Глава 4

На пятнадцатом этаже было прохладно, солнечно и – поначалу Стас себе не поверил – пахло кофе. Наверное, даже хорошим кофе, хотя после двух лет кофейного воздержания любой, самый низкосортный кофе мог показаться райским напитком.

Правда, представить себе, что в этом шикарном кабинете могут пить низкосортный кофе, было решительно невозможно. Это казалось чем-то вроде богохульства.

Добротная консервативная мебель, внушающая уважение, но не вызывающая раздражения, сдержанный, но приятный для глаза колорит внутренней отделки, очень симпатичная девушка за компьютером, в строгой, но многозначительной блузке и наверняка в облегающей, но не слишком короткой юбке.

Дверь за Стасом закрылась, а он замер перед столом секретарши.

– Здравствуйте, Станислав Ильич. – Девушка улыбнулась, демонстрируя умеренную радость от визита Стаса. – Вас ждут в кабинете.

«Если бы еще ноги не дрожали в коленках, – подумал Стас, – было бы совсем хорошо. Или это результат Маринкиных стараний в душе?

Нет, – с мстительным удовольствием сказал себе Стас, – это ты боишься. Испугался чего-то. И сам не знаешь, чего именно. И оттого боишься еще больше. Тебе мерещится, что все здесь пропитано этим страхом, все источает смертельный ужас, и девушка эта, с высокой, умело предъявленной для обозрения грудкой, тоже боится.

Улыбается и боится. И по ночам она просыпается в поту и с криком. Пугая своего начальника, который наверняка одаривает ее вниманием в свободное от служения городу время. Или они с начальником вместе орут о страха, синхронно. Вскидываются, смотрят друг другу в глаза, будто спрашивая: «Что, снова кошмар?» – и не решаясь произнести этот вопрос вслух…»

– Проходите, – сказала секретарша.

«Поблекла у нее улыбка», – подумал Стас. Точно – поблекла, словно услышала девушка то, что он подумал. Или ему просто захотелось, чтобы так произошло. Иногда очень надоедает бояться в одиночку. Хочется с кем-нибудь поделиться своим страхом.

– Кофе? – спросила девушка, когда Стас подошел к двери кабинета. – Чай? Бутерброды или печенье?

«На дирижаблях привозят, – прозвучал голос Болтуна в голове у Стаса. – Жрут они там натуральное».

– Да, – сказал Стас. – Пожалуйста.

Пусть сама решает, что принести.

Стас открыл дверь и вошел.

И сразу перестал бояться.

У него так бывало в детстве. Он мог жутко дрожать только от одной мысли, что вот сейчас нужно пройти по чужому району, а тамошние мальчишки давно обещали ему надавать. Ноги тяжелели, руки дрожали, во рту пересыхало, но как только эти самые мальчишки приближались к нему, страх вдруг исчезал, приходили спокойствие и отстраненность. И желание врезать кому-нибудь из нападавших так, чтобы до смерти. Кулаки сами сжимались, на лице появлялась улыбка… У тебя звериная улыбка, говорили ему приятели. А противники чаще всего отступали. Даже если их было больше.

А сейчас Стасу следовало испугаться по-настоящему. До истерики, до обморока или рвоты, а он вместо этого почувствовал какое-то извращенное облегчение, прикрыл за собой дверь и усмехнулся.

Одной половиной рта. Правой. И это – Стасу говорили неоднократно – делало его похожим на волка.

Здоровенного негра, сидевшего сейчас за письменным столом, жители Гуляй-города называли Максимкой. В глаза, естественно, его так никто назвать бы не решился. Так панибратствовать с главой Службы Безопасности Харькова мог только безумец с воспаленной тягой к суициду.

Да, в общем, если бы Максим Андреевич Фрейдин и не был главой Службы Безопасности, то и тогда не стоило бы с ним вести себя излишне смело.

Черная лоснящаяся рожа с классическими вывернутыми толстыми губами, глаза навыкате, бритая до блеска голова, два с лишним метра роста, сто пятьдесят килограммов веса, бычья шея, толстые сильные пальцы прирожденного душителя, длинные мощные руки – внешность не просто пугала, она парализовала. Слухи о Максимке ходили самые разные. Все больше – страшные.

Он мог в одиночку сходить на Барабан, выдернуть из какого-то притона зарвавшегося наркоторговца и принести его в штаб-квартиру СБ. Мог одним ударом убить человека. А однажды – оторвал кому-то руку.

Страшные ходили о Максимке слухи.

В некоторые Стас верил. В некоторые – нет. Например, не поверил в то, что Максимка получил в молодости философское и медицинское образование, и был удивлен, когда оказалось, что у того и вправду два диплома с отличием.

А еще говорили, что Максимка иногда, под плохое настроение, ест людей.

И в это Стас готов был поверить.

«Нужно бояться», – сказал мозг, но тело Стаса разом успокоилось, дрожь в мышцах исчезла, сердце стучало ровно и четко.

– Это не мой кабинет, – сказал Максимка, глядя на Стаса из-под полуопущенных век. – В моем кабинете все по-другому. И сейчас там немного не прибрано.

Голос у Максима Андреевича был гулкий и низкий, словно у ночного кошмара. После каждой фразы, произнесенной таким голосом, все невольно ожидают раскатов демонического хохота.

– Ты себе кофе заказал? – спросил Максимка.

– Да, – Стас подошел к креслу возле стола. – Я могу сесть?

Толстые губы шефа Службы Безопасности растянулись в улыбку.

Стас сел.

– Стас Ильич Колос, тридцать два года, воспитанник детского дома, закончил школу оперативного состава при ОКР Российской Федерации. Выполнял задания на территории РФ: сопровождение, задержание, поиск. К аналитике не склонен, самооценка завышена, но компенсируется отсутствием карьерных стремлений. За время службы не было ни одного отказа от выполнения задания и ни одного проваленного задания тоже не было. И это при почти полном отсутствии поощрений со стороны начальства…

– Мне выплатили премию четыре года назад, – попытался возразить Стас.

– При почти полном отсутствии, – повторил Максимка, глядя неподвижными глазами в лицо Стасу. – Два года назад внезапно был переведен на новое место работы, куда и прибыл. К своим прямым обязанностям не приступил, ввиду форс-мажорных обстоятельств.

