Глава 11.
Много чего может произойти в самом непостоянном из миров за два дня. Белое может оказаться черным, плохое – хорошим, ну, и так далее.
За два дня, прошедших после урагана, чудеса сыпались как из рога изобилия. Причем, если некоторые из этих чудес были доступны пониманию многих, то некоторые реального объяснения, как и полагается настоящим чудесам, не имели.
Утром после урагана были обнаружены тела Димыча и Глыбы. Но не в городе, в подвале под домом Винтика, а вовсе даже за городом, на достаточно тихом берегу довольно-таки отдаленного озера.
Обнаружил тела лесник, вызванный им участковый инспектор задумчиво осмотрел местность и пришел к выводу, что двое городских собрались глушить рыбу, да ошиблись. Стоящая в стороне палатка и разбросанные там и сям вещи эту версию подтвердили.
В одежде обоих браконьеров-неудачников были обнаружены документы, опознание все подтвердило, и после краткого пребывания в морге, тела были подготовлены к захоронению. Правда, из-за слишком сильных повреждений и из-за того, что обоих погибших нашли только через полутора суток после смерти, хоронить их можно было только в закрытых гробах. Почему экспертиза не обнаружила сходства во взрывчатке, убившей Димыча и Глыбу, со взрывчаткой, дважды примененной в клубе, не знал никто, за исключением Геннадия Федоровича, Андрея Петровича и еще двух-трех человек.
Андрей Петрович сумел не просто внятно объяснить, но даже и убедить Гирю, что незачем привлекать внимание общественности и милиции к связи людей самого Гири с Винтиком. Винтика нужно найти самим, а не ждать милостей от следственных органов.
Геннадий Федорович в общем-то согласился, но особого восторга все равно не проявлял. Ему продолжала не нравиться мысль в одиночку объясняться с людьми Мехтиева. Но выбора у него особого не было.
Он мог только продемонстрировать себе и своим пацанам широту души, устроив погибшим крутые похороны. Хоронить было решено на Ночлежке. Во-первых, это кладбище было на территории Гири, а, во-вторых, не столь уж крупными фигурами были покойнички, чтобы организовать им похороны на центральном городском кладбище.
Сойдет и Ночлежка.
Гиря стоял чуть в стороне от входа на кладбище, наблюдая, как соратники и сослуживцы покойных медленно транспортируют гробы к месту постоянного успокоения под звуки оркестра. Оркестр состоял из восьми выпускников консерватории, пятеро из которых были еще и какими-то лауреатами каких-то конкурсов. Работали музыканты во фраках, и даже дирижер, тоже фрачный, размахивал тонкой палочкой перед ними.
Венков было много, все они были из живых цветов, с атласными и шелковыми лентами с трогательными и даже душераздирающими надписями. Из всего следовало, что братва скорбит, сожалеет и не представляет себе, как будет жить дальше без этих двух лучших представителей человечества.
Гиря еще раз осмотрелся. По периметру кладбища прогуливались парни, числящиеся работниками охранного агентства и по этой причине имеющие право носить оружие совершенно законно. Это было нелишним для того, чтобы гарантировать безопасность от возможного нападения и одновременно не попасться под горячую руку милиции, также представленную на кладбище довольно внушительной делегацией.
Помимо пары машин автоинспекции на дороге, между могилками мелькали мундиры еще почти полутора десятков сотрудников внутренних органов, а чуть в стороне, на углу, маячил небольшой автобус, пассажиры которого все как один были в бронежилетах и вязанных шапочках – масках. Так решило милицейское начальство. На всякий случай. Чтобы не было никаких неожиданностей и чудес.
Среди зрителей похоронной процессии находился и капитан Гринчук. Не смешиваясь со знакомыми и близкими безвременно ушедших, он с невозмутимым видом прогуливался недалеко от оркестра, стараясь держать в поле зрения и Гирю, и вход на кладбище, и как можно большую территорию вокруг.
Он тоже хотел избежать неожиданностей. Кроме того, за прошедшие два дня к нему поступила информация о нескольких странных, почти чудесных происшествиях и метаморфозах.
Один из немногих, благодаря информации от Братка, Гринчук смог оценить все волшебство чудесного перемещения трупов из дома Винтика на берег озера. Это наводило на размышления. Кроме этого, в окружающем капитана мире произошло несколько странных превращений. И их тоже стоило обдумать. Хотя на первый взгляд, со взрывами в клубе и возле него, эти чудеса не были связаны ни на прямую, ни даже каким-либо окольным путем.
Да и сам Гринчук за последние два дня стал для сотрудников райотдела милиции неким средоточием чудес.
