Глава 7
Дня рождения Рустама Махмутова ждали. Как ждали опасного аттракциона. Аттракциона, опасного для исполнителя. Авиатор пролетает под мостом. Каскадер бросается в огонь. Дрессировщик засовывает голову в пасть ко льву. Рустам Махмутов отрывается на Юрия Ивановича Гринчука.
Информация о том, что Махмутов будет делать пакость Гринчуку, возникла как бы ни откуда, сам Рустамчик на вопросы приятелей отвечал, что, типа, нет. С чего вы взяли? Какое заподло? И кто такой, вообще, этот Гринчук?
Многие сразу же попытались предупредить Гринчука. Некоторые это сделали из самых лучших побуждений, а некоторые… Если даже Махмутов чего-то учудит, то сам предупредивший при этом заработает для себя дополнительное очко в глазах подполковника. С Зеленым лучше дружить, понимали все.
Свой восемнадцатый день рождения Махмутов отмечал в загородном доме своего папы. Мероприятие планировалось официальным, посему приглашены были только самые уважаемые люди. Человек пятьдесят. Всякие там чиновники, богема и журналисты, естественно, приглашений не получили. Молодежная часть праздника должна была состояться вечером.
Приглашенные собрались, как никогда, одновременно. Никто не хотел пропустить момента, когда Махмутов будет, или попытается, делать пакость Гринчуку. Войдя в зимний сад, гости обнаружили, что Гринчук в компании Михаила и Братка уже сидит за столиком возле двухметровой пальмы. Все трое были в штатском, и все трое были увлечены тихой спокойной беседой.
Браток утверждал, что Махмутов оттянет наезд к завершению праздника, Гринчук говорил, что экзекуцию попытаются провести сразу, а Михаил молча слушал, глядя на рассаживающихся за столики гостей.
Вошел Владимир Родионыч под руку с Ингой. Инга, по-видимому, успела уже сообщить о вчерашнем предложении Гринчука, и ее шеф выглядел немного расстроенным. Хотя, напряженное лицо Владимира Родионыча могло быть следствием вчерашнего коньяка.
Полковник, появившийся следом, раскланялся с некоторыми из гостей, бросил немного тревожный взгляд в сторону Гринчука и сел за столик Владимира Родионыча.
Рустам стоял возле входа в сад и приветствовал всех входящих. Подарки складывались на столик. Тихо играла музыка. Журчала вода в двух мраморных фонтанах. Два оператора с видеокамерами тщательно фиксировали все происходящее. Охрана разместилась возле входа, возле стеклянной стены сада, и у второй двери, в противоположной от главного входа стене.
– Охрана только Махмутова, – сказал Михаил.
– Баев с двумя орлами пасут Владимира Родионыча, – Гринчук помахал рукой Егору.
Тот кивнул в ответ.
– Остальные – Махмутова, – сказал Михаил. – Это не обычный набор. Их, кажется, вчера выдернули из иногороднего филиала Махмутовых. И они контролируют зал, а не обеспечивают защиту от нападения. И все – вооружены.
– Что ты говоришь? – расслабленно удивился Гринчук. – Десять человек со стволами.
– И еще снаружи полтора десятка рыл, – напомнил Браток.
Он налил себе сока из графина и залпом выпил.
– Сушняк? – осведомился Гринчук.
– Ну и нервы у вас, Юрий Иванович, – Браток снова наполнил стакан.
– Нервы, – согласился Гринчук. – А вот что ты будешь делать, если в самый разгар развлечения тебе захочется в сортир?
Браток отодвинул стакан с соком в сторону.
– И все пялятся на нас, – пробормотал Браток. – Цирк нашли.
– Ничего, Ваня, привыкай. Когда я уеду, останешься ты один, – Гринчук помахал Инге.
Та улыбнулась в ответ.
– Вы хоть Ингу предупредили? – спросил Браток.
– Зачем? – удивился Гринчук. – Все мы знаем, что Махмутов что-то задумал. Но только он один знает наверняка, что именно. У Ингы будет очень естественная реакция.
– Раз, – сказал Махмутов-младший в микрофон, стоявший на стойке, – раз-раз. Два.
Микрофон работал хорошо, не фонил. Лишь легкое эхо отдавалось под стеклянным потолком.
– Здравствуйте, дорогие гости, – сказал Рустам. – Я благодарен всем, кто пришел сегодня ко мне на праздник. Даже тем, кто не принес подарка.
Шутка была принята прохладно, только один из приятелей Махмутова, сидевший неподалеку от виновника торжества, засмеялся.
– Я рад, – повторил Махмутов. – Здесь собрались только те, кого я уважаю. Разве что…
Махмутов снял микрофон со стойки и прошелся вдоль столиков. Видеокамеры проследили его движение.
– Разве что, за небольшим исключением.
Одна из дам уронила сумочку, торопливо подняла ее и снова уставилась на Махмутова. Сейчас, подумали все.
– Ты, Ваня, проспорил, – еле слышно сказал Гринчук. – Он решил этим начать.
Браток вздохнул, полез в карман и вытащил бумажник.
– Потом проигрыш отдашь, – сказал Гринчук. – После аттракциона.
– К сожалению, – голос Махмутова стал похож на голос проповедника, – и вы, умные и сильные люди, можете допускать ошибки. Я, конечно, слишком молод, чтобы упрекать или учить вас, но я должен помочь всем нам. Сделать подарок всем нам. Я хочу…
Махмутов замолчал, подбирая слова. Или делая вид, что подбирает слова. Мать Махмутова со стоном вздохнула. Отец налил себе вина. Они также как и все не знали, что именно задумал их сынок.
– Скажу честно – мне было поначалу страшно. Все мы почему-то стали бояться одного человека… – все оглянулись на Гринчука.
Тот привстал со своего стула и поклонился. Помахал рукой видео-операторам. Зрители отвернулись.
Полковник испытал сильнейшее желание встать и выйти. Сегодня утром он по телефону пытался отговорить Гринчука от прихода на праздник, и Махмутова от ошибки. Одинаково безрезультатно.
– Налейте мне, пожалуйста, сока, – тихо попросила Инга у Полковника.
– Вам Юрий Иванович ничего не говорил? – Порлковник налил сок. – О…
– О том, что должно произойти? – уточнила Инга.
– Да.
– А разве что-то должно произойти? – удивилась Инга.
– Мне было страшно, но я решил, что больше тянуть нельзя, – Рустам сделал патетический жест левой рукой. – Сегодня я хотел бы сказать прямо в глаза подполковнику милиции Гринчуку…
– О Господи! – выдохнула какая-то дама.
– С ума сошел? – громко спросила Мила Чайкина.
Мать схватила ее за руку.
– А чего он фигню несет? – Мила попыталась вырваться, но мать держала крепко.
– Я хочу сказать подполковнику милиции Гринчуку, – повторил Рустам, – что он негодяй и подлец. И лжец, покрывающий преступления своих приятелей.
– Ну-ну, – сказал Гринчук.
– Вы уверены… – Махмутов-младший дернул головой. – Ты уверен, что можешь лезть в личную жизнь и душу каждого из нас, что можешь обвинять нас во всех смертных грехах, а сам…
– Юрий Иванович, да скажите же вы ему! – крикнула Мила.
– Я больше не хочу молчать, – возвысил голос Махмутов. – И я понимаю, что моим словам вы не поверите. Но есть человек…
Одни из двух охранников, стоявших возле задних дверей, открыл ее. В сад вышла девушка. Светло-розовое платье, светлые волосы, рассыпавшиеся по плечам, легкие светлые туфли. И немного испуганный взгляд огромных ярко-голубых глаз.
Теперь одна и видеокамер фиксировала вошедшую, а вторая неотрывно смотрела на Гринчука.
– Ее зовут Марина, – торжественно произнес Махмутов. – И я долго уговаривал ее не бояться и рассказать все, как было на самом деле. Она боялась. Как все мы боимся… Как раньше боялся и я.
Рустам подошел к девушке.
– Все охранники держат нас, – тихо сказал Михаил. – Готовы обнажить стволы.
– Вот это я понимаю, – также тихо ответил Гринчук. – В пацане помирает писатель.
– А я вот не понимаю, – сказал Браток. – Я еще вчера говорил – не нужно доводить до греха.
– Ты, главное, не дергайся раньше времени, – посоветовал Гринчук.
– Это было месяц назад… – тихо сказала Марина.