– Можно сказать и так, – Стас закинул ногу за ногу, свободно, но без вызова. – Форсы действительно получились мажорными…

– Кто бы мог подумать, что «суперсобака» способна на такое… – произнес Максимка со странными нотками в голосе.

– Катастрофа… – пожал плечами Стас.

– Катастрофа. – Улыбка исчезла с черного лица. – И Стас Ильич Колос вместо должности охранника принимает на себя обязанности консула Российской Федерации.

Стас кашлянул.

– Я знаю, что ты не в восторге от своего карьерного роста, но тут даже мы ничего не могли поделать. Все работники консульства, и аккредитованные, и обычные, погибли. Так получилось. Вся вертикаль наследования должностей закончилась, но тут появляешься ты, с дипломатическим паспортом, заметь… Договор о Представительствах на Свободной Экономической Территории срабатывает мгновенно, и ты становишься почти совсем консулом. До конца форс-мажора и прибытия замены из Москвы, – руки Максимки легли на стол, пальцы сплелись в замок. – Ты плохой консул, Стас. Удобный, но очень плохой.

– Я – не консул. Я тот, на кого временно повесили эту бирочку и забыли снять. Я живу, стараясь не создавать проблем…

– Не создавать проблем. – Максимка расцепил руки и взял с края стола пластиковую папку. – Сразу же после приезда – обращение в Службу Безопасности с требованием расследовать попытку взлома и хищения информации… Три часа разборки на Транспортном Кресте, потом – отказ от своих требований. Злоумышленника отпустили… Так?

– Так.

– Затем… – Максимка перевернул страницу. – Поселился в отеле «Парадиз» по рекомендации Службы Безопасности, в связи с невозможностью вселения в помещение Консульства Российской Федерации… Находился в отеле в момент Катастрофы, принял участие в спасательных работах… Молодец. Спас, если я не ошибаюсь, хозяйку отеля из-под обломков стоянки мобилей… Удачно спас, Сандра – человек благодарный. Так… Сожительствует с госпожой Новак, тридцати двух лет… ровесники, значит… хорошо. Сожительствует. В бизнесе участия не принимает… Оп-па…

Начальник Службы Безопасности перевернул страницу и покачал головой.

– Не принимал… А вот со среды выполняет обязанности охранника. Вооруженного охранника.

– Я просто люблю стриптиз и выпивку, – сказал Стас и мысленно пообещал себе послать Сандру подальше, даже если придется сменить место обитания.

Можно уйти в «Веселый дом». Или к Питеру в «Фонарь». Правда, и там от него потребуют услуг вполне определенного свойства. «А пристрели-ка злодея, Стасик!»

Жизнь осложняется. И это не есть хорошо.

– Тут в чем закавыка… – Максимка снова улыбнулся, зубы у него белые, крупные, а клыки…

Нет, что-то есть в этих слухах о каннибализме.

– Закавыка в том, что оружие тебе оставили как дипломату. В целях самообороны. И защиты имущества Российской Федерации на Свободной Экономической Территории Харьков. А не для защиты шлюх мадам Новак. Какой бы шикарной любовницей она ни была. Ты уже один раз применял оружие. И только по личному ходатайству иногда излишне гуманного Шрайера тебя не пристрелили в позапрошлом феврале. Он тебе поверил, оружие тех, кого ты убил, украл кто-то из зевак. Так значится в протоколе.

– Так и было.

– Может быть, может быть… Но если ты еще раз применишь этот свой пистолет в такой ситуации, то… – Максимка щелкнул пальцами так звонко, что Стас непроизвольно вздрогнул. – Ты понимаешь?

– Я не применю его…

– Ты постараешься, я понимаю. Ты ведешь очень осторожный образ жизни. Осторожный до странности. Ты извлек свою «балалайку». Ты за два года ни разу не покинул территории Гуляй-города. Ты и на улице вне «Парадиза» почти не бываешь. Вот лично у меня, будь я чуть более подозрительным, возникло бы ощущение, что ты от кого-то или от чего-то скрываешься. Но я, как человек доверчивый, согласен с точкой зрения Шрайера, который искренне полагает, что ты просто пережидаешь тот самый форс-мажор.

Ты ждешь, что завтра-послезавтра приедет из Москвы новый консул, и тебя отправят назад. Или переместят по служебной лестнице вниз, в охранники, где ты снова будешь чувствовать себя более или менее комфортно. Так?

«На дурацкие вопросы не отвечаем, – подумал Стас. – Пошел ты в задницу. Кому какое дело до того, что у меня в голове. Я никому не мешаю. Я договорюсь с Сандрой. Я пошлю подальше Маринку с ее предложением. Я жру засохшую слизь и пью ту гадость, которую из нее гонят. Я даже на улицу перестану выходить из «Парадиза».

– А вместе с тем… – продолжил Максимка, – работа консульства не выполняется. Жалобы и обращения граждан Российской Федерации не рассматриваются, меры по ним не принимаются.

– Какие жалобы? – вскинул голову Стас. – Что еще за жалобы?

– Первого августа сего года, – Максимка достал из папки лист бумаги. – Заявление от гражданки РФ о пропаже другой гражданки РФ. Расследование Службы Безопасности результатов не дало, гражданка потребовала повторного следствия и заявила, что требует участия в этом деле консула.

– Ко мне никто не обращался…

– Уже обращаются. – Максимка уронил лист бумаги, тот спланировал и опустился на стол перед Стасом. – Вот.

– И что я с этим должен делать? – поинтересовался Стас.

– Одно из двух, – черная ладонь тяжело ударила по крышке стола, – либо начинаешь расследование вместе с моей Службой, либо отказываешься и становишься дезертиром. В отставку, сам понимаешь, ты уйти не можешь, заявление некому подать. В случае отказа ты лишаешься дипломатической неприкосновенности и права владеть оружием…

«Жилья, питания, перспектив и, наверное, самой жизни, – мысленно закончил перечень Стас. – Сандра, конечно, человек благодарный, но рациональный. Мужика она себе еще найдет, без проблем. То, что у него есть деньги, ничего не значит. В лучшем случае они когда-нибудь закончатся, а в худшем – с такой суммой на руках и без оружия он умрет быстрой и не очень приятной смертью. Так себе перспектива…»

Максимка молча рассматривал Стаса, не скрывая насмешки.