То, что все висящие на опере дела были распределены между другими операми, особого восторга не вызвало, но было понятно и оттого не вызывало и зависти. Заниматься подобным делом…
Когда Гринчук утром подкатил к райотделу на машине с личным водителем, сослуживцы устроили ему некоторое подобие овации. Районное начальство проинструктировало Гринчука в том смысле, чтобы он верно оценил факт сотрудничества с Геннадием Федоровичем и доверие его, районного начальства, влекущее за собой и очень высокую ответственность. Приблизительно в том же духе напутствовали капитана коллеги, только их мысли больше вращались вокруг возможных для Гринчука выгод и потенциальных, для него же, неприятностей.
Потом Гринчуку сообщили, что возле отделения его ждет «шестисотый» с кавказцами на борту, и очень многие устремились к окнам, чтобы оценить встречу на высшем уровне. Встреча, как через десять минут сообщил всем желающим Гринчук, прошла в обстановке полного взаимопонимания.
Вопросы, заданные по этому поводу Гирей, опером были практически полностью проигнорированы, в том смысле, что он, опер, пока не обязан отчитываться даже перед такими уважаемыми членами общества, как Геннадий Федорович. Поэтому Геннадию Федоровичу пришлось удовлетвориться словом «пока», прозвучавшем в речи Зеленого. Пока так пока.
Поэтому, Гиря зацепив взглядом опера, перенес свое внимание на процессию. Андрея Петровича, естественно, не было. Понятное дело, чего это культурному чистоплюю тереться среди простых и конкретных ребят. Нечего. Он и на поминки самого Геннадия Федоровича не появится. Гиря полез за сигаретами, но остановился и покосился на стоящего невдалеке батюшку. Отец Варфоломей слыл мужиком нормальным, без надрыва, но черт его… Гиря глянул на кресты церкви и осекся… Бог его знает, как он может отреагировать на курение в неположенном месте.
Словно услышав мысли Геннадия Федоровича, отец Варфоломей обернулся к нему с неодобрительным, как показалось Гире, выражением лица. Гиря потоптался на месте.
– Хорошо играют, – одобрительно сказал Варфоломей, – душевно.
– За такие бабки… – Гиря вовремя поймал себя на слове.
На это бабок жалеть не нужно. Это – святое. Не в том, церковном понимании святости, а в смысле необходимости в глазах братвы. Другим этого не понять. Даже умному Андрею Петровичу этого не понять.
Не может он уразуметь, что творится под бронированными черепами быков и что происходит в наколотых душах людей. Оттого и не может он с ними нормально базарить. Оттого и обращается к Гире. Сквозь зубы, с недовольством, но приходит к нему в кабинет. Держится как последняя гнида, кривится, но разговаривает. Знает, что без Гири все его знакомства в чистеньких кабинетах и в крутых конторах ничего не значат. Когда нужно грести дерьмо – вызывают золотарей.
Гиря поморщился. В тот ураганный вечер, на даче у Андрея Петровича, он почувствовал себя именно таким золотарем. Кто-то там гулял в трехэтажном особняке, хорошо гулял. И тачек вокруг стояло много, и охранников было как у генерального секретаря. Только не позвал хозяин Гирю в дом, не посадил за стол. Принял в сараюшке в уголке двора.
Геннадий Федорович скрипнул зубами. На следующий день только узнал Гиря, что был день рождения у Андрея Петровича. А он не сказал. В падлу ему подарок от Гири получить.
Гроб поднесли к могиле, поставили на землю. Гости чинно разместились вокруг. Подруга Глыбы, Гиря так и не запомнил ее имени, попыталась завыть, причитая, но двое специально выделенных крепышей, удержали ее, чтобы не превращала нормальную процедуру в истерику. Отец Варфоломей чинно выступил вперед. Музыка, повинуясь взмаху дирижерской палочки, стихла. Заговорил священник.
Геннадий Федорович его не слушал. Пусть говорит. Ему за это тоже бабки заплачены. Кому делать нечего, те пусть слушают. А людям занятым… Вон, Зеленый тоже не подошел. Ходит просто так, осматривается. Чем-то он на овчарку похож, этот мент. Поджарый, резкий в движениях, со злым взглядом. Еще в те времена, когда Гиря обходился без телохранителей, не имея на них ни прав, ни возможности, научился Гиря выбирать себе противника по силам. Вот с Зеленым он не стал бы заводится даже в свои лучшие времена. Себе дороже.
На мгновение взгляды Гири и Гринчука встретились. Гиря успел кивнуть. Что ж так прижало неподкупного мента, что стрельнул он у Нинки бабки?