Рустам держал микрофон перед ее лицом, поэтому каждое слово было хорошо слышно. Тихий девичий голос, журчание фонтанов.
– В самом конце февраля. Двадцать пятого, – Марина вздохнула. – Я шла по улице вечером… От подруги. И тут возле меня остановилась машина. «Джип»… Я думала, что это снова кто-то попытается познакомиться… Но из машины, с заднего сидения, вдруг вышел человек…
– Он есть здесь? – быстро спросил Махмутов.
Марина обвела взглядом собравшихся и указала рукой:
– Вот он.
– Я? – спросил Браток.
– Он схватил меня за руки и втолкнул в машину, – голос Марины дрогнул. – За рулем сидел вот…
Марина указал на Гринчука.
– Да она же врет! – снова выкрикнула Мила.
– Я не вру! – Все видели, как дрожат губы у Марины. – Я попыталась кричать, но этот…
– Бортнев, – сказал Махмутов, – Иван Бортнев.
– Наверное, – кивнула Марина. – Он ударил меня, и я потеряла сознание. А когда пришла в себя…
Гости смотрели на плачущую девушку.
– Они привезли меня в какой-то дом. В подвал. Привязали, а потом появился третий, вот тот.
– Михаил, – подсказал Махмутов.
– Да, они называли его Михаилом. Когда я его увидела, то сразу испугалась. У него было совершенно безумное лицо. Его глаза… – Марина прижала руки к лицу. – Он… Он…
– Успокойся, – сказал Махмутов. – Все уже позади. Теперь нужно, чтобы они не смогли уйти от ответа!
– Я плакала и кричала. Я просила, чтобы они меня отпустили. А они стояли рядом и смотрели на то, что Михаил делал со мной… Они вмешались только тогда, когда Михаил стал меня душить. Этот.. Гринчук, он попытался оттащить Михаила, тот не подчинился, тогда Гринчук сказала ему что-то на ухо. Я не слышала что именно, но Михаил вдруг замер, посмотрел на меня, будто удивленно, а потом ушел. Меня снова бросили в машину и вытолкнули на улицу, – Марина заплакала.
– Я случайно оказался рядом, – Махмутов дотронулся до плеча Марины и обернулся к зрителям. – Видел, как из машины нашего грозного защитника закона просто вышвырнули окровавленную девушку. Я привез ее к ней домой. И только на следующий день, когда пошли снимать экспертизу, понял, что допустил ошибку – нужно были идти сразу, пока она не смыла с себя…
Полковник закрыл глаза и потер переносицу. Это плохо. Двадцать пятого февраля он сам отправлял Гринчука и его людей за город. И никто, понятное дело, теперь не мог обеспечить им алиби.
– Но следы побоев и телесные повреждения остались. Вот, – Махмутов достал из кармана бумажки. – Вот справка от гинеколога о том, что было совершено насилие. И справка о телесных повреждениях. И вот заявление от Марины Сощевой о том, что с ней произошло. И мои показания о том, что я видел в тот день. Я их на всякий случай заверил у нотариуса. И вот работник прокуратуры, которого я специально пригласил сюда…
Зрители посмотрели на невзрачного мужчину в сером костюме, появившемся через заднюю дверь. Мужчина неуверенно подошел к Махмутову и взял у него из рук бумаги. По прокурорскому работнику было видно, что он с трудом преодолевает желание поклониться уважаемой публике.
– Вот и все, что я хотел вам сегодня рассказать. Теперь вы сами увидите, кто именно пытался навязывать нам свою власть. Теперь вы сами понимаете, на что способны эти трое… И какую опасность они представляют для нормальных людей, – Рустам выкрикивал свой текст самозабвенно, полуприкрыв глаза. – Гринчук теперь будет говорить, что я вру, говорить, что я все выдумал, и что эта девушка выдумала… Но теперь он не сможет этого скрыть. И те, кто его на нас натравил, и кто его покрывает, зная, что в подчинении у него бывший уголовник и психически неполноценный человек…
– Вот и до нас добрались, – сказал Владимир Родионыч. – Как быстро растет молодежь…
– И ведь, казалось, аборты сейчас не запрещены, – в тон ему подхватил Полковник. – Но попробуйте сейчас объяснить нашим любимым новым дворянам, что все это чушь…
– А те, кто не поверит, сделает вид, что поверил. Гринчука побаиваются и могут воспользоваться случаем, чтобы от него избавиться. И заодно немного потеснить меня в Совете. Вмешиваюсь я или нет – Гринчуку одинаково плохо. Бедняга.
– Только бы он сейчас не наделал глупостей, – сказал Полковник. – Охрана Махмутовых, как мне кажется, настроена серьезно. И вполне может открыть огонь, если Гринчук даст им повод. Просто резко встанет.
– Внимание! – громко сказал Гринчук. – Я медленно встаю из-за стола. Медленно. И снимаю пиджак. У меня нет оружия.
– Умница, – Полковник оглянулся на Баева.
Лицо того было чуть напряжено, он что-то сказал своим подчиненным, потом, стараясь не привлекать внимания, что-то прошептал в микрофон.
– У меня нет оружия, – повторил Гринчук.
Охранники Махмутова встали между Рустамом и Гринчуком.
– Меня сразу арестуют? – осведомился Гринчук. – Или дадут возможность выступить?
– Да скажите вы им!.. – выкрикнула Мила.
Гринчук стоял, разглядывая собравшихся уважаемых гостей, а те торопливо отводили взгляды.
Журчание фонтанов. Напряженные лица охранников. Расстегнутые пиджаки и пальцы, ожидающие встречи с оружием.
– Мне кажется… – начал Владимир Родионыч, но Рустам его сразу же перебил.
– Хотите защитить своего протеже? – спросил в микрофон Рустам. – Предложите сейчас провести расследование самим? Не передавать дело в прокуратуру? Да? Чтобы не марать уважаемое общество разборками?
Владимир Родионыч растерянно оглянулся на Полковника. Владимир Родионыч давно отвык, чтобы с ним разговаривали подобным тоном. Но плохо было не это, плохо было то, что Владимир Родионыч действительно собирался предложить провести внутреннее расследование.
– Не мешайте Гринчуку, – тихо сказал Полковник.
Владимир Родионыч сел на свое место. Достал из кармана платок и промокнул лоб.
– Так я могу говорить? – спросил Гринчук. – Или здесь разрешено только обвинять? И со мной уже все понятно?
На лице Махмутова-младшего, не таясь, светилась довольная улыбка.
– Хотите все объяснить, Юрий Иванович? – осведомился Рустам. – Или начнете нас запугивать? Припомните нам старые грехи и придумаете новые? Давайте, попробуйте. Меня, например, можно попытаться обвинить в торговле наркотиками.
– Можно, – согласился Гринчук. – И можно даже доказать…
– Не страшно, Юрий Иванович, – засмеялся Рустам. – Вначале вы попытайтесь…
Гринчук шагнул вперед.
Два охранника, стоявшие между Гринчуком и Рустамом, разом сунули руки под полы пиджаков.
– Спокойно, спокойно, мальчики, – Гринчук вытянул руки перед собой, ладонями вверх. – Я только хочу взять микрофон. Я только хочу, чтобы меня все слышали также хорошо, как и именинника.
– Дайте ему микрофон, – сказал Махмутов.
Охранник, не оборачиваясь, взял микрофон у Рустама и протянул его Гринчуку.
– Спасибо, – сказал Гринчук и подул в микрофон.
– Владимир Родионыч, – тихо позвал Баев.
– Да?
– Наших людей в помещение не пускают. Отдать приказ на прорыв?
– Пока не нужно, – Владимир Родионыч вопросительно посмотрел на Полковника, и тот согласно кивнул. – Не нужно.
– Я понял, что мне все это напоминает, – сказал Гринчук в микрофон. – Мне это все напоминает телевизионную передачу. Разборка в студии. Сволочь-ведущий, приглашает дебилов-участников, и те перед телекамерами поливают друг друга грязью.
– Конкретнее, Юрий Иванович, – с ухмылкой произнес Махмутов. – Не нужно здесь драматических выступлений…
– Не нужно, – кивнул Гринчук. – А что нужно? Что вам всем нужно, уроды? Зажравшиеся и уверенные в своей безнаказанности. А?
Гости переглянулись. Это было мало похоже на всегда спокойного Гринчука. И еще меньше это было похоже на оправдательную речь.