– Что мне с этим делать? – спросил Стас, указав на заявление.

– Брать и расследовать. Вот выйдешь из здания и отправляйся искать. Шрайер, раз уж он такой добренький, будет с тобой в паре. Ты ведь не возражаешь?

– Нет. Не возражаю.

– Ты «балалайку» свою не выбросил? Я могу тебе выдать новую. Сейчас это большая ценность, из-за них начали убивать. Ты не слышал?

– Служба новостей ничего такого не сообщала.

– Служба новостей… Разве ты не интересуешься слухами?

– Сегодня мне рассказали об отрезанных головах. Еще удивлялись, что головы отрезают, а мясо не едят. Это о «балалайках»?

– О них. И мясо действительно не едят. Я тоже удивляюсь. Обрати внимание – конец света, Катастрофа и все такое – и никакого каннибализма, погромов, борьбы за выживание… Тебя это не удивляет?

– Но у вас ведь прекрасно работает Служба Безопасности! – Стас изобразил восторг и восхищение. – Нет?

– Прекрасно работает. В Москве тоже прекрасно работала. И конца света тогда еще не было, и землетрясения еще не начались, а как грянуло… Ты ведь сам все видел. – Максимка встал из-за стола и, обойдя стол, остановился возле Стаса. – Ты, я знаю, участие принимал во всем этом. Принимал ведь?

Стас продолжал смотреть на опустевшее кресло перед собой. Смотреть сейчас на Максимку – унижать себя. Неловко задрать голову, до боли в затылке, чтобы глядеть не на его брюхо, а в глаза? И еще Стас не хочет вспоминать то, что было в Москве. Он уже почти забыл это.

– Ты, кажется, отправил на тот свет трех сотрудников СБА, – пророкотало где-то вверху, высоко над головой Стаса. – Ты не в курсе, наверное, что информация о таких эксцессах немедленно рассылается во все отделения СБА. У нас не принято прощать такие поступки в отношении наших коллег…

– Я слышал об этом, – стараясь говорить твердо, произнес Стас. – Что ж два года тянули? Прямо сейчас мне глотку перегрызешь?.. – Стас сделал над собой усилие и добавил: – Максимка.

– Не перегрызу. Перекушу. Одним движением челюсти перекушу.

– Большая практика?

Открылась дверь кабинета, и на пороге появилась секретарша с подносом в руках. Запахло кофе. А юбка у девушки оказалась точно такой, как себе представлял Стас: не короткая, но аппетитно облегающая.

– Ваш кофе, – сказала девушка, прошла к столу и поставила поднос перед Стасом. Чашка кофе, сахарница, небольшой кувшинчик с чем-то белым – сливок-то ведь не может быть, их ведь просто не существует в мире после Катастрофы, есть только засохшие сопли искусственной пищи. Еще на подносе стояли два блюдца – с печеньем и с бутербродами.

– Приятного аппетита, – сказала девушка и вышла.

Стас медленно всыпал в чашку три ложки сахару, размешал. Влил сливок. Потом взял с блюдца бутерброд с сыром. С твердым сыром, с дырочками. Сыр лежал на масле. На сливочном масле.

Стас сглотнул слюну.

Максимка отошел к окну. Какая все-таки тонкая и чуткая душа у шефа Службы Безопасности. Он понял, что сейчас ощущает гость, и решил не мешать. А уже потом, когда тот насладится внезапным угощением, вот тогда Максимка вернется и перекусит Стасу горло. Одним движением челюсти.

– Я не знаю, что сделал бы с тобой мой предшественник… – сказал Максимка, разглядывая город за окном. – Может, он бы тебе устроил несчастный случай. Или приказал бы привезти тебя к нашим умельцам, чтобы те создали из тебя живое, полуживое или четвертьживое напоминание миру о недопустимости ссор с СБА. В его файлах ничего такого не оказалось. Он, наверное, и не знал, что тебя к нам прислали. Так и подох на службе. Кровоизлияние в мозг.

Стас доел бутерброд, взял второй.

– А когда я узнал о тебе, то все уже произошло. Нет, нужно было тебя наказать, но я решил плюнуть на все это. Знаешь почему?

– Не знаю, но ты скажешь, – Стас решил перейти на «ты». Терять ему вроде бы и нечего, а Максимка «тыкал» с первой минуты. Значит, пусть получит в ответ.

– Я скажу. – Краем глаза Стас заметил, что Максимка на мгновение оглянулся и снова отвернулся к окну. – Ты убил белых, а я не люблю белых. Вы похожи на глистов. Полупрозрачные, скользкие. Блеклые. Больше белых я ненавижу только черномазых.

Стас отхлебнул кофе и зажмурился от наслаждения.

– Меня поэтому и поставили на освободившееся место. Мне все равно, кому рвать глотку: черному, белому, китайцу, вудуисту или мусульманину… Все равно. Знаешь почему?

– А они все на вкус одинаковы, – высказал предположение Стас, допил кофе и задумался над проблемой – не слишком ли будет наглым с его стороны, если он допьет оставшиеся в кувшинчике сливки.

Печенье он уже завернул в заявление и спрятал в карман.

– Ты бы тоже не почувствовал разницы, – засмеялся Максимка. – Со специями, с хрустящей корочкой… Или на гриле. Все люди одинаковы. Но не в этом дело. Я не принадлежу к Католическому Вуду, я не почитаю Аллаха. У меня в семье хранят традиции прошлого. У нас есть свои боги, которые нас оберегают и учат. Или наказывают. У тебя тоже есть свои боги, только ты этого не помнишь… А они ждут. Живут в тебе, сидят где-то в мозгу и ждут, когда ты о них вспомнишь.

– Я – атеист, – сказал Стас. – Я не верю во все эти фокусы с лоа, в умения мамбо, в неуязвимых хунганов я тоже не верю. В «молоток» верю, в «дрель», в «дыродел». В нож – тоже верю.

– Мамбо и хунганы вполне уязвимы, уж ты мне поверь. Когда все началось, когда вырубилась атомная станция, когда все системы городские зависли, землетрясение прошло – в Конго храм не просто рухнул, так неудачно получилось, что и все мамбо с хунганами, сколько там было, – погибли. Так совпало. И никто не воскрес. И никого эти самые лоа не защитили. А на Барабане развалились мечети. Все сразу. И муфтий с ближними погиб. Полагаешь, здесь обошлось без участия местных богов?

