Глава 9
Май выдался непростым. Поначалу, правда, казалось, что месяц будет как месяц, без особых вывихов и переломов. Даже Мастер, типа, перебесился, и стал похож на прежнего уверенного и авторитетного Мастера. После стрельбы на дороге, в которой погиб Крот, в городе все вроде как притихло. Северяне ничего не предъявили, занялись перетряхиванием своих рядов в поисках гниды, Мастер, вопреки своему обещанию, никого искать не стал.
Из больницы вышел немного осунувшийся Левчик. Побродив по разгромленной квартире, он несколько раз печально вздохнул, покормил рыбок в аквариуме и отправился к Мастеру. Того интересовали варианты размещения части общака в бизнесе. Времена, когда общак лежал в чемодане под кроватью, прошли. Нет, изрядная сумма имелась и наличными. На всякий случай. Но две трети бабок крутились в банковской системе, принося прибыль и позволяя контролировать некоторые фирмы совершенно законным способом.
И тут Левчик был практически незаменим.
Мастер знал это и ценил. То, что Левчик был наказан, ничего не меняло. У Левчика была работа, и уйти с нее на пенсию было невозможно.
– Как сердце? – спросил Мастер, поздоровавшись.
– Стучит еще, – ответил Левчик.
Врачи рекомендовали ему не волноваться. Поэтому он старался не вспоминать о расплющенном обручальном кольце и нарезанных в мелкую лапшу картинах.
– На меня зла не держишь? – спросил Мастер.
Левчик выразительно пожал плечами. Действительно, обижаться на Мастера или не обижаться – все было одинаково бесполезно. Левчик был Левчик, а Мастер… Если бы Левчик даже захотел перегрызть обидчику горло, то не смог бы допрыгнуть. Не тот уровень. Не тот уровень, раз за разом напоминал себе Левчик. Не нужно иметь желания там, где не имеешь возможностей.
Свое место Левчик знал, но от этого легче не становилось.
– Ничего, – сказал Мастер, усаживаясь за обеденный стол у себя в комнате. – Я хотел с тобой посоветоваться. По поводу нашего безнала.
– Да, – Левчик достал из кармана «паркер» и блокнот тесненной кожи.
Левчик любил красивые и добротные вещи.
– Убери, – недобро улыбнулся Мастер. – Я тебе буду говорить, а ты запомнишь. Прикажу забыть – забудешь. Прикажу сделать – сделаешь.
Левчик торопливо кивнул. С Мастером вообще спорит было опасно, а когда он говорил подобным тоном – смертельно опасно.
Беседовали они долго, почти до самого вечера. Беседу прервал телефонный звонок. Мастеру сообщили, что Зеленый в городе. И что у него сегодня вроде как обручение.
– Ладно, – сказал Мастер и отпустил Левчика до завтра.
Потом Мастер созвонился с приближенными и вбросил идею о подарке Зеленому. Правильный мужик, сказал Мастер. Из ментовки ушел. Из города уехал. Вел себя по-человечески. Почему бы и не поздравить?
Идею поддержали, быстренько собрались и прикинули, что дарить «шестисотый» смысла нет, а вот что-то для души…
Наверное, кто-то из авторитетов подключился к выбору подарков только из-за того, что это предложил Мастер. Кто-то искренне хотел сделать что-то этакое странному и не похожему на других Зеленому. Мастер же исходил из совершенно конкретных соображений. Этими соображениями он ни с кем не делился. Он даже и сам толком не знал, понадобится ли ему это, но если окружающие будут думать, что у них с Гринчуком трений нет – будет спокойнее. Особенно, если придется рано или поздно Зеленого убрать.
Мастер помнил ночной разговор. Помнил, как сорвался тогда, помнил, что мент полез туда, куда ему лезть не следовало. Не следовало также и торопиться. Мастер не любил спешки. Ждать удобного случая он мог долго. И ожидание это даже доставляло Мастеру какое-то странное удовольствие.
Твердо Мастер знал одно – все нужно решать этим летом. Больше ждать нельзя. И терпеть больше нельзя. Невозможно больше терпеть.
Подарок Зеленому вручил Абрек. Не через «шестерок» же передавать подарок уважаемому человеку. Абрека, к тому же, если что, не так жалко.
На следующий день Зеленый уехал. Многие вздохнули облегченно. Подарки подарками, а то, что Гринчук может приносить несчастье, уже верили почти все пацаны. Его появление было сродни появлению Летучего Голландца. Может быть, просто испугает. Может быть, отправит на дно ко всем чертям.
Тридцатого мая Гринчук вернулся в город. Вместе с ним приехал Михаил. Первый визит они нанесли, естественно, Владимиру Родионычу. Визит был кратким, официальным.
Михаил сказал, что чувствует себя хорошо, что врачи не находят у него ничего опасного или даже серьезного. Владимир Родионыч поулыбался, пожелал удачи и попрощался. Перед Гринчуком Владимир Родионыч извинился за то, что не сможет сразу отпустить Ингу с работы. Принимая во внимание ее скорое увольнение, времени на передачу дел новой секретарше было очень мало.
Новую секретаршу звали Алла, она имела два образования – юридическое и финансовое, была ослепительно красива и, естественно, совершенно одинока в свои тридцать лет. Где Владимир Родионыч умудрялся находить таких – оставалось загадкой.
Инга успела только помахать Гринчуку рукой и договориться с ним встретиться вечером.
– Вы ее долго не задерживайте, – сказал Гринчук Алле на прощание, улыбнувшись как можно обаятельнее.
Алла даже не оглянулась в его сторону.
– Старею, – покачал головой Гринчук и вышел из приемной.
Чем он занимался в течение всего дня, никто толком не знал. Видели Гринчука возле «Клуба», потом возле гимназии. Заехал он также к отцу Варфоломею. Михаил сопровождал его во всех поездках, сидя за рулем. Выглядел Михаил спокойно, как, впрочем, и всегда. К своим знакомым Михаил не заезжал. Вечером завез Гринчука к Инге домой, а сам отправился ночевать в пустующую квартиру Ирины.
Утром Инга на работу не пошла.
Михаил отвез ее и Гринчука на вокзал, где они купили билеты на завтра. Потом проехали по магазинам. Михаил ждал в машине, а Гринчук и Инга ходили от одного отдела к другому, подробно расспрашивая продавцов и громко обсуждая планы на отдых. После обеда Инга поехала в приемную к Владимиру Родионычу, забросив предварительно пакеты с покупками к себе домой.
У Гринчука была какое-то дело за городом, и ночевать он собирался там же.
– До завтра, – сказала Инга.
– Пока, – Гринчук помахал рукой, и «джип» уехал.
Утром тридцать первого мая…
Маю оставался всего один день. Тридцать дней до этого он вел себя почти прилично, не заставляя людей маяться больше обычного. Ему нужно было потерпеть всего один день. А он не смог.
Или от последнего месяца весны зависело не все. Может быть, что-то или кто-то, все решил за него. Может быть, его кто-то просто подставил.
Как бы там ни было, утром тридцать первого мая притихшая, было, жизнь, сорвалась с цепи.
Михаил завез Гринчука к Графу. Нужно было обсудить где, когда, а главное – как праздновать свадьбу.
Стоянка перед «Клубом» была запрещена, поэтому Михаил, выгрузив Гринчука, отправился по его просьбе на рынок за цветами.
Разговор с Графом занял минут сорок. Граф угостил Гринчука каким-то совершенно эксклюзивным квасом, изготовляемым в «Клубе» по древнему рецепту. Гринчук попробовал, подтвердил, что да, что всякие колы и рядом не стояли с таким шедевром национальной кулинарии. Граф, по обыкновению, проводил Гринчука до выхода.
– Все нормально? – спросил Граф.
– Абсолютно, – сказал Гринчук. – Совершенно. Все готово, все просчитано. Можно начинать.
– Не волнуешься?
– А ты как думаешь?
Граф посмотрел на часы.
– Владимир Родионыч у тебя сегодня завтракает? – спросил Гринчук.
– И даже с Полковником, – Граф снова посмотрел на часы.
– Боишься, что опоздают?
– Они, как правило, не опаздывают, но мне не хотелось, чтобы их завтрак пришлось выбрасывать, а потом готовить заново.
– Ничего, разогреете, – улыбнулся Гринчук.
– В «Клубе» ничего не разогревают, – гордо заявил Граф. – В «Клубе» только готовят.
Из-за поворота показалась машина Владимира Родионыча.
– Не переживай, – сказал Гринчук, – клиенты приехали вовремя.
– Ага, – кивнул Граф. – Но что-то мне подсказывает, что завтрак сегодня…
– Здравствуйте, Юрий Иванович, – сказал, выходя из машины Владимир Родионыч. – Знал бы, что вы здесь – пригласил бы Ингу с собой.
