нет. Я особо не расстроился, мне было настолько плохо, что если бы решили ампутировать несчастный нос, я бы не стал особенно возражать. Тут кто-то из врачей вспомнил, что в кабинете начальства должна быть заначка. Общими усилиями к двум часам ночи я был заштопан и выпровожен из больницы. Жена, приехавшая со мной, с трудом нашла такси, и я наконец-то смог попасть в постель.

Версия о моем обмороке удовлетворила всех. Дома мне поверили, зная мое давление, а в больнице даже в подробности особенно не вдавались. Упал так упал. Влепили на всякий случай противостолбнячную сыворотку.

Спать пришлось на спине, поза, которая еще с армейских похождений была для меня достаточно тревожной. Когда приходилось дежурить начальником караула, то, чтобы проверяющий не обнаружил на лице следов от преступного сна в неположенное время, нужно было спать только по стойке «смирно» и быть начеку. Теща ушла на работу, жена ушла на работу, старший сын – в школу, а младший – в детский сад. Мне никто не мешал лежать. Впервые за долгие месяцы никто не сомневался в тяжести моего заболевания, ибо факты, как говорится,– были на лице. Тесть лежал в своей комнате и мучился остеохондрозом. А я мучился разными мыслями. Читать вовсе не хотелось. Честно говоря, больше всего хотелось найти большой пулемет и пару-тройку сволочей изрешетить. Но даже это справедливое желание было очень вялым. Самым правильным в этой ситуации было бы спать, но голова моя имела собственное мнение.

Мысли носились в голове, сталкиваясь друг с другом, и высекали искры из моих многострадальных мозгов. На главные вопросы российской литературы «Что делать?» и «Кто виноват?» мне удалось ответить практически сразу. Во всех своих неприятностях я виноват сам, и лучше мне раз и навсегда перестать соваться в те вопросы, которые для меня слишком глобальны или остры. Я всегда подозревал, что супермена из меня не получится и что лучше бы заниматься спортом, а не чтением или, там, писанием. Развязавшись таким образом с классическими вопросами, я перешел к вопросам насущным. И вот тут меня стало клинить. Изо всех сил.

Понятно, что вчера меня обрабатывали люди Зимнего, о существовании которого я узнал только за пару часов до разборки. Еще мне известно, что кто-то убил его брата. Причем, этот кто-то оказался одновременно и дальним родственником одного из моих посетителей. Этот самый родственник вместе со своим товарищем отправились по газетам для того, чтобы привлечь внимание общественности к грядущей расправе над мужем сестры. И тут нашелся кретин, который дал согласие на встречу. Стоп. Но ведь я дал согласие только на встречу, а она еще не состоялась. Кроме того, своего адреса я не сообщал, а меня ждали именно возле дома. Около тринадцати ноль-ноль я впервые слышу об этом деле, а в 22-30 меня по этому поводу уже бьют, зная, где и когда меня можно встретить.

Каюсь, у меня в голове даже мелькнуло предположение о том, что участие в этом принял и Давид Абрамович, но, рассудив здраво, насколько это вообще было возможно в моем состоянии, эту версию я с облегчением отбросил. При моем наборе увечий ничего путного из размышлений произойти не могло. Были факты, но в таком количестве, что сопоставлять их друг с другом не было никакого смысла. Хотя… Если долго думать об одном и том же, то можно совершенно выпустить из виду все остальное. Меня ведь перед домом ждали не три человека, а четыре. И четвертым был мой новый знакомый Сергей Петров. Офицер и джентльмен. Ему я, кстати, своего адреса тоже не сообщал. Но с ним проще. Он, в конце концов, мог все это узнать по своим специфическим каналам, или как они это там называют. И возле меня он появился достаточно своевременно. Было бы, конечно, гораздо лучше, если бы он прибыл минут на двадцать раньше. Я бы отделался легким испугом, и коновалы не занимались бы вышивкой по моей физиономии. А кто вообще сказал, что Петров меня спасал? Этот тип меня предупредил о возможных последствиях, и последствия наступили достаточно оперативно и однозначно. Может быть, балбес Пименов уже успел пошуметь вокруг Брыкалова, начальники Петрова решили перевести мои возможные неприятности из состояния гипотетического в состояние воплощенное.