– Совпадение? – с иронией спросил Стас.

– Совпадение, это когда «суперсобака» разгоняется сверх положенного, а машина с наркотиками оказывается на самом деле со взрывчаткой, да еще взрывается в самом слабом месте эстакады. А Наблюдательный Совет собирается как раз в том здании, в которое врезалась взлетевшая вдруг «суперсобака». И как нарочно, со взрывоопасным и токсичным грузом. Ты же не видел, как это происходило?

– В это время я болтал с безами Транспортного Креста…

– Я знаю. А хочешь посмотреть? – Максимка оглянулся на Стаса. – Служба Безопасности работает хорошо. У нас очень полные архивы. Смотри.

Максимка отошел от окна, и оно вдруг превратилось в экран.

Опора эстакады, фургон. Другой ракурс – подъезжает мобиль, простенький, не первой свежести. За рулем – азиат. Выходит из мобиля с гранатометом. Стреляет.

Изображение с другой камеры – змея «суперсобаки» несется по эстакаде над домами.

Взрыв.

Огненный пузырь вспухает под эстакадой, разлетается ограждение, но сама эстакада на вид остается неповрежденной. Только опора коммуникационной мачты, стоявшей неподалеку, медленно заваливается набок, ложится поперек эстакады как раз перед «суперсобакой». Удар. Стас не слышит звука, но понимает, что удар был сильный. На такой-то скорости. Мачта упала под углом, «суперсобака», как с трамплина, уходит вверх и влево, по дуге. К зданиям за Периметром. Удар. Облако пыли взметнулось над домами, и кажется, что пыль эта жадно засасывает в себя дома, один за другим. Облако затягивает почти весь экран, изображение переключается, теперь камера показывает все происходящее издалека. Облако растет и растет, потом – вспышка. И снова – вспышка. И какие-то клочья вылетают из смеси пыли с огнем. Вспышка. Вспышка.

Экран гаснет.

– Вот это – совпадение, – сказал Максимка. – А то, что случилось со служителями чужих богов – это закономерность. Мир снова возвращается к истокам. К старым традициям. Ты уж мне поверь.

«А он, кажется, сошел с ума, – подумал Стас. – Вот чего не хватало несчастному городу, так это безумного шефа Службы Безопасности. И никому ведь не расскажешь».

Максимка вернулся в свое кресло. Оно взвизгнуло под неподъемной тяжестью так пронзительно, будто было живым и вот сейчас прощалось с жизнью.

– Все почему-то решили, что этот… – Максимка сделал неопределенный жест рукой в воздухе, – этот форс-мажор – временный. И живут, исходя из этого странного предположения. Нужно только дождаться окончания. Перетерпеть. Поэтому люди и не стали рвать друг другу глотки, не занялись, кстати, каннибализмом, не разнесли в дребезги все, что уцелело после Катастрофы. Нет, расстрелы, конечно, свою роль сыграли, но и они бы не помогли, если бы не надежда на возвращение прежней жизни. Вот скажи мне, Стас, почему до сих пор люди покупают и продают что-то за деньги? Продаются и покупаются за деньги? Чем подкреплены эти бумажки, какую ценность имеют сейчас? Я приказал проверить – каждый старается свои сбережения держать в трех валютах. В рублях, евродинах, юанях. Почему? Зачем? А потому, что скоро все восстановят. Понятно? Восстановят. Может быть, даже статус города останется прежним. Может быть. А может – его, наконец, кто-то захватит, присоединит. Китай, конечно, вряд ли сюда дотянется, но юани очень стабильная валюта… Или даже нами заинтересуется корпорация, и Харьков станет Анклавом. Мы все давно мечтаем стать Анклавом… Мы старательно копируем Москву, невольно или с умыслом. У них Занзибар набит черномазыми, а нас – Конго. Они там у себя Аравию и Запретный сад устроили, а у нас на Барабане чего только нет… Разве что у нас поднебесники с мусульманами живут бок о бок, но это так в Харькове сложилось исторически. Не могут они Барабан поделить. Там, в большом мире, есть Мутабор – страшный Мутабор, жуткий Мутабор, проклятый Мутабор, а у нас… У нас в Таборе такое творили! Нет, до Мутабора с «прятками», конечно, далеко, но зато свое, рядом. И намного дешевле. Наш Учком – Учебный комплекс – это же почти Науком. Кто там знает, что это за Науком такой, а наш Учком – кует кадры для кантор по всей Европе и Азии. «Ломщики», граверы, трансплантаторы… Треть специалистов Ассоциации Поставщиков Биоресурсов – выпускники нашего Учкома. Слушай, мы так хотели стать Москвой, что даже наши собственные бандюки – потянулись за остальными. Что, если крутым и навороченным можно себя в верхолазы записывать, то нам, убийцам и наркоторговцам, – нельзя? Да пошли вы все, чистюли и блюдолизы! Мы – канторы. Не бригады, шайки, банды – все это ерунда, все это в Москве не котируется. Мы – канторы. Все поняли – канторы мы! И москвичам передайте, что у нас тут не просто так, а канторы. Москвичи, по слухам, поначалу чуть не обиделись, а потом махнули рукой – чего на убогих обижаться? Так оно и прилипло – канторы славного города Харькова, Свободной Экономической Территории, мать ее так! Наш Совет тогдашний, как только осознал достижения бандюков, так прямо чуть слюной от зависти не изошел, на коленях поползли в СБА, просили-умоляли, чтобы не просто так полиция у нас была, или собственная служба безопасности, а чтобы именно отделение Службы Безопасности Анклавов. Как там у взрослых, чтобы обязательно, канторы наши доморощенные тоже не возражали. Все равно никто серьезно здесь работать не станет, а приятно все-таки, что за тобой в принципе охотятся такие крутые парни. И ничего, прокатило. Ни Россия не возражала, ни Европа, ни вечно недовольная Великая Турция. Даже поднебесники согласились. Все только настаивали, чтобы свой, местный, здешним отделением СБА заведовал. Так и пошло… Так до самой Катастрофы из штанов выпрыгивали, чтобы, значит, почти как все Анклавы. У нас нет синдина, но зато наркотики попроще наш Учком варит в громадных количествах. А в мастерских Рогани у нас клепают оружие. До сих пор делают, у меня руки никак не дойдут там порядок навести. Все это работает, вывозить это некуда сейчас, но время-то придет… И вот тогда… Только не придет время… – Максимка понизил голос до шепота: – Я тебе открою вторую страшную тайну.