– Ничего, – улыбнулся Гринчук. – Я как раз собирался к ней. Сейчас приедет Михаил.
– Здравствуйте, Граф, – Полковник пожал Графу руку, потом поздоровался с Гринчуком.
По причине жаркой погоды, Полковник был одет в легкую светлую рубашку с короткими рукавами. Как, впрочем, Владимир Родионыч и Гринчук. Только Граф, как обычно, был в строгом сером костюме.
– Как, кстати, Михаил? – спросил Полковник.
– А как, кстати, ваши поиски остатков той самой лаборатории? – поинтересовался в ответ Гринчук. – Те гении, которым я показывал Михаила, ничего такого не нашли. Все нормально. Нервы. Сейчас такое бывает часто. Он, кажется, еще перенес сотрясение мозга не так давно, обнаружил добрый дядя-доктор. Давайте поколем немного укольчиков, побалуем электричеством и еще хрен знает чем. А я киваю и улыбаюсь. А Мишка за этот месяц трижды вырубался. Замирал со странной улыбкой на лице, будто в нем какой-то проводок отходит. Или батарейка.
– Но вы его забрали из клиники, – сказал Владимир Родионыч.
– Забрал. Что ему там делать? Сейчас вот приехал за Доктором, хватит ему спиваться. И хватит на старости лет тратить свои нервы на душеспасительные беседы с взбалмошными дамочками.
– А ведь его хвалят, – заметил Граф. – Уже даже мои официанты рассказывают, что за столиками разговоры все о Докторе, о его таланте и тому подобным чудесах.
– Даже официанты, – подтвердил Полковник. – А официанты, это люди, которые знают жизнь.
– Напрасно иронизируете, – обиделся Граф. – Мало кто так знает людей, как официант со стажем. Поверьте мне, официант, если он, конечно, не полный кретин, за пятнадцать секунд может просчитать своего клиента, понять, что тот может заказывать, как его лучше обслуживать, чтобы получить максимальную выгоду.
– Я гимн пою официанту! – пропел Гринчук.
– Вот именно, – Граф посмотрел на часы.
– Вы куда-то торопитесь? – уточнил Владимир Родионыч.
– Нет, завтрак будет подан через семь с половиной минут. Можно еще не торопиться.
– Жарко, – сказал Владимир Родионыч. – Вы завтра уезжаете, Юрий Иванович?
– Да.
– Завидую. Море, солнце, любимая женщина… Вы уже, кстати, решили, где будете отдыхать?
– Нет. Инга хочет все решать на месте. А я не спорю. Слово дал. Вот сейчас заеду за Ингой, приедем сюда пообедать, потом отвезу ее домой, вы уж извините.
– Извиняю, – кивнул Владимир Родионыч.
– Потом насильно забрасываю Доктора в машину и отправляю их с Михаилом ко мне в лес. А завтра…
– Вот, кстати, и Михаил, – сказал Полковник.
«Джип» вынырнул из-за угла.
– Сейчас поздороваемся и пойдем, – сказал Владимир Родионыч. – Мы еще успеваем?
– Да, – сказал Граф, не отрывая взгляда от приближающейся машины.
«Джип», похоже, тормозить не собирался.
– Что это с ним… – успел пробормотать Владимир Родионыч, когда Гринчук вдруг рванул его и Полковника в сторону, к стене.
«Джип» сходу ударился колесами в бордюр. Отлетел колпак с правого переднего колеса и лязгнул о стену возле Графа.
«Джип» бросило в сторону, к деревьям напротив «Клуба». Машина не тормозила. Она выскочила на тротуар. Ударилась левым боком о дерево. «Джип» развернуло, снова бросило на дорогу. Опрокинувшись на бок, машина со скрежетом проехала еще несколько метров. Остановилась. Грохот, звон бьющегося стекла, скрежет рвущегося метала…
Тишина.
Гринчук бросился к «джипу». Граф следом за ним.
Левая дверца машины, ставшая теперь верхней, открылась с лязгом. Появился Михаил.
– Мишка! – крикнул Гринчук.
Лицо Михаила было залито кровью.
Гринчук схватил его под мышки и потянул на себя. Граф поддержал Михаила, помог отнести его в сторону.
– Мишка, ты меня слышишь? – спросил Гринчук. – Мишка…
Михаил не ответил. Он просто сидел на тротуаре, прислонившись к стене, там, куда его посадили.
– Да что ж вы его подняли, – возмутился Полковник. – А если у него что-то с позвоночником?
Михаил смотрел прямо перед собой. Кровь на лице, на рубахе, на его руках и руках Гринчука.
Откуда-то прибежали охранники Владимира Родионыча.
– Машина не взорвется? – спросил Полковник.
Один из охранников подошел к машине, а второй торопливо поднес к губам рацию.
– Давай занесем его в «Клуб», – предложил Граф.
– Я скажу охране… – Владимир Родионыч обернулся к охраннику.
– Не нужно, – остановил Гринчук. – Мы сами.
Они с Графом осторожно подняли на ноги Михаила. Кровь испачкала рубаху Гринчука и костюм Графа. Только на рубашке она была красной, а на сером костюме – коричневой.
– »Скорую» вызовите, – приказал Полковник.
– Не нужно, – сказал Гринчук. – Дверь лучше подержите.
Полковник открыл перед ними дверь «Клуба».
– У тебя есть бинты? – спросил Гринчук у Графа.
Владимир Родионыч подошел к машине.
Лобовое стекло высыпалось на дорогу хрустящими льдинками. Цветы лежали на руле и на сидении. Несколько роз вылетело на мостовую. Словно на похоронах, подумал Владимир Родионыч.
Из-под машины появилась струйка воды. Как кровь из-под трупа.
Начали собираться прохожие.
Владимир Родионыч ушел в здание клуба. Полковник стоял в вестибюле возле двери кабинета.
– Что там?
– Послали меня на хрен, – ответил Полковник. – Я сунулся с советами по поводу «скорой».
– А что такое?
– Гринчук не хочет ее вызывать. Твердит, что это его дело. Его и Михаила. Что он виноват, не нужно было тащить Михаила с собой, – Полковник нервно потер руки.
– Может, действительно нужна помощь? – спросил Владимир Родионыч. – Я не уверен, что Гринчук сейчас полностью себя контролирует. Он же собрался завтра уезжать.
Владимир Родионыч прошел по коридору, нервно потирая руки. Его отражение суетливо перепрыгивала из одного зеркала в другое.
Черт. Ну, как тут не стать суеверным…
Я сумел заставить судьбу, сказал на обручении Гринчук. И все будет теперь зависеть только от меня, сказал Гринчук.
Открылась дверь, появился Граф. Пиджак он снял. На правом манжете белоснежной рубашки было пятно крови.
– Что? – в один голос спросили Полковник и Владимир Родионыч.
– Ничего особо опасного, – сказал Граф. – Лицо порезано, но не так чтоб очень сильно. Могло быть и хуже. Переломов, кажется, нет. Но…
– Что?
– Он не отвечает на вопросы. Сидит на стуле, не мешает бинтовать лицо и молчит. Просто молчит. И смотрит перед собой. Словно лунатик. А Гринчук бинтует, матерится и пытается добиться от него ответа.
Граф задумчиво поцокал языком:
– Похоже на сотрясение. Не знаю… Гринчук вызвал Братка. Я так полагаю, что он собирается отвезти Михаила к себе, в лес. Или прямо в клинику. Туда, где Михаил обследовался.
Владимир Родионыч посмотрел на Полковника:
– Полагаете, нужно предупредить Ингу?
– Он ей звонил, – сказал Граф. – Только что.
– И?
– Не знаю, что она конкретно ответила, но Гринчук после этого разговора позеленел.
– Он ей объяснил все? – спросил Полковник.
– Сказал только, что завтра не сможет с ней уехать.
С улицы послышался звук милицейской сирены.
– Полковник, вы не могли бы выйти объясниться? – спросил Владимир Родионыч.
Полковник молча кивнул и вышел.
– Ни хрена себе! – выразил свое эмоциональное состояние лейтенант милиции Прошин, приехав на место происшествия и узнав, что разбитая машина принадлежит самому Гринчуку.
Через полчаса об этом узнали многие. Еще через час информация о том, что сам Гринчук вместе со своим подчиненным попал в аварию, пришла к Мастеру. К этому моменту уже было известно, что никто не погиб, что пострадал только Михаил. И то не сильно.
Видели, как подъехала к «Клубу» машина Братка. Видели, как Браток и Зеленый вывели Михаила с забинтованными лицом и головой и посадили в машину. Потом с блок-поста подтвердили, что Гринчук и Михаил выехали из города. Кроме них в машине были еще трое – два крепких парня, вроде как близнецы, и старик.