Мысль снова скользнула в сторону. С Нинкой все получилось нормально. Девка отработала классно. И вчера, и позавчера опер забирал ее из клуба после работы, и Браток, по его словам, отвозил их первый раз к нему, а второй – к ней домой. Если удастся прикормить этого волкодава… Не сглазить.
Странно еще то, что черные прекратили попытки встретиться и перетереть этот базар. Как и обещал Андрей Петрович, трясти их начали конкретно, в общей сутолоке удалось даже потеснить их на продовольственном рынке, возле вокзала.
Всего за два дня. Еще мастера, работавшие круглосуточно, сегодня утром закончили восстанавливать коммуникации клуба, полуобморочные дизайнеры тоже успели привести в порядок зал, и даже заряженная рулетка успела занять свое место в зале.
Успели выселить и народ из домов вокруг площади. И никто даже не пикнул. Все это влетело в большие бабки, но тут Андрей Петрович прав – погорячился Гиря… Вчера даже приезжали телевизионщики, брали интервью. Классно получилось. Геннадий Федорович – благотворитель. Круто.
Священник закончил. Выходило, что нужно выступать теперь Геннадию Федоровичу. Все ждали.
– Чего там! – откашлявшись, начал Гиря. – Нормальными мужиками были Глыба и Димыч. Жить бы им еще и жить. Не повезло. Это… Не узнаешь, где оно тебя найдет… Кого и пуля помилует, а кто и на рыбалке погибнет…
Все слушали внимательно. Гиря почувствовал душевный подъем и повысил голос:
– Только мы помним их. И будем помнить. И…
Возникло желание сказать что-то вроде, отомстим сволочам, убившим, но это слишком уж расходилось с официальной версией происшедшего.
– Царство им небесное! – решительно сказал Геннадий Федорович.
Выглядело все так, будто переговорил уже Гиря со святым Петром, или, на крайняк, приготовил для пацанов отмычки к райским воротам.
Снова заиграла музыка. Выступать после речи шефа никто из присутствующих не решился, поэтому последовала негромкая команда, кладбищенские работники подхватили на веревки украшенные медным литьем гробы и максимально аккуратно опустили их в ямы. В кино видел Гиря, как на западе гробы автоматически опускались под землю, но на Ночлежке лифтов на тот свет еще не было.
Гиря медленно поднял горсть земли и бросил в могилу Глыбы. Вторая горсть стукнула о крышку гроба Димыча. Потом этот обряд выполнили все присутствовавшие, потом в дело пошли лопаты рабочих. Земля была сухая, к рукам не липла, но каждый постарался стряхнуть неприятную пыль, хлопая рукой об руку, поэтому над могилами прозвучало что-то вроде жидких аплодисментов.
Еще одна кладбищенская бригада подтащила откуда-то со стороны мраморные памятники и установила их на могилы. Потом стали обкладывать могилы венками. Гиря нетерпеливо посмотрел на часы, огляделся вокруг. Нужно было уже ехать, но Гиря решил быть на кладбище до конца.
Внезапно возникла заминка. Кто-то охнул, кто-то внятно выматерился. Гиря сурово глянул на виновника, но увидел на всех окружающих лицах растерянность, смешанную со страхом.
– Чего тут? – недовольно спросил Геннадий Федорович.
Несколько рук одновременно указали на один из венков. Гиря въехал не сразу. Венок как венок. Не такой крутой, как тот, что положили от имени самого Гири, но вполне…
– Твою мать! – вырвалось у Гири, он прочитал таки надпись на ленте этого венка.
Всего одна фраза, написанная серебрянкой на черной ленте: «Гире на добрую память.» Без подписи.
Оркестр продолжал играть, но всем показалось, что над могилами зависла мертвая тишина. Гиря шагнул к венку, рванул ленту. Один ее край зацепился за проволочный каркас венка. Гиря рванул сильнее. Раздался негромкий хлопок. Как от китайской петарды. Легкий дымок поднялся над венком. Никто не успел ни дернуться, ни испугаться.
Гиря почувствовал, как задрожали руки. Глубокий вдох. Выдох. Снова вдох.
– Вы тут дальше без меня, – сказал Геннадий Федорович. – И помяните их тоже без меня. У меня дела.
Все расступились, пропуская шефа. Ветра не было, и черная лента безжизненно свисала у него из руки. На долгую память.
Водитель и охранник бросились к машине. Геннадий Федорович, не оглядываясь, подождал, пока перед ним откроют дверцу, и сел на заднее сидение. Его машина и две машины с охраной стремительно скрылись за домами.
– Это же надо такое совершить! – неодобрительно простонал отец Варфоломей. – На святой земле!