– А первая какая?

– Первая? Первая, то, что в этом здании вообще нет окон. Наноэкраны изнутри, обманка снаружи. Когда «суперсобака» взрывалась, здесь никто не пострадал. Восточная стена обгорела, наружные панели поцарапаны, местами потекли – и все. Здорово, правда?

Окна разом погасли, потом включились одно за другим.

– А вторая тайна… Страшная тайна, но я тебе ее открою, нравишься ты мне, – Максимка снова захохотал. – Ничего уже не вернется. Не будет так, как было. Все. Конец. Конец света. И тот, кто это поймет, кто плюнет на приятные или не очень воспоминания, тот завладеет этим новым миром. Все можно построить заново – власть, цивилизацию…

– Религию, – подхватил Стас.

– Религию нельзя построить. Ее нужно вспомнить. Истинную веру предков. Чужие боги не помогут. Чужие боги буду насмехаться и обманывать. Как до этого обманули мусульман и вудуистов. Зачем они сюда пришли? Мои предки прекрасно обходились без них. Зачем они пришли в мой город и принесли своих ложных богов.

– В твой город?

– В мой! Мои предки живут здесь уже больше века. Больше века мы поклоняемся нашим богам. И наши боги нас защищают. Катастрофа… Ты ведь не знаешь, что именно произошло в мире в тот день? В общий доступ это не попало. Посмотри и скажи, это похоже на богов вудуистов или мусульман? Посмотри…

Окно снова стало экраном.

– Это Станция там, на севере, – пояснил Максимка. – Смотри, вот ее атакуют. Вначале – зеленые. Смотри, это забавно. Вот безы пытаются остановить сумасшедших, не убивая. Этот ролик я сам обработал, там слишком долго и скучно смотреть все подряд. Вначале просто каша, потом в кашу добавляют крови, потом огня… Наносит удар объединенный флот. Вот, смотри, ракета. Взрыв, смотри! Они ударили прямо по Станции. А теперь смотри… Смотри, я замедлил изображение…

Вспышка. Всепоглощающая вспышка, которая даже так, на экране, выглядит чем-то невероятным. Неземным, слишком величественным, чтобы вместиться в разум человека.

– А вот, – торжественным тоном произносит Максимка, – то же самое, только снято со спутника наблюдения. Смотри.

Огненное копье вонзается в Землю, пробивает ее насквозь, ослепительное сияние охватывает всю планету, превращает ее в каплю ртути.

Изображение гаснет.

– С этого момента из строя выходит Сеть. Горят работающие системы управления и контроля, отключаются системы защиты и безопасности. Потом – удар землетрясения. Никому не сказали, но замеры радиации в воздухе заставляют предположить, что многие атомные электростанции взорвались. Нам повезло, что наша уцелела. Иначе тут бы уже никого не было. И нам повезло, что в момент Катастрофы наша атомная электростанция уже не работала, была отключена. Иначе ее не смогли бы снова запустить. И люди, сходящие с ума в темных холодных домах, дрались бы за каждую тряпку и, да, жрали бы друг друга. Потому что фабрики питания – тоже погибли бы… Ты думаешь, за два года до нас бы не добрались, если бы хотели восстановить мир таким, каким он был? Ладно, зоны радиоактивного заражения. Пусть не могут ездить «суперсобаки», но ведь дирижабли могли бы прилететь? Но их нет, а это значит, что там либо все погибли, либо они все слишком заняты своими насущными проблемами. Они выживают.

– И что из этого следует? – спросил Стас, которому рассуждения шефа Службы Безопасности немного надоели.

– Ничего. Ничего не следует. Я сказал – ты думай. Почему с тобой так церемонятся, ты понял? Какого беса охранника признают дипломатом?

– Оперативника.

– Какая разница? – отмахнулся Максимка. – Ничтожество, но тебя зачем-то признали? Зачем?

– Не знаю.

– Подумай. Пока есть надежда на восстановление всего, что было раньше, – с Россией лучше не ссориться. И с мусульманами лучше не ссориться, с поднебесниками и вудуистами ссориться нельзя. Ведь непонятно, кто именно уцелел и первым доберется сюда. Смотрите, мы сохранили российского дипломата, ни на йоту не отступили от Соглашения. С остальными – не повезло, но если бы хоть кто-то из них выжил, то и с ними мы бы сотрудничали, холили бы их и лелеяли. Понимаешь? Ты – живой символ. Но нам нужно, чтобы ты был еще и работающим символом. Чтобы все как по-настоящему.

– Но ты ведь сам сказал, что прошлое уже не вернется? Зачем тогда?

– А иначе все разом рухнет. Все сразу. Исчезнут деньги – мы что, свои бумажки будем печатать? Или предложим людям работать за похлебку? Еду сейчас продают, но те, у кого нет денег, могут получить ее бесплатно за работу на благо города. Расчистка руин, уборка улиц. Вывоз мусора. Знаешь, сколько людей пришло работать за похлебку?

– Никто.

– Правильно. Никто. Почти никто. Они ждут возвращения сытых годов. И пока мы не предложим им чего-нибудь взамен их мечты и надежд, они будут балансировать на грани между ожиданием и разрушением. И ты, твоя активность в качестве консула Федерации, вполне произведет на всех нужное впечатление. Уверенность в завтрашнем дне. Понятно?

– Понятно.

– И если ты не станешь играть по моим правилам, то я тебя порву в клочья. Ты мне веришь?

– Верю, – искренне ответил Стас. – Ко мне тут обратились с просьбой о предоставлении гражданства.

– Вчера вечером? – спросил Максимка.

– Сегодня утром.

– Черная Змея… – мечтательно протянул Максимка. – Какая женщина! Из настоящих, уж ты мне поверь…

– Это ты ее направил?

– Я не могу такого делать, мне это не положено. Но если ты, как консул, примешь такое решение, то я не вижу, что могло бы тебе помешать. Ты предоставляешь гражданство и можешь, причем при поддержке Службы Безопасности Городского Совета, обеспечивать их безопасность.