Нос болел, голова кружилась, желудок отплясывал рок-н-рол, а я морочил себе ушибленную голову вопросами, на которые не мог найти ответов.

Пришел из школы Сан Саныч, прибыла с работы жена. Оба проявили озабоченность моим состоянием. Татьяна даже выкроила несколько минут из времени, отведенного на хозяйственные работы, чтобы посидеть возле меня. Она с детства волокла в дом всяких обмороженных воробьев и контуженых собак. Теперь она ухаживала за мной, почти как в молодости, и на минуту мне показалось, что у нас все еще может наладиться. Я накрыл ее руку своей. Она вытерпела секунду-другую, а потом вдруг вспомнила, что у нее масса дел. Спокойно, главное не психовать и не волноваться. Что бы там ни было – она моя жена, а это, как мне тогда казалось, навсегда. Так мне тогда казалось…

Я закрыл глаза и тут же их пришлось открыть – огни под веками вращались с такой скоростью, что морская болезнь дала о себе знать сразу. Не хотелось ни читать, ни писать, ни плакать, ни выть. Жить тоже не хотелось. Пустота. Вообще, было такое чувство, что и карьера, и личная жизнь подошли к финишу одновременно.

Раздался звонок. Пришел кто-то посторонний – свои обычно стучат по дверной ручке – привычка, возникшая еще тогда, когда грудной Сан Саныч проводил большую часть дня во сне. Таня открыла дверь. «Здравствуйте!» – мужской голос, кажется, незнакомый, хотя нет, он же обещался прийти после обеда. Не голос, мой спаситель Петров, глаза бы мои его не видели.

Зимний не торопясь прошел по подвалу. Три трупа. Не хватает Малого. Зимний обернулся к стоящему у дверей Вадику:

– Никто из соседей ничего не слышал?

– Ничего.

– Предупреди наших на улице – сейчас уезжаем. Свяжись с ментами – пусть они мне Малого из-под земли достанут. И наших предупреди. Пусть роются в каждой куче дерьма – Малый не мог далеко уйти. Искать!

Вадик кивнул и шагнул за дверь. Зимний носком туфли перевернул тело Палтуса, покачал головой. Малый получит свое в любом случае. Таких вещей нельзя прощать еще и потому, что это может плохо отразиться на репутации Зимнего. За спиной стукнула распахнувшаяся входная дверь.

– Что там у тебя? – не оборачиваясь спросил Зимний.

– Это ваше? – спросил незнакомый голос. Зимний резко обернулся. Поддерживая одной рукой Вадика, на виске которого красовалась ссадина, в дверях стоял высокий парень лет тридцати. Уважение к нему сразу же внушала и та легкость, с которой он поддерживал массивное тело Вадика, и пистолет, который он держал в правой руке.

– Нам нужно поговорить, – сказал парень, толкнул ногой дверь и опустил тело Вадика на пол.

– Что с Вадиком? – спросил Зимний.

– С этим красавцем? Ничего страшного, пока обыкновенный нокаут. Это все, что вас интересует?

– Какого черта тебе здесь нужно? – спросил Зимний почти спокойно. Он прекрасно понимал, что своего пистолета достать не успеет, а если бы гость просто хотел его убить, то сделал бы это и без предварительного разговора.

– Нам нужно поговорить, – повторил гость. – Очень серьезно поговорить.

Первым моим желанием было послать Петрова. Однозначно и бесповоротно. Сдержало только то, что я привык себя считать человеком в некоторой степени порядочным и в определенных границах благодарным. Пришлось признать, что не стоит поминать всуе мать человека, который практически на своих руках доставил меня в бессознательном состоянии домой и, кажется, этими же руками оградил от усугубления повреждений на моем лице. В общем, как минимум, его нужно было выслушать на свежую голову. На мою относительно свежую голову. – Вы вчера ночью что-то говорили по поводу нашей встречи возле моего дома, – форсировал я разговор сразу после обмена приветствиями с Петровым, но тот был настроен говорить спокойно и обстоятельно.

– Как самочувствие?

– Такое впечатление, что меня кто-то здорово отметелил ногами по лицу. С чего бы это?

– По-моему, вы еще неплохо отделались. Могло быть значительно хуже.