Оркестр замолчал. Друзья и коллеги усопших неподвижно стояли вокруг могилы, пока кто-то не высказал в слух мысль, пришедшую в голову практически всем:
– А ведь, блин, могло и рвануть!
– А что, – поддержал другой голос, – в цветуечки можно было сколько угодно динамита засунуть. И с часовым механизмом…
– Или, там, с этим, радио взрывателем…
И новая мысль посетила всех собравшихся. Действительно, а кто сказал, что среди венков был только один с сюрпризом? И также никто не обещал, что вслед за тихим хлопком не последует хлопок погромче – килограмма на три динамита. Или, того хуже, пластиковой взрывчатки.
И… Первыми, как ни странно, сложившуюся опасную обстановку правильно оценили музыканты. Дирижер что-то невнятно скомандовал, оркестранты подхватили свои инструменты и, пытаясь на быстрой рыси сохранить достоинство, быстро ретировались за кладбищенскую ограду.
– Лабухи, – сказал кто-то, и кладбище опустело. Один за одним взревели двигатели автомобилей, и участники похорон убыли в направлении ресторана «Космос», в котором все тот же Гиря оплатил поминки.
Возле достаточно небрежно сваленных в кучу венков остались отец Варфоломей и капитан милиции Гринчук.
– Хорошо здесь у вас, святой отец, тихо! – задумчиво сказал Гринчук. – Как-то даже умиротворяет…
– Ты бы, Юрка, не юродствовал, а вызвал бы своих орлов, чтобы в венках этих покопались. Не гоже, чтобы, не дай Бог, на кладбище, в двух шагах от храма, бомбы взрывались.
– Не гоже, – согласился Гринчук, – тем более, что и так уже храмам у нас в городе досталось. Снова на Покровском соборе крест снесло…
– Не злорадствуй. Не твоего ума это дело, – сердито ответил отец Варфоломей. – Все в руках Божиих.
– Все, – снова с готовностью согласился Гринчук, – тогда чего суету вокруг венков затевать? Как там говорится? Попустительством Божиим?
– И опять скажу тебе – не юродствуй. И не богохульствуй. И… – священник в сердцах чуть не сплюнул, но удержался и перекрестился, – не доводи до греха, Юрка, я ведь не посмотрю что ты мент и даже капитан. Так отделаю, стоя спать будешь.
– Не нужно паники, батюшка, все под контролем. Вон сюда неторопливо движется еще один офицер милиции. Ему, по-видимому, уже сообщили свидетели, так что он еще чуть-чуть выждет и совсем подойдет, – Гринчук помахал майору, который с напряженным лицом как-то боком приближался к месту происшествия. – Милости прошу к нашему шалашу!
– Я уже машину вызвал! – остановившись, громко сказал майор. – Через полчаса будут. Там у вас все…
– Все нормально, не волнуйся за нас. Все будет хорошо. Мужайтесь. Берегите себя, – Гринчук потер ладони, – покопаться в динамите, что ли?
– С ума сошел? – майор попятился. – Сейчас приедут…
– Ну, ведь интересно же! – с невозмутимым видом сообщил капитан и присел на корточки возле венков.
– Я там пойду, оцепление организую… – обернувшись на ходу, бросил майор и убыл к личному составу, который с интересом издалека разглядывал все происходящее.
– Может тебе на всякий случай грехи отпустить? – спросил священник.
– На всякий? – задумчиво переспросил Гринчук, рассматривая злополучный венок, не притрагиваясь к нему руками.
– А вдруг…
– Не бывает, – решительно сказал Гринчук и перевернул венок. – Вы, батюшка, детективы читаете?
– А что? – с трудом присаживаясь на корточки возле капитана, спросил священник.
– Ну, там, дедуктивный метод…
– В юности, бывало…
– Так вот, как говаривал в книгах о себе Шерлок Холмс, это же элементарно!
– Окстись, служивый! Не говаривал этого в книгах Шерлок Холмс, в фильме только…
– Ну? – рассеянно удивился Гринчук, – Кино тоже в юности смотрели?
– А вот я тебя за уши, – пообещал отец Варфоломей.
– Не нужно. Я ими, можно сказать, работаю. Приношу свои извинения. Больше не буду. Вы сами рассудите, зачем ставить еще одну мину, если все испугаются уже после первого пшика? Хотели бы взорвать высокое собрание – вы бы уже, святой отец, здоровались с Господом нашим, а братва разбиралась бы с чертями.
– А если это не по Гирину душу, а чтобы кладбищу, или церкви святой?..
– Ага, жидомасоны, иезуиты… Или в похоронном бизнесе началась такая конкуренция? – продолжая говорить, капитан аккуратно приподнял злополучный венок. – И похоронная контора «Нимфа» разослала своих боевиков по конкурирующим кладбищам…
– Злой у тебя язык, капитан.