– Патронов подбросишь?

– Даже не надейся. Мы не лезем в дела Российской Федерации. Но имей в виду, все эти разговоры по поводу будущих граждан – только сотрясение воздуха, пока ты не будешь защищать интересы и жизнь граждан нынешних. Ты заявление куда дел?

– В кармане.

– Значит – вперед. Найди пропавших, Стас. И все у тебя будет хорошо.

Стас встал и молча вышел.

Он не видел, как на экране появилось его изображение, и, пока он добирался до выхода, камеры, переключаясь, сопровождали его.

– Полагаешь, он поверил?

Максимка оглянулся – в кабинет вошел Дальский. Шеф Службы Безопасности встал с кресла.

– Он поверил? – Дальский постучал пальцем по экрану, на котором Стас говорил что-то дежурному у входа.

– А нужно, чтобы он поверил? – осведомился Максимка. – Или достаточно, чтобы делал, что приказано?

– Не знаю… – Дальский задумчиво почесал висок. – Не знаю… В твоем изложении все выглядело таким простым. Слишком простым.

– Я изложил ему все, что вы просили. Ничего не упустил?

– Нет, ничего. Но…

– Вы хотели, чтобы он выбрался из своего убежища. Он из него выберется. Вы хотели, чтобы он встретил ряд людей и заинтересовался ими. Могу вас заверить – встретит и очень заинтересуется. Вы хотели, чтобы он начал подгребать под себя людей… Он будет этим заниматься. Заметьте, я даже не спрашиваю, зачем все это. Я просто выполняю ваши приказы…

– Просьбы, Максим Андреевич, просьбы…

– Если бы я не умел отличать просьбы от приказов, уважаемый господин председатель Городского Совета, – Максимка сделал ловкий реверанс, согнулся в поклоне, выставив перед собой правую ногу, и выгнув руки назад. Получилось очень ловко и забавно, словно у дрессированной гориллы, – я бы скончался от кровоизлияния в мозг еще раньше, чем мой уважаемый предшественник.

Стас вышел из здания и сел в ожидавший его мобиль.

– Вы этому Шрайеру верите? – спросил Дальский.

– Нет, конечно. Если вы спросите, то я и вам не верю, но это не мешает мне работать на вас.

– Не мешает… – задумчиво протянул Дальский. – Ладно. Будем надеяться, что господин, исполняющий обязанности консула, все сделает как нужно…

– Надеяться? – спросил Максимка, пожал плечами и захохотал. Вполне демонически…

– Ты в бога веришь, Шрайер? – кресло снова было горячим, воздух в мобиле был горячим, только пот, снова струившийся по спине Стаса, был холодным.

– Без комментариев, – проронил Шрайер, трогая мобиль с места.

– Ты знаешь, куда ехать? – удивился Стас.

– Я знаю, откуда ехать, – ответил Шрайер. – Отсюда. А там ты мне скажешь, куда именно.

– Ты уже в курсе?

– В курсе чего?

– Что мы будем работать вместе? – Стас зажал свои ладони между колен – его снова начал бить озноб, и было бы неловко, если бы напарник это заметил.

– Только что получил сообщение. – Мобиль проехал через открывшиеся ворота и остановился напротив пулемета в бункере. – Без подробностей. Ты, кстати, с кем общался в Домике?

Без со сканером подошел к мобилю, проверил водителя и пассажира и вернулся в бункер.

– С Максимкой. – Стас посмотрел на Шрайера, изобразил на лице улыбку.

Хорошо еще, что зубы не стучат.

– С Максимом Фрейдиным? – Напарник сделал удивленное лицо. – И живой? И даже все руки-ноги на месте?

Мобиль выехал на Проплешину.

– Куда дальше?

– Домой, – сказал Стас. – Просто – домой.

– А работа?

– Мы напарники, я старший. Распределим обязанности следующим образом – ты ищешь информацию, доставляешь мне, я с ней знакомлюсь, даю новые указания, ты снова…

– И еще я массирую тебе плечи, чтобы ты не слишком напрягался, – предложил Шрайер. – И ноги тебе мою. И эту воду пью.

– Нет, вот этого – не нужно. Без этого я обойдусь. Я демократ по натуре. Мягкий, интеллигентный человек, склонный к аскетизму…

Мобиль въехал в Гуляй-город, и теплая волна прокатилась по телу Стаса, дрожь ушла, слабость исчезла. Стас откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

– Тяжко было? – спросил Шрайер.

– Ужас. – Стас открыл один глаз. – Меня поили кофе.

– Ни фига себе!..

– Ты руль держи, не роняй. Еще с сахаром и сливками. И бутерброды с маслом и сыром. И печенье.

Шрайер остановил мобиль, наклонился к Стасу, принюхиваясь.

– А я все думаю, чем от тебя пахнет… Такое знакомое, но чтобы кофе…

– Со сливками. Ты бы хотел жить в Нагорном?

– Нет, – покачал головой без, – и тебе не советую. Но с кофе ты меня, конечно, потряс… Жене расскажу – не поверит.

– А дети у тебя есть?

– Двое. А что?

Стас глубоко вздохнул. С сожалением вздохнул, но раз уж решил, то чего тут жаться? Достал из кармана пакетик из бумаги, развернул. Печенюшки были крохотные, с ноготь, но их было полтора десятка.

– Держи – четыре штуки, – Стас осторожно, чтобы не уронить или раздавить сокровище, по одному переложил печенье в подставленную ладонь напарника. – Тебе, жене и детям.

Шрайер потрясенно смотрел на лакомство. Сглотнул. Поднес ладонь к носу, понюхал и простонал:

– Я такого уже два года…

– А я уже начинаю жалеть о своей щедрости. Четыре печеньки – четыре девки на выбор в любом заведении. Или просто – любые четыре девки. Так ведь?

– Так, – кивнул Шрайер, не отводя взгляда от печенья. – Но тебя Сандра в клочья порвет, если узнает.

Стас ничего не ответил, молча достал из «бардачка» мутный и мятый пластиковый пакет, понюхал и пересыпал в него печенье. Бумагу протянул Шрайеру.

– Вот, смотри – это заявление. На нем остались крошки, можешь слизнуть. Но потом найдешь бабу, которая его написала, и привезешь ее сюда. Сделаешь?