– Он забрал с собой Кошкиных и Доктора. И увез, – сообщил Полковник Владимиру Родионычу. – Сказал, что никому в этом городе не доверяет, что Михаилу будет безопасней в клинике под присмотром Доктора, Ирины и Кошкиных. И я с ним не мог не согласиться. Бортнев остался в городе.
– Что Михаил?
– Не знаю, – Полковник сел в кресло. – Я ушел до того, как они уехали. Гринчук был в таком состоянии, что лучше было его не трогать.
– М-да… – протянул Владимир Родионыч. – И как вы полагаете, что именно произошло?
Полковник тяжело вздохнул.
– Да что вы вздыхаете, как забеременевшая монахиня, – вспылил Владимир Родионыч. – Можете говорить ясно и спокойно?
– А вы на меня не кричите! Машину сейчас проверяют именно для того, чтобы понять – это была диверсия или случайность. Но лично я думаю, что ничего мы в машине не найдем. Что Гринчук действительно допустил ошибку. Не нужно было ему пускать Михаила за руль. И что это состояние Михаила – не результат аварии, а причина. Он отключился, сидя за рулем. Как там сказал Гринчук? Батарейка отошла, – Полковник, повысив голос вначале, говорил все тише и тише.
Последнюю фразу он произнес почти шепотом.
– Извините, – сказал Владимир Родионыч. – Нервы. Пришла вдруг в голову мысль, что это кто-то начал… Ну, вы понимаете…
– Приморск? – спросил Полковник.
– Что-то вроде того. Вы же так и не выполнили моей просьбы…
– Я ее выполняю, – сказал Полковник. – Я не могу делать слишком резких движений. И я не знаю, кому можно доверять, а кому нельзя. Мне вообще кажется, что все застыло в каком-то непрочном равновесии, и если случайно толкнуть – все обрушится. Все рухнет нам на голову. И раздавит. Вам так не кажется?
– Не знаю. Будем надеяться, что это просто случайность. Что это не знак грядущего апокалипсиса. Случайность. Или судьба. Их очень трудно иногда отличить друг от друга. Нам остается только надеяться, что больше ничего страшного не произойдет.
Владимир Родионыч надеялся напрасно. Аварией все не закончилось. Хотя об этом Владимир Родионыч узнал только на следующий день. А вот Мастер…
Вначале, когда Левчик не приехал, как ему было приказано, на встречу, Мастер испытал чувство легкого раздражения. Левчик никогда не был образцом точности и аккуратности в быту. Зато был скрупулезно точен и аккуратен в финансовых вопросах. И та операция, которую Мастер сейчас проводил с деньгами общака, могла задержать Левчика.
Мастер подождал с полчаса. Потом набрал номер телефона Левчика. Никто не ответил.
Вот это уже настораживало. Левчик никогда не расставался со своим мобильником. Когда же еще через полчаса Левчик не появился, Мастер почувствовал беспокойство.
К Левчику домой отправились пацаны. Дверь никто на их стук не открыл. Команды ломать двери не было, пацаны позвонили Мастеру, и тот приказал искать.
Перепуганная консьержка рассказала, что утром Лев Феликсович вышел, как обычно. Часов около девяти. В девять тридцать он был в банке, сказали в банковской конторе, и закончил свои дела там около десяти. После чего Левчика больше не видел никто.
Пацаны еще раз съездили к Левчику домой. Закрытая дверь на этот раз остановить их не смогла.
Левчик так и не убрал обломки своего быта из квартиры. Все клочья, осколки и щепки были аккуратно собраны в кучу посреди большой комнаты. В спальне стояла раскладушка. Это было единственная деталь обстановки, которую Левчик купил после возвращения из больницы.
Понять – собирался Левчик уехать навсегда, или просто вышел по делам, было невозможно.
Мастер выслушал доклад молча. И внешне спокойно. Только все время тер щеку. А потом приказал искать Левчика.
И его стали искать.
Вокзалы, аэропорт, блок-посты, кабаки и гостиницы. К поискам подключились проститутки и мелкое жулье. Цыгане шастали везде, тщательно сверяя лица прохожих с фотографиями Левчика.
С утра следующего дня к поискам подключилась милиция. Начальник областного управления милиции отдал приказ искать важного свидетеля, и, неофициально, обратился за помощью в соседние области.
Мастер потребовал, чтобы искали круглосуточно, не переставая. Даже к поездам, которые ушли из города, или проходили через него за время, когда была обнаружена пропажа Левчика, были отправлены люди. Пришлось подключить городских авиаторов.
И при всем при этом Мастер не говорил причину такого волнения. Да, Левчик человек известный, но не занимал в обществе такого уж видного положения.
– Тоже мне, хрен с бугра, – сказал вечером первого июня Котик. – Он куда-то свалил, а мы теперь его искать должны. Спать хочу.
Котику и Синяку выпал Южный вокзал. И они топтались здесь уже сутки. Уже май закончился, и началось лето, а они все бродили по вокзалу, приставая к носильщикам с расспросами и, время от времени, отвечая на телефонные звонки. Нет, не видели. Какого рожна он будет здесь до сих пор тереться? Он или уже свалил куда-то, или его кто-то закопал.
– Слышал? – спросил Синяк. – Вчера машина Зеленого перевернулась.
– Слышал… – Котик зевнул и чуть не вывихнул челюсть.
Эту новость он уже обсуждал неоднократно. Ну, перевернулась. Сам Зеленый же целый? Целый. С ним ничего и не могло произойти. Почему? Это же Зеленый!
– Еще по пиву? – предложил Котик.
– Можно, – согласился Синяк. – Только твоя очередь платить.
Женя Синяк всегда внимательно следил за соблюдением справедливости. Прошлый раз пиво брал он. Позапрошлый – Котик. За сортир каждый платил за себя.
Они взяли по бутылке пива.
– Слышал, Зеленый женится, – сказал Синяк.
Ему хотелось спать, а разговор о женитьбе Зеленого показался достаточно бодрой темой.
– Да слышал я все это, слышал, – Котик тоже дико хотел спать, и этот вокзал, и этот Синяк, постоянно повторяющий старые новости, его конкретно задрали. – Ты мне лучше скажи, сколько еще этот беспредел будет продолжаться?
– Какой? – осведомился Синяк.
Он устроился на парапете возле входа в тоннель и медленно смаковал пиво из бутылки.
– Когда мы по хатам пойдем?
– Как найдем этого мудака Левчика, так и пойдем.
– А если не найдем? Если он уже уехал? – Котик допил пиво и поставил пустую бутылку на парапет.
Сбоку вынырнула старушка и забрала пустую тару. Бутылку она спрятала в потертую сумку, но не ушла, а остановилась в метре от пацанов, выжидающе глядя на Синяка. Вернее, на бутылку в его руке.
– Иди отсюда, – буркнул Синяк.
Пиво он любил пить медленно, смакуя, и не терпел всех этих собирателей пустой посуды. Старушка отошла в сторону.
– Задолбали, – пробормотал Синяк. – Спасу от них нет, блин.
– Глянь, – Котик толкнул Синяка в бок.
– Чего? – Синяк покрутил головой, но ничего, достойного внимания не обнаружил.
Как раз объявили посадку на какой-то поезд южного направления, и народ быстренько образовал пробку у выхода на первую платформу. Все, как обычно.
И то, что в толпе нарисовались Три Поросенка, тоже было вполне нормально. Когда же еще им чистить карманы и сумки, как не в толпе.
– Ты о Поросятах? – уточнил на всякий случай Синяк.
– Глянь, кого они пасут, – Котику даже спать перехотелось.
Синяк присмотрелся.
Ничего так баба, ухоженная. Высокая, спортивная, красивая, и, судя по прикиду и чемодану, не бедная. Таких сам бог велел наказывать. Синяк отставил бутылку в сторону.
Поросята работали по привычному сценарию. Один медленно и неумолимо сближался с клиенткой, второй был готов принять украденное, а третий, самый безобидный на вид, был готов как бы случайно оттереть клиентку, или задержать погоню. Братьями Поросята не были, и даже на поросят не были похожи, просто свинствовали они совершенно конкретно, и были настолько неразборчивы в выборе жертвы, что вызывали брезгливость даже у своих коллег.
– Ты ее узнаешь? – спросил Котик.
Синяк задумался. Что знакомое в этой бабе было. Ясное дело, один раз встретив такую, неминуемо обратишь внимание и даже запомнишь. Но потом хрен вспомнишь, где именно ее видел.
Баба о чем-то говорила с пожилым мужиком интеллигентного вида. Лет на пятьдесят. Для Синяка все, кто старше сорока, были пожилыми. Мужик нес чемодан, брат-близнец того, что был в руке у бабы. Мужик что-то грузил бабе, а та отвечала коротко, но довольно резко. И оба они не обращали внимания на подошедшего уже вплотную карманника.