– Хуже, это когда голову совсем отбивают?

– Что-то в этом роде. Вот вашим вчерашним посетителям, судя по всему, повезло значительно меньше.

– Кого из них вы имеете в виду?

– Тех ребят, что приходили к вам в редакцию. Они оба не появились вчера на квартире, которую снимали. И до сих пор еще не дали о себе знать. Спасибо большое. – Это «спасибо» относилось к моей жене, которая как раз принесла для гостя чашечку кофе. Кофе позволил Петрову устроить небольшую паузу, чтобы дать мне время подумать.

– Подождите, может быть, они просто загуляли? Или их задержала милиция?

– Могу вам гарантировать – милиция, равно как и другие официальные службы, ваших вчерашних посетителей не задерживала. Более того, они сейчас очень тщательно их разыскивают. Можно сказать, с ног сбились. И без результатов. Как, кстати, и противоположная сторона. Вы, я думаю, уже догадались, что эта парочка действовала не просто дуэтом.

– Да уж, – вынужден был согласиться я, – но в таком случае и те трое, что меня вчера обрабатывали, тоже не случайное трио.

– Совершенно верно. Вы все очень быстро схватываете. У вас способность к обобщению и анализу. Я – и это совершенно искренне – большой поклонник вашего творчества. Я имею в виду рубрику в «Ведомостях».

– И активно принимаете участие в моих неприятностях личных.

– Я вас очень прошу, уважаемый Александр Карлович, не принимайте все так близко к сердцу.

– А к чему прикажете принимать? К лицу, или к печени? Два последних месяца я живу как на полигоне. Либо загнешься, либо приступишь к новым испытаниям. Ну, а вот теперь по мне еще начали топтаться в прямом смысле этого слова. И что самое приятное – практически все что-нибудь знают и никто не хочет объяснить, что именно происходит, – я, видимо, несколько перебрал с тоном выступления, потому что в комнату заглянула жена и спросила, зачем я ее зову. Я извинился и замолчал.

Господин Петров аккуратно поставил чашку на край письменного стола, потер руки и спокойно заговорил:

– Для начала давайте поставим точки над всеми буквами. Именно вы позвонили мне вчера и сообщили о том, что хотите предоставить мне информацию…

– Правильно, ко мне после вашего ухода явился Пименов. Это наша местная телевизионно-криминальная…

– Да-да, я знаю. Вернее, слышал о нем.

– Так вот, он вчера приперся в редакцию, чтобы выяснить, что это я делал в СИЗО. Он очень ревниво относится к вторжению в свою сферу деятельности.

– И что вы ему сообщили?

– Мы ему сообщили, что собираемся заняться телевизионной деятельностью и готовим цикл видеоматериалов о смертниках в городской тюрьме.

– Для экспромта – весьма неплохо! – одобрил Петров.

– Настолько неплохо, что он тут же бросился осуществлять это мое намерение.

– Ай-яй-яй, какое коварство! – покачал головой Петров.

– А не пошли бы… – начал было я, но вовремя остановился. – Вы начали ставить точки над буквами, а я вас прервал. К вам я позвонил только для того, чтобы предупредить – появление Пименова у Брыкалова не моих рук дело. Вернее, не совсем моих.

– Ну так вот. А я после нашей беседы прибыл к своему начальству и сообщил о ее содержании. И тут оказалось, что вы не только по делу «Сверхрежим» можете нас интересовать. Вчера всплыла информация о том, что кто-то из самых верхов нашего уголовного мира не только знает о вашем существовании, но даже и весьма озабочен его продлением. На моей памяти – это практически единственный случай такой неприкрытой заботы о простом журналисте.

– Редакторе отдела.

– Извините – редакторе отдела. Когда мы проконсультировались со знающими людьми, оказалось, что не только эта информация бродит о вас среди…

– Да знаю я это, со вчерашнего вечера знаю. Стукачом меня ославили.

– Вот-вот. Именно стукачом. А по моим сведениям, достаточно точным, вы этим почти не занимаетесь.

Я почти минуту ждал продолжения, а потом до меня потихоньку стало доходить.

– Что значит «почти»? Никогда не стучал и стучать не собирался. Не нравится мне это дело. Меня еще в армии по этому поводу обхаживал наш особист, и хрен что у него вышло.