– Конечно, вы теперь можете делать потрясенные лица и качать осуждающе головами – Гринчук и его люди стали преступниками…
– Они… – Махмутов осекся, когда Гринчук махнул рукой.
– Да, они всегда были преступниками, – сказал Гринчук. – Сволочь, сумасшедший и уголовник. И наводя порядок среди вас, сливок общества, они сами совершали преступления. Ну и что?
На лице Гринчука появилось странное выражение, словно он хотел заплакать и засмеяться одновременно.
– Ну и что, если даже мы и делали это? – повторил Гринчук. – От этого я не имею права прижать тех, кто вашим соплякам продает дурь? Я не могу отмазать ваших наследников от стремных компаний? Или заставить шантажиста перестать шантажировать ваших деток? Вы хотите, чтобы вас защищал чистенький? А у чистенького получится? Получится?
Гринчук вдруг шагнул к крайнему столику:
– Вот вы, господа Ивлевы, вы действительно не знаете, что ваш замечательный ювелирный бизнес прикрывают уголовники под контролем нашего уважаемого Полковника? Вы не знаете, что именно они вытеснили из города двух ваших потенциальных конкурентов? Сгорел чужой магазин, взорвалась машина – ну и что? Вы же, господа Ивлевы, чистенькие. Не так? А вы?
Гринчук перешел к другому столику.
– Вот вы, Сенцовы, вы не знаете, отчего это в прошлом году так удачно попал в аварию козел, рискнувший наехать на вас с рекетом? Вы думаете, что на крутых тачках тормоза выходят из строя просто так? И вас ведь не интересует, не бьет ли девок на улице тот, кто защитил вас от наезда. Не интересует. Никого из вас не интересует, как и каким способом вас защищают от воздействия внешнего мира…
– Гринчука понесло, – прошептал Владимир Родионыч.
– С этим уже ничего не поделаешь, – шепнул в ответ Полковник. – Нужно будет не забыть отобрать у операторов кассеты. И с прокурорским поговорить как следует.
Рустам ошарашенно молчал. Молчали и гости. Наверное, каждый из низ знал о том, что сейчас говорил Гринчук, но никогда не решился бы произнести это вслух.
– Что притихли, красивые? – Гринчук взял стул и сел на него верхом. – Вы хотели зрелища? Думали, я стану оправдываться? А зачем? И, главное, как? Рустамчик все ловко обыграл. Изнасилование, эта такое специфическое мероприятие, в котором достаточно показаний потерпевшей. Тем более что есть свидетель, видевший как именно из моей машины вышвыривали пострадавшую. И никто из вас, уважаемые новые дворяне, не станет мараться, защищая меня. Даже мои уважаемые шефы, Полковник и Владимир Родионыч. Даже если бы захотели. Вы бы им этого не позволили. Ясное дело, они будут выгораживать меня, чтобы защититься самим. Так ведь?
Молчание. Даже Рустам не ответил.
– Все, – сказал с печальной усмешкой Гринчук. – Все. Мальчик сшил мне замечательную упаковку. И выбраться из нее я смог бы только благодаря вашей поддержке. Только если бы захотели меня прикрыть… А вы не захотите… Вы захотите остаться чистыми. И у вас появилась возможность поставить меня на место. И даже не поставить, а посадить. Ведь так? Даже если бы я был не виноват во всем изложенном, я не смог бы этого доказать. Не смог бы вас уговорить…
Гринчук потер мочку уха.
– Какой у меня выход? – спросил Гринчук.
Тишина.
– Рустамчик, ты что планировал на финал? Сунуть меня в зону, или дать возможность выкрутиться?
– Я… – неуверенно протянул Рустам.
– Именно ты, – кивнул Гринчук. – Ты ведь готовил мероприятие так, что моя явка или неявка ничего не могли изменить. Так ведь? Так. Значит, ты планировал, что именно здесь будет принято решение. Так. Какое решение?
Махмутов замялся.
– Текст забыл? – спросил с сочувствием Гринчук. – Там полагалось, чтобы я или молчал, или просил о пощаде. Или кричал, что не виноват. А я не собираюсь оправдываться. Я собираюсь объяснить всем здесь собравшимся, что им нельзя меня обижать. Иначе я на них обижусь.
– Что смотрите? – крикнул Гринчук в микрофон. – Что уставились?
Охранники потянулись за оружием.
Гринчук встал со стула:
– В общем так, вы сейчас забираете у прокурорского работника компромат, даете ему и пострадавшей в зубы деньги, чтобы они молчали, а после этого больше никто и никогда не пытается на меня наехать. Иначе…
Гринчук засмеялся. Очень неприятно засмеялся.
– У каждого из вас в шкафу найдется скелет. У каждого. И каждый из вас боится, что это вывалится наружу. И все вы думаете, что я, подполковник Гринчук, единственный, кто представляет для вас угрозу. Чушь. Ерунда. Вы не задумывались над тем, господа, почему вообще появилась идея привлечь на работу мента? Почему вдруг вчерашний капитан – опер смог за пару месяцев собрать на вас тонны компромата? Не задумывались? И как я смог узнать про вас все? Вы ведь уверены, что я знаю о вас все.
– Лучше бы он замолчал, – прошептал Владимир Родионыч.
– Это от нас не зависит, – сказал Полковник. – К сожалению.
– Я не волшебник, – засмеялся Гринчук. – Просто я пришел уже на вспаханное поле. О вас всех уже была собрана информация. И уже были подготовленные стукачи, которые отвечали на любые вопросы и даже сами просились, чтобы их завербовали. И это ведь не ваша обслуга… Не только ваша обслуга. Это ведь и вы все. Любой из вас был готов стукануть на ближнего своего. Почему? Стучать – это заподло. На зоне вас бы всех… Но вы ведь не на зоне. Вы на вершине пирамиды! Вас защищают менты и уголовники, людишки с грязными руками. Руки у них действительно грязные. Только они порядочнее всех вас. Они знают, что есть правила. Они знают, что есть какие-то законы, которые не они установили и которые не им менять… А для вас этих законов нет. А если нет законов, вы можете поступать, как вам будет угодно. Вы не привыкли, чтобы и к вам относились точно также. Вы же сила! Вы молодцы! Элита общества, возрождающееся новое дворянство!
– Решайте, – сказал Гринчук. – Хотя, решать тут нечего. Будет так, как сказал я. И даже если это я насиловал эту девчонку, то вы ничего мне не сделаете. Понятно? Ничего… Кто-то хочет мне возразить? Кто хочет высказаться против меня?
– Меня сейчас стошнит, – сказал Инга.
Она потрясенно смотрела на Гринчука, и на лице ее было отвращение.
– А ведь он прав, – сказал Полковник. – Он сволочь, но он прав. И это единственно возможный для него выход. Перехватить инициативу и ударить самому.
– Я бы ему ударил, – проворчал Владимир Родионыч. – При любом раскладе, мне предстоит очень серьезный разговор на Совете. Вон, наши аксакалы уже косятся на меня.
– Ну? – спросил Гринчук. – Кто заберет бумаги у прокурора?
Прокурорский работник попятился за охранников.
– Я сам не буду забирать этих бумажек. И денег не буду платить. Вы сами это сделаете. Давайте, милые!
– Юрий Иванович, не нужно! – крикнула Мила. – Не надо! Вы ведь не такой!
– А какой? – спросил Гринчук. – Белый и пушистый? И что из этого? Что? Белый, пушистый и чистенький должен сеть на нары. У него нет выхода. Выжить может только выпачканный в дерьмо настолько, что его не станут трогать. Если не из страха, то из брезгливости. Чистого и правильного легко отправить в утиль. А что вы будете делать с грязным?
– Давайте! – крикнул Гринчук. – Действуйте!
– Черт! – сказал Полковник.
– Что еще, – не отводя взгляда от Гринчука, спросил Владимир Родионыч.
– Михаил, – простонал Полковник.
– Что?.. – закончить вопрос Владимир Родионыч не успел.
Разлетелось стекло. Ничего особо мистического в этом не было, когда брошенный стул попадает в обыкновенное окно, обычно раздается звон бьющегося стекла. И ничего фантастического не было в том, что все, в том числе и охранники Махмутова, оглянулись на звук. И, по большому счету, не было ничего таинственного в том, как Михаил смог за несколько секунд оказаться возле охранников, сторожащих задний выход.