– Это же невеста Зеленого, – сказал Котик. – Помнишь, в кабаке?
Точно. Синяк спрыгнул с парапета. Не их дело лезть в работу карманников, но невеста Зеленого – невеста Зеленого. А то, что она шла с другим, никого не касалось. Может, она с отцом поругалась. Перед самым отъездом.
– Я больше не хочу этого обсуждать, – сказала Инга Полковнику. – И вы совершенно напрасно поехали со мной на вокзал. Я сказала тогда, и скажу сейчас – если Гринчук считает, что я менее важна для него, чем Михаил – пусть остается с Михаилом…
– Но поймите, Михаилу сейчас очень плохо. И…
– И присутствие Гринчука что-либо изменит? Что именно? – Инга даже остановилась и посмотрела Полковнику в лицо.
– Вы не понимаете…
– Это вы не понимаете. Не понимаете, что все это будет продолжаться, пока Юра будет тянуть все это за собой. Очень плохо, что Михаил попал в аварию. Ужасно. Но ведь он не разбился, не покалечился. Несколько порезов, вы сами говорили. И кроме этого, почему Гринчук мне ничего не объяснил? Почему не предупредил? Как тогда, на дне рождения у Махмутова. Ему все равно, что именно я подумаю? Что именно я испытаю в тот момент? Потом, конечно, он извинится, начнет все объяснять… И даже объяснит. Пусть и сейчас объясняет. Пусть найдет меня и объяснит, – Инга не стала дожидаться, что ей ответит Полковник, а снова двинулась к выходу на перрон.
Сзади раздался истошный то ли крик, то ли визг. Полковник и Инга оглянулись. Какой-то невзрачный парень лет двадцати пяти выл, прижимая руку к груди, возле него, вроде как успокаивая, стоял крупный молодой человек боксерской наружности.
– Простите, – кто-то тронул Ингу за рукав.
– Что? – Инга оглянулась.
Какой-то парень стоял рядом с ней и протягивал ей ее кошелек, который она обычно держала в сумочке.
– Вы кошелек обронили, – сказал парень.
– Спасибо, – Инга взяла кошелек.
Потом посмотрела на сумочку. Ее стенка была разрезана, и в разрез выглядывала расческа.
– Осторожнее нужно быть, – сказал парень. – Полный вокзал карманников, блин. Плюнуть некуда. Руки бы таким на фиг вырывать.
Инга оглянулась на кричавшего парня. Спортсмен что-то сказал бедняге, похоже, предложил свою помощь, взял пострадавшую руку у локтя и запястья. Сделал движения, словно вправлял вывих. Еще один вопль потряс зал ожидания. Спортсмен покачал головой, похлопал по плечу своего пациента и, особо не спеша, двинулся в сторону, противоположную идущему на крик милицейскому патрулю.
– На Юг собрались? – с улыбкой спросил парень.
– Что вам нужно? – вмешался Полковник.
– Ничего, без базара, – развел руками парень. – Юрию Ивановичу привет передайте от Котика. Если что – всегда…
Котик помахал рукой. В кармане у него запиликал мобильник, Котик достал трубку, послушал, облегченно улыбнулся, и ушел за спортсменом, предварительно еще раз помахав рукой Инге.
– Вот она, популярность, – сказал Полковник.
– Да, – кивнула Инга, – благодаря Гринчуку, теперь меня в городе каждый Котик знает. За кошелек, конечно, спасибо, но сумочку жалко.
– Инга, может быть, вы все-таки подождете, – Полковник поставил чемодан на пол. – Всего пару дней. Юрий Иванович звонил…
Инга открыла кошелек, достала оттуда билет:
– Это судьба, дорогой Полковник. Видите? Если бы не популярность Гринчука, я бы потеряла свой билет и осталась. А так…
* * *
– … а на перроне она достала из кармана конверт, – закончил свой рассказ Полковник, – и попросила передать его вам, Юрий Иванович. Что я и делаю, не знаю, с сожалением или с удовольствием.
Полковник протянул Гринчуку конверт, чувствуя себя глупо. Взрослые люди, серьезные и ответственные. Каждый по себе. А вместе – начали дурацкую мелодраматическую постановку. Он дал слово, она больше не может терпеть. Он должен сделать выбор и быть с ней честнее. Бред.
– Вы ей так ничего и не рассказали? – спросил Полковник.
– Вы о чем? – уточнил Гринчук, рассматривая конверт, словно приноравливаясь, с какого бока к нему подступиться.
– О всей этой истории с Приморском и архивом…
– И нечистой силе, – задумчиво сказал Гринчук, выдохнул, решаясь, и надорвал конверт.
– Далась вам эта нечистая сила, – недовольно протянул Полковник. – Что в конверте?
Гринчук молча протянул листок.
«Узловая, до востребования», – прочитал Полковник.
– И что это значит?
Гринчук засмеялся.
– Нет, серьезно, – Полковник еще раз перечитал записку и посмотрел на обороте.
Пусто.
– Это же элементарно, Ватсон, – Гринчук отобрал записку и спрятал ее в карман. – Это значит, что мне предписано явиться на станцию Узловая и на тамошнем почтамте получить письмо до востребования. А в том письме будет указано, куда ехать дальше. И рано или поздно, я настигну свою невесту. Судьба там, или не судьба.
– А вы ей говорили, все-таки, о Приморске?
– Дался вам этот Приморск. Что, мало мест на побережье без него? – Гричнук встал со стула, поманил официантку. – Счет дайте.
Официантка кивнула, и пошла к стойке бара за счетом.
– Вы еще здесь остаетесь? – спросил Гринчук.
– Нет, я ухожу, – Полковник тоже встал.
Было видно, что он волнуется.
– Да что с вами, Полковник? – удивился Гринчук. – Что-то по работе?
Пришла официантка, протянула счет. Гринчук достал деньги из нагрудного кармана рубашки и отсчитал официантке.
– Колитесь, Полковник, – сказал Гринчук, когда вместе с Полковником они вышли из кафе на привокзальную площадь. – Что-то случилось?
Полковник тяжело вздохнул:
– И на работе тоже. Мастера снова пробило. Он поначалу запсиховал, когда пропал Левчик…
– А что, пропал Левчик? – удивился Гринчук.
– Представьте себе! – язвительно сказал Полковник. – А вы и не знали…
– Откуда? Я эти два дня был занят выше крыши. Пока устроил Михаила, пока все объяснил бабе Ире и Доктору…
– А вы не боитесь, что в ваше отсутствие, у Михаила произойдет срыв? Мы ведь не знаем, что может пойти за новым сотрясением. У него же снова сотрясение?
– Сотрясение, – подтвердил Гринчук.
– Год назад травма закончилась кризисом и убитыми. А вы единственный, кто на сегодняшний момент можете его остановить.
– Типа, слово знаю, – немного болезненно усмехнулся Гринчук.
– Да.
– Теперь не я один. Теперь этот код знает еще и Ирина. Это на всякий случай, – Гринчук вдруг стал серьезным. – Мало ли что может произойти на отдыхе.
– Типун вам.
– Не нужно быть таким суеверным, – назидательным тоном сказал Гринчук. – Вы же сами говорили, что мистикой в этом вопросе и не пахнет. А для всех не мистических сил я уже не интересен. И, кроме этого, если я вдруг, вернувшись, стану проситься на прежнюю работу и буду настоятельно возвращать Ингу в приемную Владимира Родионыча, вы тут же поймете, что меня подменили, кликните отца Варфоломея и дружненько, с применением святой воды и электрошока, выбьете из меня эту чертовщину. Изгоните, так сказать, беса.
Гринчук взглянул на электронные часы на фасаде вокзала.
– Мне пора. Скоро отправление, – Гринчук протянул руку. – До встречи. Где-нибудь через месяц-два. Я уже давно не отдыхал, и мне вполне может понравиться. Вот найду Ингу…
– А где она вообще может быть? Вы строили какие-то планы на отдых?
– Вот на Узловой и узнаю. Инга читала какие-то проспекты, говорила, что мне понравится.
– Перезвоните мне?
– А зачем? Я даже мобилу с собой не беру. Отдыхать, так отдыхать, – Гринчук еще раз пожал руку Полковнику и, забросив сумку на плечо, легким шагом двинулся к вокзалу.
Полковник молча смотрел ему вслед.
Инга что-то там выбирала в проспектах, повторил Полковник. Или нужно было сказать об этом Юрию Ивановичу? Сказать о том, что Алла, прибирая в столе, обнаружила пару курортных журналов и несколько рекламных проспектов. Алла отдала все это Владимиру Родионычу, чтобы выяснить, нужно это хранить, или можно утилизировать. Владимир Родионыч посмотрел сам, а потом дал посмотреть Полковнику.