– Ну, капитан Спиркин был, естественно, не прав, пытаясь сделать из вас доносчика. Тут я с вами совершенно согласен. Если не ошибаюсь, его преемник, майор Чупин, поступил куда более разумно.

Петров меня достал. Меня действительно на первом году службы в армии наш особист капитан Спиркин очень хотел сделать осведомителем. Я его послал и в благодарность он завел на меня дело и даже проводил допросы моих сослуживцев, не рассказываю ли я политических анекдотов, не слушал ли я на гражданке враждебных «голосов». Когда Спиркина заменили майором Чупиным, за месяц до дембеля, он предложил мне поступить в высшую школу КГБ, а потом, после моего отказа, за пять дней до приказа об увольнении организовал мне разжалование и снятие с должности заместителя командира взвода. И вот теперь некто, которого я вижу второй с половиной раз в жизни, рассказывает мне об этом, как о вчерашних событиях. Прошло уже, слава Богу, двенадцать лет. Так я Петрову и сказал.

– Совершенно с вами согласен, довольно давно это было. Но, тем не менее, было и никуда от этого не денешься.

– Идите вы, я тогда стукачом не стал и не собираюсь становиться им сейчас.

– Правильно, вас никто и не заставляет. И никто не обвиняет. Просто совсем недавно вы пытались некоторую информацию передать в… Ну, в компетентные органы.

Я чуть было не ляпнул о СБУ, но тут мне в голову пришла мысль, что в Москву я тоже свой конверт таскал и даже там его оставил. А проклятый Петров так и не удосужился сообщить мне, какую организацию представляет.

– Я прекращаю с вами всякие разговоры, пока вы мне не предъявите свои документы.

– Без бумажки я букашка, так, кажется, пел поэт и артист Михаил Ножкин, – улыбнулся Петров. – Ну какая вам разница? Ну, если вдруг окажется, что я работаю в Службе безопасности Украины, это будет намного лучше, чем если бы я работал в ФСБ России? Или в Центральном разведывательном управлении США? Зачем вам так нужно повесить на человека бирку? И кто вам сказал, что на бирке будет написана правда?

– Документ, или проваливайте отсюда на фиг. Буду разговаривать только в присутствии адвоката. Ваше счастье, что у меня рожа помята, а то бы я встал и выставил вас за дверь.

– Или бы попытались это сделать. Но я не об этом. Вас любое удостоверение личности устроит?

– С вашей фотографией, фамилией и печатью. Официальной.

– Вот, пожалуйста, – Петров протянул мне удостоверение. – Тут есть все, что вам нужно – фамилия Петров, моя фотография и печать.

– Вы хотите меня убедить в том, что вы действительно пожарный инспектор? Не смешите.

– Я вас ни в чем не собираюсь убеждать. Вы попросили документ – я вам его представил. Сличайте.

– По-моему, вы слишком информированы для пожарного инспектора.

– Вы это тоже заметили? Надо же, какой информированный пожарник вам попался, – эта скотина даже умудрилась сделать наивное лицо, но у меня было чем испортить ему настроение.

– Уважаемый Петров Сергей… э-э… Сергеевич. Вынужден вас огорчить. С этой ролью вы справляетесь совершенно бездарно.

– Это еще почему? Все хвалят. Даже начальство.

– Да будет вам известно, милостивый государь, ни один работник пожарной охраны не позволит в своем присутствии обозвать представителя огненной профессии пожарником. Пожарник – это тот, кто погорел. Понятно?

– А как же их называть? – Петров несколько опешил, и я с удовольствием его добил.

– Не их, а вас, господин пожарный инспектор. Вас всех нужно называть пожарными. Разницу уловили или записать на бумажке?

Петров расхохотался. Громко и искренне. Я присоединился к нему улыбкой, потому что швы на носу не позволяли очень уж гримасничать и трясти головой.

– Вы это серьезно? В жизни бы не подумал. Всю жизнь их так называл. Вы ничего не спутали?

– Вы мне баки не забивайте, а спокойно излагайте ответ на мой вопрос.

– Неужели это для вас так важно? Ну смиритесь с тем, что вам придется иметь дело со мной лично. В конце концов, я вам обещаю, что как только вам надоест наше общение, то я сразу же удалюсь.