Вначале все были слишком заняты выступлением Гринчука. Потом – летящий стул и брызги оконного стекла, потом…
Уже в движении Михаил бросил две тарелки. Два охранника захрипели и рухнули на пол. Еще трое не успели даже схватиться за оружие, когда Михаил уже был рядом. Один из охранников упал неудачно, свалив стойку с цветочными горшками.
Грохот.
И тут начали реагировать охранники. Те, кто еще мог реагировать. Трое. Те, что стояли возле главного входа. Потому что двое, бывшие между Гринчуком и Махмутовым, в общем, оставались между ними, но в лежачем положении. И в бессознательном состоянии.
Так что реагировать могли только трое из охранников, но и у них выбор реакций был несколько ограничен. Прапорщик Бортнев стоял перед охранниками, неодобрительно рассматривая их поверх ствола своего пистолета.
– Руки, – сказал Браток.
Гринчук наклонился, и вытащил пистолет из кобуры одного из лежащих. Снял его с предохранителя, передернул затвор и навел оружие на все еще сомневающихся охранников:
– Как подполковник милиции я рекомендую вам поднять руки. Вы, наверное, поняли, что у меня хреновое настроение. А когда у меня хреновое настроение, я начинаю быстро соображать и могу всего за пару секунд придумать повод, чтобы применить оружие. На совершенно законных основаниях.
Охранники медленно подняли руки.
– Ваня, – сказал Гринчук.
Браток, не опуская пистолета, забрал у охранников оружие и бросил его в фонтан.
– Замечательно, – одобрил Гринчук и обернулся к Рустаму.
Тот как раз закончил пятиться и уперся спиной в стеклянную стену зимнего сада.
– Куда же ты, борец за свободу товарищ Махмутов? Ты же меня не боишься и готов вывести меня на чистую воду.
– Я даю команду своим, – сказал Баев.
– Отставить, – приказал Полковник. – Нам еще перестрелки не хватало. И спрячьте свое оружие, Егор.
Баев подчинился.
– Значит, – ласково усмехнулся Гринчук, – Бортнев похищал, Михаил насиловал, а я все это покрывал?
– Ну… – протянул Рустам.
– Отлично, – сказал Гринчук. – И пострадавшая написала заявление?
– Да.
– И ты написал заявление?
Рустам пожал плечами.
– И даже отдали эти заявления прокурору?
Работник прокуратуры зачем-то достал из портфеля заявления и показал их Гринчуку.
– То есть, делу уже дан официальный ход, – констатировал Гринчук. – И у меня нет достойного выхода из этой ситуации.
– Но вы же сказали, – выдавил Рустам. – Все может решиться… Я сам дам им деньги… Правда, мама?
– Да, – быстро подхватила мама Махмутова. – мы им заплатим сколько нужно. Тебе сколько нужно денег, деточка?
Махмутова вскочила и двинулась было к Марине, скромно стоявшей в сторону. Все происходящее к ней вроде бы и не относилось. Просто оазис чистоты и покоя среди грязной склоки.
– Сядьте, пожалуйста, – попросил Гринчук, – не дай Бог, от волнения у меня рука дернется. Или просто палец. Указательный. И Рустам начнет посвистывать дырочкой в правом или левом боку. А то и в обоих.
Махмутова зажала себе рот и села на место.
– Юрий Иванович! – Владимир Родионыч не стал вставать со стула. – Мы все понимаем, что в изнасиловании вы не виноваты. Но сейчас вы нарушаете…
– Что я нарушаю? Какой закон?
– Вы направили оружие…
– Стойте, – улыбнулся своей обычной заразительной улыбкой Гринчук. – Если я не виноват и это точно известно вам, то как тогда назвать те заявления, что переданы прокурору? Дружеское поздравление? Если виноват я – они, соответственно, пострадавшая и свидетель. Если я не виноват, то они лжесвидетели. И сажать нужно их. И это значит, что я совершенно правомочно задерживаю преступников. Нет? Что по этому поводу думает прокуратура?
– Я не совсем уверен, нужно внимательно ознакомиться…
– Спасибо, понял, – оборвал его Гринчук. – Передаем слово пострадавшей.
– Уже можно, Юрий Иванович? – спросила Марина.
– Можно, хорошая моя, – сказал Гринчук. – Давай.
– Извини, Рустам, – сказала Марина, и в голосе ее уже не было ничего от скромного обаяния пострадавшей.
Это был голос уверенной в себе женщины.
Марина расстегнула несколько пуговиц на своем платье и достала свернутый листок бумаги. Протянула его Гринчуку. Тот мельком глянул на текст, кивнул и передал бумагу на ближайший столик.
– Ознакомьтесь, – сказа Гринчук. – Это забавно.
Он продолжал держать оружие в руке, но уже опустил его вниз. Точно также, с пистолетом в опущенной руке стоял Михаил. Браток все еще держал охранников под прицелом.
– Пока люди читают, – сказал Гринчук Марине, – ты в двух словах расскажи…
– А че тут рассказывать? – засмеялась Марина. – Рустамчик подвалил ко мне и предложил заработать…
– Она врет! – сказал Рустам.
– Но я же не мешал тебе выступать, – напомнил Гринчук. – Я все честно дослушал. Будь, как это, взаимновежливым.
– Подвалил ко мне, такой, на понтах, – продолжила Марина, – хочешь, говорит, по быстрому срубить бабок? Я прикинула. А чего, можно. Я ж не знала, что это про вас. А когда он сказал, то я подумала-подумала… Ну, лажу спорола, но кто ж знал? Обычно у нас с Рустамчиком все проходило нормально.
– Что проходило? – спросил Гринчук.
– Ну, друзанов его разводить, – охотно пояснила Марина. – Типа, он меня знакомит с лохом, тот заводится, потом идем ко мне или к нему, или еще куда… Я его завожу, в смысле, возбуждаю… Укушу его, козла или поцарапаю… А мужикам только намекни. А у меня кожа нежная. Схватишься чуть сильнее – уже синяк. А если укусить или там поцарапать… Любая экспертиза все подтвердит. Вот лохи и платили, чтобы я в суд не подала… Бабки мы с Рустамчиком делили. Он, сука, мне только четверть отстегивал.
– Замолчи, тварь! – выкрикнула мать Махмутова. – Не ври!
Мать даже попыталась броситься к Марине. И даже замахнулась, чтобы ударить. Марина ловко перехватила руку Махмутовой и отшвырнула мамашу в сторону. Матери не дал упасть кто-то из гостей.
– Еще сунешься – в рожу дам, – пообещала Марина. – Сука старая.
– Мальвина! – прикрикнул Гринчук.
– Извините. Только я не разрешу, чтобы всякая падла…
– Мальвина! Ближе к делу!
– А че там дальше! Он меня обработал, потом свозил к экспертам. Забашлял мне зеленью, чтобы на его дне рождения я все рассказала… Репетировал даже со мной.
– А суд?
– А он сказал, что суда не будет. Что опустят ментов и выкинут на хрен. Так что я после своего выступления, вроде как свободна.
– Да что ж это делается! – заголосила Махмутова.
Глава семейства Махмутовых молчал, пытаясь вместить в небольшие мозги все происходящее.
– Это, мамаша, – пояснил Гринчук, – восстанавливается историческая справедливость. Правда, Рустам?
Махмутов-младший промолчал. Казалось, он что-то сосредоточенно обдумывал. Махмутов-старший переводил взгляд с одного участника мероприятия на другого, словно ожидая, что кто-то объяснит, как это вышло, что его сына, его Рустамчика держат под прицелом, что какая-то дрянь говорит на сына всякие гадости…
– Операторы продолжают снимать, – напомнил Гринчук. – Все снимают, подробно.
Владимир Родионыч оглянулся на Полковника.
– Не знаю, – сказал Полковник.
– Это провокация, – заявил вдруг Рустам. – Они ее запугали…
– Извини, – сказал Гринчук. – Во-первых, изнасилование такая штука, для доказательства которой иногда достаточно показаний пострадавшей. Но никто никогда не мог доказать факт изнасилования, не имея при этом изнасилованной. Во-вторых, у меня есть сейчас несколько десятков свидетелей в том, что ты клеветал на меня. И склонил к этому делу Мариночку. И вполне мог меня подставить, если бы тебя не сдали…
– Кто? – быстро спросил Махмутов.
– Подумай, – сказал Гринчук. – Кто еще знал об этом?