– Да и сам я не подарок. По ночам, вы, батюшка, не поверите, шерстью покрываюсь.
– Типун тебе!
– Во-во! А потею как! – сказал Гринчук, продолжая рассматривать венок.
– Ну что там у тебя? – нетерпеливо тронул его за плечо священник. – Ноги уже болят, сидеть не могу.
– Что и ожидалось, – капитан указал пальцем, – шуточка из серии дружеских розыгрышей.
– Я без очков и не вижу ничего, о Господи! – отец Варфоломей схватился за спину, с трудом, закряхтев, выпрямился.
– А дальше пусть наши доблестные саперы действуют! Вон, кстати, и они, – Гринчук тоже встал, потянулся. – Мне бы с вами, святой отец, поболтать.
– Свидетелем меня, что ли, надумал сделать? – недовольно спросил священник.
– А жизнь сейчас такая, батюшка, или свидетелем, или пострадавшим, или подозреваемым. Или, еще хуже, ментом. Так что вам еще повезло.
– Гринчук, привет! – поздоровался подошедший сапер.
– Привет, Володя!
– Чего тут у нас?
– У вас? Дружеский розыгрыш. Привет от пиротехников Китая. В этом венке. Что там дальше – не заглядывал.
– Полагаешь?
– И ни хрена я не полагаю, Володя. Всех умных в саперы отправили, а нас – в опера. Так что, вы тут решайте свои технические проблемы, а я пойду вот со святым отцом пообщаюсь. Пора уже, знаешь, и о спасении души подумать. На пенсию пора.
– Задрал ты уже всех этой своей пенсией! – засмеялся сапер, – как это ты умудрился в тридцать семь лет выслужить срок?
– Ну, здрасьте, а в спецназе, между прочим, год за полтора. Я ведь отмахал…
– Точно, извини – забыл. А теперь – свободен, капитан. У тебя пенсия, а мне еще работать и работать.
– Если что, я у батюшки.
– Только, ты, Юра, особо губу не раскатывай, – сказал священник Гринчуку, когда они медленно пошли от могил к церкви, – я ни у кого в стукачах не был и на старости лет не собираюсь.
– Упаси Бог, батюшка, как можно? Нашей структуре и в старые-то советские времена духовенство вербовать не разрешалось. Этим всегда занималась госбезопасность, – Гринчук присел, уворачиваясь от подзатыльника, – а вот рукоприкладство – не наш, и, насколько я знаю, не ваш метод.
– Метод, метод, – пробурчал отец Варфоломей, – дожился на старости лет. Какой-то мент в глаза может любую гадость сказать. Сейчас как погоню…
– Не нужно гнать. Я уже переродился и исправился. И почти наставился на путь истинный…
– Лизать тебе в аду сковороду раскаленную, за слова свои дерзкие!
– Только не надо угроз. Не надо. Мне и так страшно. Так страшно, что иногда хочется смеяться, – Гринчук остановился.
– Чего стал? Пошли в дом.
– Давайте лучше вон там, на лавочке, – серьезно предложил Гринчук.
– Чего так?
– Чего? – Гринчук тяжело вздохнул, – А если врать придется? Если мне придется врать перед иконами? Лишний грех…
– На лавочке так на лавочке, – согласился священник, – не поймешь тебя, раб божий, когда ты серьезно говоришь, а когда словоблудством занимаешься.
– Я и сам не пойму. Присаживайтесь, батюшка.
Отец Варфоломей сел на лавку, прикрытую от солнца и посторонних взглядов кустами сирени, и с блаженной улыбкой откинулся на спинку:
– Хорошо-то как.
– Хорошо, – поддержал его Гринчук, присаживаясь рядом.
– Ладно, – чуть помолчав, провозгласил батюшка, – чего сказать хотел?
– Да не сказать… Посоветоваться.
– Советуйся. Только…
– Я уже все понял. Ни каких личностей. Только общий разговор. Кстати, молебен Гиря заказал?
– Заказал. А тебе что?
– За погибших? Или как это правильно сказать?
– За погибших.
– Молитесь, батюшка, за убиенных.
Отец Варфоломей перекрестился:
– А сказали, что на рыбалке, динамитом.
– Не на рыбалке.
– В каком мире живем, Господи!
– В каком живет, в таком и живем, – невесело улыбнулся Гринчук. – И чем дальше живем, тем страньше. И в связи с этим я хотел спросить у вас, батюшка, вы ничего странного не замечаете в последнее время?
– Если хлопушки на кладбище подрывать не странно, то тогда ничего.