Полковник еле удержался, чтобы сразу не позвонить Гринчуку. Решил дождаться личного разговора. И так и не сказал.
Инга не знала о Приморске. Для нее это был один из городов на побережье. И один из городов, рекламируемых в журналах. А гостиница «Южанка» и пансионат «Приморск» были всего лишь персонажами двух из десяти рекламных проспектов. Вероятность – двадцать процентов. Сейчас, когда Гринчук уже скрылся в здании вокзала, такая вероятность вдруг показалась пугающе большой.
Полковник даже шагнул к вокзалу, но тут подал голос его мобильник. Звонил Али. Срочно нужно было встретиться. Мастер, никому ничего не объясняя, уничтожил трех своих охранников. Когда ему задали вопрос, Мастер взорвался, кричал что-то о сволочах, с которых он, Мастер, поснимает шкуру. После чего разговоры о том, что Мастера пора убирать, пошли с новой силой.
Нужно принимать какое-то решение. Иначе процесс будет неуправляемым.
Полковник посмотрел на вокзал, потом махнул рукой, и пошел к своей машине. Гринчук сам сможет разобраться со своими делами.
Если бы Полковник пошел следом за Гринчуком, то, наверное, был бы сильно удивлен.
Первое, что сделал Гринчук, зайдя в здание вокзала, отправился в туалет. В туалете он зашел в кабинку, закрыл за собой дверь, повесил сумку на крючок возле нее.
Достал из кармана джинсов массивную золотую цепочку. Надел ее себе на шею. Снял рубашку, предварительно вынув мелочь из кармана, и, небрежно скомкав, сунул рубашку в сумку. Достал футболку с импортной надписью. Надел. Из сумки же достал массивный золотой перстень с печаткой, натянул на мизинец правой руки. Потер о джинсы. Подумал секунду, стащил джинсы, спрятал их в сумку и надел вместо них длинные, ниже колен, шорты. Из сумки извлек шикарную барсетку, мобильник, который повесил на пояс.
Спустив воду, Гринчук вышел из кабинки, остановился перед зеркалом. М-да, подумал Гринчук, одежда не красит человека, она его полностью преображает.
Гринчук оглянулся. Кроме него в туалете не было никого.
– Фильтруй базар, – процедил Гринчук, глядя в зеркало.
Не то. Нужно что-то более типажное. Есть. Гринчук улыбнулся. Несколько лет назад он услышал фразу, полностью передающую содержание «фильтруй базар», но при этом имеющую совершенно восхитительный скандальный оттенок. Конкретный наезд и провокацию конфликта.
– Выпасай хрюканину! – сказал Гринчук своему отражению.
Пальцы на правой руке оттопырились автоматически. Рефлекторно.
Инга наверняка оценит. Когда увидит. Если увидит, мелькнула дурацкая мысль. Слышь, Зеленый, ты и сам выпасай свою хрюканину! Какие могут быть «если»! Когда увидит. Типа.
Гринчук прошел через зал ожидания, купил в киоске бутылку самого дорогого пива и, прихлебывая его, не торопясь, подошел к своему вагону.
Проводница стояла на перроне. Проводнице было лет тридцать, но выражение перманентного конфликта на лице старило ее еще лет на десять.
– Когда едем, красавица? – спросил Гринчук.
– Билет давай, – потребовала красавица.
– А без билета, типа, ты меня уже в вагон и не пустишь?
– Не пущу, – сурово ответила проводница.
– Правильно, – одобрил Гринчук и протянул проводнице бутылку, – подержи.
Проводница механически взяла бутылку, потом на лице ее стало проступать возмущение.
– Сейчас, – поднял палец Гринчук, раскрыл барсетку и стал искать билет среди пачки стодолларовых купюр.
Взгляд проводницы замер, потом заметно подобрел.
– Нашел, – сказал Гринчук и сунул билет проводнице. – Забирай.
– Проходите, я потом соберу…
– Забери сейчас, чего я буду мозги забивать. Еще кончаться, не дай бог, – Гринчук отобрал у проводницы пиво и вошел в вагон. В тамбуре остановился. – Какое у меня место?
– Девятнадцатое, пятое купе. Нижняя полка.
– Чего? – оглянулся Гринчук. – А это что, не люкс?
– Это купе.
– Блин, вернусь, башку секретутке сворочу. Говорил же – люкс. А, может, мы моих соседей пересадим на фиг? – Гринчук присел на корточки, чтобы видеть лицо проводницы. – Я забашляю.
– Там посмотрим, – сказала проводница. – Вообще-то мест свободных на Юг сейчас не бывает.
– Ой, посмотри, красавица, – сказал Гринчук и пошел в свое купе.
Интересное ощущение. Словно одет в средневековые доспехи. Можешь говорить, что хочешь. Можешь вести себя как угодно. Нацепил маску, и развлекайся. Забавно.
– Вечер добрый, – Гринчук остановился на пороге купе, огляделся.
Парень с девушкой, лет по двадцать. Со свежими обручальными кольцами. И выражением испуганного счастья на лицах. Молодые сидели, держась за руки, и слушали крупного мужика лет сорока, с бородой и лысиной. На приветствие Гринчука все трое обернулись, и у всех троих на лицах мелькнуло приблизительно одинаковое выражение. Даже не брезгливость, а какая-то обреченность.
– Типа, попутчики? – спросил Гринчук.
– Да, – кивнул мужик.
– Юра, – Гринчук помахал рукой. – Можно просто – Юра.
– Оля.
– Иван.
– Василий, – сказал мужик.
– Это ж надо, – восхитился Гринчук, – живого человека – Васей назвать!
Живой человек измерил Гринчука скептическим взглядом:
– Юра, ты, к сожалению, не первый, кто мне об этом говорит.
– Во, блин, – засмеялся Гринчук. – А девятнадцатое место это какое?
– Это тут, – засуетилась Оля. – Мы сейчас уступим.
– А у вас, значит, – Гринчук сделал неопределенный жест рукой, – верхние полки?
– Да, мы сейчас, когда тронемся… – Оля посмотрела на молодого супруга, тот отвел взгляд.
Похоже, они надеялись уговорить кого-то из попутчиков уступить нижнюю полку. И начинать разговор должен был муж. И не начинал.
– Все мы тронутые, – сообщил Гринчук и сел возле двери. – Я, например, могу, типа, и на верхней поспать.
– Спасибо, – пробормотала Оля.
– Ага, – продолжил Гринчук, – сверху виднее, если дама ночью на нижней полке заголится. Помню, ехал я в столицу…
Зычный голос проводницы потребовал, чтобы провожающие покинули вагон. Поезд дернулся.
– Поезд двинулся, и мы тронулись, – сказал Гринчук и допил свое пиво.
В голову отчего-то лезли шутки старые, избитые. Жутко мешали цепочка и перстень. И барсетку все время держать в руках было чертовски неудобно.
Поезд тронулся. Гринчуку забросил свою сумку на верхнюю полку, пристроил за нее барсетку, и вышел в коридор.
Вагон за день раскалился, и сидеть в купе было просто невозможно. Оставалось надеяться, что сквозняк сквозь открытые окна в коридоре смогут спасти жизни хотя бы некоторым пассажирам.
Гринчук выглянул в окно. Встречный ветер ударил в лицо. Мимо плыли огни каких-то стрелок и семафоров. И окна вдалеке. Проскочили мост.
На несколько секунд открылось шоссе, в светлых потеках автомобильных фар. Гринчук проводил их взглядом и отвернулся.
Откуда он мог знать, что как раз в этот самый момент по автостраде, на заднем сидении своего служебного «вольво» в столицу ехал начальник областного управления милиции. А если бы Гринчук даже это каким-то образом узнал, то что толку рассматривать ночью из окна поезда быстро едущие автомобили.
Генерал-лейтенант получил вызов внезапно, приказано было явиться с самого утра, поэтому выезжать пришлось немедленно. И внезапный вызов, как водится, был не только внезапным, но и очень несвоевременным.
В городе могла начаться разборка. Или, как любят выражаться журналисты, война между преступными группировками.
Генерал посмотрел в окно, на светящийся огнями поезд.
Пропал Левчик – это еще не беда. Хотя, отчего так засуетился по этому поводу Мастер, генерал понять не мог. А Мастер объяснять не стал.
Но вот то, что Мастер своими руками…
Генерал скрипнул зубами и стукнул кулаком по спинке переднего сидения. Сидевший там капитан оглянулся.
– Ничего, – буркнул генерал.
Мастера он знал давно, и карьеры свои они делали параллельно, помогая друг другу по мере сил. Боже упаси, Мастер никогда не стучал, он просто иногда подсказывал будущему начальнику областного управления милиции, кто именно может иметь информацию по тому или другому вопросу. И никогда не обращался к будущему генералу по мелочам. Только в самом крайнем случае, и только один на один. И обычно ставил генерала в известность о своих будущих рискованных операциях. Когда требовалось прикрытие.