Махмутов затравленно оглянулся. Посмотрел на гостей. Потом медленно оглянулся на столик, за которым сидели два его приятеля.
– Суки, – прошипел Махмутов.
– Ты чего, Рустам? – испуганно спросил приятель.
– Ты, Владик, меня спалил?
– Нет, – сказал дрожащим голосом Владик. – Я этого мента вообще не знаю. Это не я. Это Юрка, наверное.
– Вы чего! – заголосил Юрка. – Я не стучал. Я никогда не стучал. В жизни. Вспомни, Рустамчик!
– Вы еще пожалеете об этом, оба пожалеете, – голос Махмутова дрожал от бессильной злости. – Я вас обоих!..
– Подробнее, пожалуйста, – сказал Гринчук. – Мы записываем.
Рустам затравленно оглянулся.
– Мы получаем клевету, лжесвидетельство, причем, против сотрудника милиции. Я просто обязан тебя задержать, пока прокуратура с этим разберется и выдаст бумаги на арест. Посидишь пару дней, потом, может быть, выйдешь на свободу, но я не думаю, что тебе очень понравится в камере. Или наоборот, тебе очень там понравится, – недобро усмехнулся Гринчук, – ты меня понимаешь?
Рустам застонал. Оглянулся. Потом метнулся к фонтану, за пистолетом.
Но Гринчук оказался рядом.
Он схватил Махмутова за ухо и крутанул. Махмутов взвизгнул от боли.
– Куда ты, Рустамчик? – спросило ласково Гринчук. – Неужели решил ко всем своим подвигам еще и вооруженное сопротивление добавить?
Пальцы Гринчука безжалостно крутили ухо Рустама, и тот визжал от боли, не переставая.
– Придурок, – сказал Гринчук. – Я ведь мог подождать пару секунд, пока ты схватишься за пистоль, а потом расстрелять тебя на фиг. Это ж ты хотел, чтобы я бросился на твоих охранников и дал вам возможность стрелять! А теперь сам чуть не допустил эту ошибку.
– Юрий Иванович! – Полковник встал со своего места, Баев и его люди тоже вскочили. – Всем уже все понятно. Все ясно всем.
Гости загудели, что да, понятно, что все ясно, что Рустам зарвался, что его нужно наказать…
– Всем все понятно? – спросил Гринчук. – Теперь все понятно? А десять минут назад? Когда этот подонок пытался уничтожить людей, которые ему ничего плохо не делали, вам все было понятно? Почему вы молчали? Вы ведь знали, что этот красавчик не способен подобрать на улице обиженную девушку. Знали, что ни я, ни кто из моих людей не могли никого насиловать. И молчали.
– Не все, – сказала сквозь слезы Мила.
– Извини, Милочка, не все. И когда я вас макал мордами в дерьмо, вы тоже молчали. И были готовы меня снять с крючка, но не потому, что знали о нашей невиновности, а потому, что согласились со мной. Кто же вы после этого.
Рустам опустился на колени и плакал. Гринчук продолжал держать его за ухо.
– Зато сейчас вы все, в едином порыве, сказали, что с Рустамом все понятно, и дело это вы в суд не передадите, и позволите откупиться от Мальвины – кстати, если кто заинтересовался, она берет по двадцать баксов за сеанс…
– Тридцать, – сказала Марина. – Но могу сделать скидку.
– Шлюха, – выкрикнула Махмутова.
– Да, – подтвердила Марина. – Ну и что?
– И прокурорскому работнику сегодня, я думаю, повезло. Ему тоже перепадет немного денег.
– Отпусти же ухо! – прокричал Рустам.
Гринчук посмотрел на него и сделал удивленное лицо:
– А, ты еще здесь. Что случилось?
– Ухо…
– Так у тебя сегодня день рождения. Тебе нужно драть уши, обычай такой.
Гринчук разжал пальцы, и Рустам схватился за пострадавшую часть тела.
– Не вздумай наезжать на своих приятелей, – посоветовал Гринчук. – Они такие же сволочи, как и ты. И они тебя не сдавали. Ты сам виноват. Тебе очень хотелось, чтобы я не пришел на праздник, и ты распустил слух о том, что решил подготовить Гринчуку пакость. Самый простой выход из этой ситуации – совсем не прийти. Тогда бы ты без всяких помех и риска представил бы Мальвину, и все решилось бы без меня. Но…
Гринчук присел на корточки перед Рустамом.
– Бедняга. Все ведь просто! Ты что-то задумал. Но не в суп же мне плюнуть ты решил? Нет. Значит, нужно было выяснить, вокруг тебя, кто с тобой в последнее время встречался слишком часто. Кроме вот этих вот приятелей. Прапорщик Бортнев поспрашивал у обслуги, и с теми, кто нам стучит постоянно, и с теми, кто не стучит, но может выболтать. Ты, оказывается, несколько раз встречался с шалавой…
– Юрий Иванович, – запротестовала Мальвина.
– А что, не с шалавой? – переспросил Гринчук. – Прапорщик нашел Мальвину и выяснил подробности. А дальше – дальше она поняла, что если я упрусь, то у нее будут проблемы куда большие чем те, которые ты можешь ей организовать. Если у меня вдруг появится алиби – она садится за клевету.
– На хрена мне такие манцы? – вставила Мальвина.
– А кроме этого, чисто по понятиям, она отработала твой заказ. А потом поступила так, как хотела. И все на глазах изумленной публики.
Изумленная публика молчала.
– Ладно, гаденыш, – выпрямляясь, сказал Гринчук, – пусть теперь благородные и чистые дворяне решают твою дальнейшую судьбу. А я…
Гринчук обвел взглядом собравшихся.
– А я больше не хочу иметь с этой кодлой ничего общего. Я хочу уйти. Только скажу вам напоследок… А напоследок я скажу… – Гринчук посмотрел на пистолет в своей руке, словно только что вспомнил о нем.
Гринчук достал из пистолета обойму, потом передернул затвор. Вылетевший патрон звонко щелкнул по мраморному полу. Гринчук бросил пистолет на пол.
Пистолет лязгнул среди общего молчания.
– Напоследок, – повторил Гринчук. – Вы думаете, что вы исключительные. Вам кажется, что вас понять может только гений. Или волшебник. И вы стали придумывать легенды о подполковнике Гринчуке, о том, что он чуть ли ни мысли читает… Бред. Но вы с удовольствием в этот бред поверили. И Рустамчик решил подставить меня и остальных только потому, что уверен был, что другие, менее гениальные менты, не смогут докопаться до его фокусов с наркотой.
– Кстати, Егор, – Гринчук обернулся к Баеву. – Я полагаю, что в истории с наркотиками завязан Рустамчик. Посмотри, как следует.
– Хорошо, – сказал Баев.
– А на самом деле достаточно обычного патрульного сержанта, чтобы раскопать о вас все. Так что, прапорщика Бортнева с лихвой хватит для того, чтобы собирать информацию от стукачей. И хватит для того, чтобы ставить на место особо одаренных уродов из среды новых дворян. Бортнев еще молодой, еще может терпеть всякое дерьмо. А я устал. Я ухожу. Мы с Михаилом… – Гринчук обернулся к Михаилу. – Мишка. Нет!
Выстрел.
Пуля ударила в мрамор возле самых ног Рустама, отлетела и пробила дыру в окне.
– Мишка! – Гринчук бросился к Михаилу, перекрывая собой линию огня.
Михаил выстрелил снова. Пуля ударилась в мраморную статую фонтана.
Наконец завизжали женщины.
– Лежать! – крикнул Баев. – Все на пол!
Выстрел. Разлетелся вдребезги хрустальный графин на столе.
Баев рванул со стула Владимира Родионыча и опрокинул на пол. Прижал рукой. Два его подчиненных проделали ту же процедуру с Ингой и Полковником.
Теперь кричали все.
Кто-то наступил на микрофон, и показалось, что раздался взрыв.
Несколько человек побежали к двери.
Гринчук, наконец, схватил Михаила за руку и что-то прокричал ему прямо в лицо. Михаил обмяк.
– Все, – обернувшись к орущей толпе, крикнул Гринчук. – Все. Убирайтесь отсюда. Все.
Браток распахнул дверь. Врезал в лицо подбежавшему снаружи охраннику и отбросил его в строну.
Новые дворяне стадом бежали на выход.
Гринчук подхватил потерявшего сознание Михаила и осторожно опустил его на пол. Сел рядом.