– Хлопушки… Хлопушки – это тоже странно. Обычно, если бы бомбу килограммов на пять… Или еще больше. А так… – Гринчук покачал головой.
Помолчали.
– Я о каких странностях спросить хотел… – Гринчук снова замолчал.
– Не тяни.
– Не тяну. Вы про взрыв возле клуба конечно слышали…
– Слышали… У меня вон почти два десятка могил на кладбище. Слышали…
– Ага. И еще несколько десятков раненых и покалеченных в больницах.
Священник перекрестился.
– Странный взрыв? – спросил Гринчук и сам себе ответил, – Странный. И вот после него все просто как с цепи сорвалось. И мелочи и крупные дела – все удивительнее и удивительнее. Как вы думаете, батюшка, нормально, что все Крысы исчезли с улиц района?
– Чего это ты про Крыс?
– Да я про бомжей…
– И я про них. Дались они тебе. Никому зла не делают. Живут люди…
– Делают они зло, батюшка, и по нашим законам и по вашим. Воровать грешно и с точки зрения уголовного кодекса и с точки зрения заповедей. Не укради. Но я не про это. Я про то, что сразу после того, как загремело возле клуба второй раз, Крыс как будто метлой смело с улиц. Странно…
– Чего странно? Тебе больше делать нечего? Убийствами занимайся, взрывом тем самым. Страшным.
– Я и занимаюсь. Только я как привык? Все происходит в мире традиционно и почти без изменений. Вор ворует, мент его ловит, мелкую сошку сажают, крупную выпускают… Знаете, привыкаешь. Как к шуму водопада. А потом вдруг бац – а в спину не дует. Что такое? Или комары исчезли. И лежишь всю ночь в тишине и думаешь, что же произошло. По секрету скажу, чтобы кого-нибудь поймать, нужно не бегать как угорелому, а сидеть и терпеливо ждать, когда чего-то вдруг изменится в окружающем пейзаже.
– Как паук в паутине, – подсказал батюшка.
– Как паук в паутине, – согласился Гринчук. – Вот и начали мне мозолить глаза эти изменения в пейзаже. И дыры в картинке. И отсутствие сквозняка. Я ведь не зря сказал, что работаю ушами. Я слушаю.
– Стукачей слушаешь?
– Грех, батюшка, такими словами бросаться. Людей разных слушаю. Тихих и спокойных… Или не тихих и не спокойных. И, между прочим, есть что послушать.
– Меня ваши дела…
– Знаю, не интересуют. Но… Судите сами. Перед тем, как в клубе начало рваться во второй раз, именно в тот день, на лоходроме кто-то опустил кассира. Чисто, на глазах у всех, и никто его не видел. Явно чужой. И профессионал. Странно? Странно.
Отец Варфоломей неопределенно пожал плечами, ясно давая понять, что не собирается высказывать по этому поводу никакого суждения.
– В тот же день, но ближе к вечеру, Глыба и Димыч едут к специфичному пареньку по кличке Винтик, большому рукодельнику и трудяге. Чуть-чуть помешанному на взрывах. Едут, значит, Димыч и Глыба, едут… Димыч, кстати, для нашего общего друзана Геннадия Федоровича, разные мокрые дела творит…
– Не интересно мне это! – прервал опера священник, – Не мое это дело!
– Послушайте, батюшка, вы что, и на исповеди так на прихожан голос повышаете?
– То на исповеди!
– Давайте будем считать, что и сейчас исповедь.
– Не богохульствуй!
– Ну, ладно. А если так, я вот тут выговорюсь, а вы меня на путь истинный подтолкнете. Это богоугодное дело? А я вдруг и впрямь…
– Ты… Ладно, говори дальше.
– Так вот, ребята едут и случайно погибают. Гиря знает, что их убили, но трупы находят за городом. И все, в том числе и наши, верят в то, что пацаны баловались динамитом. Странно? Странно. И вот тут я начинаю чувствовать, что вокруг что-то происходит странное. Крупное и мелкое. Сразу после гибели быков – взрывы в клубе. Причем, Гирю не убивают, а просто подкладывают в стол будильник. А ведь могли и мину. И сегодня тоже, могли убить, а не стали, просто припугнули. То есть, тот, кто взрывал первую бомбу перед клубом, очень сильно отличался от того, кто хулиганил потом. Кстати, Винтик, замочивши Димыча и Глыбу, благополучно испарился. И его никто не видел.
Гринчук потер виски:
– Голова что-то болит. С самого утра. Ну, Бог с ней. Да. Это крупные странности. А теперь мелкие. Крысы, которые портят наши отчеты уже в течение почти двадцати лет, вдруг испарились. Исчезли. Видели некоторых из них на рынке последний раз как раз перед ураганом.