– Оно мне уже надоело, до свидания. Вернее, прощайте. Обязуюсь явиться по повестке. Честь имею, – все, даже мое терпение имеет предел.

Петров встал, прошелся по комнате, остановился перед стеллажом с книгами.

– Судя по всему, вы любите читать.

– Имею неосторожность. Это все?

– Ну предположите, что вы получили книгу, в которой есть ответы на многие интересующие вас вопросы. Если на обложке не будет указан автор, а сзади не будут пропечатаны выходные данные, вы что, не станете ее читать?

– Слушайте, Петров, если для того, чтобы узнать ответы на вопросы, нужно залезть с головой в дерьмо – то я не полезу. И вашу книжку ни при каких условиях читать не стану.

– Почему?

– Обложка не нравится.

Петров хладнокровно вернулся в кресло возле моего дивана и закинул ногу за ногу. Сцепил пальцы на колене.

– Все это напоминает детскую обиду, но я вас понимаю. Предлагаю следующее: в течение пятнадцати минут я дам вам некоторую информацию. После чего вы решите, продолжаем мы разговор или прекращаем. Обещаю, что в течение этого времени вы в любом случае скучать не будете. Такое условие подходит?

– Подходит, но через пятнадцать минут вы уйдете.

– Не торопитесь, уважаемый, не спешите. Как бы вы ни изображали из себя оскорбленную гордость, вас распирает любопытство. Не каждый день встречаешься со своим прошлым…

– И с совершенно неприкрытой наглостью. За обвинение в стукачестве во все времена били по морде.

– Согласен, но тут, во многом, дело личного восприятия ситуации. С точки зрения римских властей в Иудее Иуда был только информатором. Платным информатором.

Петров дал мне время возразить, но я молча указал ему на настенные часы.

– Тогда ближе к делу. Начнем издалека. В прямом смысле. Без названий и почти без имен. Только самый минимум. На другом конце Украины в одном из красивых индустриальных городов живут два разных человека. Одного из них друзья зовут Зимним. Очень обаятельный человек. И ужасно деловой. Любит доставлять удовольствие людям. Если кто-нибудь очень хочет понюхать наркоты или уколоться – никаких проблем. Желаете пострелять – любая система на выбор. Девочки, мальчики – напрокат, сбыт ворованного, игорный бизнес и так далее. И все это контролирует господин Зимний. Вернее, почти все. Потому что в том же прелестном городе есть господин Карнаух, который очень хочет увеличить свое участие в облагодетельствовании народа за счет территорий Зимнего. В общем, все как обычно, на уровне мировых стандартов. До смертоубийства основных лиц конфликта не доходило, расплачивались жизнями исполнителей. И вот в один прекрасный день Карнауха сажают. Рынок очищается, но радуется Зимний недолго. Ровно через два месяца его брата в потасовке ножом на тот свет отправляет один из людей Карнауха.

– История была бы интересной, если бы не была настолько банальной. Она даже национальности не имеет, эта история. И в Африке она выглядела бы точно так же.

– Да я и не спорю. Все как везде. История, в общем, глупая, но с далекими последствиями. Сам убийца настолько перепугался, когда узнал кого убил, что пустился в бега, и не просто так, а в стольный град Киев, где и сдался в Генеральную прокуратуру. По его версии, братан Зимнего первым схватился за нож и первым ударил своего оппонента. Тот отобрал нож и ударил в ответ. Просил убийца, чтобы дело рассматривалось где угодно, только не в родном городе. И он был прав. В их родном городе суд вряд ли решил бы выступить против мнения Зимнего. К тому моменту, когда дело передали в наш город, оно бродило по судам уже четыре года. Трижды передавалось из одного суда в другой. И обратите внимание – дело-то ведь, в общем, бытовое. Была пара забавных нюансов.

– Например?

– Невозможно определить, правда ли то, что убийца получил удар от брата Зимнего.

– Как это, а кровь на одежде?

– И у убийцы, и у убитого оказалась одна группа крови с совершенно одинаковым резусом. Смешно?

– До слез, – рассказчик из Петрова был не плохой, только напрасно он пытался быть настолько ироничным. Это хорошо в статьях и совершенно не подходит при изложении серьезных проблем.