Дворяне толкались в дверях, отшвыривая друг друга. Упала мраморная скульптура, голова покатилась по полу. Кто-то наступил на нее и упал. Раздался вопль.
Баев и его подчиненные бросились спасать упавших.
Владимир Родионыч медленно встал с пола. Подал руку, помог подняться Полковнику и Инге.
– А говорят, сейчас не умеют праздновать, – покачал головой Владимир Родионыч, оглядев останки праздника.
Столы и стулья были перевернуты. Битая посуда, раздавленные фрукты. Перевернутая и растоптанная еда.
– Давно я так не веселился, – сказал Полковник и медленно пошел к сидящему на полу Гринчуку.
– Знаете, кто вы после этого, Юрий Иванович? – печально спросил Полковник.
– Знаю, – ответил Гринчук. – Гражданский человек. Без всяких обязательств, кроме обязанности помочь Михаилу.
– Сволочь вы, Юрий Иванович, – сказал Владимир Родионыч.
– С вами не посоветовался?
– На хрена было про стукачей трепаться? – спросил Владимир Родионыч. – Ну, поняли вы, что вами мы прикрыли свою сеть осведомителей, ну зачем же всем об этом рассказывать?
Сад опустел.
Только Владимир Родионыч, Полковник, Инга, лежащий на полу Михаил и сидящий возле него Гринчук. И разбросанные там и тут охранники Махмутовых.
– Я же для вас старался, – выдавил из себя Гринчук. – Вам же не нужно, чтобы порядок ассоциировался, извините за выражение, только с гениальным опером Зеленым. Ваши дворяне признали, что я могу держать их в руках и имею право их ставить на место. А теперь они признают, что любой человек, занимающий мое место, имеет на это право. И может наводить среди них порядок. Так что – все довольны, все смеются.
Михаил застонал.
– Это срыв? – спросил Владимир Родионыч.
– Не знаю, – тяжело мотнул головой Гринчук. – Черт…
– Если бы это был срыв, – задумчиво произнес Полковник, – то здесь сейчас лежали бы кучи трупов.
– Наверное, – согласился Гринчук.
– Это тоже, что и возле бильярдной? – спросил Полковник.
– Похоже, – сказал Гринчук. – Если бы я знал, что все так обернется, то не стал бы ломать эту воспитательную комедию…
– Комедию? – тихо спросила Инга.
– Извини, – тихо сказал Гринчук.
– Комедию? – Инга подошла к Гринчуку.
Тот встал, опираясь на стену.
– И вчера, когда ты стоял на коленях передо мной, ты уже знал, что сегодня произойдет все это? – Инга обвела руками сад.
– Я не думал, что именно так…
– А ты можешь себе представить, что пережила я, когда все это происходило? Когда ты корчил из себя подонка, чтобы отвлечь внимание охраны от Михаила. Ты понимаешь, что я почувствовала, когда поняла, что у тебя нет шансов уйти от обвинения в… Во всем этом. Я хотела кричать, как та девчонка… И броситься на этого Рустама и его охрану… А ты просто решил, что так нужно для дела. Тебе никого не жалко. Никого! Кроме, разве что, Михаила. Ты переступишь через кого угодно, чтобы восстановить справедливость, как ты ее себе представляешь… – Инга внезапно ударила Гринчука по лицу.
Гринчук зажмурился.
Инга ударила снова.
– А я поверила… Подумала, что мы сможем… – Инга всхлипнула.
Владимир Родионыч отвернулся, дернув за рукав Полковника.
– Мы сможем, – сказал Гринчук.
Третьей пощечиной Инга рассекла ему губу, и кровь теперь стекала по подбородку на белую рубаху. Но Гринчук не пытался вытереть кровь. Он смотрел на Ингу.
– Мы не сможем, – обреченно сказала Инга. – Ты не сможешь стать другим, а я не смогу принять тебя таким, какой ты сейчас.
Инга отвернулась и медленно пошла к выходу.
– Инга, – позвал Гринчук.
Инга не оглянулась.
– Инга, подожди! – крикнул Гринчук.
Инга вышла из сада. Гринчук шагнул за ней, потом оглянулся на Михаила и остановился.
Михаил открыл глаза. Сел. Удивленно посмотрел вокруг.
– Что случилось? – спросил Михаил.
– Ты сорвался, – сказал Гринчук. – Как тогда.
Михаил оперся рукой о пол, под пальцы попал пистолет.
– Ты стрелял, – сказал Гринчук.
Михаил взял пистолет, достал обойму и быстро выщелкал из нее патроны. Пересчитал.
– Я кого-то?.. – Михаил не смог закончить вопрос.
– Ничего особенного, – объяснил Полковник, – одна статуя, два окна и, если я не ошибаюсь, графин. Как вы себя чувствуете?
– Странно, – Михаил встал. – Я себя чувствую странно. Как тогда, в парке…
Полковник протянул Гринчуку свой носовой платок:
– Утритесь, а то на вас страшно смотреть.
– Не смотрите, – отрезал Гринчук, но платок взял. – Мы пойдем.
– Идите, – сказал Полковник. – Скажите там Баеву, чтобы он подогнал машину прямо к зданию.
Гринчук оглянулся на Михаил:
– Пошли.
– Пошли, – согласился Михаил.
Они подошли к брошенному на пол пиджаку Гринчука. Гринчук наклонился, поднял пиджак и достал из его внутреннего кармана удостоверение.
– Вы мне когда-то его вручили, – сказал Гринчук, – без всяких формальностей. Сказали, что это только бумажка. Вот я вам ее без всяких формальностей и возвращаю.
Удостоверение пролетело над остатками банкета и плюхнулось под ноги Полковника. За ним прилетело второе. Михаила.
– Сегодня мы съезжаем с квартир в вашем доме, – сказал Гринчук. – Нас можно не провожать.
– Где вы там? – спросил появившийся на пороге Браток.
– Уже идем.
– Там Инга психует, – начал Браток, но посмотрел на Владимира Родионыча и замолчал.
– Вы ко мне сегодня вечером, если сможете, загляните, Иван… э-э…
– Николаевич, – подсказал Полковник.
– Да, Иван Николаевич. Если сможете – зайдите.
– Сможет, – не оборачиваясь, сказал Гринчук. – Обязательно сможет.
И они вышли.
– И даже не знаю, – сказал Владимир Родионыч, – огорчен я или испытываю чувство облегчения…
Он поставил один из стульев и сел.
– Жалко Гринчука.
Полковник наклонился и поднял с пола удостоверение.
– Знаете, – сказал Владимир Родионыч. – есть в этом какая-то ирония. На общем празднике Юрий Иванович начал свою деятельность, на празднике же и подвел итог.
– Он сейчас, наверное, чувствует себя, словно голый. Без удостоверения. Думаю, он действительно уедет сегодня.
– Без Инги, – сказал Владимир Родионыч.
– Вы рады?
– Я? Не знаю. Нет, наверное. Наверняка, нет. Пора бы мне уже привыкнуть за долгие годы, что судьбу не переупрямишь, но всякий раз надеюсь. Если не за себя, так за кого-то другого. Вот еще немного. Еще самую малость, и кто-то сможет переломить жизнь. Еще чуть-чуть… а потом оказывается, что сам человек свое поражение и готовит. Ведь он мог просто ей сказать. Просто предупредить. И тогда все бы закончилось хорошо. А он… – Владимир Родионыч покачал головой.
Застонал охранник, на долю которого досталась тарелка, брошенная Михаилом.
– А я ведь сегодня Зеленому поверил не сразу, – сказал Владимир Родионыч. – Все ждал, когда он достанет туза из рукава. И только, когда Инга, там за столиком…
– Я помню, – сказал Полковник.
– И тогда я поверил, что Гринчука поймали, наконец, и что он на ходу создает экспромт.
– А оказалось, что он снова всех купил. И продал. И сделал так, что все работали на него. И ушел бы он полным победителем, если бы не проблема с Михаилом, – Владимир Родионыч грустно улыбнулся. – Ингу жалко.
– А Гринчука?
– А пошел он, ваш Гринчук! – вспылил вдруг Владимир Родионыч и вскочил со стула. – Пусть сам выкручивается. И пусть радуется, что я добрый человек. А то бы денежки с его счета убрать бы приказал…
– Не получится, – Полковник снова наклонился, на этот раз за пистолетом, который Михаил оставил на полу. – Табельное оружие бросил… За такие вещи можно и пострадать.