– Сделаю, – снова кивнул Шрайер. – Я только домой заскочу, хорошо?

– Хорошо, – разрешил Стас. – А я тут немного займусь личной жизнью. Что-то она у меня как-то наперекосяк пошла. И буду я где-то здесь… Далеко от «Парадиза» уходить не стану. Найдешь, если что.

– Ты «балалайку» вставь на место, – посоветовал Шрайер.

– Ты свой совет вставь… на место, – ответил Стас и вышел из мобиля. – Часа через два – жду.

Дверью Стас хлопнул от всей души. А на душе было хреново.

Далась им всем его «балалайка»… Два года он прекрасно обходился без нее. Да и зачем? Новости из Сети смотреть? Это, конечно, очень важно. На Барабане что-то горело, перестрелка на Сухом Русле, черные против желтых, три – один по убитым, и семь – пять по раненым.

Новости рождались в городе, там же они и умирали.

Новостийщики, наверное, круглосуточно метались по придавленному жарой Харькову, пытаясь выцедить из этого болота хоть что-то новенькое, но ничего, кроме сообщения об очередном убийстве, репортажа о пожаре, рассказа о вспышке какого-то кожного заболевания в трущобах между Конго и Роганью, предъявить не могли.

Жители города честно потребляли это несвежее варево, кто через «балалайку», а кто – пялясь целыми вечерами на уличные информационные экраны. Для обитателей Гуляй-города было очень важно убедиться, что кому-то живется гораздо хуже, чем им. Это придавало их пресному и монотонному существованию хоть какое-то значение и смысл.

Стаса это не интересовало.

Связываться с кем-нибудь через «балалайку» он не собирался, а хочет ли кто-то связаться с ним…

Стас оборвал мысль. Он научился избегать неприятных мыслей. Получалось это у него уже автоматически.

Только мелькнет в голове воспоминание, скажем, о дне приезда в Харьков, только встанет перед глазами купе, Василий, что-то бормочущий сквозь зубы, брезгливый изгиб губ Инги… Аристарх выхватывает из кофра свой аппарат… Стас только что предъявил свою карточку, глаза мальчишки вспыхнули неподдельным интересом, он стал свидетелем спецоперации ОКР, да еще и на чужой территории…

Стоп, говорит себе Стас, и картинка исчезает. Все снова хорошо и спокойно. А не так, как было в купе.

Он тогда предупредил Аристарха, что разобьет ему его сокровище, если тот попытается включить, только-только объяснился с прибывшими охранниками «суперсобаки», тупыми турками, не говорящими по-русски и перевирающими немецкий настолько, что Стас, неплохо владевший этим языком, понимал в лучшем случае пять слов из десяти. Турки, наконец, убрались из вагона, пообещав связаться со станцией и предупредить харьковских безов, Стас сел в свое кресло, посмотрел на Василия… Что-то хотел сказать бедняге… Кажется, что-то обидное. Но не успел.

Вот только что он смотрел на Василия, видел краем глаза недовольную гримасу на лице Аристарха, как вдруг все это исчезло, мигнув, будто изображение на экране. И оказалось, что смотрит Стас не на Василия, а на Ингу. Только она не в купе и не в строгом костюме. Инга стоит посреди пустой комнаты. Стены-пол-потолок – серые, из пластибетона. Дверь, окрашенная в неприятный зеленый цвет, из армированного пластика. На Инге – облегающий комбинезон из кевлайкры. Такие комбезы обычно черные и блестящие, но этот отчего-то покрыт странными красными разводами. Ярко-алые пятна, потеки, красные точки по всему комбинезону.

Перемена была настолько неожиданной, что Стас не сразу понял – это кровь. И не сразу заметил, что у ног Инги лежит человек, вернее, то, что от человека осталось. Не повреждено только лицо.

Стас почувствовал, как тошнота подступила к горлу. Это был Аристарх. И он, кажется, еще был жив: веки подрагивали, в уголках губ пузырилась слюна.

Стас закрыл глаза, но картинка не исчезла.

«Это изображение с наноэкранов, напыленных на глаза», – подумал Стас. И поспешно выключил «балалайку».

Инга снова углубилась в чтение. Аристарх, похоже, связался с кем-то через свою «балалайку», сидел с закрытыми глазами, шевеля при этом губами. Василий сосредоточенно рассматривал «браслет» у себя на руке, прикидывая, наверное, как эту штуку снять и не получить при этом парализующий удар.

Стас запустил тестовую программу в «балалайке». Найти странный файл. Определить, как он вообще попал в «балалайку». Перекрыть брешь в защите.

Через минуту выяснилось, что ничего такого в «балалайке» нет. «Сторож» был однозначен – несанкционированного соединения не было. Вирус, запущенный Василием, был своевременно определен и обезврежен. Повреждений нет. Сбоев нет. Посторонних файлов – нет.

Потом…

Стас вздрогнул и оглянулся.

Он стоял посреди улицы, напротив «Парадиза». От входа на него смотрел Рустам. И, судя по удивленному выражению лица, смотрел уже довольно давно.

– Сандра… – голос сразу не послушался, Стасу пришлось откашляться. – Сандра у себя?

Рустам молча указал большим пальцем себе за плечо.

Стас огляделся – улица была пустынна. Дураков нет выходить на сорокаградусную жару. Только к вечеру Гуляй-город оживет и улица заполнится его обитателями и гостями, жаждущими развлечений.

– Тебе плохо? – спросил Рустам и спустился по ступеням к Стасу. – Безы били?

У Рустама с безами были свои, особые отношения, тянувшиеся еще со времени до Катастрофы. По его простому убеждению, если человек, уезжавший с бе-зом, ведет себя странно, значит, его били. Или даже пытали какими-то своими изощренными способами.

– Нет. Да… – рассеянно ответил Стас. – Ничего страшного.

– Сандра сказала, как только ты приедешь, чтобы шел к ней…

– Хорошо. – Стас обошел вышибалу и стал медленно подниматься по ступенькам.

Как-то выбил его разговор с Максимкой из колеи. Только недавно сам перед собой хвастался, что научился прерывать ненужные и неприятные воспоминания, как тут же… Стас потер лоб, оглянулся на Рустама.