– Ураган тоже Крысы устроили? – поинтересовался отец Варфоломей.
– Ураган устроили мусульмане, чтобы на Покровском соборе крест снести. Это, кстати, уже второй раз. Или третий?
Священник набрал в легкие воздуха.
– Я извиняюсь, – поспешил предотвратить взрыв Гринчук, – я больше не буду. Только вы не провоцируйте.
Священник выдохнул.
– В день урагана еще одна смешная история произошла. На Пятачке кто-то непостижимый опустил двух менял. Опять среди бела дня. И опять его никто не видел. Странно. Дальше. Крысы на рынке знаете что делали? Не поверите. Они покупали, – капитан произнес это слово по буквам, – они покупали палатку. Не странно? Странно. И среди покупавших, кстати, по моим сведениям, был ваш приятель Тотошка.
– Что еще у нас произошло? – задумался Гринчук. – Ага, Крысы на работу не вышли, оставили и места торговли и там где милостыню просили. И никто, в том числе, цыгане, этих мест не занял. Даже цыгане. Вот это уже очень странно. И до сих пор места пустуют.
Отец Варфоломей задумчиво почесал бороду:
– Точно?
– Как на духу! Вот я и задумался. И решил с вами посоветоваться. Может, и вы чего подскажите. Вы ведь всегда были в хороших отношениях с Крысами. С той же бабой Ириной. И с Тотошкой. Они же тут, на Ночлежке, цветы с могил на продажу собирали…
– Не знаю я ни о каких цветах!
– Да, ладно вам, батюшка. Не зря я перед иконами говорить отказался. Грешно… э-э… давать ложные показания. Тем более, что я и не допрашиваю вовсе. Я констатирую.
Отец Варфоломей поерзал по скамейке:
– Грешны мы все, Юра. И я не без греха…
– Ничего, не согрешишь – не покаешься, – понимающе кивнул Гринчук, – но я не об этом. Я хотел спросить у вас, что там с Норой происходит? Им же нужно кушать, а это значит, что нужно промышлять на тему еды и денег. А они вот уже третий день носа в мир не кажут. Странно ведь?
Отец Варфоломей задумчиво поглядел на проплывающие по небу облака. Потом наклонился, сорвал росший возле лавочки цветок и стал его внимательно рассматривать.
– Святой отец, не хочется прерывать вашей медитации, но вынужден напомнить, что мы с вами разговариваем.
– А не хочу я с тобой про это разговаривать, – не отрывая взгляда от цветка, сказал батюшка, – и не буду. И вообще, пора мне, дела.
– Нехорошо, святой отец, нехорошо. Когда вы попросили меня помочь старушке в квартирном вопросе, я ведь не стал вам рассказывать, что это не по моему профилю. И когда пацанов тех из банды вытаскивал по вашей же просьбе…
– Ну не могу я… – простонал отец Варфоломей, – весь мир тех людей обманул. И если я еще их обманывать стану… Не могу! Да и не может быть у Крыс, прости Господи, ничего для тебя интересного.
– Но…
– А если и найдешь что-то, то без меня. Сам иди к ним и разговаривай. Они тебя знают. И даже уважают. Сам поговори. А я пойду… – отец Варфоломей встал.
– Не пойду я к ним. Страшно. Я человек осторожный, в стремные места не хожу. Мне до пенсии несколько месяцев осталось.
– Не клоунствуй, капитан, – строго посмотрел на Гринчука священник.
– Да не клоунствую я, батюшка, – тяжело вздохнул Гринчук, – я ведь чего про странности заговорил? Еще одна осталась, странность непонятная. По поводу виновников сегодняшнего торжества. По моим сведениям, перед тем, как идти к Винтику, Димыч и Глыба выполняли еще одно задание Гири. Они ходили в Нору, чтобы шугануть оттуда Крыс. А потом поехали к безобидному Винтику и погибли. Ну и потом все эти странности и пошли. Так что в Нору я не пойду, страшно. И пришел я к вам не для того, чтобы Крыс подставить, а чтобы понять, не играет ли кто из них с огнем. Их ведь никто кроме вас, батюшка, жалеть не станет. Ежели что. – Гринчук тоже встал с лавки. – Снова жара. И хоть бы ветерок какой!
– Чего ты от меня хочешь, капитан Гринчук? – резко обернувшись, спросил отец Варфоломей. – Чего пришел?