Но вчера, второго июня, Мастер заранее ничего не говорил. Он и потом, скорее всего, ничего бы не сказал, но у генерала были и другие источники. И источники эти сообщили, что Мастер приказал приготовить с утра для разговора трех своих охранников. Пацанов быстренько скинули в подвал за городом, пристегнули к стене и оставили там дожидаться Мастера. Двери в подвале были тяжелые, в проеме сидели плотно, поэтому никто из оставшихся за пределами подвала ничего так и не услышал. Мастер вошел, оставался за дверью час, потом вышел, брезгливо вытирая руки.
Коротко бросил: «Приберите там!» и уехал.
Одного из двух ребят, оставшихся для уборки, стошнило прямо на пороге. Второй оказался покрепче, но и ему пришлось несколько раз выходить для перекура.
– Ты что там, охренел? – генерал звонил по незарегистрированному телефону, поэтому мог дать волю чувствам. – Ты что творишь?
– Пасть закрой, – заплетающимся языком ответил Мастер, и генерал с ужасом понял, что Мастер пьян среди белого дня. А это было очень плохим признаком. – Чего звонишь? Бабок снова хочешь? А ты их заработал? Ты от своих доходов в общак отстегивал?
– Если твоих жмуриков найдут, ты понимаешь, что начнется…
– Не найдут, – сказал Мастер. – Не найдут. А ты мне нашел Левчика? Нет? Так какоего ты хрена ко мне лезешь с вопросами? Я тебя просил? Нет? Ну и пошел на хрен!
Разговор оборвался. Генерал несколько часов мучительно обдумывал, что именно может происходить с Мастером, но ничего в голову не приходило.
Ничего хорошего не приходило в голову и Абреку с коллегами. Мастер, конечно, был Мастером, но, прежде чем валить кого-то, пусть даже и не самого значимого в обществе, нужно было соблюсти какие-то приличия. Хотя бы обвинить в чем-то. Да просто сказать остальным, что замочил, мол, за дело, а за какое – вас пока не касается. Но и этого Мастер не сделал.
Мастер сидел у себя дома и пил. Охрану вокруг дома несли самые доверенные люди.
На всякий случай, о безопасности вспомнили все. Пацаны получили стволы, приказано было всем быть на связи, и в случае чего, немедленно сообщать старшим. И не понятно было, Мастер сам кого-то боится, или представляет собой угрозу для других.
А вечером третьего июня Абреку позвонили по телефону. Не представившийся мужчина посоветовал Абреку поинтересоваться состоянием общака, за сохранностью которого должен был следить Мастер. Абрек насторожился.
Естественно, он не мог вот так просто явиться к Мастеру и потребовать отчета. Можно было, конечно, собрать сход, предъявить Мастеру, потребовать, чтобы он отчитался до копейки, но что-то подсказывало Абреку, что собрать сход будет не просто сложно, но и смертельно опасно. Начав собирать людей, можно было просто не дожить до светлого мига общения.
Абрек позвонил Али. Али рассудительно заметил, что спешить из-за неизвестных доброжелателей опасно для здоровья и пообещал подумать. Потом сам перезвонил Полковнику, сообщил о трех убитых и о странном звонке.
Полковник сразу же обратился к Владимиру Родионычу. Общак – это было серьезно. Если что-то случилось с общаком, то Мастер был обречен. Каким бы авторитетом он ни пользовался, пропажа общих денег для него означала конец. Сам он их прогулял, или просто прозевал – никого не интересовало. Смерть.
И это значило, что нужно или поддерживать Мастера, как гаранта стабильности в городе, или искать ему замену. В общем, проблема была старая, только решать ее нужно было быстро.
Самый простой вариант – послать спецгруппу Полковника, взять Мастера и поговорить с ним по поводу общака. Можно даже при всех заинтересованных. И если действительно, что-то случилось с деньгами, то никто не стал бы возражать против устранения Мастера.
Вот в этой простоте и крылась опасность.
Прав был Гринчук, не мог не признать Полковник. Приморск оставался загадкой и угрозой одновременно. И даже не потому, что было не понятно, что там сделали с Мастером. И что там вообще происходит. Проблема была в том что слишком много народу и очень серьезных организаций могло заинтересованно следить за Приморском и Мастером. И любое действие против Мастера могло быть расценено как удар по Приморску или попытка взять его под контроль.
Решено было ждать дальнейшего развития событий. Мастер может решить свои проблемы сам, или при помощи все того же Приморска. И это создавало разные варианты.
Полковник посоветовал Али не суетиться, тот передал это Абреку, Абрек выматерился, сказал, что он больше терпеть этого не станет, и что скрывать тут нечего, потому, что звонили уже и другим влиятельным людям. И эти самые влиятельные люди тоже хотели бы знать, что именно случилось с общаком. Пока еще никто не говорил о том, что деньги пропали, но что еще могло с ними случиться? Не прокисли же они, в самом деле.
Несколько машин было отправлено к дому Мастера. Улицы были перекрыты, вдоль забора поставлена пехота. Мастеру позвонил опять-таки Абрек и попросил приготовить бабки для осмотра. Не потому, что Мастеру не доверяют, а потому, что денежки счет любят.
Заодно Абрек отправил из города свою семью и, на всякий случай, подготовил пути отхода.
Утром, сказал Мастер. Утром, согласились ревизоры. Но пацаны на всякий случай останутся на своих местах вокруг хаты Мастера, сказали ревизоры. На всякий случай. Если понадобится съездить за бабками куда-нибудь, то Мастера проводят.
Так что ночь получилась бессонная.
Не спал Мастер, слоняясь по дому и бормоча угрозы и ругательства. Пару раз он даже порывался позвонить по телефону, но, подняв трубку, бросал ее обратно. Не успеют. А если и успеют, то за это придется слишком дорого заплатить.
Не спал начальник областного управления милиции, мучительно пытаясь понять, что происходит с Мастером, и с чем связан срочный вызов в столицу.
Не спал Полковник, инструктируя свою специальную группу, и перебирая варианты ее применения.
Не спал Абрек и его коллеги, пытаясь представить себе, что именно произойдет утром.
Гринчук тоже не спал довольно долго.
Вначале он пообщался с проводницей, которая, как бы между прочим, поинтересовалась, куда конкретно тот едет отдыхать. Гринчук честно признался, что еще не решил. Что будет решать уже на узловой. А что? – спросил Гринчук. Есть варианты? Хотите пригласить к себе?
Проводница сказала что да, что есть варианты, что у нее есть знакомые, которые могут хорошо принять. Почти в любом городе. И очень даже хорошо.
И отстегнут проценты заботливой проводнице, мысленно добавил Гринчук и ушел в купе, пообещав подумать. Тут все ясно – первая линия курортного сервиса. Проводники высматривают денежного клиента и рекомендуют ему место отдыха. Или сообщает о нем дежурящим на перроне.
Кто и что потом сделает с этим богатеньким – проводницу не интересует. Удобно, если вдуматься. И ни к чему, в принципе, не прицепишься. Ничего противозаконного проводники не делают. А вот кто пользуется их информацией и для чего – интересный вопрос.
В купе Гринчук устроился на верхней полке, снял с шеи цепь и с пальца перстень, сунул их в барсетку. И попытался уснуть. Но оказалось, что попутчики спать пока не собираются, а собираются вести беседы.
Гринчук прислушался и неожиданно для себя заинтересовался.
Василий оказался писателем. Вернее, журналистом, причем журналистом криминальным, но еще он написал два романа, один из которых был уже опубликован, а второй – находился в печати.
Как уж Василий сообщил молодоженам о своей профессии, Гринчук не знал, но теперь разговор вертелся вокруг творческих планов писателя, выбора тем и вообще вокруг жутких криминальных тайн.
Гринчук усмехнулся. Писатель явно в органах не работал никогда, свои криминальные истории почерпнул из народной молвы и официальных сводок центра общественных связей областного управления милиции. Сам с ребятами из Центра Гринчук общался мало, даже не был уверен, что центр до сих пор называется именно так, а не иначе, но цену их отчетам и сводкам знал очень хорошо.
– Расстреляли прямо перед городом, – немного усталым голосом бывалого человека, закончил Василий. – И пошел слух, что это сделали сами менты. Чтобы северяне не лезли к нам в город.
Интересная версия, подумал Гринчук. Идиотские рассказы о тайной ментовской организации, типа эскадронов смерти, он слышал неоднократно. Некоторые даже придумал сам, когда еще работал в райотделе. Чего только не сделаешь, чтобы разговорить упрямого задержанного. Вот в чем Голливуд прав, так это в том, что психологические изыски на допросах обычно сводятся к двум моментам: что беднягу ожидает в тюрьме – жуткие громадные уголовники, жаждущие опустить новичка по любому поводу – и что менты могут сделать с ним же сами, не доводя дело до зоны.