– Это почему у меня не получится? – осведомился Владимир Родионыч. – Нужно только позвонить в банк…
– Я сегодня с утра на всякий случай проверил. Со вчерашнего дня на счету Юрия Ивановича нет ни копейки. И куда они были переведены, толком выяснить не удалось. – Полковник рассмотрел оружие и хмыкнул.
– Что там еще?
– Не пострадает. Это наверняка не пистолет Михаила. Это «беретта», и я сомневаюсь, что она может быть табельным ментовским стволом. У них, похоже, сегодня только Браток был с родным оружием.
– Правильно, – кивнул Владимир Родионыч. – Только он и должен был остаться на работе после сегодняшнего мероприятия. Гринчук предусмотрел практически все. Он вообще очень предусмотрительный человек. Я не удивлюсь, если окажется, что у него все готово к отъезду, и что он сейчас отдает последние указания.
Владимир Родионыч был прав.
Вещи и Гринчука и Михаила уже были упакованы с самого утра. Более того, они уже даже лежали в багажнике свежекупленного «джипа». «Джип», выделенный оперативно-контрольному отделу Советом, был передан, вместе с документами, Братку.
– Прямо сейчас уезжаете? – грустно спросил Браток.
– Прямо сейчас, – кивнул Гринчук.
Но сразу же уехать не удалось. По той простой причине, что Гринчук включил, наконец, свой мобильник.
Вначале позвонил Абрек. Он очень горячо извинялся за свою вчерашнюю неявку, и просил, просто умолял о личной встрече.
– Меня, помню, и Атаман просил о встрече, – сказал Гринчук в телефонную трубку, и Абрек замолчал почти на минуту.
– Давайте встретимся, очень нужно поговорить, – умоляюще тянул Абрек.
Это было настолько неприлично, что Гринчук согласился и приказал Абреку ждать за городом возле блок-поста. Абрек безропотно согласился, не уточнив даже, сколько именно придется ждать.
Потом позвонил Граф. Каким-то образом он уже знал о случившемся, в нескольких энергичных выражениях выразил свое отношение к умственным способностям Гринчука, который не может просто уехать, не устроив Ледового побоища или гибели Помпеи. Гринчук не возражал. Он только просил, чтобы Граф взял под свою личную опеку Милу Чайкину. Граф пообещал. Потом попросил, чтобы Граф лично занялся ближайшей судьбой отца Варфоломея.
– Понимаешь, – пояснил свою просьбу Гринчук, – если священники в конце марта начинают заниматься рукопашным боем, а в прошлом году какие-то молокососы на день рождения Гитлера попытались побуянить на кладбище возле церкви, поневоле напрашивается вывод, что это двадцатое апреля будет ознаменовано чем-то выдающимся. И лучше, чтобы молокососы получили урок, а священник к разборке не успел.
– Сделаем, – сказал Граф. – Что еще?
– Еще? – Гринчук помолчал, оглянулся на сидящего на заднем сидении машины Михаила. – За Ингой посмотри. Обиделась она.
– Можно я не буду называть тебя козлом? – ласково спросил Граф.
Гринчук потрогал разбитую губу и разрешил.
– Я все сделаю, – сказал Граф. – Но и ты, тогда, выполнишь одну мою просьбу. Лады?
– Лады.
И Гринчук получил задание заехать в больницу к Левчику.
Левчик, как оказалось, очень обиделся на Мастера и хотел…
– Мне это не интересно, – быстро перебил Графа Гринчук.
– Вот сам ему об этом и скажешь. Но обязательно лично. Ты мне все равно должен.
– Хорошо, – сказал Гринчук и поехал в больницу.
По дороге ему позвонила Мила, и пришлось ее успокаивать и обещать, что все будет нормально. И с ней, и с ним, и с Ингой.
– Все будет нормально, – повторил Гринчук.
– Вы мне обещаете? – спросила Мила.
– Да, – тяжело вздохнув, пообещал Гринчук. – И, если что, обращайся прямо к Графу.
Потом неожиданно позвонил майор Капустин и долго заплетающимся языком просил прощения, клялся в вечной любви и просил, чтобы это недоразумение было забыто.
Гринчук уточнил, какое именно недоразумение, Капустин быстро сказал «Спасибо» и отключился.
Разговор в больнице занял всего десять минут. Левчик сделал предложение, Гринчук хотел сразу же послать Левчика к лешему, но решил пожалеть сердечника и пообещал подумать.
Потом они заехали за Ириной.
Доктор прощаться не пришел, объяснил по телефону, что очень занят. Михаил помог загрузить Ирине вещи в машину. Помог сесть ей на заднее сидение и сам сел рядом.
– Ну, – сказал Гринчук, – поехали.
Возле блок-поста их остановили. Старший лейтенант извинился и сообщил, что его просили передать Юрию Ивановичу, чтобы он подождал здесь некоторое время.
– Кто звонил? – спросил Гринчук и сам себе ответил. – А какая, собственно, разница. Приказали – жди.
Тем более что и Абрек уже топтался в отдалении, выскочив из машины при появлении Гринчука.
– Что у тебя, в натуре? – спросил Гринчук, оглядываясь на свою машину.
Ирина и Михаил вышли из «джипа» и пошли к лесу. Михаил поддерживал Ирину под руку и что-то ей говорил. Ирина улыбалась.
– Ну? – обернулся Гринчук к Абреку.
И Абрек поведал ему страшную историю о мертвом Кроте, злом Мастере и поисках суки, заказавшей Крота и подставившей Мастера.
– И что ты от меня хочешь? – спросил Гринчук. – Я уже не при делах. Я уже уезжаю. И я уже больше не мент.
– Ты – Зеленый, – уверенно сказал Абрек.
И это прозвучало так, будто то, что Гринчук – Зеленый, делало его если не всемогущими, то, на крайняк, великим.
– Мастер сказал, что это кто-то из нас, из тех, кто знал о том, когда эти козлы с Севера приедут. Я чую, что он снова кого-то хочет убрать. С ума сошел этот Мастер.
Подменили его, сказал Атаман. Заколдовали меня, сказал Мастер. Угадай, сказал Мастер. Или будешь жить, как я, сказал Мастер.
Гринчук мотнул головой, отгоняя наваждение.
– Я бы понял, если бы он, типа, для дела людей подставлял. Типа, сам с этого что-то имел. Так он же себе во вред это делает, – Абрек сплюнул. – Ему бы сейчас успокоиться, а он конкретно с цепи сорвался. Так и хочет, чтобы его кто мочканул…
Абрек замолчал и посмотрел на Гринчука.
– И ты хочешь… – засмеялся Гринчук.
– Не я один. Все хотят, – быстро сказал Абрек, не сводя взгляда с Гринчука.
– И все тебе об этом сказали?
– Зачем все? Кто сказал, а кто просто подумал. Али твой телефон дал.
– Али – умный, – Гринчук снова оглянулся на Михаила.
Михаил улыбался. В руках у Ирины уже голубел небольшой букетик.
– Помоги, – попросил Абрек. – Нужно, чтобы Мастера убрал кто-то чужой. Своего мы сами потом должны будем наказать. Понимаешь?
– А я, типа, смогу? Думаешь, я стану принимать заказ у пацанов на авторитета? А ты не хочешь, чтобы я сейчас позвонил Мастеру?
– Ты не позвонишь, – уверенно, но слишком быстро ответил Абрек. – И если Зеленый захочет, то Мастер…
– Сам умрет, – засмеялся Гринчук. – Ты тоже поверил в эту сказку о моем проклятии? В то, что я душу дьяволу продал?
– Нет, – отшатнулся Абрек. – Но если вдруг с Мастером что-то случится, мы, в натуре, все что угодно. Все. Честно. В натуре.
Абрек выкрикивал это и медленно пятился к своей машине.
– Может, ты сам душу продашь? – спросил Гринчук. – Могу адресок сообщить.
– Не надо, – сказал Абрек и быстро пошел, почти побежал к своей машине.
– Эй, Абрек! – крикнул ему вдогонку Гринчук.
К блок-посту подъехала машина Полковника. Старший лейтенант подбежал к ней, заглянул на заднее сидение и что-то стал говорить, указав даже пару раз рукой в сторону Гринчука.
– Что? – не возвращаясь, спросил Абрек.
– Ты, если жить хочешь, запусти там среди своих одну мульку, – Гринчук помахал рукой в стороны машины Полковника.