– Я, собственно, пришел на похороны. И заодно поболтать. Привычка у меня такая, если можно что-то сделать незаметно и не привлекая ничьего внимания, лучше это так и сделать. Если теперь кто-нибудь у вас спросит, о чем это с ментом разговаривали, легко объяснить, что мент этот самый отбирал, извините за выражение, показания по поводу происшествия с венком. И все будут довольны. Честь имею, до свидания. Если вам, – Гринчук сказал это с нажимом и сделал паузу, отец Варфоломей отвел взгляд, – что ни будь понадобится – звоните. Кстати, чуть не забыл, у меня появился на время мобильный телефон. Можно теперь меня вызванивать и по нему.
Гринчук вытащил из кармана записную книжку, написал на листке номер мобильного телефона и вырвал листок:
– Вот, в любое время дня и ночи.
Отец Варфоломей взял листок и спрятал его в карман.
– До свидания, батюшка.
– Иди с Богом.
– А вот за это ручаться не могу, – улыбнулся невесело Гринчук, – или с Богом, или к черту. До свидания.
Отец Варфоломей проводил взглядом капитана, посмотрел несколько минут, как, жестикулируя, он поговорил о чем-то с сапером. Потом Гринчук, словно почувствовав взгляд священника, обернулся и помахал рукой.
Отец Варфоломей отвернулся, мелко перекрестился и пошел к своему дому, стоявшему метрах в двадцати от церкви, за кладбищенской оградой.
Разговор с Гринчуком обеспокоил его и одновременно напомнил, что забегавший вчера Тотошка, что-то бормотал невнятно о переменах в жизни и передавал настоятельную просьбу Ирины зайти.
Отец Варфоломей тяжело вздохнул. Как и Гринчук он всегда настороженно относился к происшествиям необычным и странным. К таковым на сегодняшний день относились, помимо неожиданного визита Юрки Гринчука, необычно аккуратная одежда Тотошки, его вымытый и ухоженный вид, а также то, что вот уже третий день не приходит никто из Норы за цветами на кладбище.
На предупреждение о том, что ожидаются пышные похороны и шикарные венки, Тотошка отмахнулся и сообщил, что не до мелочей теперь.
Отец Варфоломей переоделся и аккуратно переложил листок с номером мобильного телефона Гринчука в записную книжку.
– Я быстро, – ответил на вопрос жены отец Варфоломей, – нужно сходить по делу.
* * *
– Ты еще здесь долго будешь? – спросил у капитана Гринчука майор.
Гринчук, проводив взглядом фигуру отца Варфоломея, направляющуюся от дома к автобусной остановке, и покачал головой:
– Нет, пора мне. Дела, знаете ли.
Браток ждал опера в машине. Гринчук сел на переднее сидение, потянул носом:
– Что, до сих пор не куришь?
– Не-а! – не оборачиваясь к капитану, ответил Браток, – Леденцы вот грызу. Скоро совсем без зубов останусь.
– Такая вот селяви, – сочувственно кивнул Гринчук, – либо без зубов, либо с раком легких. Просто кошмар.
– Разобрались там?
– Там?
– Ну, со взрывом?
– Слышь, Браток, а ведь это тайна следствия. Нехорошо такие вопросы задавать.
Желваки на лице Братка напряглись:
– Куда едем?
– Понятия не имею. Честно. Куда подался, кстати, Гиря?
– Понятия не имею, – деревянным голосом ответил Браток. – Уехал и все.
– А куда собирался с утра?
– Как и все, в «Космос». Только я так думаю, что в кабак он теперь не поедет. Я у него такое выражение лица видел, когда у него в столе будильник зазвонил.
– Испугался, значит…
– Испугался! Теперь не дай Бог у него на пути оказаться.
– Съест.
Браток бросил быстрый неодобрительный взгляд на собеседника.
Опер этот взгляд заметил:
– Обидно за шефа?
– За себя обидно. Не с человеком будто разговариваете, Юрий Иванович, а с…
– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался Гринчук, – с кем же?
– С «шестеркой»…
– Да ну? А ты кто на самом деле? Деловой? Вор в законе? Законопослушный гражданин? И с тобой что, Гиря по-другому разговаривает? Или на меня можно обижаться, а на него нельзя?
Браток промолчал.
– Вот, молчишь. Запомни, Браток, к человеку относятся так, как он разрешает к себе относится. И не иначе. Выше, чем он себя ценит, его никто ценить не будет. И… Ладно, хрен с ней, с философией. Поехали, покатаемся по району. Может, увидим чего. Или даже Гирю встретим. Ты как, не испугаешься?
Браток шмыгнул носом.
– Или нет, стоп! Вспомнил, – капитан засмеялся, – с вашими разборками о святом забываешь. Поехали в райотдел, у нас там сегодня раздача жалованья. А в наше время – это большой праздник.