– Понимаете, – глубокомысленно произнес Василий, – следствие – это работа мысли. Это поединок умов. И менты потому проигрывают, что их не учат думать. Схватить кого попало и прессовать.
– Да, – пискнула Оля, – одного нашего знакомого вот так вот взяли на улице и потащили в ментовку. А там…
Дальше из рассказа Оли вытекало, что беднягу в ментовке били, пытали и унижали только за то, что у него нашли несколько таблеток. Всего десятка два таблеток, а вели они себя так, словно нашли у него динамит.
Гринчук снова улыбнулся.
– Правда, Ваня? – обратилась Оля за поддержкой к мужу.
Муж благоразумно промолчал. Писатель также тактично не стал комментировать выступление попутчицы. Торговля наркотой – это всегда торговля наркотой. И это пусть двадцатилетняя девчонка делает страшные глаза по этому поводу.
Василий кашлянул и вернулся к прерванному выступлению:
– Настоящий следователь – это человек, который по разрозненным деталям может воссоздать психологию преступника, образ его мыслей и действий. И тогда он…
Гринчук тяжело вздохнул. Как всякий опер он не слишком любил следователей, не делая при этом особого различия между следователями ментовскими и прокурорскими. И те, и другие, по мнению Гринчука, только и умели, что сидеть в кабинетах, писать бумаги и разваливать дела, которые для них готовят опера.
Гринчук снова вздохнул.
– Мешаем? – спросил снизу писатель. – Мы будем потише.
– Не мешаете, – сказал Гринчук, – а фигню порете.
– Серьезно? – писатель даже выглянул из-под полки, чтобы посмотреть на конкретного пацана, критикующего работника интеллектуального труда.
– Фигню порете совершенно серьезно, – подтвердил Гринчук. – Детектив, это литературный жанр, основанный на фантастическом предположении, что преступления раскрываются благодаря работе ума, а не доносам… И чего-то там еще.
– Это кто же такое сказал? – осведомился Василий.
– Борхес, – сказал Гринчук. – Хорхе Луис.
Василий хмыкнул неопределенно и поерзал на полке:
– То есть… Вы полагаете, что нет умных людей среди…
– Почему? Есть. Только им ум мешает. Вот, например, помните, лет семь назад убили всю семью в пригороде? Еще дом спалили.
– На Поселке, – вспомнил Василий.
– Ага, на Поселке. Начали копать умные люди, обнаружили, что глава семьи приворовывал на работе, занимался обменом денег, даже, как потом выяснили, участвовал в подделке документов для соседней еще недавно дружественной державы. Создали следственную группу, ездочились по стране и за рубеж, искали следы… А потом участковый тупо пошел к соседу и обнаружил у него вещи, пропавшие из горевшего дома. И оказалось, что семью вырезал сосед из-за того, что поссорился с тамошней бабкой. А потом, после того как грохнул старушку, решил не останавливаться, раз уж так вышло, – Гринчук свесил с полки голову и посмотрел на молодоженов. – Девяносто прОцентов всех преступлений совершается на бытовой почве, в ходе совместного распития спиртных напитков на почве неприязненных отношений или в результате внезапно возникшей ссоры. И раскрываются они по горячим следам или после того, как стуканет местный алкаш своему знакомому оперу, что Вася, извините, Прыщ, хвастался в рюмочной, что лично Верку Гниду придушил. Чтобы она, падла, от него пенсию, значит, не прятала.
Оля передернула плечами.
На несколько минут установилась относительная тишина. Стучали колеса, позвякивали ложки в пустых стаканах, и в соседнем купе кто-то кому-то что-то доказывал с использованием лексики условно-цензурной.
– А вы сами не из органов? – спросил, наконец, Василий.
– А все мы из одних и тех же органов на свет появились, – вздохнул Гринчук. – Только некоторые потом в ментовку пошли, а некоторые – нет.
– Ладно, – сказал писатель, – то есть вы утверждаете, что нет таких дел, которые нужно расследовать головой, а не беготней и стукачами.
– Почему? Голова – она всегда пригодится.
– Это вам кто-то умный сказал? – спросила с нижней полки Оля.
Она, видимо, решила, что развязный тип слишком уж давит на журналиста и писателя. А то, что, в отличие от писателя, это развязный тип уступил ей нижнюю полку, было забыто быстро и напрочь.
– Это я сам придумал, – Гринчук снова посмотрел на Олю.
Та с вызовом выдержала его взгляд. Понятно было, кто глава этой молодой семьи.
– Вы сами придумали, Юра? – несколько неприятным голосом поинтересовалась Оля. – А что еще вы можете придумать?
Гринчук перевел взгляд на молодого супруга. Тот сидел, глядя себе под ноги. Спортивный такой молодой человек. Не исключено даже, принимая во внимание мозолистые костяшки пальцев, что какой-нибудь восточный единоборец. Неприятное сочетание – молодой каратист и подруга, уверенная в его непобедимости.
– Три месяца, – сказал Гринчук.
– Что? – не поняла Оля.
– И осталось еще шесть. Рожать вам Оля, где-то в декабре. А свадьба у вас была первого числа. Едете вы в свадебное путешествие на деньги, собранные на свадьбе. Так? Правильно придумал? – Гринчук мило улыбнулся.
Оля быстро посмотрела на супруга, а потом, сама не замечая этого, провела рукой по своему животу.
Теперь уже Иван поднял глаза и посмотрел на Гринчука.
– Угадал, – сказал Гринчук довольным голосом.
Оля перевела взгляд на писателя, потом снова на Гринчука:
– А как…
– Это пусть вон писатель придумаете, – посоветовал Гринчук. – Как автор и журналист.
Василий потрогал кончик своего носа, задумался.
– Ну, – начал он, даже не обидевшись, – кольца действительно свежие. Без царапинок и вмятинок.
Оля посмотрела на свое кольцо. Потом на кольцо мужа.
– Раз вы молодожены, то свадьба была недавно, – продолжил писатель. – В первых числах июня… А, правильно, в мае свадеб стараются не играть. Все верно. А вот по поводу беременности…
– А че тут думать, – засмеялся Гринчук. – Молодые ребята, дергаться под венец по нынешним временам рановато. Шмотки – китайского производства, с оптового рынка. Небогатые. Значит, свадьба по необходимости. Лет им по двадцать, года полтора живут гражданским браком. Родственникам говорили… Олечка говорила, что штамп в паспорте – это сейчас ерунда. До тех пор говорила, пока вдруг не грянула задержка… Извините за подробности.
Оля покраснела.
– После чего Оля отправилась в консультацию, там ей сообщили, что она уже месяц, как готовится стать матерью. Мысль о ненужности штампа исчезла, сожитель был поставлен перед фактом, подали заявление. В апреле свадьбу гулять рано, да и очередь, в мае – нельзя, чтобы потом не маяться, а в июне – нужно быстро, в самом начале. Чтобы муж не передумал, и пока животик не вздуло. Еще чего-нибудь придумать?
Оля обеими руками вцепилась в руку супруга. Тот только вздохнул.
– Да, – сказал Василий. – Впечатляет. Вы точно не из милиции?
– В милиции умники не держатся, – напомнил Гринчук. – Все в писатели ушли.
– У меня такое чувство, что вы недолюбливаете представителей четвертой власти, – Василий посмотрел на Гринчука снизу вверх вопросительно.
Оля что-то прошептала мужу, тот кивнул и принялся стелить постель. Оля вышла из купе, захватив полотенце и мыло.
Голоса из соседнего купе стали слышнее.
– Ваня, – окликнул Гринчук, – ты бы проводил супругу в туалет. Соседи гуляют, и купе у них открыто. А халатик у Оли – по самые некуда. Сексуальный такой халатик.
Иван торопливо вышел в коридор.
– Так чем вы, все-таки, занимаетесь, Юра? – спросил Василий.
– Еду отдыхать на море, – честно ответил Гринчук. – К любимой женщине. А что?
– Пожалуй, – сказал Василий, – я тоже на верхнюю полку полезу. Пусть молодожены рядом спят.
– Ваню жалко стало?
– Если бы у меня такая жена была, – сказал писатель, разворачивая матрас на верхней полке, – я бы может и не женился вовсе.
Из коридора послышался крик, потом какой-то шум. Снова крик. Голоса из соседнего купе вначале затихли, а потом выплеснулись в коридор. Типа, блин, что тут с Петей? Ах ты, падла!
– Сейчас Ваня будет защищать честь жены, – Гринчук спрыгнул с полки. – Обожаю пьяные драки в поезде.