– А знаешь, парень, ты скажи этой стерве, что я буду у себя. И если она захочет – пусть зайдет.

Рустам от удивления икнул, Стас похлопал его по плечу.

– Только так, – пробормотал Стас. – И никак иначе.

В конце концов, кто тут целый консул? А кто – всего лишь повелительница шалав? Пусть каждый знает свое место.

Если она захочет с ним поговорить – пусть придет и поговорит. Или если просто захочет…

Только поднявшись на третий этаж, Стас понял, что разговаривает сам с собой. В голос, не стесняясь. Почти два года ему удавалось держать воспоминания под контролем. А сейчас…

Наверное, это поездка в Нагорный. И беседа с Максимкой.

– Долбаный язычник! – выкрикнул Стас, пытаясь найти в карманах брюк электронный ключ от своего номера. – Тварь черномазая!

Дверь открылась, Стас вошел в номер, нырнул в лиловый полумрак, заполнивший комнату до самого потолка. Успел добежать до туалета, включить свет и упасть на колени перед унитазом.

Его вырвало.

Потом еще раз, но уже желчью.

«Кофе со сливками и сахаром, – подумал Стас. – Бутерброды с сыром». Спазм снова согнул его почти пополам, но ничего не вылилось – желудок был пуст.

Стас вытер правой ладонью подбородок – липкое, мерзкое. Встал с колен. Воды в кране не было. Левой рукой набрал воды из ведра, вначале вымыл правую руку, потом – лицо. Несколько раз прополоскал рот.

Вот теперь его достало по-настоящему – из зеркала на Стаса смотрело бледное до синевы лицо, с кривящимися губами и дергающимся правым веком.

И пальцы рук дрожали.

Он ведь ничего ни от кого не хотел. И ничего не просил.

Максимка ни хрена не понял. Он не прятался ни от кого и ни от чего. И не пытался переждать трудные времена, затаившись в «Парадизе». Он просто хотел забыть кое-что…

Напрочь забыть.

И ему ведь почти удалось. Почти удалось. А теперь…

Стас замахнулся на зеркало, но в последний момент удержался – не ударил.

– Что, Стасик? – спросило отражение. – Значит, даже в истерике помнишь, что кровь останавливать нечем? Жить, значит, хочешь? И в истерике биться, и жить?

Стас провел мокрой ладонью по зеркалу, словно пытаясь стереть свое собственное отражение.

– Все мы хотим жить, – сказал Стас. – И ты тоже хочешь…

Свет мигнул и погас.

– Вовремя! – провозгласил Стас, выходя из ванной в комнату. – Я успел насладиться зрелищем двух бутербродов и чашки кофе, превратившихся в рвоту. День прожит не зря.

Он упал на кровать.

Нужно было снять с себя кобуру, рука даже потянулась к пистолету. И замерла на полпути.

«А ты уверен, – спросил себя Стас, глядя в лиловый потолок, – что не пустишь себе пулю в голову, как только пистолет попадет тебе в руки? Не уверен? Тогда лучше положи руки вдоль тела и замри. Прикинься частью этой лиловой пыльной духоты и замри. Только глаза не закрывай, – напомнил себе он. – Мало ли что тебе снова примерещится? Или, что еще хуже, вспомнится.

Например, то, что случилось потом… Что он потом видел, пока «суперсобака» преодолевала последние километры до Харькова…

– Стоп! – скомандовал Стас памяти, но, видно, в голосе не было силы. Или память окончательно взбунтовалась.

…Аристарх стоит на коленях. Перед ним два тела, мужчина и женщина. Судя по одежде и по украшениям женщины, не бедные. Аристарх вынимает из руки мужчины аппарат, тот самый, что был у него в купе. Осторожно вынимает. Стирает с корпуса кровь и пыль. Кровь – свежая, еще не застыла. Аристарх подносит камеру к своему лицу, что-то переключает.

Поворачивается, будто снимает круговую панораму. Или на самом деле решил запечатлеть дымящийся остов мобиля, окна домов с выбитыми стеклами, стены, покрытые следами от пуль и пробоинами.

На лице Аристарха странное выражение – потрясение? восторг?

Женщина шевельнулась, Аристарх опускает объектив, наклоняется к самому лицу женщины, словно хочет заглянуть в ее глаза. Мальчишка что-то говорит – Стас не слышит, что именно, но видит, как шевелятся его губы. И как шевелятся губы женщины.

Она поднимает руку с растопыренными пальцами. С них стекает кровь, мальчишка чуть отстраняется, потом, продолжая снимать левой рукой, правой нашаривает сбоку от себя обломок стены. Бетон или кирпич, Стас не разобрал.

Женщина что-то говорит, мальчишка снимает, пальцы его правой руки обхватывают камень. Взмах, удар… Камень скользит по лицу женщины, раздирая кожу на виске. Мальчишка, не прекращая съемки, бьет снова и снова. Все сильнее и сильнее, не отрываясь от камеры и не отводя объектива…

Там, в вагоне, Стас вскочил и выбежал в коридор, сжимая виски ладонями.

Здесь, в номере, он только протяжно застонал. Он видел сцену убийства почти так же ясно, как тогда. Кровь, пыль, отблеск света на объективе… Женщина замирает, камень еще несколько раз бьет ее в лицо, затем выпадает из руки Аристарха.

Мальчишка встает, оглядывается. Кажется, он видит Стаса. Точно, видит. Улыбается и подмигивает ему.

Там, в «суперсобаке», Стас бил себя кулаками в виски, бил, пока снова не увидел реальность – коридор вагона, удивленные лица Инги, Василия и Аристарха.

Инга подошла к Стасу, что-то спросила. Протянула руку к его плечу, но Стас шарахнулся в сторону и попятился.

– Я же говорил – он чокнутый! – крикнул Василий. – Отпустите цыгана!

– Заткнись, – приказал Стас и вернулся на свое место. – Все в порядке.

– Все в порядке! – выкрикнул Стас в лиловый полумрак комнаты. – Все в порядке.

– Выпей, – сказала Сандра и, приподняв голову Стаса, поднесла к его губам пластиковую чашку. – Что они с тобой сделали?

Стас глотнул обжигающее пойло. Огонь потек по пищеводу в желудок. Потом стал растекаться по всему телу.

– Все нормально, – повторил он. – Все нормально.