Абрек посмотрел туда же и заволновался еще больше:
– Что сказать?
– Вы когда узнали, что Крот бабки привезет? – спросил Гринчук.
– Вчера, уже у Мастера. Это, типа, что он с бабками. А то, что приезжает – позавчера.
– И маршрут уже знали, и время?
– Нет, – подумав, ответил Абрек.
– И как же вы тогда умудрились засаду организовать, да еще так ловко и четко? Не подумал, Абрек?
Судя по выражению лица, Абрек действительно не подумал.
– Вот и запусти мульку, что это кто-то из северян Крота замочил и стрелки на Мастера перевел. Только Мастер и северяне знали весь расклад. Мастеру не с руки так подставляться, вот и выходит, что северные свои разборки на вашей территории провели.
Полковник вышел из машины и двинулся к Гринчуку.
– Спасибо, – сказал Абрек. – Если что-то будет тебе… вам нужно – только скажи.
– Иди уже, добрая фея, – Гринчук отвернулся от Абрека и пошел навстречу Полковнику.
– Вот, – сказал Полковник, – решил с вами попрощаться.
– Прощайте, – сказал Гринчук.
– А вы не погорячились?
– Думаю, нет, – ответил Гринчук. – Все. Я уже уехал. Меня уже нет в городе. У меня здесь осталась только Инга, но ее я все равно заберу.
– Я знаю, – кивнул Полковник. – Возьмите удостоверение.
Гринчук посмотрел на документ:
– Нет.
– Оно вам может понадобиться.
– Нет. Не понадобится. Все уже решено, – Гринчук развел руками. – И я уже не хочу по-другому.
– Где вы будете жить? – спросил Полковник.
– Приеду на место – сообщу. Потом возьму Михаила и поеду к столичным светилам. Потом – как получится. К июлю планирую жениться. На Инге.
– Вы уверены, что вас оставят в покое? – спросил Полковник.
– Вы?
– Нет, те, из Приморска, – Полковник поморщился, взглянул на небо и поднял воротник плаща.
Только тогда Гринчук сообразил, что моросит дождь.
Михаил и Ирина сели в машину.
– Думаю, что я для приморских не интересен. И не собираюсь туда ехать. А они, как мне кажется, интересуются людьми влиятельными. Типа, Мастера.
– Мастера мы не тронем, – сказал Полковник. – И, если понадобится, будем поддерживать. Нам не нужна в городе война и беспредел.
– Это я понимаю, – кивнул Гринчук, – но Мастеру осталось недолго. Поездка в Приморск плохо отразилась на его умственных способностях. Пока он держится на авторитете. Но время идет. Песок сыплется.
Взревела машина Абрека. Полковник задумчиво посмотрел ей вдогонку:
– Этот хочет убрать Мастера?
– Они все его хотят убрать. И, – Гринчук наклонился к уху собеседника, – мне кажется, что и Мастер хочет того же.
– И, все-таки, будьте осторожнее, – попросил Полковник. – Эта история с диском… Похоже, у нас в обороне есть дыры. Это организация. И организация эта отчего-то выбрала своей мишенью вас.
Гринчук внезапно хлопнул себя рукой по лбу:
– Хорошо, что вы напомнили. Я забыл его отдать!
Гринчук достал из кармана квадратный пластиковый конверт с диском:
– Отдайте это в архив.
– Так это вы… – задохнулся Полквоник.
– Я.
– Зачем?
– А как еще, по-вашему, я мог убедить Капустина, что меня можно уже намазывать на хлеб? И как я мог заставить генерала принять меня немедленно?
Полковник взял диск, взвесил его на руке.
– И все это ради того, чтобы быстро подписать рапорт об увольнении?
– И ради этого тоже, – улыбнулся Гринчук.
– Недобрый вы человек, Юрий Иванович, – сказал Полковник.
– Браток при первом знакомстве вообще назвал меня человеком заподлистым.
– И был совершенно прав. Устраивать такое для того, чтобы получить мелочь, мелочь, которую вы и так могли…
Дождь усилился.
– Хорошо, – сказал Гринчук. – ладно. Я вам объясню. Но только вам.
– Валяйте, – согласился Полковник.
От машины подбежал его водитель и принес зонтик.
– Я случайно попал в эту странную историю с Приморском, – начал Гринчук, когда Полковник открыл зонтик. – И понял, что не знаю, с какой стороны по мне врежут. И еще понял, что из этой истории нужно уходить, пока не поздно.
– Пока не поздно, – повторил Гринчук. – И уйти нужно так, чтобы напрочь отрезать все, чтобы стало совершенно понятно, что я не представляю ни какой ценности для волшебников из Приморска. Или для Сатаны. Или для тайной организации. А интересовать я мог в этом смысле или по ментовской линии, или по линии наших любимых новых русских дворян. Понятно?
– И вы устроили все это, что продемонстрировать свой уход? Дать понять, что вы уже не интересны для вербовки. Что вас можно не трогать, ведь обратный путь закрыт вам и в органы и…
– И на почетную должность мента для новых русских, – закончил Гринчук. – Всего два скандала. Мне надоело такая жизнь. Я хочу…
– Понимаю, – кивнул Полковник, – домик, цветы, сад и любимая жена.
– Именно, – сказал Гринчук. – Именно. Если бы вы собирались чистить все это, выгребать дерьмо и с Мастером, и с генералом – я, может быть, и остался. Но вы следите за равновесием. Вы беспокоитесь о политике, вы беспокоитесь о внешнем порядке. И вы даже попытаетесь найти общий язык с Приморском, если получится. Так ведь?
Полковник не ответил. Очень красноречиво не ответил.
– С Приморском нельзя договориться, – сказал Гринчук. – Можно только попытаться продать ему душу.
– Глупости, – сказал Полковник. – Мы для вашего Сатаны – слишком твердый орешек.
– Да, за вами же целая система, – чуть брезгливо улыбнулся Гринчук. – А система – это сила. Никто, даже самый крутой в одиночку ничего не сможет сделать.
– А разве это не так? – спросил Полковник.
– Не помню, где именно, то ли в мультфильме, то ли в книжке, – Гринчук потер мочку уха. – За человеком гонялась большущая змея. Которую никто не мог победить. Тогда человечек сунул змее в пасть ее собственный хвост, и змея сама себя съела.
– Красивая сказка. – согласился Полковник. – Я даже видел несколько попыток вот так бороться со змеей… Печальные были попытки.
– Вот и я о том же. Лучше я займусь своей жизнью. И жизнью Михаила, – Гринчук протянул Полковнику руку. – До свидания.
– До свидания, – ответил на рукопожатие Полковник. – Берегите себя.
– Взаимно, – засмеялся Гринчук.
– Вас проводить до машины? – предложил Полковник.
– Да вы что? Это же весенний дождик. Я пробегусь, – Гринчук легко побежал к своей машине, но неожиданно сделал круг и вернулся к Полковнику. – Проконсультируйте меня, Полковник.
– Если смогу, – сказал Полковник.
– Предположим, если мне понадобится сделать запись телефонного разговора между генералом милиции и уголовным авторитетом, как мне сделать это без дополнительной аппаратуры, без разрешения прокурора, но так, чтобы потом эту запись можно было использовать в суде?
Полковник задумался.
– Время идет, Полковник, – продолжая бежать на месте под дождем, прикрикнул Гринчук.
– Не знаю, – покачал головой Полковник. – Наверное, никак.
– Неправдочка ваша, – засмеялся Гринчук. – Все очень просто. Вы берете свой мобильник и просите в телефонной конторе записывать ваши собственные разговоры. Типа, к вам иногда звонят с угрозами. Потом звоните уголовнику и просите его поговорить с генералом. И передаете телефон генералу. Если вам удастся найти для беседы интересную тему – все будет нормально. И вы получите официальную запись разговора, не нарушив ни одного закона.
– Чушь, – подумав, сказал Полковник. – Полная чушь.
– Вот в этом ваша проблема, Полковник.
Гринчук помахал рукой и убежал к своей машине. Уже возле самого «джипа» он поскользнулся, но удержался на ногах.
– А на свадьбу я вас приглашу! – крикнул Полковнику Гринчук. – Где-нибудь к июлю.
К июлю, подумал Полковник, проводив взглядом машину Гринчука.
– Дай-то Бог, – сказал Полковник. – Дай-то Бог.