В коридоре пока все было нормально. Один мужчина, в шортах и майке уже лежал. Трое других, в майках и шортах, пытались добраться до Ивана. Иван держал оборону возле самой двери к туалету. Стойка у него была очень профессиональная, за спиной стояла жена, а лицо имело выражение самое решительное.
Лежащий не хотел лежать, он всячески пытался подняться на ноги и путался в ногах своих приятелей, жаждущих отомстить.
– Прекратите! – закричала проводница, откуда-то из-за спины Гринчука, но он на голос не оглянулся.
Тот из мстителей, который выскочил из купе последним, в руке держал нож. И держал его достаточно уверенно.
– Милицию позову! – крикнула проводница.
– Не стоит, – сказал Гринчук. – Мы все сейчас уладим.
Он шагнул вперед и ударил товарища с ножом. Тот как-то удивленно всхлипнул и осел на пол.
Второй, с затейливыми татуировками на всем торсе, получил тычок справа под ребра, и захрипел, кренясь на бок. Третьего Гринчук зацепил за ухо и развернул к себе лицом.
– Ты чего, падла! – взвыл обиженный.
Никто из присутствующих не разобрал, что именно сказал Гринчук, на самое ухо пассажиру, но лицо его собеседника несколько изменило выражение.
– Соберешь своих приятелей и отправишься баиньки, милый, – Гринчук наступил ногой на грудь лежащего, чтобы тот не трепыхался и не мешал беседе.
– Хорошо, – милый кивнул бы головой, но Гринчук за ухо держал крепко. – Ухо пусти.
– А, ухо… – Гринчук отпустил ухо. – Пожалуйста, пожалуйста.
Через две минуты коридор был пуст.
– Не надо ментов, милая, – сказал Гринчук проводнице. – Все можно решить спокойно.
– Ага, – кивнула проводница. – Не надо.
– Браво, – писатель похлопал в ладоши, когда Гринчук вернулся в купе. – Можно, я использую это инцидент в своем новом романе?
Гринчук запрыгнул на полку. Лег.
– Можно или нельзя? – повторил свой вопрос писатель, влезая на свою полку.
– Лучше я тебе другой расскажу. Типа, загадка. Раскрутишь – дарю.
– Ну-ка, ну-ка, – Василий подпер голову рукой.
– Значит так, – Гринчук прищурился. – Конкретный пацан со своей любовницей отправились на море. Отдохнули пару недель. Потом поехали домой. Он вылез из такси почти возле самого своего дома, и она – возле своего. Метрах так в ста. И домой не попали. Исчезли, словно испарились. Ментовка искала. Отследили все, до самой гостиницы, в которой они жили. Нашли таксиста, который их вез до вокзала. Разговаривали с проводником в поезде, нашли даже того водителя, который их от вокзала вез по домам. И ничего. Вот придумаешь, куда они подевались – можешь использовать.
– Круто заверченный сюжет, – улыбнулся писатель.
– А то. Думай, давай.
– Сейчас молодожены благодарить будут, – поворачиваясь на спину, сказал писатель.
– Молча придут, молча лягут спать и молча выйдут из вагона утром, – Гринчук цыкнул зубом. – Век воли не видать.
Молодожены молча пришли, молча легли.
Писатель показал большой палец.
– Ты думай, – сказал Гринчук и уснул.
– Гринчук! – окликнул кто-то его из темноты.
– Да.
– Зачем тебе все это? Ты же собрался уйти. Уходи.
– Я и ушел, – сказал Гринчук. – Я ушел.
Голос приближался. Гринчук огляделся, чтобы увидеть, откуда, но голос был как темнота. Он был везде. Он окружал Гринчука, вибрировал в голове и давил на грудь, как вязкая жижа.
– Ты ничего не сможешь сделать, – сказал голос. – Ничего. Ты можешь подохнуть. И потянуть за собой еще многих.
Гринчук дернулся, но темнота держала крепко.
– Думаешь, самый умный? – спросила темнота. – Думаешь, бессмертный? Тебе нужно бежать, а не лезть в драку. Бежать, пока не поздно. Бежать.
– Бежать, – на этот раз прозвучало над самым ухом, и Гринчук оглянулся.
Атаман.
– Извини, – сказал Атаман. – Не нужно было тебя втягивать. Кто ж знал, что все так…
Глаза Атамана все также были подернуты пылью. Но смотрел он в лицо Гринчуку пристально и сочувственно.
– Ничего, – сказал Гринчук, стараясь не отводить взгляд.
– Ты, главное, зла на меня держи. Нам тут с тобой вместе долго быть.
– Где?
– А вот тут, – обвел темноту руками Атаман. – Тут огня нету, врут люди. Тут только темно и страшно. Очень страшно. И обидно…
– А что так? – спросил Гринчук.
– Если бы я тогда не испугался, а поехал, как Мастер сказал, еще был бы жив. А потом все равно сюда попал бы.
– Уверен?
– А без разницы, попал ты в ад за свои грехи, за то, что душу продал или за то, что просто не крещен. А только я пожил бы еще на свете. Пусть без души… – Атаман склонил голову к плечу. – Хоть немножко…
Голос Атамана стал каким-то жалостливым, потом начал таять и сам Атаман. Уже почти растворившись в темноте, Атаман прошептал что-то, но Гринчук не разобрал. Что-то короткое. И страшное. Гринчук рванулся за ним следом и проснулся.
За окном был перрон.
– Узловая, – сказал Василий. – А я вас будил-будил, уже думал проводницу звать на помощь.
Писатель был уже одет.
– А молодожены? – спросил Гринчук.
– Уже высадились, не прощаясь и очень быстро. Вы на них, похоже, произвели сильное впечатление, – Василий отодвинулся в сторону, уступая место Гринчуку.
Гринчук надел шорты и футболку.
– Освобождаем вагон, – прокричала проводница за дверью.
Гринчук подхватил сумку и барсетку, двинулся к выходу.
– А разгадка? – спросил Василий, когда они вышли на перрон.
– Разгадка? А сам ничего не придумал? – Гринчук остановился посреди перрона, давая возможность дежурящим там таксистам предложить свои услуги.
– Бред какой-то всю ночь в голову лез, – признался писатель.
– Наука умеет много гитик, – сказал Гринчук, – что и не снилось нашим мудрецам.
– Далеко ехать? – подошел местный житель.
– Еще не знаю, – сказал Гринчук, – но куда-то точно поедем. У тебя какая тачка?
– »Опель».
– Старый?
– Года четыре.
– Ну ладно, – сказал Гринчук. – Жди. Я сейчас.
Он обернулся к писателю:
– Бред, говоришь?
– Ну, да. Это ж на них нужно было засаду устраивать. Даже две. И почти возле самого дома. Да еще и днем. Чревато.
Гринчук закинул сумку на плечо.
– Прикинь, я приехал на курорт. У меня есть бабки. Ясный перец – я поеду в тачке. Вот с таким вот красавцем, – Гринчук кивнул в сторону местного водителя, который отошел в сторону и терпеливо ждал, пока пассажир закончит болтать. – И по дороге меня вынимают вместе с моей бабой. И закапывают где-нибудь на фиг. Или заливают бетоном в какой-нибудь фундамент.
– И…
– А вместо меня до гостиницы доезжает другая пара, похожая. Живет там, со всеми знакомится, и спокойно едет обратно через две недели. Только высадившись возле дома, они ждут, пока такси уедет, и благополучно возвращаются к себе домой. И обрати внимание, на курорте их никто искать не станет. Они ведь пропали дома. Тому есть масса свидетелей.
– Несколько натянуто, – сказал писатель. – Кому это нужно?
– А жене крутого пацана, которую задрали его постоянные измены, или которая решила начать новую жизнь с другим молодым человеком.
– Но их фотографии в документах…
– А ты отличи одного курортника от другого, – усмехнулся Гринчук. – Нужно, чтобы они были только чуть похожи. Искать-то будут от обратного – не ехали ли с вами такие вот люди? Вася Пупкин и Надя Крупская. В гостинице понятно – жили. Из отеля – ехали. На такси – ехали. В поезде – так вообще друг друга называли нежно Васечкой и Пупсинькой. Попробуй не опознай. Ладно, я пошел.
Гринчук пожал протянутую руку и двинулся к ожидающему водителю.
– Так где едем? – избегая стремного «куда», спросил водитель.
– Где тут у вас почта на вокзале?
– Там, – ткнул пальцем водитель.
– Вот туда вначале и пойдем, – заявил Гринчук и посмотрел вверх, в небо. – Утро сегодня очень многозначительное, не находишь?
Водитель глянул мельком туда же и дипломатично пожал плечами.
И Гринчук вдруг вспомнил, что ему во сне на прощание сказал Атаман. Твою мать, пробормотал Гринчук и сплюнул. Не был он человеком суеверным, но когда во сне покойник говорит такое.
До скорого свиданья, сказал Атаман.